Глава 7
Честити прикрыла дверь с другой стороны и прислонилась к ней, глядя на сестру и ребенка. Хорошо, что они все еще спали, — ей требовалось время разобраться в себе.
У туалетного столика девушка сняла треуголку и паричок, заглянула в высокое зеркало на выдвижной раме. В последнее время она редко смотрела на свое отражение, и всегда мельком, по необходимости. До тех пор, пока волосы оставались щетиной, она полностью избегала зеркал и охотно носила безобразный капор. Мало-помалу они отросли настолько, что на голову можно было смотреть без слез, и вот тогда Честити смирилась с новым обликом. Обноски младшего брата окончательно решили проблему: из нее получился симпатичный парнишка.
Надо сказать, граф Уолгрейв изъял из дома не только одежду строптивой дочери, все до последнего предмета, но и то, что оставалось после отъезда Верити. К счастью, ему не пришло в голову поступить так же с вещами Форта и Виктора, и хотя одежда старшего брата была Честити не по размеру (лорд Торнхилл в свои двадцать восемь уже отличался некоторым дородством), вполне хватило и той, что принадлежала худенькому младшему.
Но, Боже правый, как же она ненавидела мужской наряд!
Всем сердцем, всей душой Честити жаждала снова облачиться в шелестящий шелк, нацепить неудобный кринолин, сунуть ноги в непрактичные атласные туфельки. Она мечтала о длинных прядях, круто завитых горячими щипцами, о «мушке» у рта, о наготе плеч в бальном наряде, о расписном веере.
Взяв черепаховый, упоительно женский, гребень Верити, она вообразила, что держит в руке закрытый веер. С его помощью можно столько сказать без слов!
Веер открывается и закрывается снова. «Вы влюблены в меня?» Прикосновение кончиком закрытого веера к губам. «Можете меня поцеловать». Легкое движение веером вдоль щеки. «Я люблю вас, лорд Син!»…
Гребень выпал из рук. Нет, только не это! Как можно даже думать такое, ведь она поклялась никогда больше не иметь дела с мужчинами!
Но как он смотрел тогда на маленького Уильяма… как неизменно он добр к Верити… как снисходителен к раздражительному Чарлзу…
Или дело в его неунывающей натуре, в умении находить пикантность в самых обыденных вещах и событиях, во всегдашней готовности принять вызов?
Честити казалось, что она сошла с ума. В том, через что они проходят, нет места для фантазий, а если бы и были, к чему они приведут? Она даже не может открыть свой истинный пол, потому что сразу превратится из симпатичного юноши в кикимору. И если бы только это! Вместо угрюмого, но достойного Чарлза явится Честити Уэр, падшая женщина, блудница. Син Маллорен не стоит таких жертв. Все, что ему нужно от нее, — это часок побарахтаться в ближайшей постели. «А почему бы и нет?» — с горечью думала девушка. Ведь она прирожденная шлюха. Иначе почему, вместо того чтобы с ужасом отшатнуться от этой картины, она вся трепещет и горит?
А все тот фальшивый поцелуй!
Честити никогда не тянуло к поцелуям. Когда Вернем впервые добрался до ее губ, ее почти стошнило, но когда она пожаловалась отцу, уверенная, что тот откажет Генри от дома, он посоветовал не строить недотрогу с будущим супругом. Тогда Честити решилась действовать на свой страх и риск. Очередная атака кончилась тем, что в предплечье Генри вонзились золотые ножницы из корзинки для рукоделья. Хотя гнев лорда Уолгрейва был ужасен, девушка до сих пор вспоминала свой поступок со злорадной улыбкой, и еще потому, что ее больше не трогали.
С Сином Маллореном, однако, ей и в голову не пришло защищаться. Как раз наоборот — поцелуй совершенно обезволил ее, и хотелось, чтобы он продолжался.
Что за опасные мысли! Если на миг допустить, что она что-то значит для этого человека, будущего для них не существует. Среди скандала, среди насмешек не построить счастья. Син Маллорен не допустит, чтобы ее бесчестили, и жизнь его станет одной сплошной дуэлью. Рано или поздно это сведет его в могилу.
Несколько минут девушка стояла, прижимая ладони к пылающим щекам, и думала.
