Глава 4

Грейс остановилась у дверей гостиной и сделала несколько медленных глубоких вдохов. Одновременно с этим она мысленно повторяла молитву. Упражнение с дыханием всегда помогало ей вернуть спокойствие, когда оно готово было изменить ей; молитва отвлекала мысли оттого, что волновало Грейс в данный момент. Этой уловке научил ее епископ, он часто применял ее перед тем, как обратиться к парламенту.

Оба действия в конце концов вернули малую толику спокойствия, ведь ей снова вымотал нервы этот ужасный Рочдейл. Грейс почти жалела, что не позволила ему поцеловать себя и покончить со всем этим. По крайней мере тогда ей не пришлось бы снова встречаться с ним. Он исчез бы из ее жизни.

Вместо этого он дал ей неделю, чтобы мучиться, представлять следующую встречу, потерять из-за этого сон, наказывать себя за ожидание. Лорд Рочдейл был слишком умен. Он совершенно точно знал, какой для нее будет эта неделя – агония отсрочки, ужас ожидания. Он поцелует ее на балу, на котором она является патронессой и где должна оставаться до конца вечера. Она не сможет устроить сцену. Не сможет сбежать домой. Она будет там как в ловушке, вынужденная бороться с предпоцелуиной тревогой и с постпоцелуйной травмой. Это будет невыносимый вечер от начала до конца. Рочдейл слишком умен. А она сыграла ему на руку.

Как он, должно быть, смеется над ней. Она мысленно встряхнулась. Если она не выбросит такие мысли из головы, ей придется еще несколько раз прочитать молитву. Грейс опозорится перед подругами, которые увидят, что она расстроена, и, может быть, догадаются о причине.

Это была не совсем встреча совета попечителей, как она сказала Рочдейлу. По крайней мере неделовая встреча. Все дела они обсудили днем раньше. Сегодня это была просто встреча подруг. Вильгельмина, Марианна и Пенелопа пришли, чтобы узнать о вчерашнем преследовании Эмили. Они волновались из-за Беатрис и ее племянницы. Подруги регулярно встречались здесь, в доме Грейс на Портленд-плейс, для заседаний совета попечителей Благотворительного фонда вдов. Правда, гораздо чаще серьезные заседания превращались в собрания «веселых вдов», на которых они делились всевозможными интимными секретами. Само собой Портленд-плейс стал местом, где они собирались, и когда одна из них попадала в беду.

Грейс не удивилась визиту подруг, она даже ожидала его, подругам подали чай и пирожные, пока она рассказывала о событиях вчерашнего вечера. О большинстве из них по крайней мере. Она еще не дошла до конца истории, когда служанка принесла карточку Рочдейла. Грейс положила карточку в карман, не упомянув имя, и, извинившись, вышла. И поэтому теперь все дамы с нетерпением ждут остальные подробности вчерашнего приключения, значит, Грейс окажется в центре внимания. Поэтому она дышала и молилась до тех пор, пока не стала воплощением безмятежности.

Высоко подняв голову, она вошла в гостиную. Это была ее любимая комната в доме, ее элегантная красота успокаивала и глаз, и душу. Стены были обтянуты сливочно-желтым дамастом. Ниши с картинами и дверные наличники украшал неоклассический орнамент, подобранный в бледно-розовом и холодном голубом, вторившим такому же цветовому сочетанию на замысловатом лепном потолке. Стиль Роберта Адама был сейчас не самым популярным – он считался старомодным, – но Грейс нравилась его работа, и она была рада, что предыдущий владелец, у которого епископ купил этот дом, сохранил все акварельные мотивы в узоре потолков и ковров. Эти акварели теперь висели в рамах в коридоре второго этажа.

