Глава 11
Двери черного хода вели на кухню, где царила такая неразбериха, что оставалось лишь удивляться, как дом еще не подожжен. Вдребезги пьяная прислуга честно старалась обеспечить непрерывное поступление еды и напитков к гостям, но кое-кто уже махнул на эту задачу рукой как на непосильную: баранья нога обугливалась на вертеле, а служанка рядом храпела, развесив губы. Никто даже не заметил, как Син нагрузил корзинку съестным, только кухарка слепо пошарила рукой в той части стола, где только что стояла миска взбитых сливок. Не найдя ее, махнула рукой.
— Зачем нам столько всего? — робко полюбопытствовала Честити.
— Разве у тебя не волчий голод? Я намерен удовлетворить его сполна.
Син улыбался, но тон был холодный, осуждающий. Это было даже кстати — не хотелось, чтобы он был нежен с подружкой на одну ночь. Девушка припомнила, что еще недавно шарахалась от его нежности к Чарлзу. Они все время жили в паутине сотканной ею лжи.
У черной лестницы стояла лампа для зажигания свечей. Син запалил одну и передал своей спутнице. Трудно объяснить, что он чувствовал в эти минуты. Он укрыл Честити Уэр в безопасном месте только для того, чтобы она сбежала оттуда, размалеванная и расфранченная. В поисках низменных удовольствий, конечно, — иначе зачем весь этот антураж? А он-то приписывал ей невинность души!
С одной стороны, Син болезненно переживал свою ошибку, с другой — намерен был обратить ее себе на пользу. Его не одурачить, как беднягу Грешема, захотела — будь добра идти до конца! Если разобраться, это очень кстати, поскольку поможет утолить давнее вожделение. Его нельзя сравнить, например, с этим болваном Вернемом, и даже если Честити Уэр переспала с половиной Англии, Сина Маллорена она запомнит на всю жизнь!
Они поднялись на два пролета и оказались перед зеленой дверью, за которой начинался пыльный, безмолвный коридор.
— Я так и думал, что детское крыло в этом доме давным-давно заброшено.
Дверь закрылась, наглухо отделив их от вакханалии внизу. В коридоре царствовала не только тишина, но и холод. Осмотрев четыре комнаты, Син выбрал одну. Судя по узкой кровати под скромным лоскутным покрывалом, когда-то здесь была спальня няньки или гувернантки.
— В ведерке остался уголь, есть и растопка, — заметил Син, опуская корзинку. — Мерзнуть не придется.
Свеча давала слишком мало света. Честити поставила ее рядом с корзинкой и плотнее закуталась в сюртук, хранивший запах Сина. Постепенно ею овладели сомнения. Леди Честити Уэр с мужчиной, украдкой, в давно покинутой пыльной комнате, в чужой постели!
Между тем Син, пустив на растопку изъеденную мышами книгу, довольно быстро развел огонь. Комната сразу стала приветливее. Девушка инстинктивно придвинулась ближе к камину и ненадолго забылась, глядя на танцующее пламя. Ее вернул к действительности голос Сина:
— Миледи, ложе готово!
Он успел сбросить матрас на пол и накрыть одеялом. Опустившись в вихре юбок на эту импровизированную постель, девушка поняла, что судьба ее решена. Син подвинул корзинку ближе, уселся и набросил лоскутное покрывало на колени им обоим.
— Вам не холодно без сюртука? — спросила Честити, кутаясь.
— Ничуть.
Она смущенно отвела взгляд. Син желал ее. Девушка приняла бокал вина, сделала сразу несколько глотков и благодарно ощутила в жилах горячую волну. Очень скоро ей ударило в голову, перемешало мысли.
— Мне нужно поесть…
— Чтобы не опьянеть? — усмехнулся он. — Пьяней на здоровье, я не против.
— Вы полагаете, милорд, — спросила Честити, отставляя стакан, — что добьетесь меня, только подпоив?