Наконец решение было принято. Чувства — в сторону, нужно сосредоточиться на главном. Как только тучи над головой рассеются, она вернется к прежней жизни, а Син Маллорен отправится своей дорогой.
* * *
Разбуженная Верити со страхом выслушала весть о появлении Генри Вернема. Честити, как могла, приободрила сестру, объяснив ей план Сина. Потом они вместе вышли в маленькую гостиную.
— Все готово? — Получив дружный кивок, Син продолжал:
— Карета ждет, Хоскинз уже на козлах. Пока суд да дело, я доверил одной болтливой служанке «страшную тайну» своей безумной любви к юноше моложе годами и наш план романтического бегства. По-моему, она чуть не умерла от зависти.
Все трое спустились в нижний этаж и направились в глубь просторного зала, к дверям на задний двор.
— Продолжайте путь, — вдруг сказал Син, — я вас догоню.
Честити облилась холодным потом, но беспрекословно повиновалась, сознавая, что это неподходящий момент для пререканий. В карете рядом с дрожащей сестрой она попыталась прийти в себя в ожидании Сина и уж совсем струхнула, заметив, что к дверям направляется Генри Вернем. Сама не зная как, она оказалась на корточках между сиденьями и смотрела поверх нижней кромки окошка.
Двери открылись, во двор вышел Син. Честити впилась зубами в руку, чтобы подавить предостерегающий возглас. Мужчины остановились одновременно, причем Син устроил целый спектакль: шарахнулся, сжался, закрылся рукой — ни дать ни взять перепуганная, виноватая женщина. Затем он бросился мимо Генри, которого все это заметно развеселило. Смеясь, тот исчез за дверями.
Син занял свое место, гостиничный конюх захлопнул дверцу, Хоскинз тряхнул вожжами, и карета покатила прочь.
Верити, белая как мел, была на грани обморока.
— Он… он меня заметил?!
— Разумеется, нет, иначе не ушел бы, — успокоил Син и что-то бросил на сиденье рядом с Честити. — Думаю, нам удалось ускользнуть.
— Но он пустится в погоню!
— С чего бы? Когда Чарлз попался Вернему на глаза, тот решил, что и вы должны быть где-то рядом. Как он поступит? Обойдет все постоялые дворы и гостиницы, описывая ваши приметы. Когда выяснится, что никто не видел такую пару, он решит, что обознался.
— А если он упомянет о ребенке? — вставила Чарлз.
— Разумно, — похвалил Син. — Тогда он скорее всего поймет, что шалунья с прибрежной скамьи приходится мамашей ребенку подходящего возраста. Не исключено, что мозаика для него сложится в четкую картину. — Он немного поразмыслил. — Насколько умен этот Генри Вернем?
— Это законченный эгоист и никчемный человек, но в сообразительности ему не откажешь.
Син опустил переднее окошко.
— В галоп, Хоскинз!
И упряжка рванулась вперед.
— Нас все равно догонят! — воскликнула Верити, бледнея еще больше. — Лорд Син, если нас схватят, спасите Уильяма, укройте его! Поклянитесь, что вы это сделаете!
— Нас не схватят, — заверил тот с глубокой убежденностью, — но я охотно дам клятву сделать для Уильяма все, что в моих силах. — Он взял руку Верити и заглянул ей в глаза. — Клянусь Богом!
Честити ощутила пронзительную, почти физическую боль в груди. Если бы Син вот так посмотрел в ее глаза, если бы это ее он поклялся беречь!
«Я не могу позволить себе просчетов», — вспомнилось ей. За один только день Честити успела убедиться, что это не пустые слова. При всем своем внешнем легкомыслии Син Маллорен был из тех, на кого можно положиться. Тщетно напоминала она себе о принятом решении — едва зародившаяся любовь была такой сладкой, что не хватало сил оторвать взгляд, хотелось запомнить каждую мелочь…
Чтобы отвлечься, девушка опустила глаза на смятую газету и испугалась. За время разговора бумага отчасти расправилась, и уже можно было видеть заголовок: «Похищение наследника». Боже правый!
Вглядевшись более пристально, Честити сумела разобрать главное, хотя, как это было принято в скандальной хронике, все имена были упомянуты только по заглавным буквам: «леди В.В., дочь графа У. и вдова некоего баронета из Глостершира»… и так далее. Однако каждое заинтересованное лицо, а также все их родные, друзья и просто знакомые должны были понять, о ком речь. Интересно, есть ли в статье намек на другой скандал в том же семействе? Весьма вероятно. Какой газетчик удержится от искушения?