Марианна и Вильгельмина сидели вместе на диване и тихо разговаривали. Они обе подняли глаза, когда Грейс вошла. Пенелопа стояла и смотрела в окно, выходящее на улицу. Невысокого роста, но полная, леди Госфорт была самой говорливой из всех подруг и всегда высказывала свое мнение безо всяких уловок и скованности. Это была дама пышных форм, с лицом в форме сердца, обрамленным блестящими каштановыми кудрями, в которых играли лучи солнца, льющиеся из окон. Она повернулась и заговорила первой:

– Это был Рочдейл? Мужчина, подозрительно похожий на него, только что вышел из твоего дома, Грейс.

О Боже!

– Рочдейл? – Марианна удивленно уставилась на Грейс. – Здесь?

Три пары глаз пригвоздили ее к месту. Но Грейс была спокойна и собранна. Она может с этим справиться.

– Да, это был лорд Рочдейл.

– Грейс Марлоу, ах ты маленькая бесстыдница! – Ясные голубые глаза Пенелопы вспыхнули удивленным весельем. – Что самый худший негодяй в Лондоне делал здесь?

– Подозреваю, что вчера произошел не только тот маленький эпизод, о котором Грейс рассказала нам. – Вильгельмина, красивая золотоволосая женщина, которая никогда не открывала тайну своего возраста и которой, по мнению Грейс, было слегка за сорок, считалась самой уравновешенной и невозмутимой из «веселых вдов». У нее было больше опыта в свете, чем у всех остальных. Дочь кузнеца, она проделала путь от самых низов, была любовницей нескольких высокопоставленных джентльменов, среди которых, по слухам, был сам принц Уэльский. Ее последний покровитель, герцог Хартфорд, действительно любил ее и, когда его жена умерла, шокировал общество женитьбой на Вильгельмине. Теперь она была вдовствующей герцогиней Хартфорд, невероятно богатой, но не пользующейся популярностью в свете. Грейс обожала ее, так же как и остальные «веселые вдовы». Вильгельмина была всем, чем не были они, и выказывала мудрость в вопросах любви.

А еще она замечала то, что все остальные часто не видели.

Грейс вздохнула. Она никак не могла решить, сколько, если это вообще стоит делать, ей следует рассказать подругам. Ей хотелось онеметь, как устрица, и не открыть ничего. Теперь, когда Рочдейла заметили, это было невозможно. Ей придется предложить какие-то объяснения. Но она не была готова признаваться во всем.

– Да, я еще не все рассказала. – Она занялась тем, что налила в чашку чай из серебряного чайника, стоящего на элегантной подставке. Ей определенно нужно восстановить силы. – Когда все уже были готовы уехать, я отдала свое место в карете Эмили, которую невозможно было оторвать от руки мистера Бернетта. Уверена, со дня на день мы услышим об оглашении их помолвки.

– Какая чудесная новость! – Марианна, сама недавно невеста, в последнее время стала очень романтичной. В. ее карих глазах светилось такое счастье, что вряд ли можно было винить ее за сентиментальность. – Мистер Бернетт был так явно влюблен в Эмили. Я рада слышать, что ему наконец-то удалось завоевать внимание этой глупой девчонки. Это событие наверняка затмит скандал, который ее несчастная мать устроила из-за Тейна. Браво, мистер Бернетт!

Пенелопа застонала.

– Сними на мгновение розовые очки, Марианна. Более важная новость та, что Грейс отдала свое место в карете.

Марианна мгновение выглядела озадаченной, потом ее осенило.

– О-о!

Пенелопа нахмурилась:

– Тебя оставили одну с этим человеком, не так ли, Грейс?

– Расскажи нам, что случилось, – попросила Вильгельмина.

– Он домогался тебя?

– Нет, конечно, нет. – На ее щеках вспыхнул румянец, и Грейс очень надеялась, что подруги подумают, что это из-за природы вопроса, а не из-за того, что ответ был ложью. В конце концов, Грейс позволила тот поцелуй. Частично она тоже виновата, хотя и только в том, что была наивной пешкой в намеренном манипулировании Рочдейла. – Он просто привез меня домой в своей карете. Вот почему он только что приходил. Чтобы убедиться, что со мной все в порядке.