— О нет! Это была бы нелепая мысль. — Син проследил контур ее губ кончиком пальца. — Тебя учили в детстве не играть с едой? Наверняка учили. А между тем это забавная игра. — Он достал из корзинки ломтик ростбифа и свернул в трубочку. — Ну-ка скажи, на что это похоже?
— На… мясной рулетик! — предположила девушка.
— Что? — Син оглядел свое творение. — Верно, маловат. — Он взял несколько ломтей и скатал их. — Любишь побольше — вот тебе побольше. — Он сомкнул пальцы Честити вокруг получившейся трубки и приставил себе между ног. — Теперь устраивает?
Она сглотнула. «Полный ротик молочка»! Почему ее не хотят просто накормить? Если вспомнить Грешема, даже такой рулон казался маловат. При мысли о том, что все мужчины щедро наделены природой, бросало в холодный пот. Однако приходилось придерживаться выбранной роли. Честити постаралась развратно улыбнуться.
— Вполне, милорд!
— Если устраивает, возьми в рот, — мягко произнес Син.
Что оставалось делать? Непроизвольно облизнув губы, девушка наклонилась и сомкнула губы на рулоне мяса.
— Ешь!
Она откусила. Выпуклость под брюками дернулась, словно она впилась зубами именно в нее. Ростбиф был отменный, и Честити сосредоточилась на жевательном процессе. Что дальше? Как в таких случаях поступает женщина с опытом?
Честити попробовала убрать руку, но Син держал крепко.
— Я только хотела выпить вина!
Левой рукой он поднес к ее губам стакан, а когда она отстранилась, сделав несколько торопливых глотков, облизнул ей губы. Выпуклость под ее плененной рукой двигалась, как живое существо.
— Ешь, — сказал Син вполголоса. — Силы тебе пригодятся.
Честити была одурманена, растеряна. Она ожидала объятий, поцелуев, ласк и, наконец, обладания, и, хотя не была уверена, что придет от всего этого в восторг, не могла вообразить себе ничего иного. Син готов взять ее, разве нет? Тогда отчего же он медлит?
— Я уже сыта!
— И это называется «волчий голод»? А впрочем, некоторые предпочитают сладкое.
Он выпустил ее руку и снова потянулся к корзинке. Девушка сразу отодвинулась: ключ провалился так низко, что вот-вот мог выпасть под юбки. Ищи его тогда! Она выудила ключ и сунула под матрас.
Какое-то время Син разглядывал пирог, а Честити лихорадочно размышляла, что он задумал. Вероятно, это был его излюбленный способ обольщения — во время приема пищи и с ее помощью. Рулетик в Шефтсбери, пирожок в Винчестере. Действенный способ, ничего не скажешь. С ней это срабатывало каждый раз.
Тем временем Син откусил пирожок. Пальцы его окрасились красным.
— С вишнями, — заметил он. — Очень кстати!
Он поднес пирожок к губам Честити. Повинуясь этому безмолвному приказу, она слизнула алый сок. Он был сладкий и клейкий, а пальцы, что его держали, — чуть солоноватые, и клейкая сладость это подчеркивала. Хотелось слизнуть соленый привкус, как изысканную пряность.
— Ешь!
Стоило нажать зубами, как алый сок побежал снова. Честити непроизвольно отшатнулась, боясь испачкать платье, но Син сдавил пирожок и алая струйка потекла на грудь. Заглушая крик, он опрокинул Честити навзничь и слизнул сок языком.
Умелые пальцы справились с крючками, шнуровкой лифа, отбросили его в сторону. Син окинул взглядом раскрытое платье и тонкую шелковую сорочку, под которой часто вздымалась маленькая полная грудь. Честити со страхом спросила себя, находит ли он это зрелище жалким, и решила, что, пожалуй, нет. Глаза его горели и казались совсем темными.
— Я привлекательна, милорд? — спросила она кокетливо.
— Очень, и ты отлично это знаешь.
Син потянулся к маске, но Честити схватила его за руку.
— Нет-нет! Пусть останется.
— Твоя репутация настолько безупречна?
— В моих глазах — да.
