Глава 13
Леди Ротуэлл твердо стоит на своем

Когда лорд Ротуэлл наконец вернулся из Суррея, время уже близилось к обеду. Конечно, он сделал глупость, вбив себе в голову, что сможет обернуться за один день. Остановив фаэтон перед домом на Беркли-сквер, барон бросил поводья и спрыгнул на землю, надеясь в этот раз проделать это с большей грацией, чем в Селсдон-Корте. Изо всех сил стараясь держаться прямо, он сунул поводья подбежавшему лакею и с трудом взобрался на крыльцо — чтобы в дверях столкнуться с поджидавшим его Трэммелом.

— Милорд. — Дворецкий испуганно отшатнулся. — Позвольте заметить, что выглядите вы…

— Потом. — Отстранив его в сторону, Ротуэлл поморщился. — Где моя жена?

Трэммел вслед за ним засеменил к лестнице.

— К чаю приезжала леди Шарп, — объяснил он. — Она уговорила леди Ротуэлл отобедать у нее на Ганновер-стрит.

Плечи Ротуэлла устало поникли. Господи помилуй… ему казалось, он вот-вот умрет. Он хотел видеть ее. Он нуждался в ней. Покачнувшись, Ротуэлл медленно двинулся по пустому, точно вымершему дому, прислушиваясь к гулким отзвукам своих шагов. Звукам пустоты и одиночества. Еще одно свидетельство того, во что превратилась его жизнь.

Неужели уже слишком поздно, и для них с Камиллой все кончено?

И в этот момент волна ослепляющей боли вновь нахлынула на него — охнув, Ротуэлл согнулся вдвое. Стены коридора надвинулись на него с двух сторон, перед глазами все поплыло.

— Иисусе! — прохрипел он, судорожно вцепившись рукой в перила.

— Милорд! — подоспевший Трэммел подхватил его сзади. — Вам нужно лечь в постель.

Ротуэлл, заставив себя разогнуться, оттолкнул дворецкого.

— Принеси мне бренди! — просипел он. — Проклятие… не вздумай изображать из себя сиделку, Трэммел! Я сам в состоянии добраться до кровати…

Но тварь, глодавшая его изнутри два последних дня, с каждым мгновением набирала силы. Прошлую ночь в Селсдоне Ротуэлл ни на секунду не сомкнул глаз и к утру настолько ослаб, что едва смог проглотить крошечный кусочек тоста.

К его удивлению, Трэммел категорически отказался принести ему бренди, и Ротуэлл очень скоро убедился, что спорить с ним бесполезно. Вместо этого дворецкий молча и быстро делал то, что обязан был, по его мнению, сделать: разобрал постель, стащил с барона сапоги, помог ему переодеться в чистую рубашку. Возможно, Трэммел лучше его самого догадывался, что за этим последует: не прошло и часа, как у Ротуэлла началась кровавая рвота, что еще удесятерило его муки. Когда приступ закончился и жгучая боль, разрывавшая его внутренности, слегка притупилась, совершенно обессиленный Ротуэлл рухнул в постель. Чин-Чин, положив узкую мордочку на лапы, испуганно таращился на хозяина.

— Ну и что ты об этом думаешь, Джим? — сипло прошептал Ротуэлл, улучив момент, когда Трэммел ненадолго вышел. — Как, по-твоему, эта гадина с косой явится за мной уже сегодня? Или решит помучить еще немного?

Крохотный спаниель издал какой-то тоскливый звук — нечто среднее между стоном и воем — и поглубже зарылся в одеяло. Ротуэлл, закрыв глаза, погладил шелковистую голову собаки. Ему тоже хотелось завыть. Много лет подряд он медленно убивал себя, стараясь поскорее свести счеты с опостылевшей ему жизнью, — и, похоже, его желание вот-вот исполнится — по горькой иронии судьбы именно теперь, когда он вдруг стал ценить ее…

А в доме на Ганновер-стрит Камилла как раз очень удачно взяла подряд три взятки и ждала, когда лорд Шарп будет сдавать, когда в гостиную на цыпочках прокрался дворецкий с серебряным подносом в руках. Почтительно склонившись к ее плечу, он подал ей сложенную записку.

— Вам письмо, миледи, — пробормотал он. — От мистера Трэммела.