Судя по всему, Син мимоходом подобрал газету, заметив заголовок, но еще не прочел статью. До сих пор имя Уолгрейв не вызывало у него опасных ассоциаций. Скандал с Честити Уэр разразился, должно быть, в тот период, когда он лежал в горячке, — иначе он давно уже поглядывал бы на «Чарлза» косо. И все же хоть какой-то отголосок слухов должен был достигнуть и его.
В те ужасные дни газеты пестрели игривыми заметками, карикатурами и намеками на самое древнее занятие в мире, то есть на продажную любовь. А каким насмешкам подверглось имя Честити — «целомудрие»! Сколько презрения будет в глазах Сина, когда он разберется, с кем имеет дело… или еще хуже, сколько низменного вожделения! Для этого ему нужно только заглянуть в статью.
Газета лежала рядом, как пистолет, готовый выстрелить в сердце Честити от любого толчка кареты, а она лихорадочно искала способ от нее избавиться.
— Чарлз!
Девушка вздрогнула, очнулась и поняла, что Син уже какое-то время пытается привлечь ее внимание.
— Что, что такое?!
— Мой юный друг, сейчас не время грезить. Неужели вам так не по себе? Это простительно Верити, но никак не нам, мужчинам. Необходимо решить, как быть дальше.
— Я готов! — живо воскликнула Честити. — Ваши соображения?
— Даже если Вернем пустился в погоню, это займет некоторое время: ведь ему придется на каждом постоялом дворе спрашивать о нас.
— Он может поднять на ноги всех остальных.
— Не исключено. Но даже на это требуется время. К тому же у нас преимущество. Проблема в том, что подозрения Вернема на наш счет не дадут нам проникнуть в Мейденхед незамеченными. Ночлег где бы то ни было позволит ему нас догнать, а езда в безлунную ночь чревата неприятными сюрпризами.
— Так что же нам остается? — спросила Верити против ожидания спокойно, что говорило о положительном влиянии Сина Маллорена.
— Повернуть на дорогу к Винчестеру.
— Но зачем? — спросила она.
— Потому что никто не ждет, что мы отправимся в том направлении, а также потому, что у меня там есть друг, на чье гостеприимство мы смело можем рассчитывать. Гостиницы и постоялые дворы ненадежны.
— Но значит ли это, что Генри не сможет нас выследить? Ведь нам придется менять лошадей, а это легко проследить.
— Верно, — тут на губах Сина заиграла лукавая улыбка, — но только если он будет разыскивать даму лет тридцати пяти с молодым человеком, кормилицей и ребенком. Он мог заподозрить, что Эйдриан и есть Чарлз, но вряд ли предположил, что я мужского рода. Мы сменим роли.
Воображение Честити заиграло. Что за изумительный плут, что за отменный проказник этот Син Маллорен!
— Что на этот раз? — спросила она, заранее готовая ко всему.
— Семья офицера.
— Кто же будет супругой? Я? — Голос ее дрогнул, отчасти от смущения, отчасти от предвкушения.
— Вы, мой юный друг? — Син приподнял бровь. — К чему так усложнять дело?
Честити вернулась с небес на землю.
— Супругой, разумеется, будет Верити. Нам ведь не обязательно прятать ее от глаз. От ребенка, однако, придется избавиться.
— Что?! — хором воскликнули сестры.
— Не в буквальном смысле, — засмеялся Син, довольный своей выходкой. — Просто от кареты до комнат будем носить его в саквояже. Очень надеюсь, что юный Уильям пойдет нам навстречу и не станет поднимать шум. Ну а в противном случае… у офицеров тоже бывают дети.
— А я? — настаивала Честити, нелепо обиженная тем, что для нее не нашлось места в этой идиллической картине.
— Вам, мой юный друг, все-таки придется побыть грумом.
— И ехать на козлах с Хоскинзом?
— Нет-нет. Не то чтобы я не поручился за его норов, но козлы открыты для всеобщего обозрения.
— Я не совсем понимаю, как попаду в Мейденхед, — вмешалась Верити. — Сэр, я ведь не просто бегу куда глаза глядят — я еду к своему нареченному!