— Значит, я так и не узнаю твоего имени? — спросил он, касаясь черного бархата.
— Нет, милорд. Зовите меня Хлоей.
— Хлоя? Прекрасное имя. «Вся боль моя, все муки, все страданья — твой дар мне, Хлоя! Если б мог просить одно твое небесное лобзанье, чтоб эту боль и муки утолить!»
Губы их встретились, и на глаза Честити отчего-то навернулись слезы. К счастью, маска их скрыла. Син отодвинулся. Она приподнялась на локте, боясь, что каким-то образом разочаровала его, но нет, просто странный ритуал обольщения еще не был окончен. Син толкнул ее на спину, зачерпнул рукой сливки и покрыл ими грудь — сначала над краем сорочки, а потом, сдвинув ее, целиком.
— Все это нужно съесть, — сказал он, улыбнулся и подмигнул. — Начинай ты.
Он мазнул пальцем по груди, набирая сливки, и вложил его между приоткрытых от изумления губ девушки. В лакомстве ощущался привкус апельсинового ликера.
— Вкусно… — признала Честити. — Нельзя, чтобы такой десерт пропал зря.
— Не пропадет.
На этот раз она не просто слизнула сливки, а втянула в себя палец. Происходящее все больше обретало странный, призрачный оттенок, отдалялось от реальности. Честити ощущала на груди движения языка, за которым оставалась прохладная дорожка чистой кожи, но не замечала, что сосет палец, как лакомство. Когда рот Сина добрался до соска, движения их губ естественным образом слились, и стало казаться, что она сама себя ласкает. В этом было что-то невыразимо упоительное, бесстыдное, и лихорадочный жар во всем теле стремительно нарастал. Когда он сосредоточился между ног, бедра дрогнули, потерлись друг о друга, в горле родился тихий, просительный звук, рот конвульсивно напрягся.
— Не нужно кусаться, — сказал Син, отдергивая палец, — лучше раздень меня.
Зачем, подумала Честити в недоумении. Разве он не жаждет близости так же отчаянно? Одежда — не такая большая помеха, и они могли бы…
Но поднялась вслед за Сином. Глянула на себя. Верх платья свисал сзади на подол, а все остальное выше талии — и сорочка, и груди — было вымазано кремом и вишневым соком.
Неловкими пальцами Честити принялась расстегивать пуговицы жилетки, но чувство близости к мужскому телу было таким острым, что она бросила это занятие на середине, положила ладони Сину на грудь и заглянула ему в лицо. Должно быть, это игра теней придавала ему такой хмурый, сосредоточенный вид. Но когда она потянулась губами к губам, он отстранил ее.
— Сначала тебе придется меня раздеть.
Что за безумную игру он затеял? Он пробудил в ней желание, но не спешил его утолить. Возможно, он и не собирался, просто хотел дать ей урок, измучить, а потом покинуть.
Честити снова занялась пуговицами, на этот раз в лихорадочной спешке. Последняя находилась так низко, что, расстегивая ее, она ощутила под пальцами выпуклость в брюках. Син не мог покинуть ее — ему нужна была женщина. Вспомнив, как все было в тот день, когда она обряжала его, Честити положила ладонь на твердое.
— Как ты предпочитаешь? — спросил Син с усмешкой. — Побыстрее или помедленнее?
Откуда ей знать? Девушка отвела руку.
— Ах! Я знал, что у тебя хватает опыта.
Как глубоко он ошибался! Но возразить было невозможно, поэтому Честити занялась рубашкой. Когда та была сброшена и взгляду открылся шрам, она сделала то, чего хотела с самого начала, — проследила его кончиком пальца.
— Откуда это? — спросила она — такое говорила каждая новая его знакомая.
— Сабельный удар, под Квебеком.
— Представляю, сколько было крови…
— Текло ручьем. Мой лучший мундир был совершенно испорчен.
