Глава 6

Измученный жарким августовским солнцем, Роберт уселся прямо на землю, уперся локтями в колени и раздраженно откинул со лба длинные пряди каштановых волос. Ему давно следовало уйти вот так подальше в лес, чтобы спокойно посидеть и обдумать свое незавидное положение, становившееся все отвратительнее с каждым днем. Всего полчаса назад он в очередном припадке ярости схватил ружье и выскочил из хижины, заявив, что пошел на охоту, однако увел от хижины лошадей и привязал их в укромном местечке в лесу. Он уже успел убедиться, что Аманда при первой возможности попытается сбежать. Роберт злобно фыркнул. Прошел уже почти целый месяц, а он по-прежнему не решается надолго оставлять ее одну. Ну что ж, по крайней мере ей хватает ума не соваться в лес пешком, с ребенком на руках.

Ох уж этот ребенок! Он отравлял Роберту все существование, одним своим видом будил бешеную, животную ревность. Из-за него ни он, ни Аманда не имеют возможности забыть то, что он старался заставить ее забыть и за что она по-прежнему продолжает цепляться. Роберт был уверен, что она поступает так назло, что она нарочно оживляет в памяти своего вонючего дикаря, чтобы отказаться от близости с ним, Робертом, всякий раз, когда ложится в постель. Черт бы побрал этого краснокожего! Ну как прикажешь воевать с мертвым мерзавцем?

Роберт чувствовал, как от всех этих мыслей подступают знакомые отчаяние и тоска. Ну почему, почему она не желает понять, как сильно он ее любит? Ведь он поступил правильно и справедливо, когда уничтожил настырного дикаря, а с ним и угрозу снова ее потерять! Просто в голове не укладывается, как грязный, тупой абнаки сумел околдовать эту чистую, невинную душу. Уж он-то, Роберт, отлично знал этих краснокожих – жуткое, кровожадное племя, их и людьми-то не назовешь! И как только Аманда могла терпеть близость с таким мерзавцем – а уж тем более так искренне чтить его память! Этого Роберт не понимал совершенно, как не понимал и того, какого черта она гордится своим краснокожим ублюдком! Ее милое лицо, такое холодное и замкнутое в присутствии Роберта, буквально сияет от любви всякий раз, стоит ей хотя бы посмотреть на этого недоноска! Совсем недавно Роберт вернулся из лесу незамеченным и имел возможность полюбоваться Амандой, кормившей ребенка, сидя возле хижины. Да он чуть не лопнул от злобы и ревности, глядя на то, с каким обожанием она смотрит на проклятого младенца! А она еще вдобавок принялась что-то напевать, и, судя по всему, ребенок наконец насытился – сонные глазенки слиплись, а маленький ротик приоткрылся и выпустил сосок, который он теребил с такой жадностью. Задумчиво улыбаясь каким-то своим мыслям, Аманда положила сына на колени, быстро застегнула платье, а затем подхватила младенца и понесла в дом.

Роберт, все это время не спускавший с нее глаз, чувствовал, что больше не в силах вытерпеть. Сгорая от желания и от злости, что нежность и любовь, были предназначены не ему, а еще от ревности и отчаяния, он ворвался в хижину и в приступе дикой, животной страсти стал требовать у Аманды то, чего она никогда не дала бы ему по доброй воле. При виде отвращения и ненависти, вспыхнувших на ее выразительном лице, он озверел окончательно и пригрозил немедленной расправой над беспомощным младенцем. Только тогда ему удалось получить то, что с трудом можно было назвать любовными утехами. А потом, расслабленно лежа возле нее на кровати, Роберт чуть не умер от стыда за это насилие над прекрасной женщиной, единственное преступление которой заключалось а том, что ему угодно было воспылать столь неистовой страстью. Он повернулся к ней и в бессознательной попытке снять с себя вину, свалив ее на другого, заговорил раздраженным тоном;

– Ты что же, и своего индейского любовничка доводила до того, что он не помнил себя от ярости и набрасывался на тебя как зверь?

Аманда напряженно застыла и тихо, отчетливо произнесла:

– Чингу всегда был так нежен, чуток и терпелив, он так любил меня, что я отдавалась ему с ответной любовью и охотой.

Роберт дернулся, как будто получил удар под ложечку от давно погибшего дикаря. А потом не спеша приподнялся, чувствуя, как закипает в груди ярость, размахнулся и нанес сильный удар ей в лицо. Удивленные, испуганные синие глаза широко раскрылись. Удар едва не лишил Аманду сознания, а из уголка рта потекла тоненькая струйка крови. Но как только взгляд синих глаз снова обрел былую ясность, она прошептала вес тем же тихим, отчетливым голосом, с затаенной улыбкой на побледневших губах:

– За все время, что я прожила с человеком, которого ты называешь дикарем, он ни разу не ударил меня.

На этот раз упрямое преклонение Аманды перед ее краснокожим хахалем перешло всякие границы – во всяком случае, так решил Роберт, злорадно давая волю звериному, кровожадному бешенству. Она давно уже потеряла сознание, а он бил и бил без конца. Вдруг он сам ужаснулся тому, что делает. Мгновенно злоба сменилась животным страхом, и он зарыдал, гладя Аманду по распухшей щеке.

– Аманда, дорогая, пожалуйста, прости меня! Очнись, дорогая!

Но она по-прежнему лежала неподвижно. Роберт в панике соскочил с кровати, притащил тазик с водой и стал обмывать кровь с разбитого лица. Один глаз, которому досталось больше всего, уже почернел и заплыл, на щеках алела кровь, и губы, ее дивные, мягкие губы, распухнув, кровоточили. Роберт продолжал обмывать свежей водой ее лицо, с замиранием сердца дожидаясь, пока она придет в себя. И когда веки едва заметно дрогнули и наконец слегка приподнялись, облегчение его было столь велико, что он не смог удержаться от горьких, глухих рыданий.

Все еще проводя влажной тряпкой по изуродованному лицу, он ласково повторял;

– Прости меня, Аманда! Прости меня!

В эту ночь, как и прежде, Роберт дождался, пока Аманда заснет и ее дыхание станет ровным и глубоким, и лишь после этого позволил себе обнять ее и осторожно прижать к груди. Он давно понял, что только так, не сознавая, что это Роберт держит ее в объятиях, она будет лежать спокойно и расслабленно, прижимаясь к его боку. А он покроет ее лицо легкими поцелуями, и начнет шептать в пушистые, ароматные волосы слова любви и нежности, и даже представит на минуту, будто его ласки и впрямь делают ее счастливой.

– Аманда, моя дорогая, я вовсе не хотел, чтобы все так вышло…

Роберт в который раз запустил пальцы в давно спутанные волосы. Ему стоило большого труда признаться самому себе, что он испуган, испуган не на шутку. Почему-то упорное нежелание Аманды откликнуться на его любовь будило скрытую на самом дне души жестокость. Это новое и неожиданное качество собственной натуры вызывало в нем глубокий стыл. Но гораздо сильнее стыда с каждым днем становился страх, ибо Роберт все меньше узнавал самого себя в те минуты, когда его охватывали отчаяние и ярость. Эти приступы становились все чаще и разрушительнее. При мысли о том, что он может натворить во время очередного помутнения, у Роберта стыла в жилах кровь.

Он ясно припомнил события недавней ночи, когда лежал в постели и нежно обнимал Аманду. Она вроде бы даже слегка откликнулась в этот раз на его ласки, отчего Роберт был на седьмом небе от счастья, упрямо не желая верить, что только страх за ребенка удерживает прекрасную пленницу на его ложе. Окончательно обманув себя воображаемой взаимностью, он впервые рискнул поделиться с Амандой планами « на будущее:

– Пока мы живем здесь, ты, Аманда, можешь выбрать любое место для переезда. И мы непременно переберемся гуда. У тебя будет много соседей, и ты целыми днями сможешь ходить по гостям!

– И когда же ты собираешься переезжать, Роберт? – нерешительно, но со слабой надеждой поинтересовалась она. И тогда Роберт без утайки выложил свой гениальный план, который лелеял с самого начала этой авантюры.

– Ну, ты ведь и оглянуться не успеешь, как забеременеешь от меня, Аманда, – И он воодушевленно продолжал, не обращая внимания на то, как она поперхнулась. – Когда тебе подойдет срок рожать, мы поедем в ближайшую деревню, чтобы обвенчаться. Уж к тому времени ты наверняка оставишь попытки сбежать – с большим-то брюхом! Мы задержимся в этой деревне ровно настолько, чтобы ты успела родить мне сына и оправиться после родов. А потом отправимся на новое место, где и осядем.

Но не успел Роберт вволю посмаковать «нарисованную им самим дивную картинку семейного счастья, как это хрупкое видение рассыпалось на тысячу осколков, потому что Аманда с чувством воскликнула:

– Господь не может быть столь жестоким! Он не позволит мне зачать ребенка, порожденного твоей похотью! – Не в силах больше сдерживаться, она уже почти кричала: – Нет, я не буду рожать от тебя! Не буду! Я не хочу быть сосудом для семени того, кто убил моего мужа!

И Аманда хотела выскочить из кровати, но грубая рука мигом вернула ее на место. Роберт, побелев от ярости, прижал ее к подушке и зашипел, пронзая испепеляющим взглядом:

– Но тебе придется это сделать, Аманда, и как только ты возьмешь на руки моего ребенка, ты полюбишь его – а через него и меня! Он станет той нитью, что свяжет нас воедино, и ты останешься со мной навсегда!

Но не далее как на следующее утро стало ясно, что первую победу в этом странном поединке одержала Аманда. По крайней мере на какое-то время ей можно было не волноваться. Со злорадной улыбкой она объявила о том, что у нее начались месячные.

Аманда устало сгорбилась возле стола, опершись на локти и зажав лицо в ладонях, чтобы хоть ненадолго отгородиться от мрачной, невыносимой реальности. Слава Богу, он куда-то ушел, ибо с каждой минутой все труднее было сохранять отвагу и независимый вид. Созданная ею с таким трудом оборонительная стена начинала давать трещины. Аманда боялась, что может сорваться в любой момент и тогда Роберт увидит глубину ее растерянности и отчаяния. Она была более чем уверена, что как только ее мучитель обнаружит за равнодушным, каменным фасадом хоть малейшую слабину, он непременно воспользуется своим открытием самым гнусным образом. Ненависть, предрассудки и ревность сотворили настоящее чудовище из человека, долгие годы считавшегося другом. Тот Роберт, с которым она жила сейчас в этой хижине и вынуждена была делить ложе, являлся лишь жутким, извращенным подобием прежней личности, и вызывал в ней только страх и брезгливость. Но при этом ее почти не пугала собственная участь. Аманда медленно повернулась так, чтобы видеть ребенка, который не спал, но тихо лежал в колыбели и с любопытством разглядывал окружающее своими живыми темными глазенками.

Такой крошечный, невинный младенец. Как может Роберт так ненавидеть его?