— О Господи! — всполошилась леди Шарп. — Что-то случилось?!

Камилла поспешно пробежала записку глазами.

— Ротуэлл заболел, — вскочив на ноги, пробормотала она. — Боже мой, я должна идти!

Не прошло и двух минут, как она, закутавшись в плащ, выскочила из дома — леди Шарп предложила поехать с ней, но Камилла вежливо, но решительно отказалась. Сердце у нее заледенело от страха — должно быть, Кирану очень плохо, в противном случае Трэммел не послал бы за ней.

На крыльце, дожидаясь ее приезда, топтался лакей.

— Где Трэммел? — крикнула она, поспешно стаскивая с себя перчатки.

— Наверху, мэм. — Лакей бросился принять у нее плащ. — Велел вам передать, что его светлости лучше и он сейчас отдыхает.

— Мерси. — Камилла вихрем взлетела по лестнице. У дверей спальни ее поджидал Трэммел, лицо у него было озабоченное. — Как он? — с тревогой спросила она. — Что случилось?

Трэммел склонился к ее уху.

— Он ездил в Селсдон-Корт, миледи, — прошептал он, воровато оглянувшись на дверь. — Я так понял, ему стало плохо уже в дороге. Но в этот раз боль долго не утихала. Думаю, она не отпускала его всю ночь… он очень измучен.

Войдя в спальню, она обнаружила, что лампа у изголовья постели погашена — в комнате было бы темно, если бы не разожженный камин, где ярко пылал огонь. Ротуэлл, до середины груди укрытый одеялом, лежал с закрытыми глазами, сбоку примостился Чин-Чин, рука Ротуэлла лежала у него на спине. Увидев хозяйку, песик радостно заскулил и застучал хвостом. Киран тут же открыл глаза.

— А… он все-таки послал за тобой? — пробормотал он, разглядывая ее. — Чертов упрямец, вечно суется, куда не просят! Со мной уже все в порядке.

Камилла пристроилась на краешке постели и вязала его руку в свои. Лицо у него было пепельно-бледным и как будто слегка припухшим, а в остальном он выглядел как обычно.

— Если у тебя достаточно сил, чтобы проклинать слуг, дорогой, возможно, их хватит и на то, чтобы рассказать мне, где ты был? А заодно и почему тебе вдруг стало плохо, — мягко попросила она. — Только уж будь так добр, не говори, что это меня не касается, хорошо? Потому что я решила, что теперь это меня очень даже касается, — с нажимом добавила она.

Взгляд Ротуэлла немного смягчился. Закрыв глаза, он ласково погладил ее руку.

— Я ездил в Селсдон. Это в Суррее. Там у Уорнемов поместье.

— Понятно, — кивнула она. И невозмутимо добавила: — Будь так добр, впредь предупреждай меня, когда уезжаешь надолго, хорошо?

Ротуэлл тяжело вздохнул:

— Знаешь, раньше никто и никогда не беспокоился обо мне.

— А Ксантия? — мягко возразила она. — Она беспокоится… когда ты ей позволяешь.

Но в глубине души она знала, что, в сущности, он прав. За долгие годы Киран уже успел привыкнуть к мысли, что никому нет дела до того, жив он или нет.

Словно догадавшись, о чем она думает, он высвободил руку и резким движением попытался сесть.

— Если уж ты заговорила о моей сестре… — пробормотал он, кивком головы указав на стул, где висела его одежда, — там, в кармане сюртука, лежат кое-какие бумаги. Будь добра, достань их.

Камилла заколебалась.

— Нет, — решительно бросила она. — Никаких бумаг! Они подождут — сейчас меня интересует твое здоровье.

Он со свистом втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

— Нет, Камилла… просто сделай, как я сказал, — попросил он. — А потом… ладно, там видно будет.

Камилла неохотно поднялась — Чин-Чин тут же спрыгнул с кровати и засеменил за ней. Его коготки весело застучали по полу, и почему-то этот звук неприятно поразил Камиллу — очень уж неуместным он сейчас казался. Сунув руку в карман сюртука Кирана, она извлекла пачку каких-то бумаг. После чего, вернувшись к постели, протянула их мужу, втайне ругая себя за то, что послушалась. У нее оставалось еще немало вопросов — и что-то подсказывало ей, что он уже достаточно созрел, чтобы ответить хотя бы на один из них. А получив ответ, она вновь будет настаивать, чтобы он показался доктору, и пусть только попробует отказаться!