Воспоминания вернулись, неся с собой горечь и сладость одновременно. Повинуясь внезапному порыву, Честити собрала у себя с груди остатки сливок, покрыла ими шрам и снова проследила его, на этот раз языком. Выпуклость в брюках толкнулась ей в живот.
— Боже мой, Хлоя! Я и сам не люблю спешить, но если чрезмерно затянуть любовную игру, кавалер может попусту растратить себя!
Она поспешно расстегнула брюки и нижнее белье, собралась с духом — и сдвинула все это на бедра. Напряженная плоть качнулась вперед. Честити схватила ее обеими руками. Она не знала, почему так вышло, но теперь, когда эта горячая, тяжелая игрушка была у нее в ладонях, она не знала, что с ней делать.
— Целуй! — сказал Син сквозь зубы. — Я расплачусь сполна.
Не зная, что и думать, Честити во все глаза смотрела на него. Он со вздохом отвел ее руки, и она охотно уступила. Смотреть, как он раздевается, было проще и приятнее, чем играть в игры, правил которых она не знала. Без одежды Син Маллорен не выглядел хрупким, и его сила, не раз удивлявшая Честити, прекрасно гармонировала с этими крепкими мышцами.
— А теперь ответь мне на пару вопросов, прекрасная Хлоя, — сказал он, держа ее за подбородок так, чтобы взгляды встретились. — Ты ведь не настолько опытна, как хочешь показать?
Честити не сумела солгать из-за страха, что правда оттолкнет его, что он может уйти к кому-нибудь вроде Сейбл.
— Нет, не настолько… — прошептала она.
— Но ты и не девственница? Я не хочу иметь на своей совести совращение.
Честити заколебалась: она никому не дарила свою девственность, но и не смогла уберечь ее. Отец перехватил письмо к доктору, в котором она просила о медицинском освидетельствовании в надежде доказать свою непорочность. Он заплатил — вероятно, много, потому что во время осмотра доктор устранил то, что могло обелить ее имя. Он был достаточно умен, чтобы сразу после этого исчезнуть с глаз долой.
— Ну? — поощрил Син резко. — Ты девственница? На этот вопрос можно ответить только «да» или «нет», думать тут не над чем!
— Конечно, нет, — сказала Честити. — Что взбрело вам в голову! В моей постели уже побывал мужчина.
Не пришлось и лгать, это была чистая правда.
— Тем лучше, — ответил Син и взялся за завязку нижних юбок.
Когда все, кроме сорочки, было на полу, Честити хотела ее снять. Желание, уже не раз подавленное, пылало теперь с удвоенной силой.
— Нет, моя милая, не спеши. — Син нажал ей на плечи, предлагая опуститься на постель. — Я еще не готов увидеть тебя во всем великолепии. Быть может, и ты еще не готова.
Он опустился на колено. Словно для признания, подумала Честити в смятении, но он лишь положил руку ей на лодыжку. Провел вверх по ноге ладонью, восхитительно жесткой на шелковистой коже, и задержал ее на внутренней стороне бедра, у самой развилки. Ноги сами собой двинулись, раскрываясь, но когда ладонь отдернулась, уступив место губам, девушка приподнялась на локтях.
— Что вы делаете!
— Молчи!
Она заново ощутила свое тело, влажную податливость женской плоти и откинулась на постель со сдавленным криком. Этот первобытный звук на мгновение шокировал ее, но потом она выгнулась навстречу сладостному ощущению, бесстыдно раздвигая ноги.
Син подвинулся, между ног прижалось твердое.
— Да! О да! — вырвалось у нее.
Он проник в нее медленно, словно бы нерешительно, и Честити в нетерпении качнулась вперед, чтобы принять его полностью. Чувство наполненности было немного болезненным, но все равно чудесным. Она не знала, что нужно делать, что будет правильно, а что нет, но знать и не потребовалось. Бедра сами нашли нужный ритм, и тело впервые в жизни полностью перехватило инициативу.
Честити не знала, сколько это длилось. Очнувшись после сладких содроганий, она ощутила себя несравненно чище, чем все последние месяцы. Когда Син попытался разжать объятия, ему пришлось приложить усилие — сок и сливки сгустились в сладкий клей. Честити засмеялась, и он улыбнулся в ответ.