На глаза Аманды навернулись слезы, а сердце сжалось от тоски. Инстинктивно она понимала, что с каждым днем Роберт все сильнее теряет связь с реальностью и становится все опаснее, как понимала и то, что его припадки, во время которых он избивает ее так жестоко, впоследствии пугают его самого не меньше, чем ее. И самым большим, самым тайным страхом стал теперь ее страх за Джонатана – не дай Бог, однажды Роберт направит на ребенка свою ярость. Только этот страх заставлял Аманду притворяться покорной и вести себя не лучше иной шлюхи, и делать вид, будто близость с Робертом ей приятна. Ей делалось тошно при мысли о том, сколько раз на дню приходилось ложиться под Роберта и ублажать его видимостью страсти, чтобы выкупить еще несколько часов безопасности для своего сына. Она чувствовала себя старой, грязной, истасканной и впервые в жизни подумала о том, что так же, наверное, должна чувствовать себя девушка, которую изнасиловали и избили.

Как всегда, в минуту слабости к ней непрошеным явился образ Адама, отчего тоска и отчаяние только усилились. Ну почему судьба обошлась с ней так жестоко, сначала навеки разлучив с Чингу, а потом лишив последней опоры и утешения? С того дня как Адам отправился в военный лагерь, прошло уже больше месяца. И она не имела ни малейшего понятия о том, чем закончился штурм форта Карильон и что стало с Адамом. Аманда старалась думать об этом как можно меньше. Ей и без того хватало неприятностей, и прежде всего нужно было беспокоиться о сыне.

Именно этому Аманда решила посвятить все свои мысли и поступки. Неудача, сопутствовавшая Роберту в первый месяц их совместной жизни, только распалила в нем упрямство и желание во что бы то ни стало поскорее зачать ребенка. И если бы Аманда не так боялась за своего сына – кто знает, может быть, жалкие, отчаянные попытки ^Роберта завоевать ее любовь имели бы больший успех? Но стоило ей увидеть, с каким отвращением он смотрит на Джонатана всякий раз, когда она подносит его к груди, какое нетерпение и раздражение вызывает любой звук, изданный милым, невинным младенцем, – ее ненависть вспыхивала с новой силой, а страх напоминал о том чудовище, которое притаилось за обращенным на нее вроде бы душевным взглядом карих глаз.

На протяжении последних дней ее отчаяние все возрастало, и, несмотря на честные попытки утихомирить Роберта и безропотно уступать его участившимся приставаниям с напускной ответной страстью, выдержка то и дело изменяла Аманде, и наружу прорывались истинные отвращение и гнев. В ответ Роберт неизменно впадал в ярость, и всякий раз, выместив на ее слабом, беззащитном теле свою звериную жестокость, он потом приходил в ужас от того, что натворил, и мучился от раскаяния и следующие несколько дней обращался с Амандой бережно и нежно. И так продолжалось до тех пор, пока верх снова не брала его необузданная похоть.

Подошел к концу второй месяц, и у Аманды снова начались женские недомогания. На этот раз ей было не до торжества, испытанного при первом доказательстве своей победы. Нет, она по-прежнему содрогалась при одной мысли о ребенке от Роберта. Но она очень боялась, что Роберт снова придет в бешенство, узнав об очередном поражении.

И Аманда до последнего молчала о своих месячных. Вот уже настало время готовить ужин из тех немногих скудных запасов, что еще оставались в избушке. Она постаралась вести себя спокойно. Однако ночь подступала все ближе, и Роберт так или иначе должен был все узнать. Аманда не спеша накормила Джонатана и уложила его спать. Судя по нараставшему нетерпению в глазах Роберта, он вот-вот предложит ей сделать то же. Молчать дольше было нельзя, и она произнесла как можно более непринужденно, старательно избегая смотреть Роберту в глаза:

– Знаешь, у меня начались месячные.

В избушке повисла такая напряженная тишина, что даже дрова в очаге, похоже, перестали трещать. Наконец Аманда набралась храбрости и посмотрела на Роберта – оказывается, он так и застыл на месте, не донеся трубку до рта. И тогда у нее на глазах его лицо медленно исказилось от тяжелейшей душевной муки. Швырнув трубку на пол, он мгновенно оказался рядом с Амандой и схватил ее за плечи.

– И ты готова плясать от радости, верно, Аманда? – Он говорил глухо, уткнувшись лицом ей в макушку. – Целый месяц я старался убедить себя, что поверил в искренность твоих ласк, хотя знал, что все это притворство, вызванное страхом. – Он прижал ее к себе так, что она чуть не задохнулась и стала дышать часто-часто, а сам продолжал сдавленно, прерывисто, сотрясаясь от избытка чувств: – Сейчас ты снова выиграла, но ведь за этим месяцем последует еще один, и еще… И мы не ступим отсюда ни шагу, пока у тебя под сердцем не зашевелится мой ребенок и пока я не буду уверен, что владею тобой до конца.

На миг отстранившись, Роберт подхватил ее легкое тело и отнес в постель. Осторожно уложил Аманду и принялся раздевать неловкими, дрожащими руками. Обнажились пышные белоснежные груди, и Роберт задержался на секунду, чтобы покрыть их жадными, жгучими поцелуями. А затем он снова принялся раздевать ее, и Аманда испуганно охнула:

– Роберт, ты ведь знаешь, что сегодня нельзя. У меня месячные.

Однако он не обращал внимания на ее слова, пока не раздел совсем. После чего поспешил освободиться от одежды сам, забрался в кровать и привычно прижался к ней всем телом. Аманда была в отчаянии; она чувствовала, как его переполняет желание, несмотря на то что близость сегодня была невозможна. И с огромным облегчением услышала его шепот:

– Нет, Аманда, я не трону тебя. Я просто хочу, чтобы ты была рядом и я видел, что ты принадлежишь мне, только мне. – Он поколебался и все же сказал – тихо, ласково: – Я так люблю тебя, Аманда. И рано или поздно ты тоже полюбишь меня. Вот увидишь.

Незаметно подкрался рассвет, и начался новый день в том глухом лесу, что удерживал Аманду с сыном куда надежнее чугунных решеток. Роберт был верен своему слову и с молчаливым упорством стал готовиться к зимовке: коптил мясо, сушил ягоды, собирал орехи, не надеясь особо на помощь Аманды, которая открыто возражала против его намерений. И страсть Роберта ничуть не ослабела. Напротив, его приставания становились все более частыми, и выносить их было все тяжелее. А Роберту все казалось мало – он был готов без конца любоваться Амандой, прикасаться к ней и ласкать в самых интимных местах. Однако стоило попытаться избавиться от его назойливых рук – в карих глазах зажигалась еще более сильная страсть, и он буквально набрасывался на Аманду, чтобы лишний раз утвердиться в своем господстве над дивным телом. Наконец ей так надоедала эта бесконечная возня, что она попросту возвращалась к прерванной работе, стараясь делать вид, что не замечает ею рук и торжествующего, пылающего взгляда.

Как ни странно, но за время своего вынужденного сожительства с Робертом Аманда почти не изменилась внешне, и ничто не говорило о ее бесконечных муках, кроме равнодушного, неподвижного взгляда. Окончательно иссякли былые ревность и тепло, и лишь любовь к ребенку горела в сердце. Она не смела больше думать о Чингу – считала себя оскверненной настолько, что не была достойна даже вспоминать о том чистом, чуть ли не святом чувстве, что существовало когда-то между ними. Ее душу покинула призрачная надежда на свободу. Как долго ей еще удастся противостоять упрямству Роберта и не забеременеть? Пока он трудился впустую – но ведь ясно же, что без конца это продолжаться не может. Все внутри у нее было разрушено, уничтожено, убито, а отчаяние и безнадежность так велики, что от прежней живой и милой Аманды оставалась лишь пустая – пусть и по-прежнему прекрасная – бездушная оболочка.

Яркий, солнечный рассвет не принес особого тепла – ведь даже чудесные деньки в октябре уже слишком коротки и прохладны. К концу этого месяца пришло очередное свидетельство того, что Аманда все еще не успела забеременеть. Роберт встретил эту новость с угрюмым упрямством – видимо, утешался тем, что грядет долгая зима, а значит, и длинные, темные ночи. При мысли об этом Аманде делалось дурно, и она старалась держаться, думая только о сыне. Он, Джонатан, краснокожий темноглазый малыш, был единственной нитью, связывавшей ее с жизнью, омраченной бесконечным позором и унижением.

Аманда поспешила собрать свежевыстиранные пеленки и вынесла их наружу, надеясь высушить побыстрее на солнце. Роберт с самого утра ушел на охоту. По мере приближения зимы с ее долгими ночами, когда Аманда лишится возможности хоть ненадолго оставаться в избушке одной, в душе неуклонно нарастал липкий, мертвящий страх. Не желая портить нечастые минуты уединения, Аманда постаралась заглушить в себе эти мысли и сосредоточилась исключительно на мокрых пеленках и ласковом тепле осеннего солнышка.

Как ужасно эта осень не походила на предыдущую! На несколько коротких мгновений Аманда поддалась слабости и вспомнила прошлый октябрь с его открытиями, с полученными ею первыми уроками любви… Чингу! Даже теперь, когда Аманда считала, что в ее душе не оставалось места для нормального чувства, ей становилось больно от утраты. Она зажмурилась, представив ласковый, чуткий взгляд угольно-черных глаз, сверкавших на мужественном, бронзово-красном лице, и широкую, открытую улыбку, предназначенную только ей одной. Не в силах больше выдержать эту пытку и чувствуя, что может умереть от тоски, Аманда приказала себе выбросить из головы Чингу и думать исключительно о том, чем сейчас занимается.

Она так преуспела в этом намерении, что даже не обратила внимания, как зашелестели за спиной кусты, пока глубокий, звучный голос не окликнул ее еле слышно:

– Аманда!

Она ошарашенно застыла, она узнала этот голос в тот же миг! Медленно, нерешительно Аманда обернулась к кустам – и ее синие глаза встретились с такими знакомыми, такими близкими зелеными глазами! Милое, нежное лицо вспыхнуло на секунду от счастья и моментально побледнело пуще прежнего. Она задрожала и покачнулась. Адам выскочил из своего укрытия и подхватил ее на руки, не давая упасть. И так велико было счастье снова прижать к груди ее легкое, хрупкое тело, что Карстерс на миг зажмурился, упиваясь этой минутой, о которой мечтал столько месяцев. «Аманда, моя милая, моя любимая!» – повторял он про себя, а вслух бормотал какие-то бессвязные, смешные слова утешения, стараясь подбодрить испуганное юное существо, дрожавшее у него в объятиях. Ради такого вот момента он был готов снова и снова пройти через те испытания, что выпали на его долю за последнее время.

Адам довольно смутно помнил первые дни, когда в бреду метался по койке в убогом колониальном госпитале и мучился от острой, режущей боли в груди, не дававшей ему даже говорить. Впрочем, ему не было нужды позже расспрашивать кого-то о том, чем кончилась атака, – достаточно было взглянуть на окружавшие его лица несчастных, расплатившихся собственной кровью за ужасный разгром, Он снова и снова с отчаянием осматривал все закоулки комнаты в надежде увидеть единственное, самое дорогое лицо. В конце концов Адам стал утешать себя тем, что вряд ли Аманде с ребенком на руках удалось бы преодолеть целых шестнадцать миль лесной дороги от форта Эдуард, чтобы оказаться рядом с ранеными солдатами. Однако простое и резонное объяснение ее отсутствия только усилило желание поскорее увидеть Аманду вновь. Наконец Адам заметил знакомое лицо. Он окликнул доктора Картрайта, который двигался между ранеными и умирающими.