– И ты в порядке? – спросила Вильгельмина, без сомнения, прочитав поэтам вспыхнувшим щекам больше, чем Грейс была готова признать.

– Да, я в порядке.

– После двух или даже больше часов в карете наедине с Рочдейлом? – Пенелопа, не веря своим ушам, покачала головой так, что заплясали локоны у висков. – Грейс, ты более сильная, чем я. Он из тех несносных мужчин, которые вызывают желание либо задушить его, либо заняться с ним любовью. Ну, по крайней мере большинство женщин именно это испытывают. Но не ты, Грейс. Я знаю, ты не одобряешь такие вещи. Хотя я не удивилась бы, если бы ты придушила его. Ты уверена, что он прилично вел себя?

– Да, Пенелопа. Ничего предосудительного не произошло. – Снова ложь. Несколько часов с Рочдейлом, и Грейс пала до самых низов безнравственности. Она налила свежего чаю Марианне и Вильгельмине. Пенелопа отказалась от еще одной чашки. Грейс же налила себе вторую чашку, села и сделала долгий успокаивающий глоток.

– Должно быть, ты в этой ситуации чувствовала себя неловко, – заметила Марианна. – Я помню, на нашей свадьбе он смущал тебя.

Грейс и Рочдейл были единственными свидетелями на свадьбе Марианны и Адама. Он бросал плотоядные взгляды, улыбался и делал все для того, чтобы радостный день стал для Грейс страданием. Марианна светилась таким счастьем, что, казалось, не замечала поведения Рочдейла. Но тот день бледнел перед тем, что случилось прошлой ночью.

– Честно говоря, приятной эту поездку не назовешь. Он довольно-таки… раздражающий человек. – Более сильного преуменьшения невозможно было придумать.

Пенелопа рассмеялась:

– Так и есть. И дьявольски красивый, конечно. Очень плохо, что он ужасный негодяй. Ты знаешь, как сильно мне хотелось бы увидеть тот момент, когда ты, так сказать, распустишь волосы. Действительно станешь «веселой вдовой». Но он не для тебя, Грейс. Он прожует тебя, выплюнет и даже не оглянется. И ему будет наплевать на твою испорченную репутацию. Тебе очень повезло, что он не попытался соблазнить тебя в той карете. От него только этого и можно ожидать.

– Я уверена, что лорд Рочдейл может быть джентльменом, когда того хочет, – сказала Марианна. – По крайней мере Адам мне все время это говорит. – Ее муж, Адам Кэйзенов, был одним из ближайших друзей Рочдейла. Именно при помощи Адама они смогли выяснить, что Эмили уехала на виллу Рочдейла в Туикнеме. – И он действительно в конечном счете не тронул Эмили, так что, возможно, он не всегда такой мерзавец, каким его считают.

– О, он мерзавец, это несомненно, – возразила Пенелопа. – Я была на балу в Литтлуорте, когда он бросил бедную Серену Андервуд и ушел прочь.

– И я тоже, – сказала Грейс.

Это было неприятное воспоминание, преследовавшее ее последние несколько дней. Пенелопа содрогнулась.

– Это было ужасно, Марианна. Если бы ты была там, ты бы не стала с такой готовностью защищать его. Серена была в истерике, умоляла его жениться на ней, потому что он обесчестил ее. Я никогда этого не забуду. В зале было тихо, как в гробнице. Все молчали, разумеется, не желая пропустить ни единого момента такого непристойного скандала. Музыка прекратилась. Все наблюдали. А Рочдейл, спокойный, как ни в чем не бывало, снял ее руки со своей шеи и сказал: «Никогда». Бедная Серена упала в обморок, а он просто повернулся и вышел из зала. Ужасный человек!

– На следующий день Серена уехала, – сказала Грейс, – и я не могу винить ее. Я определенно не одобряю ее поведения в том, что она дала ему соблазнить себя, а потом позволила всем об этом узнать. Но он еще худший злодей, потому что так неблагородно бросил ее, да к тому же публично. Ее репутация окончательно погибла. По-моему, с того вечера ее больше не видели в городе.