— Ну и чудесно. Вот только самый короткий путь сильнее всего охраняется. Как бы мы ни переодевались, вы не сможете подобраться к своему майору незамеченной. Я один нанесу ему визит и объясню, как обстоят дела и где вас можно найти.
— Отличный план! — обрадовалась молодая женщина.
— Я тоже так думаю, — без ложной скромности признал Син. — Итак, я сменю платье на форму — можете мне поверить, с величайшим удовольствием, — вы облачитесь в другое из купленных нами платьев, Чарлз наденет одежду Гарри. Его езду в карете мы никому не будем объяснять.
Обдумывая этот оригинальный план, Честити, однако, заметила в нем изъян.
— Да, но как мы осуществим смену ролей? Не можем же мы снять комнаты в одном виде, а выехать — в другом!
— Ах, мой юный друг! — восхитился Син. — С таким вниманием ко всем деталям вам прямая дорога в интенданты! В самом деле, в гостинице переодеться нельзя, у дороги тем более — кого-нибудь обязательно понесет мимо.
— Остается проделать это на ходу, прямо в карете… — предположила девушка, размышляя вслух. — На первой же остановке, пока будут менять лошадей, мы достанем нужный багаж — в этом ведь нет ничего особенного. По дороге мы все переоденемся за задернутыми занавесками и не станем их поднимать даже на станции. Хоскинз разговорится с конюхами о том, что его хозяева, офицер с женой, так спешат к своей родне, что не имеют времени на отдых и вынуждены дремать на ходу. Как выедем, откроем окна — и дело сделано!
— Превосходно! — воскликнул Син со смехом. — Шалунья со своим юным любовником и подозрительная кормилица с ребенком просто исчезнут с лица земли. На столь оживленных дорогах Генри Ужасному придется долго разбираться, что к чему, возможно, даже несколько дней. Вы изобретательны, юный Чарлз! Если все-таки задумаетесь об армейской карьере, охотно приму вас под свое начало.
Что может быть глупее, подумала Честити, чем просиять от гордости в ответ на столь несообразное предложение? К тому же в ее плане тоже был изрядный огрех: ей предстояло переодеться на глазах у Сина, в тесноте кареты. Впрочем, почему бы не надеть костюм грума прямо на свою одежду? Это будет даже кстати, потому что придаст ей массивности.
Теперь, когда план был утвержден, взгляд девушки снова потянулся к «Газетт», которая мирно покоилась на сиденье рядом. Можно было подвинуться и сесть на нее, но за разговором Син как будто забыл о газете, а ерзанье могло снова привлечь к ней его внимание.
В Нортоне, на очередной станции, план был воплощен в жизнь. Син сам объяснил все Хоскинзу, но Честити в качестве грума пришлось управляться с багажом на пару с кучером, и тот воспользовался этим, чтобы высказаться:
— Уж не знаю, парень, что ты затеял, но если по твоей вине хозяину придется туго, я сверну твою тощую шею!
— Почему мою? — запротестовала девушка. — Командует-то он!
— Потому что, если б не твои козни, мастер Син сейчас мирно отдыхал бы в Эбби.
— Лорд Син не ребенок и в няньках не нуждается! — вспылила она.
— Не нуждался — пока прошлым летом чуть не откинул копыта! Страшно подумать, что с вами сделают Маллорены, если лихорадка вернется. А маркиз, вот чтоб мне пропасть, уже переворачивает небо и землю в поисках брата.
За резкостями они успели достать из багажного ящика саквояж Сина, сверток с другим платьем и узел с одеждой Гарри. Когда все это перекочевало в карету, Хоскинз напоследок пронзил девушку злобным взглядом и отправился на конюшню заводить себе приятелей. Сама она вернулась на свое место и углубилась в размышления об услышанном. Лишь когда карета двинулась дальше, она сообразила, что так и не избавилась от газеты.
— Хоскинз уверен, что Родгар уже ищет вас.
— Возможно, он еще не знает, что птичка вырвалась из клетки, — сказал Син со странным выражением лица.
— Неужели семья для вас — клетка?
— Родственные узы порой держат крепче самых тяжких оков.
Честити поняла, что ступила на тонкий лед, но не могла остановиться:
— Не сдаться ли нам на милость маркиза? Он влиятелен, как и отец.
