Глава 6
Ротуэлл вкушает супружеское блаженство

Барон Ротуэлл и его невеста встали, чтобы обменяться брачными клятвами. Венчание наконец состоялось — в середине дня перед жарко горящим камином в гостиной лорда и леди Шарп. В качестве свидетелей выступали Ксантия и ее муж.

Как бы там ни было, леди Шарп сделала все возможное, чтобы создать атмосферу праздника. Несмотря на то что дел оказалось невпроворот, а в ее распоряжении было всего несколько часов, невзирая на мерзкую погоду и небо, сплошь затянутое серыми тучами, графиня успела украсить гостиную букетами белых лилий и гирляндами свежей зелени, отчего в гостиной сразу запахло весной. В соседней комнате был сервирован холодный ужин, который сделал бы честь султанскому дворцу.

Впрочем, Камилла вряд ли даже обратила внимание на благоухающие повсюду цветы. Несмотря на хладнокровие, которое ей удалось продемонстрировать накануне вечером, она до утра не сомкнула глаз — мысли ее вертелись вокруг того, что произошло между нею и Ротуэлл ом в библиотеке. Похоже, эта свадьба будет не просто формальностью, как ей представлялось раньше. Происходящее оказалось настоящим таинством. Она уже успела подарить этому мужчине свое тело, думала Камилла. И сейчас, когда они c Ротуэллом в сиянии свечей рука об руку стояли перед алтарем, она не видела и не чувствовала ничего — кроме того, что ее неудержимо тянет к нему.

Священник, открыв молитвенник, торжественно проговорил нараспев:

— Дорогие мои, мы собрались здесь…

Перед глазами у Камиллы внезапно все поплыло — она судорожно вцепилась в рукав Ротуэлла.

Ротуэлл, вероятно, ощутив ее состояние, положил ладонь на ее руку и незаметно привлек Камиллу к себе. Как ни странно, она сразу почувствовала себя лучше, колени вдруг перестали дрожать. Ей даже каким-то образом удалось вполне внятно пробормотать слова брачной клятвы. Когда же над ухом у нее раздался шепот Ротуэлла: «Дай мне руку», — Камилла чисто механически повиновалась. И онемела, глядя, как он надевает ей на палец кольцо с кроваво-красными, ослепительно сверкающими рубинами.

— Да снизойдет благословение Твое на этих Твоих слуг, на этих мужчину и женщину, которых мы благословляем во имя Твое, — монотонно читал священник, — чтобы они, как некогда Исаак и Ревекка, честно и добродетельно жили вместе многие годы, сдержав брачные клятвы, ныне данные ими перед алтарем, и помоги им жить в любви, мире и согласии по законам Господа нашего Иисуса Христа. Аминь.

«В любви, мире и согласии…» Камилла зажмурилась, пытаясь осмыслить эти слова.

Но возможно ли такое? Она навсегда отдала себя этому мужчине, по-прежнему остававшемуся для нее незнакомцем, от которого исходило ощущение опасности, возможно, ей так и не суждено узнать его до конца.

Священник, замолчав, закрыл Библию. Рука Ротуэлла, сжимавшая ее руку, опустилась. Кроваво-красные камни обручального кольца сверкнули, и Камилла вдруг поняла, что с трудом сдерживает слезы.

Последовала еще одна, последняя молитва, потом вдруг кто-то порывисто обнял ее, и Камилла, смутившись, не сразу сообразила, что все поздравляют их.

Двумя часами позже, после многочисленных объятий, поцелуев и благословений, Камилла, вся дрожа, сидела в карете Ротуэлла. Высунувшись в окно, она махала на прощание своим новообретенным родственникам — Ксантии и графине, такой доброй, такой благородной, что у Камиллы не хватало слов, чтобы выразить, как она благодарна ей за все. Несмотря на то что было не по сезону прохладно, леди Шарп стояла на крыльце, провожая взглядом карету с новобрачными. Но вот лошади тронулись и с места и пошли легкой рысью. Итак, подумала Камилла, то время, когда она могла чувствовать себя в относительной безопасности, истекло.

— Ну, Камилла, — своим низким, звучным голосом объявил ее супруг, — похоже, нам все-таки это удалось.

Камилла прерывисто вздохнула.

— Да, нам это удалось, — эхом повторила она, мысленно моля Бога о том, чтобы ни один из них никогда не пожалел об этом.