— Я не знала, что бывает так хорошо…
— Значит, до сих пор тебе попадались никчемные болваны.
— Да, — неохотно солгала девушка, — теперь я это знаю.
— И как ты распорядишься этим знанием?
Внезапно Честити поняла: даже не зная, что он ее первый мужчина, Син понял, что первым открыл ей подлинную ценность физической любви, и теперь чувствовал ответственность за ее будущее. Рыцарь, подумала она, прекрасный рыцарь в сияющих доспехах. На его попечении уже были трое: Верити, маленький Уильям и Чарлз — и все-таки он беспокоился о распутнице Хлое.
Что ж, хотя бы в этом она могла облегчить ему жизнь. Она подавила мучительную потребность высказать свою любовь, объяснить, что просто не сможет быть теперь с другим мужчиной, каким бы опытным любовником тот ни оказался. Несколько минут полной откровенности могли поставить точку на этой ночи, а до утра еще оставалось время.
— Теперь я знаю, чего стою, — сказала Честити со всей откровенностью. — В дальнейшем я не стану раздавать знаки своего расположения всем и каждому.
Она украдкой глянула между ног Сина, где его мужская плоть лежала расслабленной. Перехватив взгляд, он засмеялся.
— Скоро, скоро, не сомневайся!
В свою очередь оглядев Честити, он стащил с нее испачканную сорочку и набросил на них обоих лоскутное покрывало. Уютно устроиться рядом с ним — это было как неожиданное откровение, как приятный сюрприз.
— Расскажи о себе, — попросил Син, наливая в стаканы еще вина.
— Хотите снять все покровы с моей тайны?
— И с твоей души.
— Тогда, милорд, начните со своих тайн.
— У меня нет тайн — только секреты. — С минуту Син задумчиво смотрел в камин. — Например, я скрываю то, что перед битвой каждый раз мучаюсь страхом. Солдатам ни к чему знать, что командир боится, даже если они и сами не без греха. Но это не постыдный секрет: мужество — это победа над страхом, а не отсутствие его. Не знает страха только человек ненормальный. К тому же это не страх смерти. Я боюсь остаться калекой.
Девушка сжала стакан так, что побелели пальцы. Ей не хотелось слышать такое.
— А есть у вас другие секреты? Что-нибудь далекое от войн и сражений?
— Хочешь знать, кто побывал у меня в любовницах? — усмехнулся Син.
Этого ей хотелось и того меньше.
— Война и любовь — это все ваши интересы? Других нет?
— Пока этого хватало. Вот только я думаю… каково было бы сблизиться по-настоящему. Полюбить…
— …на час… но лучше навеки, — прошептала девушка, глядя на пламя.
— Именно так. А теперь твоя очередь делиться секретами.
— О нет! Я целиком состою из секретов. — Она принужденно улыбнулась. — Раскроется один — и я распадусь на части.
Син вдруг поднялся, рывком поставил ее на ноги и увлек к мутному, испятнанному зеркалу. Они отразились в нем, нагие, искаженные плохо отшлифованным стеклом и неверным светом. И все-таки мужчина был Сином Маллореном, а вот женщина — кто была она? Это оставалось тайной даже для нее самой. Маска оставляла открытыми только припухшие от поцелуев губы.
Син начал ласкать Честити, наблюдая за ней. Она тоже следила за тем, что происходит с распутной незнакомкой, голова которой запрокинулась на мужское плечо, губы приоткрылись, грудь вздымалась все чаще — короткими жадными вздохами. Ее партнер не был охвачен желанием, он лишь ласкал и наблюдал.
— Это мне не нравится, — сказала Честити.
— Лгунья.
— Не нравится, что каждый из нас теперь сам по себе. Лучше останемся в постели.
— Если я узнаю твои тайны, ты, быть может, и распадешься на части, но не исчезнешь — просто сложишься заново, в новое, более сильное целое.