Подав ему бумаги, она погладила мужа по щеке и вновь примостилась рядом.

— Я хотел сначала обсудить все это с Гаретом, — объяснил он, передав ей несколько листов. — Вот это — документы о передаче тебе прав на мою часть акций «Невилл шиппинг». А это — документы на дом, тоже на твое имя. Тут понадобится подпись Ксантии, но она подпишет. И еще один — в нем я назначаю Гарета распорядителем наследства.

— Я… — Камилла растерянно заморгала. — Я не понимаю…

— Теперь это все твое, — тихо сказал он. — Возьми их…

— Pourquoi? — смутилась она. — Послушай, Киран, я ничего не понимаю! Я ведь твоя жена.

Он вдруг закрыл глаза.

— Камилла, — твердо сказал он, — я хотел, чтобы все это было оформлено на твое имя. Все остальное… все, чем я владею, перейдет к моему сыну. А если у меня не будет сына — одному дальнему родственнику, настолько дальнему, что я даже не помню, как его зовут.

— Да! — Камилла кивнула, начиная понимать. — Ну да, таковы английские законы.

Он снова взял ее руку в свои.

— И если, упаси Бог, произойдет худшее, я хочу, чтобы хотя бы эта часть не досталась ему вместе с баронским майоратом и титулом, — пробормотал он. — Я не хочу, чтобы впоследствии возникли какие-то вопросы на этот счет. Этот дом — твой, и моя доля «Невилл шиппинг» теперь принадлежит тебе. Это не родовое имущество, и я могу свободно им распоряжаться. Поэтому я завещаю его тебе.

— Киран, но я не хочу… — запротестовала она.

— Камилла, послушай, — перебил он. — Если я умру бездетным…

— Нет, — тихо возразила она, отшвырнув бумаги, — Ты ведь женился на мне, чтобы иметь детей. Неужели ты думаешь, я так глупа, что не понимала этого с самого начала?

Судорога стыда исказила лицо Кирана.

— Кое-что меняется, Камилла, — пробормотал он. — Иногда бывает, что все получается совсем не так, как мы думали…

К его смущению, из глаз Камиллы вдруг брызнули слезы.

— У нас с тобой будет ребенок, — прошептала она, инстинктивным жестом положив руку на живот. — Я знаю… Я это чувствую!

— Камилла… — Он вопросительно посмотрел на нее. — Ты же сама недавно говорила, что не уверена…

— У нас будет ребенок, — твердо сказала она. — Рано или поздно, но будет.

— Камилла… а что, если я не доживу до этого? — беззвучно прошептал он.

Об этом она не желала даже думать. Но сейчас ей было ясно одно — Киран всего лишь старается защитить ее. Но почему тогда ее сердце разрывается от боли, словно он своей рукой вонзил в него нож?!

— Любой нормальный отец настоял бы на заключении брачного договора, чтобы ты после смерти мужа не осталась без гроша, — продолжал Киран. — А вместо этого… единственное, на что ты можешь рассчитывать, — это какие-то жалкие пятьдесят тысяч твоего деда, которые хранятся у его поверенного…

— Пятьдесят тысяч — огромные деньги.

— Этого недостаточно, Камилла, — покачал головой он. — Во всяком случае, для того чтобы вести ту жизнь, какую ты заслуживаешь. Пусть Ксантия, как и прежде, управляет компанией или занимайтесь делами вдвоем, если хочешь. Ты справишься, я уверен в этом. Гарет сейчас уже почти отошел от дел, но он всегда сможет дать тебе добрый совет. И еще — я хочу, чтобы ты…

— Так, — перебила Камилла, отобрав у него документы. — Может, теперь ответишь на мои вопросы?

Его глаза потемнели.

— Я болен, Камилла, — тихо проговорил он. — Болен уже много месяцев. И этим все сказано. Тут уж ничего не поделаешь.

Камилла вдруг почувствовала, что терпение у нее лопнуло.