К тому времени, как они добрались до особняка на Беркли-сквер, над Лондоном начали понемногу сгущаться сумерки. Холодало, в промозглом воздухе ощутимо чувствовался горьковатый металлический запах угля, которым отапливались дома и кофейни в столице. Новобрачные вошли в полутемный холл, где их приветствовал тот же самый темнокожий дворецкий, которого Камилла увидела из окна кареты еще накануне.

Ротуэлл познакомил их, назвав темнокожего слугу Трэммелом. Внутри полупустого холла витали ароматы каких-то неизвестных Камилле пряностей. Единственным украшением холла был чудесный персидский ковер, темно-красный с золотым орнаментом, который закрывал пол до самого подножия лестницы. Дворецкий, склонившись в почтительном поклоне, тепло приветствовал Камиллу, после чего, распахнув дверь, пригласил ее в огромную, но такую же полупустую гостиную.

— Учитывая, какой стоит холод, — проговорил он, — думаю, миледи не откажется выпить чашечку горячего чаю?

— Или чего-нибудь покрепче, может быть? — предложил Ротуэлл. — Уверяю вас. Трэммел, моя молодая жена — крепкий орешек. И не чурается крепких напитков. Насколько мне помнится, вы предпочитаете кларет, не так ли?

— Мерси, — кивнула Камилла, несколько удивленная тем, что он запомнил — точнее, вообще заметил, — что именно она пьет. — Я действительно продрогла. Так что красное вино — как раз то, что надо.

В камине уже горел огонь, но как только глаза Камиллы привыкли к свету, она заметила, что на диване что-то зашевелилось — пушистый черно-белый клубок мягко шлепнулся на пол и подкатился к ногам дворецкого. Остановившись возле Трэммела, крохотное существо задрало голову и с самым жизнерадостным видом высунуло язык.

— Проклятие, это еще что такое?! — оцепенев, рявкнул Ротуэлл.

— Какая прелесть! — ахнула Камилла, мигом позабыв все свои страхи. — Это что — кот?

— Это собака, миледи, — учтиво поправил дворецкий. — Мне говорили, эта порода называется азиатский спаниель. Его зовут Чин-Чин.

— Как это… собака?! — Ротуэлл с сомнением воззрился на непонятного вида существо. — Черта с два! Крысы у нас в саду и то вдвое больше. И вообще — что он тут делает?

Трэммел вытянулся в струнку и сразу как будто стал выше ростом.

— Вы же сами, сэр, велели раздобыть какую-то собаку, — объяснил он, пока Камилла с Ротуэллом устраивались на диване перед камином. — Вчера вечером, если не ошибаюсь.

— Дьявольщина! — с чувством буркнул Ротуэлл. Опустившись на диван, он слегка поморщился, точно от боли.

Чин- Чин, вспрыгнув на кушетку возле дивана, где сидел Ротуэлл, положил узкую мордочку на передние лапы и радостно завилял хвостом.

Камилла потянулась погладить его.

— Бонжур, Чин-Чин, — ласково проворковала она. — Какой же ты маленький!

— Где вы его откопали, дьявол вас побери?! — брюзгливо поинтересовался Ротуэлл — Впрочем, не важно. Надеюсь, к завтрашнему утру его уже здесь не будет.

— Увы, милорд, Чин-Чину, бедняжке, некуда идти, — с самым похоронным видом сообщил Трэммел. — Лорд Твидейл, наш сосед, невзлюбил бедного малыша и приказал леди Твидейл вышвырнуть его вон. Сказал, что лучше уж заведет себе бульдога.

— Бог мой! — возмутилась Камилла. Подхватив песика на руки, она ласково почесывала ему подбородок. — Какая жестокость! Как же можно выгонять на улицу беспомощное животное?!

В этот момент появился лакей, державший в руках серебряный поднос, на котором красовался хрустальный графин, наполненный рубиново-красным вином, и два изящных бокала. Словно оскорбившись тем, что о нем забыли, песик спрыгнул с колен Камиллы и одним махом взлетел на диван, где с удобством устроился барон. Покрутившись, он вспрыгнул на колени к Ротуэллу, прижался к нему и удовлетворенно вздохнул, всем своим видом давая понять, что выбрал себе хозяина. Судя по всему, Чин-Чин был совершенно доволен и твердо намеревался выбросить из головы трусливо предавших его прежних хозяев.

Камилла, переглянувшись с дворецким, подавила улыбку и налила себе вина.