— Сперва нужно знать, чью сторону он принял.
Девушка не сразу нашлась что ответить. Родгар и Уолгрейв в одной упряжке… Это означало бы для них конец всех надежд.
— Давайте придерживаться нашего плана, — вступила в разговор Верити. — Чес, закрой окна, задвинь занавески и забери у меня Уильяма.
Честити так и сделала, и в сумеречном интерьере кареты Син освободился от тисков злополучной шнуровки. Вспомнив утро, девушка подавила улыбку (она знала, что будет лелеять те минуты в своей памяти). Уильям проснулся, и его пришлось занимать. Честити подсунула ему газету в надежде, что он изомнет ее и обслюнявит до полной непригодности, но малыш не удостоил этот скучный предмет продолжительным вниманием и вскоре отбросил. Зато шпага в ножнах вызвала столь живой интерес, что пришлось позволить ему играть позолоченной рукояткой.
— Смотрите, чтобы ножны не соскользнули, — бросил Син через плечо.
К тому, что ребенок упоенно жует ленты, он отнесся спокойно. Честити была очарована таким равнодушием к вещам. Из этого человека, подумалось ей, выйдет потрясающий отец…
Син тем временем избавился по очереди от сака, сорочки и чулок с подвязками, причем все это сопровождалось хихиканьем Верити. Что касается Честити, она лишь теперь поняла, чем еще опасен предложенный ею план: что ей предстоит быть зрителем на весьма волнующем спектакле. В какой-то момент она поймала себя на том, что пожирает взглядом его торс и даже ноги. Она поспешила отвернуться, но тщетно: натягивая белые бриджи, Син махал ногами, а она не могла отвлечься даже на пейзаж за окном, поскольку оно было наглухо зашторено.
Уильяма пришлось передать матери. Честити тоже сочла нужным отодвинуться, невзначай приземлилась на газету, но даже не заметила — она любовалась тем, как напрягаются мышцы на голой мужской ноге, сплошь покрытой ровной золотистой порослью. При этом у нее совершенно пересохло во рту.
Наклонившись, Син попал локтем в бок Верити. Та охнула.
— Прошу прощения, но ничего не поделаешь. Здесь слишком мало места, а у меня застряла пятка. Чарлз, помогите, а я уж лучше сяду.
Честити судорожно сглотнула, но подчинилась, для чего пришлось взяться сначала за обтянутую белой тканью лодыжку, а потом и вовсе за голую ступню. До сих пор она не думала о мужских ступнях и вот держала в руках прекрасный образчик таковой. Девушкой овладело абсурдное желание поцеловать ногу в подъеме, и она постаралась как можно скорее покончить со своей задачей.
— Спасибо, — донесся сверху невозмутимый голос, и одеяние поползло по ногам вверх. — Как ловко это у вас получилось, мой юный друг! Не поможете ли мне и с гетрами?
Перед Честити заколыхалась пара белых офицерских чулок длиной до колена. Спрятав покрасневшее лицо, она натянула их по очереди: сначала на пальцы, потом до лодыжек и, наконец, на крепкие икры.
— Я не стану наклоняться, чтобы никого не задеть, а вы взгляните, нет ли морщинок. Если есть, разгладьте их.
Короткий взгляд вверх убедил Честити, что Син полностью поглощен пуговицами рубашки, и тогда она отбросила всякую осторожность, думая: когда еще доведется вот так прикасаться к нему? Она провела ладонями вверх по икрам, медленно и скрупулезно разглаживая малейшую морщинку. Сердце уже не просто частило, а колотилось как безумное. Перед глазами все плыло, по телу разливался жар. Казалось, между ног прижимается что-то горячее.
Встряхнувшись, девушка поняла, что так и есть: пока она занималась левой ногой Сина, правая соскользнула и оставалась теперь в развилке ее ног. В месте соприкосновения пульсировало столь сладостное ощущение, что хотелось раздвинуть ноги и качнуться вперед.
Вместо этого Честити отодвинулась.
— Готово!
— Благодарю, — сказал Син, поднимая ногу, чтобы закрепить под коленом штрипку. — Настанет день, мой юный друг, когда я окажу вам такую же услугу. — Он поднялся, заправляя рубашку. — Ах, что за несказанное облегчение! Чувство такое, словно вместе с мужской одеждой я заново надел и ноги. По крайней мере теперь их видно.