— Бог мой, Киран, что за дурацкая страсть к мученичеству?! Нет, это просто безумие какое-то! — возмутилась она. — Ну почему… почему, объясни мне, Бога ради — почему ты такой бесчувственный?! И… и совершенно другой, когда занимаешься со мной любовью? Как такое возможно? Мне кажется, ты что-то скрываешь от меня, Киран. Это так?

Он прикрыл глаза — точно отгородился от нее. Только молча покачал головой.

Камилла встряхнула его за плечи.

— Неужели ты навсегда потерян для меня, Киран? — с болью в голосе прошептала она. — Неужели это и есть то, что ты пытаешься мне сказать?

— Камилла, я…

Опустив голову, она заглянула ему в глаза.

— Такой человек, как ты, — прошептала она, — и сдаешься без боя?! Даже не пытаешься бороться?! Святители небесные, Киран! Ты ведь сильный человек, я знаю! Нет, ты обманываешь меня… а может, и себя тоже!

— Камилла, — наконец не выдержав, бесцветным голосом проговорил он. — Каждый из нас когда-то делает свой выбор. И живет с этим. Что же до честности… а ты-то сама всегда честна перед собой?

— Да. Я принимаю жизнь такой, какая она есть! — выпрямившись, бросила Камилла. — Но я борюсь… и я не позволю ей уничтожить меня.

— А как же письмо твоего деда? — тихо напомнил Ротуэлл.

— При чем тут оно? — встрепенулась Камилла.

— Я очень внимательно прочел его, — прошептал он. — Ведь именно из-за него ты осталась ни с чем, Камилла, так? Я до сих пор не понимаю, как ты можешь так спокойно говорить об этом.

— А на кого мне сердиться? — удивилась она. — На деда? Вздор! Жизнь и так слишком коротка, чтобы тратить время на подобные глупости.

— Нет, — покачал головой муж. — На свою мать — за то, что спрятала его от тебя. Господи помилуй, ты разве не читала его? Ведь речь там шла не только о наследстве! Этот человек — твой дед — предлагал взять тебя к себе. Хотел воспитывать тебя. Мечтал избавить тебя от отца, который тебя ненавидел, от жизни, полной одиночества и унижений. Твой дед мечтал о другой жизни для своей внучки — о жизни, полной роскоши, заботы, любви…

Камилла отвела глаза в сторону.

— Мать боялась потерять меня, — тихо проговорила она. — У нее ведь, кроме меня, никого не было. Я поняла это только теперь.

— Ладно, пусть так. — кивнул Ротуэлл. — Давай будем считать, что это не злой умысел, а всего лишь обычный эгоизм с ее стороны. Но тогда почему она не отдала тебе это письмо, когда поняла уже, что дни ее сочтены? Почему? Сколько времени прошло, прежде чем ты отыскала его? Шесть недель? А может, больше? Полгода? Сколько, Камилла?

Камилла опустила голову.

— Немного больше, — прошептала она.

— А время все шло… утекало, как песок сквозь пальцы, — неумолимо продолжал Ротуэлл. — И к тому времени, как мы встретились, у тебя оставалось всего несколько недель, чтобы найти себе мужа, верно? Тебя просто загнали в угол. В результате тебе ничего не оставалось, кроме как броситься в мои объятия — просто потому, что ничего лучшего не нашлось. И что же? Получается, я единственный, кого это приводит в бешенство? Почему, Камилла?!

Камилла сложила руки на коленях.

— Моя мать… — Камилла замялась, подыскивая подходящее слово. — Под конец жизни она стала… алкоголичкой. Все последние несколько лет я смотрела, как она убивает себя… Она не хотела больше жить — ведь красота ее увяла и Валиньи уже не любил ее. — Камилла судорожно вздохнула. — Бывали дни, Киран, когда моя мать вряд ли даже помнила, как ее зовут — что уж говорить о каком-то письме? А под конец. Боже… Она даже меня не узнавала.

На какое- то время Ротуэлл потерял дар речи.

— Прости. Камилла… мне очень жать, — порывисто пробормотал он, сжав ее руку. — Я не знал этого.

Камилла с горечью пожала плечами.

— Не обижайся. Киран, просто я иногда не понимаю, когда мы можем быть откровенны друг с другом, а когда нет. Это так сложно.