Спальня барона поразила Камиллу аскетизмом обстановки — ни ковров на полу, ни драпировок на постели — да и спальня, особенно по сравнению с остальными комнатами дома, выглядела на удивление тесной и маленькой. На этом жалком фоне особенно нелепой казалась хозяйская постель — величественное сооружение из массивного красного дерева на таких же массивных ножках и с изголовьем, покрытым причудливой резьбой явно туземной работы. Она была застлана толстым бежевым покрывалом, на окнах — плотные занавеси того же цвета. В целом же спальня выглядела довольно тусклой и какой-то безликой, однако отсутствие ярких красок подействовало на Камиллу успокаивающе. Не исключено, что это было устроено намеренно, промелькнуло у нее в голове.

Трэммел помог Ротуэллу снять сюртук, после чего сердито потряс в руке колокольчиком.

— Похоже, горничные вашей милости еще не прибыли, — извиняющимся тоном проговорил он, обращаясь к Камилле. — Услышав о свадьбе барона, мы собирались прямо с утра приготовить для вас смежную спальню.

Комната, которая должна была стать ее спальней, примыкала к спальне Ротуэлла, отделенная от нее чем-то вроде то ли гардеробной, то ли крохотной гостиной. На пороге Камилла остановилась и подозрительно повела носом.

— Свежая краска, мэм, — объяснил Трэммел — Прошу прощения. Дверь сделали только на этой неделе.

Камилла, повернувшись к нему, удивленно подняла брови.

— Дверь?

— Видите ли, в доме не было смежных спален, — пояснил дворецкий, как только они оказались в гораздо более просторной и намного более светлой комнате. — Его милость приказал отвести вам ту, что побольше. А сам перебрался в маленькую.

Кровать в ее спальне оказалась поменьше и более изящной работы, чем в хозяйской спальне. Кроме нее, были еще небольшой письменный стол и изящная кушетка. Все свечи были зажжены, две горничные суетились, расстилая на полу ковры и развешивая шторы.

В комнате пахло чистотой и свежестью, нигде не было ни пылинки. Ее сундуки, которые уже успели принести наверх, стояли у дверей, один из них был открыт, и видны были аккуратные стопки ночных сорочек Камиллы.

— Я уже приказал принести вам горячей воды, миледи, — сказал Трэммел, стоя у двери в спальню Ротуэлла. — Ваша горничная на кухне готовит вам легкий ужин. Послать ее наверх, чтобы она прислуживала вам за столом?

— Нет, не сегодня, мерси. — Камилла окинула взглядом полупустую комнату, и ее вновь охватило щемящее чувство одиночества. — Передайте Эмили, что до утра она может быть свободна. Сундуки можно разобрать и завтра.

Приняв ванну, Камилла натянула на себя ночную сорочку и принялась одну за другой тушить свечи. Придет ли Ротуэлл к ней? Или, может быть, предпочтет позвать ее к себе? В любом случае она согласится. В основном потому, что это ее долг. И конечно, ради ребенка, которого она так отчаянно хочет. Но была еще одна, гораздо более важная причина, по которой она никогда ему не откажет, причина, в которой она даже самой себе не хотела признаться…

Впрочем, долго ломать над этим голову Камилле не пришлось. Не успела она подойти к двери, как услышала негромкий стук. А через мгновение дверь распахнулась, и Камилла увидела на пороге силуэт своего мужа, в свете свечей казавшийся почти черным, — он был так высок и широкоплеч, что заполнил собой весь дверной проем. Ротуэлл переоделся в черный шелковый халат, под которым, как подозревала Камилла, не было ничего.

Он молча протянул ей руку — и Камилла вложила в нее свою, как будто ничего естественнее и быть не могло. Рука была теплая, сильная и мускулистая кое-где на ней чувствовались мозоли — одним словом, настоящая мужская рука. Все так же молча Ротуэлл потянул Камиллу за собой, в свою спальню.

Трэммел уже ушел. В спальне было совсем темно, если не считать ночника на столике возле кровати. Там же, на столике, стояла наполовину полная бутылка бренди. Теплые отблески от огня в камине делали комнату уютной.

К удивлению Камиллы, Ротуэлл вдруг произнес:

— Надеюсь, вы не пожалеете об этом. Мне кажется, я все сделал правильно.

— О чем вы волнуетесь? Вы ведь сделали только то, что я сама просила вас сделать, — пожав плечами, бросила она.

Что- то промелькнуло в глазах Ротуэлла, но Камилла так и не поняла, что это было.

— В один прекрасный день я, возможно, напомню вам эти слова, дорогая.

Камилла дернула плечиком.