– Доктор Картрайт!

Доктор повернул свое мясистое лицо и отвлекся от очередного пациента. Увидев Адама, он двинулся к нему со смущенной улыбкой и крепко пожал руку.

– Адам, дружище! Как я рад, что тебе полегчало! Адам нетерпеливо ответил на пожатие и спросил о том, что не давало ему покоя:

– Что с Амандой, доктор? У нее все в порядке? Она знает, что я ранен? Я бы не хотел, чтобы она пугалась понапрасну.

На миг пышущая здоровьем физиономия как-то поблекла, и у Адама тревожно екнуло сердце. Врач был в явном замешательстве и не знал, что сказать.

– Что такое, доктор? С ней что-то случилось?

От тревоги Адам задыхался, а рана в груди напомнила о себе острой, пронзительной болью. Доктору стало ясно, что затянувшееся молчание только усилит беспокойство его пациента, и он с запинкой произнес:

– Нет, Аманда не знает, что тебя ранили. Потому что еще до того, как бой закончился, она исчезла из форта Эдуард вместе с Робертом Хандли!

Адам не поверил своим ушам – он решил, что это лихорадка от раны проделывает свои жестокие шутки, и хрипло прошептал:

– Вы что же, хотите сказать, что она сама, по доброй воле сбежала с Робертом Хандли?! Да я ни за что в это не поверю! Вы же знаете не хуже меня, что она его на дух не выносит!

– И тем не менее, Адам, часовой у ворот утверждает, что они уехали вместе. Она сидела в седле, не связанная, и держала на руках ребенка. Ее никто не тащил силой, и она сопровождала Роберта по доброй воле.

– Я ни за что не поверю… – начал было Адам, но захрипел, не в силах справиться с жуткой болью, сковавшей грудь и лишавшей возможности вымолвить еще хоть слово.

– Адам, лучше тебе успокоиться и не мучить себя понапрасну, – твердо сказал доктор Картрайт. Однако Адам продолжал свои отчаянные, болезненные попытки снова заговорить, и врач многозначительно добавил: – Адам, я в любом случае больше не собираюсь с тобой об этом спорить. Теперь тебе известно все, что знаю я сам о том, как Аманда исчезла из форта Эдуард. Она ни с кем не разговаривала о предстоящем отъезде, и с тех пор никто их нигде не видел. И если ты не желаешь согласиться с общим мнением о том, что она сбежала, что ж, тогда попробуй сам найти правильный ответ. – Тут Картрайт наклонился, чтобы заглянуть прямо в измученные, смятенные глаза Адама, и мягко добавил: – И если тебе и впрямь неймется отправиться на поиски, я бы на твоем месте прежде всего позаботился о своем здоровье – иначе вообще не успеешь встать на ноги до того, как наступят холода и соваться в лес станет слишком опасно.

Адам не мог не признать, что на данный, момент доктор Картрайт дал ему самый разумный совет, – он подчинился и постарался набраться терпения.

Как только его организм немного окреп, Адам отправился на поиски, и месяцы мучительных упорных блужданий вывели его наконец к этой избушке. Но стоило взглянуть на Аманду, сосредоточенную на своей нехитрой работе и не замечавшую его, стоило полюбоваться тем, как ласковый легкий ветерок перебирает пряди серебристых волос, – и он тут же решил, что не напрасно потратил на поиски все это время и не напрасно прошел через столько опасностей и разочарований. Однако уже в следующую минуту чутье подсказало Адаму, что что-то идет не так. Да, на ее лице читалось сильное потрясение – еще бы, ведь он появился так неожиданно, – но и только. Она явно не испытывала от встречи никакой радости!

Внезапный яростный окрик за спиной вырвал Адама из задумчивости.

– Даже если ты ее старый друг, нечего тебе так тискать мою жену, Адам!

– Твою жену?.. – растерянно повторил Адам. Он невольно отступил и заглянул в лицо Аманде.

В ее синих глазах вспыхнула жгучая ненависть, и она яростно выкрикнула:

– Я ему не жена!

Но Роберт самоуверенно возразил:

– Ты давно являешься моей женой по всем понятиям – исключая простую формальность. Но рано или поздно мы сумеем устранить и ее.

На глазах у Адама Аманда вся как-то сжалась и потупила глаза, что можно было счесть подтверждением слов Роберта.

– Адам, это, наверное, ты привязал свою лошадь там же, где стоит моя? – поинтересовался Роберт и, не дожидаясь ответа, подошел к Аманде и демонстративно обнял ее за пояс. – Ну что ж, так и быть, пусть постоят вместе. Заходи. Мы с Амандой будем рады похвастаться нашим гнездышком.

Адам, совершенно растерявшись от неожиданного поворота событий, машинально шагнул следом и был привлечен какой-то возней в дальнем углу. Аманда поспешила высвободиться из объятий и подхватила на руки завернутого в пеленки младенца. Только теперь, когда она с гордостью протянула Адаму своего сына, он впервые заметил что-то схожее с его прежней Амандой.

– Адам, ты только посмотри, каким большим стал Джонатан!

Адам с неохотой оторвал взгляд от ее лица и взглянул на ребенка, которого она держала на руках.

– Просто невероятно! – тут же вырвалось у него, стоило повнимательнее присмотреться к младенцу. – Как ему удалось так быстро вырасти? – Карстерс говорил вполне искренне – он действительно был удивлен той переменой, которая произошла всего затри месяца с крикливым бронзоволицым новорожденным. Теперь Адама вполне осмысленно разглядывал своими темными глазенками смешной краснощекий крепыш. Он протянул руки, чтобы самому подержать малыша, и заметил: – Он стал еще сильнее походить на отца, правда, Аманда? – Адам был целиком поглощен ребенком и не мог заметить, как судорожно скривилось лицо Роберта.

А Джонатан словно в ответ на замечание Адама вдруг просиял широкой беззубой улыбкой. И Адам еле слышно добавил при виде этой улыбки:

– И на мать. – Он вдруг наклонился и чмокнул красную бархатистую щечку, наслаждаясь странным удовольствием, с которым держал на руках этот крошечный живой комочек. – Он настоящий красавец, Аманда! – совершенно серьезно заверил Адам и вернул ребенка матери, чья милая улыбка наконец-то наполнилась прежней теплотой, а в глубине огромных синих глаз стояли молчаливые слезы.

Адама так тронула эта картина, что он на миг даже забыл о присутствии Роберта, пока тот не напомнил о себе каким-то скрипучим голосом:

– Ну что ж, Адам, ты можешь остаться поужинать с нами и даже переночевать, если захочешь.

Только лечь придется на полу у очага. В доме лишь одна кровать, на которой спим мы с Амандой.

Роберт нарочно лишний раз упомянул про кровать – пусть Адам не забывает, кто в доме хозяин. Аманда мучительно зарделась от стыда и поспешила забрать Джонатана, чтобы уложить его обратно в колыбель.

Адам лишь молча кивнул, предпочитая пока оставаться в роли наблюдателя и ни во что не вмешиваться. Остаток дня ему пришлось терпеть разглагольствования Роберта о прелестях уединенной семейной жизни. Хотя Адам надеялся улучить минуту и потолковать с Амандой наедине, но час проходил за часом, Роберт врал все вдохновеннее и все чаще демонстративно обнимал Аманду, а Аманда все глубже уходила в себя. Теперь она вообще не смела глянуть на Адама, и, когда все уселись ужинать, он едва мог добиться от нее хотя бы пары слов, неохотно слетавших с бледных непослушных губ. Наконец все насытились, Аманда встала, чтобы убрать посуду, и почувствовала, с каким вожделением поглядывает на нее Роберт. Мучительно краснея от стыда за его вызывающее поведение, она молча закончила мыть посуду, а патом взяла на руки Джонатана и ушла в угол, чтобы его покормить.

Адам не в силах был отвести зачарованный взгляд от Аманды, чье лицо осветилось удивительной любовью к сыну, которого она ласково гладила по темным блестящим волосам. Роберт долго что-то втолковывал Адаму раздраженным, сердитым тоном, пока до него дошел смысл его слов:

– Очень жаль, но мы не можем позволить тебе погостить у нас подольше, Адам. Ты ведь сам видишь, какая тесная эта хижина – здесь просто негде уединиться.

Адам предпочел не отвечать на этот откровенный намек, и Роберт встал с места и нарочно зевнул. А затем обратился к Аманде резким, не терпящим возражения тоном:

– Твой ребенок наверняка уже сыт. Поди сюда, нам тоже пора ложиться.

Аманда кинула затравленный взгляд в сторону Адама, но не посмела ослушаться. Мужчины вышли ненадолго во двор, а когда вернулись, возле очага уже было устроено ложе для гостя. Аманда стояла в одной ночной рубашке и вряд ли сама имела представление о том, как восхитительно сверкают ее густые волосы в свете очага. Роберт разглядывал ее с откровенным вожделением, и Аманда отшатнулась, понимая, что предвещает такой взгляд. А он вел себя все более откровенно, на глазах у Адама обняв ее за плечи и не спеша погладив по груди.

– Спокойной ночи, Адам, – многозначительно сказал Роберт. – Желаю тебе приятных снов.

Карстерс молча растянулся на циновке. Роберт дождался, пока ляжет Аманда, после чего быстро разделся и забрался в кровать. Первым делом он грубо оттащил ее от края, на котором она пыталась устроиться подальше от него, и привлек к себе.

– Роберт! – ахнула Аманда. – Как ты можешь!..

– Нет, Аманда, так и быть, я потерплю нынче ночью, – осипнув от едва сдерживаемой страсти, ответил он. – Нам еще предстоит немало ночей провести вдвоем – только ты и я, – и мы вполне успеем возместить то, что потеряли сегодня. – С этими словами он крепче прижал ее к себе и заснул.

В эту ночь Аманда почти не смыкала глаз и никак не могла дождаться утра. Появись Адам на пару месяцев раньше – и она знала бы наверняка, что сбылись ее самые заветные мечты. Вот только мечтать она давно уже себе запретила. Поздно, слишком поздно. Роберту отлично удался его замысел – благодаря жестокости и упрямству он вполне сумел подавить ее волю и чувство собственного достоинства. Он не давал ей покоя ни ночью, ни днем. Повинуясь непредсказуемым порывам своей исковерканной натуры, он заставлял ее ложиться под себя то лаской, то грубостью. И в конце концов та близость, которая всего год назад представлялась Аманде волшебным, чудесным слиянием, превратилась в болезненное, тошнотворное, скотское надругательство над ее телом, после которого она чувствовала себя избитой и изнасилованной. Такая, как она, не стоит сочувствия Адама и не имеет права просить его рисковать жизнью ради ее вызволения из лап Роберта. А уж в чем Аманда не сомневалась, так это в том, что Роберт и не подумает отпустить ее по-хорошему.