— Камилла, я ведь говорил тебе, когда мы поженились…

— Я помню, что ты говорил. — Камилла жестом заставила его замолчать. — Тот наш брак… забудь о нем, потому что я так решила! Что бы мы с тобой ни говорили, о чем бы ни договаривались — все, с этим покончено. Разве ты еще не понял этого, Киран? Разве ты не прочел этого в моих глазах? Я… теперь ты нужен мне, — прерывающимся голосом проговорила она. — И нашему ребенку тоже. Я не прошу тебя… я просто говорю тебе об этом. Я хочу, чтобы ты это знал.

Боль и слабость вдруг одновременно навалились на Кирана, разливаясь по его телу, лишая последних сил.

— Камилла, возможно, если ты… Она покачала головой.

— Возможно, я просто не желаю больше снова впустую растрачивать свою жизнь у постели умирающего, который сам старается вогнать себя в гроб? — прошептала она. На ресницах Камиллы повисли слезы. — Тебе не приходило в голову, Киран, что это… это несправедливо?

А ведь она злится, вдруг с удивлением подумал он. И у нее на это есть полное право — как ни горько это сознавать. Слава Богу, она хоть не сказала, что любит его… этого Ротуэлл бы не пережил.

— Камилла, — негромко пробормотал он, — я такой, какой я есть. Я ведь тебя предупреждал…

— Лжец! — Камилла сорвалась с постели. — Лжец! — повторила она. — Ты не такой. Ты сам превратил свою жизнь в ад, Киран, — и сам же страдаешь от этого. Ты нигде не находишь покоя. Ты почти не ешь. Ты почти не спишь. И вот теперь я хочу сказать, что это жизнь труса!

— Труса?…

— Да, труса. Человека, который не желает бороться, — кивнула она, склонившись к нему. — Ни с болезнью, ни с демонами, поселившимися в его душе. Ты пообещал подарить мне ребенка — ребенка, которого ты должен помочь мне вырастить в любви, ты слышишь меня?! А сам лежишь тут и умираешь! Решил трусливо оставить меня одну?!

Слово «трус» похоронным звоном отдалось в его голове.

— О… кажется, я начинаю понимать, — тусклым, бесцветным голосом проговорил он. — Теперь я догадываюсь, к чему ты клонишь…

Камилла, скрестив руки на груди, повернулась к нему спиной.

— К чему бы я ни клонила, по-твоему, — негромко бросила она, — это уже не важно. Ты мне обещал. Ты дал мне слово. Вряд ли ты сможешь сдержать его, если умрешь! — Из глаз Камиллы брызнули слезы. — Кровь Христова, Киран! — прошептала она. — Неужели ты думаешь, что я вот так просто позволю тебе умереть?!

— Похоже, особого выбора у нас нет, дорогая, — с горькой усмешкой в голосе бросил он. — Тут уж не нам решать. Господь Бог…

— Нет! — резко оборвала она. — Нет! Я не верю. Господь дал нам мозги именно для того, чтобы мы могли решать, что нам делать!

Она порылась в карманах — наверное, разыскивает носовой платок, решил Ротуэлл. Будь все трижды проклято!

— В верхнем ящике шифоньера, — подсказал он. — Возьми сама, хорошо?

— Merci. — Отвернувшись, Камилла зашмыгала носом. Ротуэлл стиснул кулаки, чувствуя, как раздражение, не находя выхода, переходит в глухую ярость. Его душил гнев — на судьбу… на себя самого.

— Прости, Камилла, — смиренно сказал он. — Может, мы могли бы хоть на время забыть об этом? Хотя бы до завтра? А потом можешь проклинать меня сколько твоей душе угодно — если, конечно, я доживу до утра. Иди ко мне, дорогая.

Решительно высморкавшись, Камилла снова подсела к нему. Муж протянул к ней руки и она прижалась к его груди, уткнувшись носом ему в плечо.

— О Киран! — Ее маленькие, нежные руки обхватили его за шею.

Ротуэлл, закрыв глаза, зарылся лицом в ее волосы и глубоко вдохнул — от Камиллы пахло розами… и еще какими-то неизвестными ему пряностями. Пахло ею.

Он любил этот запах. И он любил ее. Пришло наконец время признаться в этом.