— Ну, если у меня и возникнут причины сожалеть об этом, то кого мне винить, кроме себя, верно?

Браво! В первый раз за все время ей, похоже, удалось его смутить. Ротуэлл отвел глаза в сторону.

— Прошлым вечером, в библиотеке… — помолчав немного, хрипло сказал он, и ей вдруг показалось, что он с трудом подбирает слова. — Словом, если бы я тогда не потерял голову, в столь поспешной свадьбе не было бы нужды…

— Смею напомнить вам, monsieur, что тогда, в библиотеке, нас с вами было двое, — с легким раздражением в голосе бросила Камилла. — Только не нужно говорить, что у меня не было выбора! Я прекрасно знаю, что он был, — и я поступила так, как мне хотелось.

Ротуэлл опустил глаза на свою руку, в которой по-прежнему лежала ладонь Камиллы.

— Я хочу, чтобы вы знали, Камилла, — вплоть до прошлого вечера я… мне не раз приходило в голову плюнуть на все и разорвать помолвку. Конечно, это недостойно джентльмена и все такое, но… Скажите, вы согласились бы вернуть мне мое слово?

— Да, конечно. — Камилла пожала плечами. — Не могу сказать, что с радостью, но…

— Памела помогла бы вам, — снова заговорил он. — Попроси мы ее, она наверняка что-нибудь придумала бы. Она успела вас полюбить. И я уверен — в глубине души ей очень не хотелось, чтобы вы связали свою жизнь со мной.

— Но она ведь ваша кузина, месье, — удивилась Камилла. — Как же такое возможно?

— Просто Памела хорошо понимает, какой из меня получится муж, — вздохнул Ротуэлл. — Отвратительный, можете не сомневаться. Впрочем, вы ведь тоже это знаете, разве не так? Надеюсь, вы не ждете многого от меня, потому что тогда вы не будете разочарованы.

— Кое-чего, конечно, жду, милорд, — чуть слышно прошептала Камилла. — Впрочем, вы и сами, наверное, догадываетесь, что я имею в виду…

Он посмотрел на нее с какой-то странной печалью в глазах и вдруг, наклонившись, очень нежно сжал ее лицо в ладонях. Чем, признаться, весьма взволновал ее.

— Вы ведь не станете пробовать на мне… какие-нибудь глупые женские штучки, а, Камилла? — пробормотал он. — Нет, я уверен, для этого вы слишком умны.

Она попыталась отодвинуться, но Ротуэлл, вместо того чтобы отпустить ее, привлек Камиллу к себе и порывисто сжал в объятиях.

— К дьяволу все сожаления… все дурные предчувствия — теперь мы муж и жена, — прошептал он. — Очень надеюсь, что надолго. Давайте попробуем — хоть на несколько часов — представить себе, что для нас еще есть надежда. Что счастье возможно — даже для таких измученных и ни во что уже не верящих людей, как мы с вами.

Камилла не ответила. Тогда Ротуэлл запустил руку в ее волосы и, слегка отодвинувшись, залюбовался ею.

— Какая роскошь! — восхищенно пробормотал он.

Она непонимающе распахнула глаза.

— Я имею в виду ваши волосы, — объяснил он. — С той минуты, как я увидел вас, я все время мечтал увидеть вас с распущенными волосами. Они окутывают вас до талии, словно черный шелковый плащ. Вы сделаете для меня кое-что, Камилла?

Ей с трудом удалось проглотить вставший в горле комок.

— Я… да, возможно. А что вы хотите?

Ротуэлл прижался губами к ее щеке.

— Пообещайте мне, что, пока я жив, вы никогда не отрежете их, Камилла, — прошептал он. — Дайте мне слово. Или, по-вашему, муж не имеет права требовать от жены столь многого?

Выбор слов показался Камилле несколько странным.

— Да нет… почему же… — Она пожала плечами. — Хорошо, раз это так важно для вас.

Словно только и дожидаясь этого, Ротуэлл снова привлек Камиллу к себе и поцеловал — очень нежно, одними губами, но так, словно впереди у них была вечность. А сама Камилла не могла думать ни о чем, кроме того, что произошло накануне в библиотеке. О том пламени, которое сжигало их обоих. Вся дрожа, она прижалась к нему, гадая, как она могла отдать этому мужчине свое тело — и при этом надеялась сделать все, чтобы ее сердце никогда не принадлежало ему.

— Приоткрой губы, Камилла, — хрипло попросил Ротуэлл.