Так, значит, Адам был ранен в том бою. Ах, как бы ей хотелось самой ухаживать за ним во время лечения! Ведь она так и не расплатилась за то, что он сделал для нее. Сколько раз он уже спасал ей жизнь! В груди Аманды внезапно вскипел горький, истерический смех. Он спасал tft жизнь – и ради чего? Ради вот этой жуткой, жестокой игры в любовь и в семью, в которой она участвует под страхом смерти? Насколько она могла судить, Роберту скорее всего удалось добиться своего и наградить ее ребенком – ведь со времени последних недомоганий он не оставлял ее в покое ни одного дня, ни одной ночи. Казалось, он вообще не знает усталости – с таким ненасытным вожделением он набрасывался на Аманду, снова и снова доказывая свое право на ее тело. Увы, мечтать о свободе теперь слишком поздно. Куда она может податься? Кто захочет дать ей приют?

При первых же проблесках рассвета Аманда беспокойно заворочалась – ей не терпелось поскорее высвободиться из объятий Роберта, даже во сне не отпускавшего ее ни на миг. Осторожно приподняв голову, она посмотрела в сторону очага, туда, где на циновке спал Адам. Как это ни странно, но он выглядел совершенно бодрым, а в его зеленых глазах, обращенных к Аманде, читался вопрос. Он явно ничего не понимал в происходящем и хотел бы объясниться. Аманду так тронул этот взгляд, что она едва не вскочила в ту же минуту, чтобы кинуться к Адаму и умолять его о помощи. Ей до боли захотелось снова оказаться в кольце сильных, надежных рук и прижаться к знакомой широкой груди…

Внезапно, словно почуяв опасность, Роберт открыл глаза, увидел, с какой тоской и болью Аманда смотрит на Адама, и в ту же секунду рывком опрокинул ее обратно на подушку и впился в губы жадным, грубым поцелуем. Ее глаза испуганно раскрылись, она попыталась увернуться от его губ, опасаясь, что Роберт распалится окончательно и даже забудет о присутствии Адама. По бледным щекам потекли слезы, из груди вырвался стон. Аманда знала: всего одно слово – и Адам встанет на ее защиту. И тогда может случиться непоправимое. Нет, она не посмеет ради собственного спасения рисковать жизнью Адама. Она не стоит такого риска. Наконец Роберт оторвался от ее губ и грозно, многозначительно посмотрел ей в глаза. Еле слышно Аманда прошептала:

– Пожалуйста, Роберт, перестань. Я ничего не скажу. – И тут ей пришлось зажмуриться – такая отвратительная, злорадная улыбка исказила его лицо.

Утро пролетело как-то незаметно, занятое обычными хлопотами, и Аманда оглянуться не успела, как Адам собрался уезжать. Она приготовила ему в дорогу немного еды. И вот уже он стоит на пороге и старается делать вид, что слушает прощальные напутствия Роберта, который решил обставить отъезд со всей возможной вежливостью.

В эти минуты, когда Адаму волей-неволей приходилось смотреть в лицо Роберту, Аманда успела украдкой полюбоваться Адамом и даже несмело улыбнулась своим мыслям. Он почти не изменился с тех пор, как она впервые увидела его в лесной чаще. Волосы отросли и сильно выгорели на солнце, но были все такими же густыми и слегка завивались на концах, кожу покрывал коричневый загар. Однако на добродушном, привлекательном лице, так часто согревавшем ее своей широкой, дружеской улыбкой, не было сейчас и тени веселья – оно казалось сосредоточенным и хмурым. Аманда старалась не задумываться, что это могло означать, и продолжала разглядывать Адама, скользя взглядом по широким, прямым плечам, стройному, сильному, мускулистому телу. Фигура молодого великана, которому удивительно шла простая одежда из коричневой замши, излучала силу и мощь, и трудно было представить нежность и чуткость, крывшиеся под грубоватым обликом сурового разведчика.

Внезапно ей на плечо легла тяжелая рука, а железные пальцы до боли впились в мягкую плоть, вынуждая поторопиться с ответом.

– Я сказал Адаму, что вряд ли нам суждено увидеться вновь, потому что мы собираемся вскоре сняться отсюда, пожениться в какой-нибудь деревне и перебраться подальше, чтобы начать новую жизнь там, где нас никто не знает.

Аманда почувствовала, как кровь отхлынула от лица, и ошеломленно повторила, впервые задумавшись над смыслом ужасных слов: – Не суждено увидеться…

Не успела она опомниться, как это случилось. Адам уходил, уходил навсегда, а Роберт все так же грубо держал ее за плечо. Прощальный горький взгляд милых зеленых глаз ранил Аманду в самую душу. Вот он повернулся и медленно пошел прочь, а она осталась стоять, едва дыша, ничего не слыша из-за страшного гула в ушах, с сердцем, разрывавшимся от боли. Адам пошел туда, где привязал накануне свою лошадь. Его высокая, мощная фигура уже почти скрылась в густой зелени листвы, когда с губ Аманды слетел невольный отчаянный крик:

– Адам, пожалуйста, не оставляй меня здесь с ним! Адам, умоляю, забери меня с собой!!!

Она бросилась бежать за Адамом, но Роберт остановил ее. Тяжелый кулак со всего размаху врезался ей в лицо, и она упала, ослепнув от боли. Отчаянно рыдая, едва различая дорогу сквозь кровавую пелену, она снова побежала.

– Адам! Адам! Пожалуйста, подожди!

Роберт со страшной, зверской гримасой схватил ее за руку и нанес еще один жестокий удар. А когда Аманда снова попыталась подняться, чтобы бежать, он выхватил из ножен свой охотничий нож, замахнулся и, бешено вращая глазами, прошипел:

– Я же сказал тебе, Аманда, что никуда тебя не отпущу!

Луч яркого полуденного солнца зловеще сверкнул на гладкой стали, неотвратимо направленной прямо ей в грудь, и Аманда зажмурилась, а в ее мозгу промелькнула последняя мысль: «Ну все, слава Богу, это конец…»

И тут Роберт, наткнувшись на кулак Адама, опрокинулся спиной в грязь, а его ужасный нож отлетел куда-то в кусты. Однако приступ бешенства влил в него неимоверные силы, не чувствуя боли, Роберт мигом вскочил на ноги и вцепился Адаму в горло мертвой хваткой, с яростью стискивая пальцы. Адам, бледнея и задыхаясь, безуспешно пытался вырваться. Каким-то чудом ему все же удалось собраться с силами, он освободился и нанес Роберту еще один мощный удар в челюсть, от которого тот снова упал навзничь, потеряв дознание.

Аманда кинулась к Адаму. Дрожа и рыдая, она приникла к нему всем телом, крепко обнимая, – точно так же, как обнимал ее он. Но уже через минуту Адам вдруг грубо отпихнул ее и спрятал у себя за спиной. Аманда увидела, что Роберт пришел в себя и встал на ноги. Он заговорил – надломленным, безнадежным голосом, и напряженная поза Адама мало-помалу становилась более непринужденной.

– Забери ее с собой, Адам. Она никогда не хотела уезжать со мной. Я заставил ее подчиниться. Она все делала ради спасения ребенка. Я пригрозил, что прикончу его, если она откажется ехать, – я бы так и сделал. Она знала об этом. А еще я силой заставлял ее отдаваться. – Тут Адам невольно сжал кулаки, и Роберт поспешно продолжил: – Но она никогда не любила меня, никогда. Она любила только его, своего вонючего краснокожего, а не меня…

Совершенно неожиданно Роберт обиженно скривился, и его глаза наполнились слезами.

– Я ни за что не хотел убивать ее, ни за что! Аманда! – Роберт надеялся, что его поймут. – Ты ведь знаешь это, дорогая! Я не собирался тебя убивать! – Он сокрушенно затряс головой и еле слышно произнес: – Но я бы сделал это. Забери ее с собой, Адам. Я больше не отвечаю за себя. Я сам себе не доверяю. Если она останется здесь, рано или поздно я прикончу ее, а потом и себя.

Роберт повернулся и поплелся куда-то в лес, а Адам жестом велел Аманде собираться. Она опрометью помчалась в хижину и принялась собирать пеленки Джонатана. Похватала кое-какую еду на дорогу, вручила все это Адаму, появившемуся на пороге, и метнулась к колыбели, чтобы забрать сына. Не успели они пересечь двор, как из леса раздался голос Роберта: он вышел и встал у них на дороге, Аманда испуганно заглянула ему в лицо и увидела, что оно покраснело от недавних слез.

– Аманда, пожалуйста, прости меня! Умоляю тебя, ради всего святого! Это все было ошибкой, каким-то наваждением! Помни только о том, как я люблю тебя!

Роберт умолк. Его карие глаза, блестевшие от слез, по-прежнему умоляюще смотрели на Аманду. Она не нашла что сказать, с трудом проглотила подступивший к горлу комок, молча прижала к груди Джонатана и повернулась, чтобы идти следом за Адамом.

Лошади еле тащились по густому, непролазному лесу, и это затянувшееся путешествие превратилось & настоящую пытку для Аманды, только теперь сполна ощутившей последствия жестоких ударов, полученных недавно от Роберта. Джонатана укачал мерный шаг лошади, и он почти сразу же заснул. Удержавшей его Аманды окончательно онемели руки. Подбородок, разбитый и опухший от ужасных ударов, наливался тупой, ноющей болью. Вдобавок у Аманды сильно разболелась голова. Бок она ушибла о ствол дерева, когда упала от удара. И все же Аманда не жаловалась и молча следовала за Адамом. Ей было не до жалоб, ведь сбывалась самая заветная ее мечта: убраться подальше от Роберта.

Усталость и боль брали свое, и у Аманды то и дело мутилось в голове. Она с трудом держалась в седле. Адам часто с тревогой поглядывал в ее сторону. До бедняжки не сразу дошло, что мерное покачивание внезапно прекратилось, а Адам уже стоит рядом и собирается помочь ей спуститься. Он ловко поставил Аманду на землю, и она почувствовала, что ноги ее больше не держат. Однако Адам успел подхватить Аманду и отнес ее на берег ручья, где опустил на мягкую траву. Он забрал у Аманды безмятежно спящего Джонатана, положил его рядом и принялся растирать се онемевшие руки, пока к ним снова не прилила кровь. Она застонала. Адам отошел к лошади и вернулся с тряпкой. Намочив ее в ручье, он обтер Аманде лицо.

Она слабо улыбнулась, когда прохладная влага освежила кожу, и тут же болезненно сморщилась – Адам задел свежую рану на подбородке.

– Мой растерзанный ангел, – с ласковой улыбкой пошутил Адам, снова прополаскивая в свежей воде тряпку и прикладывая к опухшей щеке, – Подержи-ка ее вот так. – И он взял ее руку и прижал ею ткань.

Через несколько минут он вернулся с парой одеял. Из одного Адам устроил подушку, а в другое осторожно завернул Аманду.

– Твой сын все еще спит. Воспользуйся этим и как следует отдохни. Это был тяжелый день, а ведь тебе понадобится немало сил, чтобы позаботиться об этом юном джентльмене, когда он проснется. – Адам кивнул в сторону краснолицего херувима, так сладко спавшего рядом.