– Она уехала, чтобы родить ребенка, – вставила Пенелопа.

– Я слышала эту сплетню, – ответила Грейс.

– Я немного знакома с лордом Рочдейлом. – Вильгельмина бросила на подруг взгляд, дающий понять, что она не хочет расспросов на эту тему. – Он не чудовище. Уверена, с его стороны в этой истории есть какая-то правота, о которой мы никогда не узнаем. Нельзя так строго судить его, мы не знаем всех фактов. – В ее тихом голосе звучал укор. Она ненавидела сплетни и имела для этого веские причины. Большую часть своей жизни она была предметом сплетен.

– Совершенно верно, – поддакнула Марианна. – Адам считает, что Рочдейл получает удовольствие от ужасных историй о себе и поэтому не делает ничего, чтобы опровергнуть их. Дурная репутация забавляет его. Даже Адам никогда не знает, что правда, а что сомнительно.

– Многих женщин привлекает опасность, – сказала Вильгельмина, – и Рочдейл знает это, потому и культивирует этот распутный образ. Мужчина, который не заботится ни о чем, кроме своего удовольствия, который в любой момент может сделать что-то ужасающе плохое, возбуждает некоторых женщин. Им нравится риск, который он привносит в роман.

Грейс вспомнила его слова: «Немного риска временами добавляет оттенок пикантности монотонности повседневной жизни. Вам нужно чаще рисковать».

Весьма сомнительно. Посмотрите, что случилось с Сереной Андервуд из-за того, что она рискнула. Не говоря уже о неестественно безнравственном направлении ее собственных мыслей после того, как она рискнула поехать с ним в одной карете.

– Не бывает дыма без огня, – заметила Пенелопа. – Рочдейл может наслаждаться своей плохой репутацией, потому что он и есть плохой. В любом случае мне жаль, Грейс, что ты целых два часа была вынуждена сидеть с ним рядом в тесном пространстве кареты.

– Мне тоже, моя дорогая, – сказал Вильгельмина. – Рочдейл может и не быть таким чудовищем, каким его рисует Пенелопа, но ты должна быть осторожна. Он, несомненно, горяч, когда дело касается женщин, но может быть и бессердечным. Не думаю, что он слишком сильно любит женщин.

Грейс очень неподобающе для леди фыркнула.

– Я бы скорее подумала, что он слишком сильно их любит. – Даже чопорных и строгих епископских вдов.

– Он любит получать от них наслаждение, но Рочдейла интересует только это. Думаю, он испытывает к женщинам что-то вроде презрения. Он не любит никого, кроме самого себя, так что будь осторожна…

Как раз в этот момент вошла служанка с гвоздиками Рочдейла в хрустальной вазе.

– Куда прикажете поставить цветы того джентльмена, мадам?

Чашка Грейс задребезжала на блюдце. Будь он проклят!

Она быстро встала и взяла вазу у горничной.

– Я сама поставлю, Милли. Можешь идти.

Служанка сделала книксен и вышла. Грейс повернулась спиной к подругам из страха, что они увидят смущение на ее лице и неправильно истолкуют его. Или, того хуже, поймут совершенно правильно. Она подошла к столу в дальнем конце комнаты и поставила цветы.

– Святые небеса! – воскликнула Пенелопа. – Это цветы от Рочдейла?

Грейс не обернулась, но молча кивнула, делая вид, что расправляет плющ вокруг гвоздик.

– Так, так, так. Ну разве это не интересно? – Вильгельмина тихо захихикала, потом добавила: – Розовые гвоздики. И плющ. Очаровательное послание.

Грейс резко обернулась:

– Какое послание?

– Моя дорогая Грейс, – сказала Пенелопа, – разве твоя матушка не научила тебя языку цветов?

Грейс покачала головой. Она понятия не имела, о чем идет речь, но очень боялась, что это ей не понравится. Вильгельмина широко улыбнулась:

– Розовые гвоздики означают «Я тебя никогда не забуду». А плющ значит, что пославший очень хочет угодить тебе. Я уверена, что ты произвела впечатление на этого бессердечного, эгоцентричного распутника, моя дорогая.