Он крепко прижал ее к себе, и Камилла почувствовала, как где-то в самой глубине ее тела пробуждается уже знакомое ей желание.

И тогда свет ночника и отблески огня в камине слились в огненный круг, который завертелся у нее перед глазами. Ладони барона обхватили ее за ягодицы, он с силой прижал ее к себе, и Камилла забыла обо всем, кроме желания, которое влекло ее к этому мужчине.

Ноздри его раздувались — с хриплым стоном Ротуэлл отодвинулся от нее. Его руки нетерпеливо шарили по ее телу, сминая пеньюар и сорочку. В конце концов он одним рывком сорвал их с Камиллы, с рычанием отшвырнув в сторону — и вот она уже стоит перед ним, полностью обнаженная.

Горячий взгляд Ротуэлла скользнул по ее телу.

— Ты такая красивая, — выдохнул он. — Я хочу тебя, Камилла. Хочу, чтобы сегодня ночью ты была в моей постели.

Она молча повернулась, отбросила одеяло и вытянулась на кровати.

Его взгляд снова обежал ее, и в нем вспыхнуло голодное пламя. Ротуэлл потянул за пояс, и халат, соскользнув с его плеч, упал на ковер. Камилла едва не ахнула, увидев его полностью обнаженным. Ротуэлл был потрясающе мужественным. Несмотря на широкие плечи, он оказался худощавым и гибким, как кошка, а по сравнению с плечами его талия выглядела неправдоподобно тонкой. Мускулистая грудь, большие, сильные руки, какие редко встретишь у джентльмена благородного происхождения, могли бы принадлежать человеку, которому пришлось тяжко потрудиться на своем веку.

Ротуэлл опустился на одно колено возле постели, склонился к ней, бережно сжал в ладонях ее лицо и очень нежно поцеловал Камиллу в губы.

Осторожно приподняв пальцем ее подбородок, он заставил Камиллу посмотреть ему в глаза.

— Ты очень страстная женщина, дорогая, — улыбнулся он. — Не нужно стесняться этого, Камилла. Это не слабость. Ты ведь этого боишься, верно?

Но Камилле не хотелось думать об этом. Поэтому она сделала то единственное, что могло отвлечь Ротуэлла, — она подставила ему губы для поцелуя.

Долгое время в спальне слышались лишь звуки их дыхания. Ротуэлл умело и осторожно ласкал ее, ласкал губами и руками.

Потом он ворвался в нее — чуть более резко, чем ему хотелось бы. Камилла со свистом втянула воздух сквозь стиснутые зубы, сама не понимая, что она чувствует — боль или наслаждение?…

— Господи помилуй… — хрипло выдохнул он. — Прости меня.

Обхватив ее запястья одной рукой, он завел руки Камил- лы за голову и задвигался в ней тяжелыми, мощными толчками. Движения его стали ритмичными, и с каждым толчком в ней волной поднималось наслаждение, захлестывая ее, увлекая за собой в пучину страсти.

Он любил ее, любил каждой клеточкой своего тела, любил до тех пор, пока она не стала задыхаться, и крики страсти, которые она уже больше не могла сдержать, огласили тишину спальни. Этот крик сказал ему о многом. Камилла больше не хотела думать — она хотела только чувствовать. Забыть о терзающих ее сомнениях — и полностью погрузиться в свои ощущения.

С каждым толчком он все глубже и глубже погружался в нее. Жар его тела, исходивший от него запах окутывали ее. Дыхание Ротуэлла стало прерывистым, толчки — все более мощными. Изогнувшись дугой, Камилла отдавалась ему без остатка. И когда она наконец достигла пика экстаза, то успела еще удивиться, насколько это не похоже на то, что она пережила накануне вечером, когда они занимались любовью в библиотеке. Вместо ослепительной вспышки острого наслаждения, чего ждала Камилла, ей показалось, будто ее захлестнула какая-то волна, и, увлекаемая ею, она мягко скользит, с головокружительной силой погружаясь в пучину, которой нет названия. Душа Камиллы, выпорхнув из тела, рванулась к Ротуэллу, и он, успев напоследок выкрикнуть ее имя, вместе с ней достиг вершины экстаза.

Никогда еще она не чувствовала себя такой живой, как сейчас, — как будто вся ее жизнь до этой самой минуты со всей ее пустотой, унижениями и одиночеством была лишь ожиданием сегодняшнего дня. Того абсолютного и полного счастья, которое она только что испытала в объятиях Ротуэлла.