Аманда попыталась встать:

– Я должна помочь тебе приготовить ужин. Адам ласково уложил ее обратно:

– Ложись и спи. Сон вернет тебе здоровье.

Адам смотрел на милое, прекрасное лицо Аманды, такой беззащитной во сне. Ее опухшие, разбитые губы по-детски трогательно приоткрылись, и у Адама перехватило дыхание от волны невероятной нежности. Ах, Аманда, – мысленно восклицал он, – сколько раз я подводил тебя, оставляя одну!»

Адам готов был провалиться сквозь землю от раскаяния в собственной глупости, ставшей причиной унижений и горя, свалившихся на Аманду. Провидение снова и снова возвращало ему Аманду, и хотя отважный разведчик с самой первой встречи полюбил ее больше жизни, он только и делал, что терял ее. Зато Чингу не вел себя как последний дурак! Стоило ему увидеть Аманду – и он понял, какой подарок преподнесло ему Небо, и не побоялся опасностей и предрассудков, а просто похитил ее. Адам догадывался, что Чингу не был тупым дикарем, каким представлял его Роберт. Нет, он сумел стать для Аманды первым мужчиной и сполна воспользовался полученным преимуществом. Он превратил ее в потрясающую женщину, причем сделал это так, что навсегда заслужил ее поклонение и любовь. И Адам невольно зажмурился – так больно было ему даже думать о том, как ласкал молодой индеец ее чистое, невинное тело. Он ничего не мог с собой поделать и сгорал от ревности к тому, кто вместо него преподал этому юному, невинному существу науку любви, но винил в этом только себя. Потому что Чингу проявил большее мужество, чем Адам, – он не стал играть в прятки сам с собой, а сполна осознал то, чего хочет, и немедленно постарался завладеть той, что вызвала его любовь. Адам прекрасно отдавал себе отчет в том, что навсегда останется для Аманды вторым. И мысль об этом не давала ему покоя.

Но ему и этого было мало, и он повел себя как дурак не один, а два раза! Он не видел угрозы, которую стал представлять собой Роберт сразу после рождения ребенка. Никогда, ни за что Адаму не следовало оставлять Аманду без присмотра. И на этот раз ей пришлось дорого заплатить за его беспечность и глупость.

– Но уж больше я не подведу тебя, Аманда, – ласково прошептал он, с благоговением проводя пальцами по шелковистым светлым локонам, рассыпанным по подушке. – Никогда…

Аманда проснулась с последними лучами заходящего солнца. Она моментально вспомнила, где находится, а налившиеся молоком груди напомнили ей о том, что Джонатан давно заждался ужина. Переведя взгляд туда, где спал сын, Аманда вдруг обнаружила, что он пропал! В дикой панике она моментально вскочила на ноги. От испуга горло свело какой-то болезненной судорогой, смятенный взгляд метался по поляне, пока не наткнулся на знакомую широкоплечую фигуру у костра. Адам уютно устроился на бревне с Джонатаном на руках и забавлял малыша ярким кленовым листком. Пухлые, проворные маленькие ручки вовсю молотили воздух, стараясь ухватить листок, и даже за треском поленьев были слышны восторженное гугуканье и смех. Лицо Адама, склонившегося над ее сыном, было веселым. Аманда на миг снова ощутила тяжесть утраты при мысли о том, что Чингу так и не довелось испытать счастья держать на руках своего сына. Однако сейчас было не совсем подходящее время для воспоминаний о прошлом, и Аманда, с облегчением переведя дыхание, двинулась к костру и ласково улыбнулась при виде явного замешательства Адама.

– Твоего сына нетрудно развеселить, Аманда, – смущенно, но гордо сообщил он. – Слышала, как он радуется яркому листку?

– Ну, вполне возможно, что он радуется не столько листку, сколько тебе, Адам.

Весело рассмеявшись, она забрала у него сына. Увидев мать, малыш тут же запищал, требуя молока. Аманда села спиной к Адаму и стала расстегивать платье, в то время как Джонатан беспокойно ерзал у нее на коленях и оглашал голодными воплями весь лес. Она ласково приговаривала:

– Тише, маленький, не надо плакать! – А когда жадный ротик обхватил сосок и раздалось довольное чмоканье, тихонько добавила; – Вот и молодец, хороший мальчик!

Аманда долго, сосредоточенно следила, как ест ее сын, потом сказала Адаму:

– Он хорошо понимает язык своего отца, верно?

Адаму почему-то стало обидно.

– По-моему, он отвечает не столько на слова, сколько на знакомый голос.

Аманда надолго замолкла, и Адаму ничего не оставалось, как заняться приготовлением собственного ужина, пока Джонатан получал свой.

Стоило закатиться неяркому солнцу, и октябрьский воздух стал буквально ледяным. Он легко проникал сквозь платье Аманды, как будто оно было сделано из бумаги. Даже в сумерках было заметно, как зябко вздрагивают хрупкие плечи, и Адам поспешил подняться и накинуть на нее одеяло. Аманда ответила благодарным взглядом, но не заметила, какой любовью и нежностью светятся его глаза.

Вскоре веки Джонатана отяжелели и закрылись, а губки неохотно выпустили материнскую грудь. Малыш заснул. Аманда ловко поменяла ему пеленки, закутала в одеяло и уложила неподалеку от уютно потрескивавшего костра. Как только она вернулась к огню, Адам подал ей кусок подогретого вяленого мяса и свежезаваренный чай с ромом.

– Это чтобы легче перенести тяжести путешествия, – серьезно заверил он и принялся резать хлеб.

Аманда быстро почувствовала, как по телу растеклось приятное тепло, а веки стали слипаться.

– Ох, Адам, – сонно пробормотала она, – да ты, наверное, решил сделать меня настоящей пьяницей? И что же я буду делать, когда останусь одна?

Судя по голосу, она просто шутила, но Адама все равно неприятно кольнуло напоминание о том, что они по какой-либо причине могут снова расстаться. Впрочем, он понимал, что сейчас не время и не место для серьезных разговоров о будущем, и потому отвечал в такой же шутливой манере:

– Ну что ж, тогда мне ничего не останется, как присматривать за тобой постоянно.

Аманда как-то странно, смущенно покосилась на него и вдруг вскочила со словами:

– Пожалуй, я пойду к ручью и умоюсь, пока совсем не заснула. Ты присмотришь пока за Джонатаном?

Адам утвердительно кивнул, и она ушла, чтобы вскоре вернуться явно посвежевшей. Роскошные волосы, приведенные в порядок и расчесанные, поблескивали в ночной тьме, как отблески лунного света. Адам уже успел убрать остатки ужина и поправить костер и теперь сидел, поджидая ее возвращения.

Аманда растерянно оглянулась и спросила:

– Адам, где ты будешь спать?

– На этом самом месте, где сижу, – последовал спокойный ответ.

– Но где же тогда твое одеяло? – И Аманда снова окинула взглядом поляну, но одеяла нигде не было видно.

– Как видишь, нам снова стало не хватать одеял, Аманда, – грустно улыбнулся он.

Только теперь Аманда сообразила. В одно одеяло был закутан Джонатан, а в другое – она. Аманда рассмеялась.

– Ну что ж, тогда нам снова придется спать под одним одеялом!

Аманда, поеживаясь от холода, быстро расстелила одеяло возле Джонатана, улеглась и промолвила, приподняв один край:

– Скорее, Адам, я уже замерзла!

Адаму показалось, что даже Аманде слышно, как гулко стучит у него сердце, когда он быстро скользнул под одеяло и обнял ее, стараясь закутаться поплотнее. От одного прикосновения к ее телу по коже побежали мурашки, а руки невольно сомкнулись еще сильнее. Как долго он мечтал о том, чтобы снова обнимать ее вот так. Адам передвинулся, и Аманде пришлось положить голову к нему на грудь и прижаться всем телом. Однако теперь в отличие от их первой встречи в лесу Аманда уже не была невинной девочкой и могла заметить возбуждение, охватившее сильного, взрослого мужчину. Она тут же испуганно замерла у Адама в руках.

Через минуту ее уже била нервная дрожь: несдержанность Адама моментально оживила слишком свежие воспоминания о бесконечных ночах с Робертом, о его назойливых ласках, о жадных поцелуях и о диких приступах страсти, заставлявших все ее тело корчиться от ужаса и боли. Еще миг – и Аманда не в силах была сдержать истерику, она рыдала и рыдала без конца, оплакивая долгие месяцы страха и мучений, оплакивая утраченную веру в людей.

Адам сразу же догадался о причине ее испуга, но не разжал объятий, а ласково зашептал на ухо:

– Аманда, ты ведь знаешь, что меня тебе нечего бояться. Неужели ты считаешь меня хуже последней скотины и боишься, что я возьму тебя силой? – Он нежно взял ее за подбородок и заставил поднять лицо. На миг у Адама перехватило дыхание – такая трогательная мольба читалась в ее милых синих глазах. На пушистых темных ресницах, обрамлявших эти бездонные озера, дрожали прозрачные слезинки. Он осторожно погладил бледную нежную щеку, мокрую от слез. – Не бойся меня, Аманда. Ты всегда могла доверять мне, и я никогда в жизни не обману это доверие. Закрой глаза. Тебе нужно выспаться, потому что на рассвете мы сразу же отправимся назад, в форт Эдуард.

Адам заметил, как помрачнело ее лицо при упоминании о форте Эдуард. Что ж, это и неудивительно. Ей пришлось немало терпеть от тамошних обитателей, считавших себя добропорядочными людьми. Но Адам знал, что может рассчитывать на помощь Бетти Митчелл – до тех пор, пока Аманда не оправится окончательно и в ее сердце не найдется место для новой любви. И уж на этот раз он позаботится, чтобы у него не появился соперник!

Аманда послушно закрыла глаза и затихла, хотя Адам чувствовал, что она еще долго лежала без сна.

Он проснулся рано, с первыми птичьими трелями, приветствовавшими утро. Небеса еще не успели очиститься от ночной тьмы. Адаму казалось, что он сам вознесся до небес от блаженства, прижимая к себе дивное, неземное создание, чьи роскошные волосы немного растрепались во сне, а розовые губы слегка приоткрылись, так и маня отведать своей дивной свежести. Адам почувствовал, как по телу прокатилась волна возбуждения, и порадовался тому, что Аманда еще спит: хотя он и был способен отвечать за свои поступки, но сильная, молодая страсть слишком откровенно требовала удовлетворения, а в данный момент это было вовсе ни к чему. Терпение – вот что сейчас главное. Он вовсе не собирался уподобляться Роберту. Этот одержимый любовью бедолага так ошалел, что умудрился окончательно убить добрые чувства, которые Аманда питала к нему, и теперь для нее Роберт был еще больше мертвецом, чем Чингу. Она относилась к нему исключительно со страхом и отвращением. Вряд ли кому-то удалось бы преодолеть такие препятствия, добиваясь ее любви.