За этим последовали длинный белый жилет на восьми серебряных пуговицах, алый кушак и, наконец, полковой мундир, алый, с темными лацканами, с золотым галуном на обшлагах и карманах, с двойным рядом петель. Чтобы облачиться в это тесное одеяние, требовалась определенная ловкость, но, ругаясь, Син окончательно преобразился в человека военного. Осталось добавить пару аксессуаров: накладной воротничок и черный бант.
— Как чудесно снова стать самим собой! — воскликнул Син с улыбкой. — Башмаки оставим на потом, иначе я наверняка пну кого-нибудь в лицо.
Несколько минут ушло на то, чтобы стереть с лица грим, а потом Честити держала зеркальце, пока Син приводил в порядок волосы. Когда-то она смеялась над восторгами по поводу алого мундира, над девической тягой к военным, но теперь лучше понимала подруг.
Син Маллорен был неотразим в мундире… как, впрочем, в чем угодно. Мундир придавал его чертам мужественный вид. Как он сказал тогда в Солсбери? «Кровью окрашена тога у бога войны…»
Они расстанутся в лучшем случае через пару дней. Капитан Маллорен вернется в строй и забудет о колючем парнишке по имени Чарлз. Он так и не узнает, что под мужской одеждой скрывалась женщина, которая… которая была к нему неравнодушна. Но сама она не забудет его никогда. День за днем будет она читать новости с фронта, надеясь узнать, что Син отличился в бою, боясь обнаружить, что он пал смертью храбрых…
— А теперь, — сказал тот, возвращая ее к действительности, — мы преобразим Верити.
— Что значит «мы»? — возмутилась Честити. — Вы не будете в этом участвовать. Это неприлично!
— Что, простите? — Син усмехнулся с откровенной иронией. — Могу поклясться, что ваша сестра не столь щепетильна, когда на карте стоит все ее будущее.
— Чес, в самом деле! — поддержала Верити. — Я не собираюсь раздеваться донага, и хотя сорочка — это в самом деле не слишком прилично, я уж как-нибудь не умру от стыда. — Она передала Сину ребенка, который немедленно занялся золотым шитьем обшлагов. — Надеюсь, милорд, Уильям не оросит ваш изумительный мундир. На всякий случай держите его на отлете.
— А если и оросит, пусть себе, — благодушно отозвался Син. — Родгар полагает, что вся эта чрезмерная позолота ниже достоинства Маллоренов, и я с ним согласен. В походах куда практичнее было бы что-нибудь мышиного или болотного цвета. Тем не менее мундир перед вами. Он совсем новенький и нуждается в паре прорех, иначе меня примут за новичка.
Вопрос с переодеванием Верити решился быстро и без проблем: ничуть не смущаясь присутствия Сина, она сбросила свою простецкую одежду и надела дорожное платье «от мадам Крапли». Честити пришлось лишь помочь ей со шнуровкой. Лиф и здесь был объемистый, но не чрезмерно для груди кормящей матери, так что шерсть перекочевала в саквояж. С жирной сажей на волосах пришлось смириться, их просто закрутили в тугой узел и прикрыли шляпкой. В таком виде Верити выглядела настоящей леди, и было совершенно ясно, что любой знакомый узнает ее без труда.
— Не показывайтесь на людях без крайней необходимости, — посоветовал Син, — а уж если придется, держите голову склоненной. У вас вполне респектабельный вид, и все решат, что это скромность. Пора заняться вашим братом.
Честити сняла только бархатный сюртук, а на все остальное натянула одежду Гарри.
— М-да… — протянул Син. — Однажды, мой юный друг, ваша стыдливость обернется против вас.
Когда все было позади, наступило молчание, и полумрак кареты начал казаться все более интимным. Ребенок уснул на коленях Сина, и тот не спешил передавать его обратно матери. Честити притворилась дремлющей, чтобы изучить своего избранника исподволь. Она подумала, что ресницы коротковаты для тайных наблюдений, а следом ей пришло в голову, что, будь Син Маллорен отцом ее детей, они вполне могли бы унаследовать роскошь его ресниц.
Ну вот опять!