– Что ты думаешь об этой крапчатой серой кобылке?

Рочдейл оторвал свой взгляд от великолепного гнедого мерина, чтобы посмотреть на лошадь, на которую указывал Адам Кэйзенов. Он не очень любил серых крапчатых лошадей. Слишком бросающиеся в глаза и недостаточно резвые, а к тому времени, когда они развивают свой чрезвычайно декоративный окрас, многие из них уже проходят свой пик формы.

Однако эта выглядела относительно юной, может быть, пяти или шести лет, хорошенькая арабская кобылка, в которой еще было довольно много жизни. У нее были маленькая голова и точеная тонкая морда, свойственные породе, двигалась она изящно и живо.

– У нее приличный шаг, – ответил он. – Хорошие движения на рыси. Круп мускулистый и красиво округлый. Сильные изящные ноги. Правда, они слегка коротковаты для хорошей скорости.

Кэйзенов рассмеялся:

– Я не думал о том, чтобы выставлять ее на скачки. Я ищу лошадь для Марианны. Запоздалый свадебный подарок.

Всадник спешился и повел серую к главному загону, где под куполом лошадей выставляли на аукцион, по дороге останавливаясь, чтобы потенциальные покупатели могли лучше рассмотреть ее. Когда он остановился напротив Кэйзенова, лошадь встряхнулась всем телом и с шумом выдохнула, напрягая трепетные ноздри. Ей не нравилось, что ее постоянно тыкают, подгоняют, поднимают ноги и проверяют зубы. Она считала себя выше таких оскорблений, бедная девочка. Пока Кэйзенов осматривал ее, Рочдейл почесал лошадку за ушами, заставляя ее фыркать от удовольствия.

– Мне кажется, она прекрасна, – сказал ему Кэйзенов. – Голова легкая, изящная и хорошо посаженная, холка высокая и длинная. Она кажется смирной. Мне хочется верить, что она прекрасно подойдет.

– Хочешь купить ее, Рочдейл? – прервал их разговор знакомый голос.

Рочдейл посмотрел поверх морды лошади и увидел приближающегося лорда Шина, дерзкого и самодовольного, как всегда, в полосатом черно-белом жилете, делавшим его похожим на шмеля.

– Не я. Она слишком пестрая на мой вкус. Кэйзенов хочет купить ее для своей жены. Кроме того, я держу свое последнее свободное стойло для Альбиона.

Шин расхохотался:

– Значит, ты делаешь успехи?

Рочдейл был совершенно уверен в этом. Грейс согласилась уплатить ему выигранный поцелуй. Рочдейл не удивился бы, если бы она сделала вид, что вообще незнакома с ним, но теперь знал, что ее чувство чести несгибаемо. Потенциально ценное знание. Такая честность могла оказаться полезной во время ее соблазнения.

Спонтанная мысль назначить бал-маскарад местом, где он заберет свой выигрыш, была блестящим озарением. Нет сомнений, что она всю неделю терзала себя, завязываясь в узлы от одной только мысли об этом. И каким же наслаждением будет развязывать их, когда он будет до умопомрачения целовать ее.

Рочдейл не был самонадеянным и не считал, что выиграть пари с Шином будет очень легко. Другие даже могли подумать, что он слишком замешкался. Но некоторым женщинам требуется большая прелюдия, чем другим. А он готов был поспорить, что Грейс Марлоу никогда в жизни не видела никакой прелюдии. Но под холодной внешностью в ней кипело море страсти, и Рочдейл был именно тем мужчиной, который высвободит ее.

Этот процесс оказался забавным. Рочдейл обожал бросать вызов фортуне, будь то на скачках или в спальне. Но когда он получит свое наслаждение от Грейс и выиграет гнедого, обязательно надо будет переключиться на кого-то, кто потребует меньших усилий.

– Да, Шин, – ответил он, – все идет как по маслу. Я заберу Альбиона к концу месяца, если не раньше.