«Терпи, парень!» – сказал себе Адам и чуть не расхохотался. Ну кто бы мог подумать? Это он, Адам Карстерс, любимец женщин, множества женщин… всех женщин! Тот, кого считали заправским волокитой, соблазнителем молоденьких жен и слишком любопытных юных девиц! Тот, перед чьим мужественным обликом и ласковой, мягкой улыбкой не могло устоять ни одно женское сердце! Извольте полюбоваться, v до чего он дошел! Лежит рядом с красавицей, перед которой не смог устоять сам, и боится шелохнуться, потому что все его обаяние, все улыбки здесь бессильны! И вынужден учиться новой, непривычной тактике в любовной игре – терпению. Наконец, обратив взор к небесам, он с отчаянной гримасой прошептал:

– Боже, дай мне силы! – Но тут же его жадный взгляд вновь упал на трогательное юное создание у него в руках, губы скривились в горькой улыбке, и он добавил, сокрушенно качая головой: – А их мне понадобится немало…

Ему давно уже расхотелось спать. Он желал как можно дольше пролежать вот так, прижимая Аманду к себе, потому что знал, какой нелегкий им предстоит путь и как не скоро ему снова удастся держать ее в объятиях. Она шевельнулась во сне, и он не устоял: быстро наклонился и осторожно поцеловал ее в губы. Желание вспыхнуло в нем с такой неистовой силой, что он едва заставил себя отодвинуться, дрожа всем телом. К счастью, в эту минуту солнечные лучи разбудили Джонатана, он заплакал и на какое-то время полностью отвлек внимание Аманды. Адам поспешно вскочил и скрылся в кустах. Он пошел к ручью и искупался в ледяной воде. Это освежило и успокоило его. Возвратившись, он ласково улыбнулся Аманде, прижимавшей к груди жадно чмокавшего сына.

– Ну что ж, поскольку тебе явно не до приготовления завтрака, нашим завтраком придется заниматься мне!

В ответ ее лицо осветилось благодарной улыбкой, и милая ямочка появилась в уголке рта. Адам взялся за дело, полагая, что был вознагражден сполна.

Так хорошо он чувствовал себя впервые за последние месяцы. С души свалилась тяжесть, страх и тревога развеялись, а будущее казалось таким чудесным, что он даже сам подивился этому. «Не иначе как я влюбился!» – весело думал Карстерс. Слишком долго любовь доставляла ему одни неприятности, но уж теперь-то все будет по-другому! И он с сияющей улыбкой посмотрел на Аманду, но та почему-то смутилась и отвернулась, и его сердце снова сжалось в тревожном предчувствии.

Они позавтракали и, собрав веши, намеревались уже продолжить путь. Тут Аманда решилась заговорить:

– Адам, я хочу попросить тебя об одной услуге. Прошлой ночью я приняла решение. – Она замялась, но продолжала все так же твердо, глядя на него снизу вверх: – Я решила вернуть Джонатана его родному племени. Он никому не нужен в форте Эдуард. И я прошу тебя: по дороге в форт давай завернем к деревне абнаки.

Адам не поверил своим ушам. И удивленно уточнил:

– Ты собираешься расстаться с сыном? Однако услышанный им ответ ошеломил его еще сильнее – хотя и ненадолго:

– Ну конечно, нет! Я останусь там вместе с ним!

Адам хрипло произнес:

– И как долго ты собираешься там оставаться?

Потупившись, она еле слышно промолвила:

– Я никогда уже не вернусь, Адам.

Эта короткая фраза окончательно разбила сердце Адама. Он стоял как столб, не в силах заговорить. Наконец он произнес одно-единственное слово:

– Нет!

Это было сказано таким тоном, что Аманда испуганно взглянула на него и принялась торопливо объяснять:

– Адам, я же не могу без конца быть для тебя обузой. Ты найдешь достойную женщину, будешь жить по своему усмотрению, как делал это до сих пор, Мои проблемы касаются только меня. На земле осталось лишь одно место, где будут рады моему сыну – и я надеюсь, что и мне тоже. Прошу тебя, отвези меня туда.

В ее глазах застыли боль и мольба. Адам затряс головой.

– Ни за что! Ты для меня вовсе не обуза – неужели ты до сих пор не понимаешь этого, Аманда? Или ты вообразила, будто я случайно наткнулся на хижину, в которую тебя упрятал Роберт? Да у меня целых три месяца ушло на поиски! Потому что я понимал – мне не знать покоя, пока снова не увижу тебя! Я люблю тебя! Как ты не можешь понять очевидное? Я люблю тебя всем сердцем, всей душой! Аманда, ты стала частью меня самого! И быть в разлуке с тобой означает для меня утратить часть собственной души!

Слова Адама звучали пугающе знакомо, и Аманда исступленно повторяла, зажимая уши ладонями:

– Я не стану слушать! Я не стану слушать!

– Нет, ты должна выслушать до конца! – взорвался Адам и заставил ее опустить руки. – Неужели ты так и не поняла, что я полюбил тебя с самой первой встречи? Тогда, в форте Карильон, я умолял тебя остаться, но еще жив был Чингу. – Тут у него запершило в горле, и он не сразу собрался с силами, чтобы продолжить – на сей раз сдержанно и тихо: – Я готов смириться с тем, что его ты любила сильнее, чем когда-либо сможешь полюбить меня, но он погиб, он ушел навеки. А я жив. Я согласен на любые крохи любви, которые ты смогла бы мне дать.

Аманда выдохнула горько, едва слышно:

– У меня не осталось даже этих крох, Адам.

Она несмело взглянула на его искаженное болью лицо. Меньше всего ей хотелось причинять ему боль. Она и так перед ним в неоплатном долгу. Но не имеет права расплачиваться собственным телом. Он достоин лучшего, он достоин настоящей, большой любви.

– Поверь, Адам, внутри у меня давно все пусто. Осталась только любовь к Джонатану. Я должна вырастить его, окружая любовью. Его должны принять дедушка и бабушка, хотя они так и не приняли меня. Но я могу жить у приемной матери, и Джонатан часто будет видеться с ним». Он вырастет счастливым, и никто не посмеет оскорбить память его отца. А ты, Адам, ты заслужил больше, чем я в состоянии тебе предложить. Ты заслужил такую женщину, которой мог бы гордиться. Которая принадлежала бы только тебе.

Адам не выдержал и горячо перебил:

– Но мне никто не нужен, кроме тебя! – Он ласкал ее взглядом зеленых глаз, светившихся нежностью и любовью. – Я считаю, что ты носишь на редкость подходящее имя! Ты именно та, что достойна любви, и я буду любить только тебя одну! И ни за что с тобой не расстанусь!

– И как ты собираешься это сделать, Адам? Запрешь в клетку, как Роберт? Постараешься наградить меня ребенком, чтобы привязать к себе навеки, как это собирался сделать он? Каким образом ты будешь добиваться от меня любви, на которую я больше не способна? Пожалуйста, Адам, отвези меня домой. Туда, где найдется место и для меня, и для моего сына!

– Аманда! – голосом, полной смертной муки, взмолился Адам. – Ты требуешь от меня слишком многого! Ты просишь меня расстаться с надеждой. А разве может жить человек, лишенный надежды?

– Пожалуйста, отвези меня домой, – твердила она.

Адам умолк и долго стоял, всматриваясь в се решительное лицо. Внезапно, не говоря ни слова, он поднял Аманду в седло, подал ей ребенка, сел сам, и они поехали.

Прекрасный солнечный день клонился к вечеру, а между ними все еще висело напряженное молчание. Мало-помалу Аманду стала охватывать тревога: впервые за все время их знакомства она задумалась над тем, что оказалась, как это бывало уже не раз, в зависимости у Адама и ее участь целиком в его руках. Ей еще ни разу не приходилось видеть, как он сердится – по крайней мере на нее, – однако нетрудно было представить, насколько он может быть опасен. В этом глухом краю невозможно было выжить без определенной степени жестокости, но до сих пор Адам вел себя неизменно ласково и по-джентельменски. И страх перед теми неведомыми ужасными чертами, которые могла таить его натура, постепенно брал над Амандой верх. Напряженно глядя в затылок своему спасителю, она шикала на Джонатана: а вдруг его писк рассердит Адама и он набросится с руганью на них обоих? Но ведь они ехали уже не один час, Джонатан давно промочил свои пеленки и больше не желал терпеть.

Адам no-прежнему не говорил ни слова – только обернулся, бросил на нее пронзительный взгляд и поехал дальше. Правда, вскоре они оказались на уютной лужайке возле ручья, где Адам спешился и помог Аманде спуститься на землю. Впервые после их утреннего спора он заговорил с ней – грубовато и неловко:

– Тебе пора позаботиться о сыне. Займись им, а я пока приготовлю что-нибудь для нас.

Через несколько минут хотя бы часть причин, беспокоивших Джонатана, была устранена, и сухой и чистый малыш пришел в обычное веселое настроение. Аманда не желала ждать, пока он вспомнит, что голоден, и расплачется снова, а потому уселась прямо на землю, опираясь спиной о дерево, и «ал а ему грудь. Даже в самые страшные, трудные дни жизни эти минуты близости со своим ребенком дарили ей ни с чем не сравнимую радость, ведь она могла выбросить из головы все ненужные мысли и смотреть на своего краснощекого милого ангелочка, это живое чудо, ниспосланное ей Небом. Малышу было уже несколько месяцев, а его мать все еще не переставала удивляться и не могла нарадоваться тому, как с каждым днем его рожица все больше напоминала ей лицо Чингу. Это была настоящая копия отца! При воспоминании о Чингу глаза Аманды, как всегда, наполнились слезами. Вдруг она ощутила на себе напряженный взгляд, подняла голову и увидела Адама, неподвижно стоявшего у костра и следившего за ней все это время. Его лицо больше не было холодным и отчужденным – оно снова осветилось пламенем любви, и сердце Аманды испуганно екнуло, когда великан вдруг поднялся и направился к ней.

Он постоял, нависая над ними мощным телом, а потом опустился на корточки, и в ярких зеленых глазах Аманда прочла такое восхищение, что невольно покраснела. Мужественное, красивое лицо посветлело от несмелой улыбки, и он добродушно рассмеялся, перебирая шелковистые локоны, опустившиеся ей на лоб:

– Неужели тебя смущает моя любовь, Аманда? Но мне так долго пришлось скрывать ее, что теперь я не могу налюбоваться тобой. И делаю это, не таясь. – Адам улыбнулся и добавил дрожавшим от избытка чувств голосом: – Ты так прекрасна, моя милая Аманда! – Он погладил ее по щеке, наклонился и нежно, ласково поцеловал в губы. – Ты словно Мадонна! – прошептал он, не в силах отвести взгляд от обнаженной груди, которую все еще сосал Джонатан.

Аманда почувствовала, что краснеет еще сильнее. Он наклонился и поцеловал малыша в бронзово-красную щечку, а потом прикоснулся губами к ее груди. Аманда испуганно охнула. Адам бросил на нее страстный взгляд и поцеловал в губы, на сей раз более требовательно и откровенно. Когда он, задыхаясь, отодвинулся, тело его вздрагивало от едва сдерживаемого возбуждения.

– Я люблю тебя, Аманда, – с жаром заговорил он. – Пожалуйста, не проси меня снова расстаться с тобой! Ты уговорила меня тогда, в форте Карильон, и я уступил, потому что у тебя был другой, но теперь-то между нами никто не стоит!