— Но я перестану быть собой!
— Быть может, так оно и лучше.
Син по-прежнему ласкал ее, и протесты звучали все тише.
— Чего ты хочешь? — наконец прошептала Честити.
— Тебя. Всю тебя! Доверься мне.
— Разве я не доверилась?
— Только телом, а этого мало. Доверься мне душой.
— Не могу!
Честити вырвалась и бросилась к своей одежде, намереваясь схватить ее и бежать из комнаты. Син толкнул ее на матрас и прижал сверху тяжестью своего тела.
— Мы не прощались.
— Мне больше нечего тебе дать!
— Куда ты пойдешь? К другому?
— Никогда!
— Тогда доверься мне.
Син поцеловал ее со страстью, и девушка ответила на поцелуй. Щеки ее были мокры от слез, слезы выскальзывали из-под черного бархата маски, но ей было все равно.
— Плачь, Хлоя, — сказал Син с грустной улыбкой, — оплакивай нас. Эту ночь ты запомнишь.
Они снова любили друг друга странным, сумасшедшим образом, поднимаясь почти до самых вершин наслаждения, но не уступая ему, чтобы наконец испытать его силу втройне. Иногда о милосердии молила Честити, а иногда Син, а насытившись, они уснули у догоревшего огня.
* * *
Девушка проснулась, когда утренний свет только начинал просачиваться сквозь пыльное окно. Осторожно, чтобы не разбудить Сина, она выбралась из-под покрывала. За ночь комната совершенно остыла, холод пробирал до костей. Долго смотрела она на Сина, превозмогая желание коснуться. Их единственная ночь закончилась, и она уже ни на что не имела права, кроме торопливого бегства. Когда медлить дальше стало невозможно, Честити бесшумно оделась. На возню со шнуровкой не было времени, поэтому корсет она решила нести в руках — в это время суток вряд ли кто-то еще бродил по дому. И даже если так, одежды на ней хватало и без того. Ключ от спальни Хедерингтона, коротавший ночь под матрасом, был теперь зажат в кулаке.
Дверь скрипнула, Честити замерла, но Син не шевельнулся. Тогда она покинула комнату, однако стоило двери захлопнуться, как глаза его открылись. Это вороватое бегство казалось унылым, безрадостным завершением лучшей в его жизни ночи любви. Он добился, чего желал, и, казалось бы, должен был ощущать законную гордость, а ощущал лишь уверенность в том, что уже не сможет обойтись без этой женщины и не позволит ей обходиться без него.
Больнее всего было вспоминать минуту, когда подобранная Грешемом потаскушка привалилась к его спине, он вдохнул аромат ее кожи и узнал духи. Все радости жизни померкли разом оттого, что падший ангел оказался просто блудницей. Он увел ее тогда ради мести, а не наслаждения. Увел, заранее полный отвращения к уловкам опытной шлюхи, но был тронут робкой, неопытной страстью — настолько, что не удивился бы, окажись Честити Уэр девственницей. В этом случае он не тронул бы ее, потому и колебался до последнего, даже проникая в ее тело.
Она не солгала, когда сказала, что уже знала мужчину, но девственность хрупка, взять ее легко, да и в конечном счете не в ней дело. Главное — невинность души, и он убедился сполна, что душа ее невинна.
Где она сейчас? Без сомнения, заново вживается в образ Чарлза. Он не станет решать этот вопрос, пока не поймет, как лучше действовать в таком случае. Им придется нелегко. Свет косо смотрит на того, кто берет в жены падшую женщину. От него могут отвернуться, а Родгар пойдет на все, чтобы помешать этому браку. Но никто, даже брат, не властен остановить его. Сегодня он получил Честити Уэр, и он оставит ее с собой навсегда. Она еще не знает об этом, но впереди у них много дней и ночей. Ему по силам преодолеть все преграды. Они даже кстати, потому что не дадут скучать. Син поднялся и потянулся. Он чувствовал себя титаном, властелином мира. Одеваясь, он весело насвистывал.