Шин еще раз хохотнул, заставив несколько голов повернуться в их сторону. Этот парень совершено не умеет вести себя в обществе.

– Этого не случится, Рочдейл, поверь мне. Я заберу у тебя Серенити раньше, чем ты поймешь это. Уютный новый денник готов и ждет ее. Ха! О да, Кэйзенов… Холтуисл положил глаз на эту серую. Последнее время ему везло в игре, и он может много потратить, чтобы заполучить ее.

– Проклятие! – Адам еще раз взглянул на лошадь, проходящую вдоль колоннады к аукционеру. Перед ней в списке было еще несколько лошадей, но она привлекла внимание многих джентльменов, стоящих вдоль дорожки. – Если Холтуисл ввяжется в торги, ставки взлетят до небес. А что до него, так лошадь может быть слепая и хромая вьючная кляча, ему все равно.

– Это точно, – согласился Шин. – Ему просто нравится владеть теми вещами, которые хочет получить кто-то другой. Перестань пялиться на эту крапчатую; Кэйзенов, и он, может быть, не поймет, что ты заинтересован.

– Ты прав, Шин. Спасибо за предупреждение. Кстати, как я понял, ты показываешь новую картину. – Брови Кэйзенова вопросительно поднялись, в то время как глаза блестели весельем.

Шин, который сегодня явно лопался от вульгарного хохота, снова захихикал так, что его полосатый живот затрясся. Он был художником-любителем, чьи «работы» нельзя было показывать на публике. Вместо этого он устроил в своем городском доме частную «галерею», где показывал свои работы джентльменам по специальному приглашению. И еще были вечеринки, часто проходившие на вилле Рочдейла в Туикнеме, куда Шин привозил свою последнюю модель и рисовал ее, так сказать, прямо на месте. В продолжение вечера другие женщины, которых привозили на вечеринку, иногда проникались духом позирования и обнажались, чтобы Шин нарисовал и их тоже. К наступлению рассвета видно было больше плоти, чем одежды. На вилле Рочдейла висела не одна картина Шина – напоминание об особенно оживленных вечеринках.

Кэйзенов немного разбирался в искусстве и считал, что у Шина действительно есть талант. Он часто дразнил приятеля тем, что его картины с пристойными сюжетами могли бы висеть в Британском музее, где Кэйзенов был одним из попечителей, но Шина это не интересовало. Он предпочитал пухлые женские ягодицы или другие не менее пышные части тела пейзажам и классическим этюдам.

– Так случилось, – произнес Шин, глупо улыбаясь, – что у меня действительно есть новая картина. Ты должен прийти и посмотреть ее, Кэйзенов. Думаю, она позабавит тебя. Ты можешь узнать лицо, если не что-то другое, принадлежащее той новой маленькой танцовщице из «Друри-Лейн», Дилайлы Манро.

– Рыжая с большой… – Кэйзенов сделал красноречивый жест около груди.

– Она самая, – подтвердил Шин. – Она была чрезвычайно… уступчивой моделью, и я смог запечатлеть наиболее интересную позу. Мне не терпится услышать твое мнение. А теперь, если вы оба извините меня, я хочу посмотреть, как идут торги вороной кобылы.

Он повернулся и направился к колоннаде, исчезнув в море шляп и сюртуков.

– В нем есть что-то дьявольски отталкивающее, – заметил Рочдейл.

– Интересная оценка, особенно с твоей стороны. Но при чем тут все эти разговоры о Серенити и Альбионе? – спросил Кэйзенов. – Только не говори мне, что ты поставил свою лучшую лошадь в каком-то пари с ним.

– Именно это я и сделал.

Брови Кэйзенова исчезли под краем шляпы.

– Не могу в это поверить. Я не думал, что ты когда-нибудь расстанешься с этой лошадью.

– Я не собираюсь расставаться с ней.

– А-а… Значит, дело верное?

Рочдейл улыбнулся:

– Да. Вернее не придумаешь.