– Это неправда, Адам.

– Тот, кто стоит между нами, живет только в воспоминаниях, но они со временем поблекнут, вот увидишь! – Адам умолк, чувствуя, что вот-вот сорвется. Потом постарался говорить сдержанно: – Я готов ждать, милая, ждать сколько угодно, пока воспоминания перестанут причинять тебе боль. Но только не проси оставить тебя в той жизни, из которой ты никогда уже ко мне не вернешься! Ты не можешь поступить со мной так жестоко!

– Я считаю, что будет менее жестоко объясниться раз и навсегда и расстаться сразу, Адам, – тихо промолвила Аманда.

Он застыл и испуганно выпалил;

– Неужели ты так уверена, что надеяться больше не на что и ты никогда не сможешь меня полюбить? – Адам явно был в отчаянии. – Аманда, неужели во мне нет ничего такого, что когда-нибудь смогло бы разбудить в тебе любовь? Неужели я кажусь тебе столь низким, отвратительным существом?

– Адам! – с болью вскричала она. – Дело вовсе не в тебе! Дело во мне! У меня в сердце все умерло, пойми! И я больше не способна никого любить – одного Джонатана! Его, только его! – По-прежнему прижимая младенца к груди, Аманда громко зарыдала. – Адам, умоляю, прости меня! Все внутри у меня давно умерло, умерло, умерло!

Адам смотрел на женщину, которую любил больше жизни, но она отвернулась и затихла, изредка всхлипывая. Наконец, не говоря ни слова, он встал и вернулся к костру.

Следующие три дня дались Аманде непросто. Она то и дело ловила на себе взгляд Адама, пытавшегося следить за ней исподтишка, и то, что выдавали в эти минуты его глаза, каждый раз удерживало ее от вопроса, лишавшего покоя. Куда они едут? Как Адам собирается с ней поступить?

Вечером, когда они уже улеглись спать, Адам вдруг заговорил как-то неуверенно, явно не зная, с чего начать. Аманде никак не удавалось разглядеть его лицо в ночном сумраке.

– Мы скоро окажемся там, где пора будет выбрать дорогу – либо в форт Эдуард, либо в деревню абнаки. Ты все еще так стремишься обратно к индейцам или же поживешь немного в форте Эдуард, прежде чем принять окончательное решение?

Мучаясь от того, что вынуждена причинить боль человеку, которому она обязана многим, она тихо ответила:

– Адам, я бы хотела вернуться в свою индейскую семью.

Его сильное, большое тело заметно вздрогнуло, и ей пришлось зажмуриться, чтобы не дать волю слезам, появившимся при мысли о собственной невольной жестокости. Адам так ничего и не сказал – только молча кивнул и закрыл глаза.

На следующее утро сковывавшее их напряжение стало еще сильнее. Адам так поспешно избегал ее взгляда, словно стыдился посмотреть ей в лицо, и обращался с ней как с чужой, невольно заставляя Аманду отвечать тем же. В предыдущие дни Адам каждый раз настаивал на том, чтобы самому держать на руках Джонатана, возвращая его матери только для кормления. Вот и сегодня он подъехал вплотную и взял у Аманды веселого, громко гукавшего малыша. Боль была в его глазах, когда он смотрел на младенца, улыбавшегося при виде знакомого лица. Это поразило Аманду в самое сердце. И пока Адам, привычно покачивая Джонатана на сильной руке, занимал свое место впереди, ее впервые посетили сомнения в правильности сделанного выбора. Однако она постаралась преодолеть эту минутную слабость и еще больше утвердилась в решении, подсказанном ей чувством долга.

Наконец, когда Аманде стало казаться, что больше она не выдержит его мрачного молчания, Адам обернулся и сообщил:

– После полудня будем у абнаки.

Услышав это, она охнула от неожиданности, но Адам сделал вид, что ничего не заметил, и снова поехал вперед. После полудня Адам вдруг остановился, соскочил с лошади и помог Аманде спуститься. Ловко удерживая Джонатана одной рукой, он другой обнял Аманду за пояс и повел к небольшому холму. С его вершины они долго молча разглядывали деревню абнаки, которую Аманда считала когда-то своим домом.

Но вот Адам осторожно уложил ребенка на кучу сухих листьев и обернулся к Аманде, не в силах терпеть душевную боль, терзавшую его все последние дни.

– Аманда, – дрожащим голосом заговорил он. – Я выполнил твою просьбу. Я привел тебя к тому месту, которое ты избрала своим убежищем до конца жизни, но еще раз повторяю, что ты ошиблась – и это так же верно, как то, что я стою перед тобой. Эта деревня не может снова стать твоим домом. Твоя жизнь здесь закончилась в тот самый день, когда погиб Чингу, и никакими усилиями ты не вернешь его себе, как не сумеешь сама стать ему ближе, чем в тех воспоминаниях, что хранишь в своем сердце. Я умоляю тебя: одумайся, пока не поздно.

Он затаил дыхание в надежде, но тут же снова испытал боль и отчаяние, услышав простой ответ:

– Адам, я не буду менять решение.

Онемев от охватившей его бури чувств, Адам посмотрел ей в лицо с такой тоской, что сердце ее едва не разорвалось от горя. Машинально перебирая ее мягкие локоны, он сказал:

– Тогда давай попрощаемся здесь, подальше от чужих глаз, Аманда. Стоит нам оказаться в деревне – и мы уже не сумеем остаться вдвоем.

Не в силах промолвить ни слова, она лишь согласно кивнула. Адам обнял ее и поцеловал. Но как только Адам прикоснулся к ее губам, внутри его словно прорвалась какая-то плотина и выпустила на свободу всю нежность, всю любовь, которые он испытывал к этой милой белокурой женщине. Он крепко прижал ее к себе и заставил раздвинуть губы, целуя все более страстно. Из широкой груди вырвался низкий, глухой стон. Наконец он оторвался от ее губ и стал покрывать поцелуями все лицо, пока снова не вернулся к губам, околдовавшим его своим дивным, медвяным вкусом. Вздрагивая всем телом, Адам горячо зашептал в ароматные волосы:

– Вот где теперь твое место, Аманда, – со мной, у меня в объятиях, и тебе следует оставаться здесь, а не там, внизу. Пожалуйста, ради всего святого, я умоляю тебя остаться! Я больше не могу без тебя!

Глазами, полными слез, она скользнула по его несчастному лицу и заставила себя отвернуться.

– Я уже приняла решение. Мне нужно вернуть сына домой.

Адам застыл, расставаясь с последней надеждой, затем он резко развернулся и пошел назад, чтобы привести лошадей. Молча посадил Аманду в седло и наклонился, чтобы поднять с земли Джонатана, но на миг задержался, прежде чем подать его матери, и пробормотал, обращаясь скорее к себе, нежели к ней;

– Странно… я как-то уже привык мечтать о том, как он станет звать меня отцом. – С коротким горьким смехом он отдал ребенка и вскочил на лошадь.

Аманда. старавшаяся ехать прямо за Адамом, была в смятении, и потому последовавший водоворот событий слился для нее в какой-то невообразимый вихрь. Уже на подъезде к деревне было видно, что на околице собиралась толпа зевак, наблюдавших за приближавшимися всадниками, и хотя вес узнали в женщине Аманду, никто не обратился к ней с приветствием. Вообще люди вели себя необычно тихо – появление Аманды со своим провожатым было встречено гробовым молчанием.

Аманда, споря с Адамом, в душе сомневалась, что ее примут с распростертыми объятиями. Так и случилось. Но она хотела верить, что абнаки не причинят вреда ребенку. И совсем не задумывалась Аманда над тем, что, подвергая риску собственную жизнь, в равной степени рискует и жизнью Адама. От этих мыслей Аманде вдруг стало не по себе.

– Адам, будь добр, помоги мне спуститься. – Ее непривычно громкий голос звенел от напряжения в зловещей тишине, по-прежнему царившей на краю деревни.

Адам спешился, подошел к Аманде и помог ей. Он замер рядом, настороженный, готовый ко всему, Аманда всматривалась в непроницаемые лица в надежде увидеть хоть одного человека, с которым была достаточно близко знакома. Вдруг стоявшие впереди расступились, и Аманда увидела знакомую приземистую фигуру. Стоило взглянуть на смуглое морщинистое лицо женщины, ставшей ей когда-то близкой и родной, и давно сдерживаемые слезы хлынули из глаз. Но и тогда Аманда не посмела первой двинуться к Нинчич, с тревогой надеясь найти в ее чертах хотя бы малейшие признаки дружелюбия. А старая индианка широко улыбнулась и простерла руки, промолвив:

– Иди сюда, моя доченька!

И Аманда кинулась вперед, прижимая к себе Джонатана, и крепко прижалась к этой доброй, полной любви женщине, и повторяла, тихо всхлипывая:

– Мама! Мама!

Не прошло и минуты, как Аманду принялись тискать в радостных объятиях еще две пары смуглых рук – это Мамалнунчетто и Чолентит с визгом и хохотом примчались встречать названую сестру. Только сердитый плач, который вдруг поднял Джонатан, заставил их немного ослабить объятия. Все обратили внимание на малыша. Счастливая родня принялась восторгаться им. Лишь теперь Аманда вспомнила про Адама и оглянулась туда, где он стоял, напряженно следя за происходящим. Она призывно замахала ему и, когда он подошел достаточно близко, за руку подвела его к Нинчич и представила просто, но с глубоким чувством: – Адам, мой самый дорогой и близкий друг.

Лошадь шла рысью по знакомой тропе, хотя Адам давно забыл про поводья и не обращал внимания на дорогу. Весь путь до форта Эдуард он проделал словно во сне, погруженный в невеселые думы.

Он снова и снова вспоминал неприветливые лица индейцев, встретивших их у края деревни, и неподдельную радость этой старухи, Нинчич, и се двух дочек – только благодаря их племя сменило гнев на милость. Медленно, неохотно индейцы один за другим потянулись к своей соплеменнице, чтобы приветствовать ее возвращение, но Адам все еще оставался начеку и следил, нет ли угрозы Аманде или ребенку. Тревога Адама возросла еще сильнее, когда он заметил одного из молодых воинов, стоявших в толпе. На какое-то мгновение индейцу изменила привычная выдержка, и его лицо выдало столь откровенное вожделение, что у Адама зачесались кулаки. Саскахокус, близкий друг Чингу, – так Аманда представила его позднее. «И готовый по-дружески заменить Чингу в твоей постели, – мысленно прибавил Адам.

Он мрачно потряс головой, стараясь избавиться от подобных мыслей, потому что понимал, как никто, – Аманда не имела ни малейшего понятия об истинных чувствах молодого абнаки. Адам снова судит Аманду не по совести, слишком ревнуя ее к Ч и игу – единственному мужчине, для которого оставалось место в ее сердце. Но Чингу давно погиб, а она все же решила вернуться в его племя. Как долго придется ждать, пока ей не наскучит одиночество и она не станет способна принять другую любовь? Впрочем, на этот счет Адам все равно мог не беспокоиться – ведь его отослали прочь раз и навсегда, с твердым напутствием выбросить ее из головы и начать жить так, как будто ее вообще нет на свете.