Честити попыталась уснуть, но глаза упорно приоткрывались, словно желая навсегда запомнить возлюбленного. Син откинулся на сиденье и склонил голову, что позволяло проследить контур его подбородка и щеки. К некоторому удивлению Честити, она обнаружила его сходство с Родгаром. Неужто с годами младшему брату предстоит стать таким же устрашающим, как и старший? Нет, вряд ли, ведь в натуре у Родгара нет и следа безрассудства, а у Сина это чуть ли не основная черта.
Красивые руки, думала девушка, особенно когда они держат ребенка. Руки с длинными ловкими пальцами, в которых скрыты и сила, и нежность. Они умеют поглаживать по голове так тихонько, так ласково…
Отсюда мечты перекочевали к поцелую, и тут уже им не стало удержу.
Син ощущал на себе взгляд Чарлз, как горячий солнечный луч. Он сразу заметил, что является объектом пристального внимания, сродни тому, как художник изучает свою модель перед первым мазком по холсту. Он был доволен: ведь это означало интерес. Он с восторгом предвкушал тот миг, когда они перейдут к более подробному изучению друг друга, но врожденное благородство шептало, что это нечестная игра, что нужно открыть карты и дать Чарлз шанс прикрыться девичьей скромностью.
Девичьей! Да ведь она уже не девица!
То, что Чарлз от природы не холодна, было ясно с первой минуты, но теперь Син получил тому веское доказательство. Ее недавние прикосновения были полны сдержанной страсти, и пришлось приложить усилие, чтобы оставаться невозмутимым. Если бы не присутствие Верити, он бы за себя не поручился.
* * *
Следующая перемена прошла удачно. Син и Верити под руку прошлись по двору, не без блеска сыграв офицерскую семью. Никто не побеспокоил респектабельную пару, хотя Честити показалось, что человек в дверях рассматривал их дольше и пристальнее, чем позволяли приличия. Подозрительным он не выглядел, и девушка приписала это своей нервозности, однако в дороге сочла нужным все же упомянуть об этом маленьком инциденте.
— Вы заметили?..
— Да, — мрачно произнес Син, недослушав. — Возможно, это ничего не значит, а скоро мы свернем на другую дорогу. И все же для верности лучше не делать остановок на этой. В гостинице ребенок не останется незамеченным — не держать же его все время в саквояже!
— Но ведь скоро стемнеет! — встревожилась Верити, бледная от тревоги и усталости.
— Придется ехать при фонарях и поторапливаться. К счастью, мы уже недалеко от цели. В Винчестере нетрудно затеряться в толпе, а ночлег нам обеспечен.
Для Сина Маллорена он держался на редкость серьезно и рассуждал чересчур трезво. Честити впервые со всей полнотой осознала, что весь юг Англии занят совсем не поисками, а охотой. Генри Вернем просто не мог придать этому столь безжалостную окраску. Это было делом рук графа Уолгрейва.
Маленький Уильям проснулся, пришлось его кормить, и это помогло Верити отвлечься. Хотелось как-то приободрить молодую мать, которая отчаянно боялась за жизнь своего ребенка, но Честити не хотела легковесных заверений, а для серьезных пока не было оснований — они просто делают все возможное. И все это благодаря Сину. Без него им бы далеко не уехать.
А Сину было далеко не все ясно в этой охоте на беглянок. Глядя на сестер, он задавался вопросом, кто из них лжет.
После кормления раздались звуки, из которых явствовало, что пеленки придется сменить. До этого останавливались, чтобы Верити могла проделать это на вольном воздухе, но теперь и время поджимало, и не хотелось давать знать проезжим, что в карете находится ребенок. Пришлось проделать все необходимое прямо на ходу, при открытых окнах: запах был очень силен. К несчастью, воды была одна бутылка — маловато для того, чтобы как следует обмыть малыша.
Син ухитрился ни разу не поморщиться, но про себя решил, что дети — это в конечном счете совсем не романтично. Лучше уж ходить строем.
— Вся карета пропахнет, — виновато сказала Верити, глядя на запачканные пеленки.
— Выбросьте их в окно, — посоветовал Син. — Только как можно дальше в кусты, чтобы не бросались в глаза.
Однако глядя, как Верити изготавливается для броска, он понял, что пеленки усеют всю дорогу.
— Дайте их мне, — сказал он со вздохом.