И не важно, достоин он ее или нет, он вернется к этому потом. А сейчас ему было достаточно знать, что он любит ее… любит глубоко и нежно. Это было странное чувство, горькое и одновременно сладостное, отравленное сожалением о том, чего уже нельзя изменить. Это была любовь, о которой он никогда не мечтал и от которой ему уже никогда не избавиться, — любовь, которая всегда будет с ним, даже если он уедет на край света. И которую он унесет с собой в могилу.

Но если судьба подарила ему эту любовь, что дурного, если он исполнит ее желание и сделает ее счастливой? Какой смысл теперь стараться держать ее на расстоянии? Сейчас он уже больше не может ни защитить ее, ни скрывать от нее правду.

— Ладно, будь по-твоему, — пробормотал он, уткнувшись лицом в ее волосы. — Можешь завтра прямо с утра послать за доктором, если тебе так будет спокойнее.

— Завтра? — Голос ее оборвался.

Он ласково погладил ее по голове.

— Камилла, неужели одна ночь имеет какое-то значение? — тихо спросил он. — Уверяю тебя, мне значительно лучше. Честное слово. Просто… побудь со мной, хорошо? Здесь, в моей постели. Прошу тебя.

Она подняла к нему мокрое от слез лицо, и он увидел, что она улыбается.

— Trиs bien, — прошептала она, проглотив слезы. — Но я не знаю, за каким доктором послать? Может, Трэммел сможет кого-то посоветовать?

Ротуэлл уставился в камин — огонь в нем почти догорел и только несколько углей слабо мерцали в темноте.

— Есть один доктор на Харли-стрит, — наконец неохотно выдавил он из себя. — Доктор Реддинг. Номер дома не помню… в самом конце улицы. Прямо с утра попрошу Трэммела послать за ним.

Камилла резко отодвинулась. Ротуэлл зажмурился — взгляд Камиллы не предвещал ничего хорошего.

— Ты его знаешь, — голосом обвинителя бросила она. — Ты ведь уже бывал у него раньше, так?

Ротуэлл неохотно кивнул.

— За пару дней до того, как мы встретились.

В глазах Камиллы вспыхнуло понимание.

— Понимаю, — протянула она. — И… что он сказал?

Ротуэлл криво усмехнулся.

— Что я слишком много пью и слишком много курю, — пробормотал он. — Что много лет не щадил себя… Что слишком долго тянул. Что скорее всего у меня рак желудка или рак печени, и метастазы уже проникли в желудок. И что — учитывая, сколько крови я потерял, — дело зашло… слишком далеко.

Он смотрел, как исказилось ее лицо, как дрожат у нее губы, когда она старается справиться с собой.

— Oui? — пробормотала она. — И какое лечение он тебе назначил?

Ротуэлл обхватил ее лицо ладонями, заглянул в глаза.

— Камилла, — тихо пробормотал он, — мы ведь оба с тобой знаем, что никакое лечение тут уже не поможет. Все, что может доктор, — это немного приглушить боль, когда она станет нестерпимой.

Она яростно замотала головой.

— Нет! — прошептала она. — Этого не может быть! Должно же быть что-то. Или… А вдруг это просто пройдет, если ты станешь беречься? Доктора ведь часто ошибаются, верно? — Она умоляюще посмотрела на него, словно цепляясь за соломинку.

Ротуэлл зажмурился. Внезапно ему отчаянно, до боли захотелось в это поверить. Господи, подумал он про себя, ну почему я не спохватился еще тогда, когда закрыл за собой дверь приемной доктора Реддинга?! Почему не послушался? Но тогда это его не волновало. Это была судьба, которую он ожидал. Кара, которую он заслужил.

Но может быть, сейчас настало время подумать о других? Или уже слишком поздно? Он вдруг вспомнил слова Камиллы… Нет, стиснув зубы, подумал Ротуэлл, он никогда не был трусом — и, черт возьми, он попробует! Скакать под проливным дождем, когда все его внутренности разрывались от боли, было легко. Куда труднее было отвечать на вопросы Камиллы. Она ведь не просто просила его начать лечиться — она просила его вновь поверить! Поверить в будущее. Поверить в них. Поверить в себя.

Ротуэлл, повернув голову, прижался губами к виску жены.

— Пошли утром за доктором, Камилла, — прошептал он. — Раз уж ты этого хочешь, пошли за ним. И если Реддинг скажет, что можно еще что-то сделать… что ж, клянусь, я это сделаю!