На войне ему довелось повидать всякого, но ни одно зрелище не было столь отталкивающим, как этот ком испачканных тряпок. Забросив его в ближайший кустарник, Син отчаянно пожалел, что не может вымыть руки с мылом.
— Если нужно, чтобы Уильям дольше спал утром, сейчас с ним придется поиграть.
Сказав это, Верити принялась забавлять малыша песенками, хлопками в ладоши, гримасами. Покачала его на одном колене и на другом, положила на спинку и пощекотала, перебрала по очереди его пальчики. Поскольку ребенок гулил, смеялся и премило пускал пузыри, Син ощутил к нему прежнее расположение. Покосившись на Чарлз, он отметил, что она наблюдает с поистине материнской улыбкой на губах.
Из нее выйдет хорошая мать, подумал он с неожиданным стеснением в груди. Казалось странным, что она может иметь детей с любым мужчиной, с каким только пожелает. Черноволосых детей. Или белокурых. Это казалось каким-то не правильным, просто не вписывалось в картину.
Как ее все-таки зовут, эту «леди Чарлз»? Неужели Констанс? Это ей совсем не идет. Куда лучше звучит «моя дорогая Чарлз».
«Моя дорогая Чарлз, меня тянет к вам настолько, что я подумываю о браке и совместном отъезде туда, где воюют. Увы, большая часть вашей жизни пройдет в дальних странах, в чужих стенах и притом вдали от меня, но если вам легко даются иностранные языки и обычаи, вы не пропадете, а я буду приезжать на побывку так часто, как позволит положение на фронтах. Или вы предпочитаете странствия вместе с полком? Тогда заранее привыкайте к блохам, грязным дорогам и белой косынке медсестры…»
Син вздохнул, вообразив себе, в какой восторг приведут Чарлз подобные перспективы.
Можно еще выйти в отставку. Родгар все время возвращается к этой теме. Но может ли прирожденный военный заделаться штатским? Даже если и может, он никогда не будет счастлив. Ему будет недоставать собратьев по оружию, трудностей, опасностей, дальних стран. Чем он займется? Будет слоняться по Лондону или растить репу в провинции?
И то и другое одинаково скучно и не кончится добром. Именно скука толкнула его на эту авантюру.
Тем временем Чарлз смеялась выходкам ребенка, и лицо ее светилось той же невинной радостью. В эти минуты в ней не было ничего угрюмого или колючего. Ах, как все запуталось!
Хотелось отвлечься. Син огляделся, заметил мятую газету, зажег в одном из внутренних фонарей свечу и углубился в армейские новости.
Французскому владычеству в Америке пришел конец, но американцы вели себя по большей части тихо. Зато шумели английские колонии в связи с новым налогом. Русская императрица Екатерина ввергла страну в конфликт с Австрией. Вот это уже было интереснее, так как Син со своим полком вполне мог угодить в какой-нибудь Ганновер. После диких просторов Нового Света Европа не слишком влекла его к себе.
— Хотите, я вам почитаю? — спросил он своих спутниц, прежде чем перейти к новостям мирным.
— Да, конечно! — обрадовалась Верити.
— Нет, не стоит! — запротестовала Чарлз.
Сину показалось любопытным, что она шарахается от каждой газеты. Что можно натворить, чтобы привлечь внимание газетчиков? Поскольку мнения разделились, он все же принялся за чтение. Прочел о бунтах в России, о новшествах в сталеплавильном деле, о пожаре в Дувре, о суде над отравителем всей своей семьи. Он читал медленно, при этом изучая совеем другую колонку.
Там говорилось об исчезновении Верити, но ни словом не упоминалось о Чарлз. Из-за чего же тогда весь сыр-бор?
Син еще раз просмотрел статью. Вдова такого-то от горя потеряла рассудок и исчезла в неизвестном направлении с грудным ребенком, которому смерть отца принесла состояние и титул баронета. Отец несчастной и семья ее покойного супруга предлагают вознаграждение за любые сведения о ее местонахождении. Далее следовали заверения в любви и всемерном снисхождении.
Статья заканчивалась экскурсом в область генеалогии. Леди В.У., урожденная У., приходится дочерью графу У. и сестрой леди Ч.У.
Он вспомнил, и перед мысленным взором возникло имя. Честити Уэр — вот как звали даму его сердца.
Пресловутая Честити Уэр.