Однако Адам ничего не мог с собой поделать – перед ним постоянно маячило лицо того индейца, что уже успел прельститься Амандой, и жгучая ревность не давала ему покоя.

– Ну, ладно, Аманда, – шептал он сквозь стиснутые зубы, – ты добьешься своего. Я выброшу тебя из головы, как ты велишь. А ты мечтай себе на здоровье о своем покойнике, пока воспоминания не выцветут и одного абнаки придется сменить на другого – такого же шустрого и готового пойти по стопам своего дружка. Да, сейчас мне больно и одиноко, – разъярившись, утешал себя Адам, – но это ненадолго! Ты и глазом не успеешь моргнуть, как я найду себе другую, а потом еще одну – пока за множеством их лиц не забуду тебя!

Эта вспышка принесла ему некоторое облегчение, и Адам послал лошадь в галоп. Теперь ему не терпелось поскорее вернуться в форт.

В этом году зима налетела разом, внезапно, с первой стужей примерно в середине декабря и первой метелью, случившейся на той же неделе, Нетронутое белое одеяло, укутавшее землю, пробудило в душе Аманды новые тоскливые воспоминания. Как гордился Чингу ее мастерски пошитыми меховыми накидками, как он нахваливал ее, весело блестя глазами, пока она делала первые, смешные и неуклюжие, шаги на снегоступах, и как он учил ее с бесконечным терпением и упорством. Она вспоминала ту морозную ночь, когда они впервые заговорили о ребенке, росшем у нее во чреве, и Чингу сумел угадать в нем сына. Но больше всего с изнурительной, безнадежной тоской Аманда вспоминала о долгих, темных ночах любви, превращаемых Чингу в бесконечную сказку благодаря его нежности и чуткости. Какой одинокой и потерянной чувствовала она себя на пустой, холодной лежанке! Ее тело изнывало без ласки, без знакомого тепла его сильного, неутомимого тела. В удушающей ночной тишине Аманда старалась припомнить его голос – он так поэтично описывал ей свою любовь. Аманде не хватало его поддержки, его заботы, его физической и духовной силы – словом, всего, что олицетворял для нее Чингу.

Но мало-помалу время брало свое, и к исходу года Аманде пришлось смириться с очевидным – бесконечное цепляние за прошлое в итоге только усугубляет боль утраты и лишает сил, не давая жить. С муками, с горечью раскаяния, но ей пришлось постепенно вытеснить память о Чингу в тот уголок сознания, где хранились воспоминания о счастливом детстве, и заставить себя подумать о будущем.

Несмотря на то что мороз и снегопады отрезали деревню абнаки от остального мира, время здесь летело быстро, и Аманде некогда было скучать за бесконечными домашними хлопотами. Ведь когда-то она решила стать настоящей матерью-абнаки. Она радовалась тому, каким здоровым и сильным рос ее Джонатан. Вечерами, уложив сына спать, Аманда отправлялась к большому костру, где сидели старики и рассказывали детям и молодым воинам легенды своего племени. Аманда старалась внимать им с открытой душой и разумом – в надежде, что сумеет набраться истинного индейского духа и тогда еще лучше воспитает своего сына в любви и почтении к образу отца. Она частенько засматривалась на медно-красное пухлощекое личико Джонатана, чьи весело блестевшие черные глазенки и широкая улыбка со знакомой ямочкой в уголке рта говорили о полном согласии с миром, и торжественно обещала про себя: «Не бойся, мой сыночек, я не подведу тебя, а значит, и твоего отца. Я постоянно молю Бога о том, чтобы Он даровал мне силы выдержать все испытания!»

Время близилось к весне. Съестные припасы у Нинчич были на исходе. Почти не осталось мяса. Только теперь Аманда задумалась над тем, чего стоило Нинчич решение принять ее обратно: ведь с осени были сделаны припасы в расчете на трех едоков, а их пришлось делить с Амандой и ребенком. Впрочем, угроза голода стала очевидной не только для нее: к полному восторгу всего семейства, Саскахокус взял за правило заносить им долю от своей добычи всякий раз, когда ходил на охоту.

Аманда с затаенной улыбкой следила за тем, как смущается в присутствии молодого воина Мамалнунчетто и как бросает на него взгляды исподтишка. С некоторым удивлением Аманда прикинула, что ее милая, волоокая сестричка скоро достигнет того возраста, в котором у абнаки девушки считаются готовыми к замужеству, – ведь она была младше всего на пару лет. И тогда Аманда впервые стала присматриваться к Саскахокусу. Обсуждая с Нинчич, как лучше приготовить принесенного им молодого кролика, она внимательно разглядывала индейца. У него, конечно, была не такая идеальная, фигура, как у Чингу, – он был коренастым, но его широкие плечи и мощная, мускулистая шея говорили о недюжинной силе. Грубые, крупные черты лица не могли сравниться с мужественной красотой Чингу, делавшей его таким неотразимым, зато недостаток красоты искупался добродушной улыбкой и открытым взглядом темных глаз. Он тоже был совсем молодым, но вполне подошел бы Мамалнунчетто в качестве мужа – судя по всему, Саскахокусу было около двадцати лет.

Тут он заметил, как его пристально разглядывают, и так смутился, что Аманда с трудом подавила улыбку и поспешила наклониться над расшумевшимся ребенком. Джонатан явно был голоден, и она привычным жестом расстегнула платье и дала ему грудь. С сыном на руках Аманда двинулась к своей лежанке, чтобы спокойно усесться и покормить младенца. Внезапно ее взгляд наткнулся на Саскахокуса – индеец умолк на полуслове, забыв, о чем только что говорил с Нинчич, и уставился на ее грудь. Теперь пришла очередь ей самой покраснеть от смущения и тут же улыбнуться в ответ на улыбку Саскахокуса. Аманда хихикнула и заметила про себя: «Ну ладно, Саскахокус, твоя взяла. Теперь мы квиты!»

Прошло немного времени, и в вигваме у Аманды появились новые гости. При первом появлении Кахакетит ей ужасно хотелось спрятать Джонатана подальше от пронзительного, загадочного взгляда суровой старухи, однако Аманда подавила недостойный страх и повела себя, как требовал обычай. Мать Чингу по-прежнему не скрывала свою неприязнь к бледнолицей, однако угольно-черные усталые глаза, так напоминавшие глаза ее сына, ожили при виде ребенка. Аманда видела на морщинистом худом лице точно ту же любовь и гордость, что испытывала сама, когда любовалась своим крепким, здоровым сыном. Взгляды двух женщин встретились, и обе пришли к молчаливому соглашению.

Кахакетит негромко заговорила, стараясь смягчить свой пронзительный, резкий голос:

– Он большой и красивый мальчик. Он настоящий сын Чингу.

Аманда отвечала еще тише, однако ее голос дрожал от избытка чувств.

– И я несказанно этим горжусь.

Итак, Кахакетит приняла ребенка, и теперь Аманда могла считать, что последняя угроза ее мирной жизни миновала, беспокоиться больше не о чем и пора начинать новую жизнь. Но ее по-прежнему мучила неясная тревога. Стоило хоть на миг забыться – и перед глазами всплывало лицо Адама. Она обязана ему многим – а отнеслась так жестоко! Голос совести не унимался и не давал ей покоя. Она высмеивала свои терзания и повторяла, что такой, как Адам, давно уже забыл о ней и нашел утешение в объятиях другой женщины и вряд ли даже узнает при встрече. Но почему-то от этих мыслей становилось только хуже. И она вынуждена была признаться, что вовсе не рада тому, что Адам может так легко ее забыть. Потому что стал слишком близким и дорогим ей человеком.

Тем не менее Аманда по-прежнему считала, что останется навеки одинокой, вдовой. На ее глазах сохла от любви Мамалнунчетто. Аманда понимала; Саскахокус, согласно традициям племени, делится охотничьей добычей с семейством избранной им девушки – иначе зачем бы ему каждый вечер просиживать в их вигваме все свободное время? При этом он восхищался ее Джонатаном, тем, как тот быстро растет, его живостью и силой, и от скупых, сдержанных похвал молодого воина у Аманды делалось теплее на душе. Через какое-то время она стала немного сердиться на то, что Мамалнунчетто при Саскахокусе превращалась в скованную, молчаливую дурочку, предоставляя ей вести разговор. Волей-неволей Аманде одной приходилось развлекать их щедрого, заботливого гостя, и ее все сильнее возмущало странное поведение Мамалнунчетто.

Однажды вечером она не выдержала и, как только за Саскахокусом опустился полог над входом в вигвам, воскликнула:

– Мамалнунчетто, ты совсем довела меня своей дурацкой стыдливостью! Почему ты не желаешь разговаривать с Саскахокусом, когда он приходит в гости? Он хороший, добрый юноша, и я знаю, что ты к нему неравнодушна!

Младшая сестра сначала удивилась, а потом молча опустила взгляд.

Аманду такое поведение окончательно вывело из себя, и она заметила вполне откровенно:

– Ты ведь не можешь не понимать, что Саскахокус ходит к нам, потому что собирается жениться?

Мамалнунчетто, по-прежнему стыдливо потупя взор, молча кивнула, и Аманда снова напустилась на нее:

– Так почему же ты делаешь вид, что не замечаешь его?

– Потому что он ходит сюда не из-за меня, – еле слышно отвечала Мамалнунчетто, не смея поднять взгляд. – Это тебя он хочет взять себе в жены!

Услышав такую очевидную глупость, Аманда возмущенно воскликнула:

– Да нет же, нет, Мамалнунчетто, ты ошиблась! Он хочет жениться на тебе! Он же знает, что я все еще тоскую по Чингу!

Но сестра упрямо молчала и не желала поднимать глаза. Тогда Аманда обратилась за поддержкой к Нинчич:

– Мама, скажи ей хоть ты! Объясни, что это на ней Саскахокус собрался жениться!

– Но я не могу этого сделать. – Спокойный голос Нинчич зазвучал в напряженной тишине, повисшей в вигваме. – Потому что именно тебя Саскахокус просил у меня в жены.

Аманда застыла, не веря своим ушам. Нет, этого не может быть! Саскахокус не может не понимать, что она любила только Чингу, что она до сих пор его любит, Нет-нет, это невозможно! Она больше не сможет полюбить ни одного мужчину! Неужели все начинается снова?! Чувствуя себя загнанной в угол, она в ужасе заметалась по вигваму, избегая тревожных взглядов окружающих, и в конце концов выскочила вон, под сень леса. Так она бродила вокруг деревни, ошалев от горя, пока холод не загнал ее обратно в вигвам, где она без сил повалилась на лежанку и тут же заснула.

На следующее утро Аманда поднялась с одной мыслью: как можно скорее откровенно поговорить с Нинчич. И она обратилась с тревогой:

– Нинчич, я бы хотела кое о чем у тебя спросить. Ты не могла бы выйти со мной на минуту сразу после завтрака?

Старая индианка, не прерывая работы, молча кивнула в знак согласия. Для Аманды, сгоравшей от нетерпения, приготовление еды и сам завтрак растянулись на целую вечность. Наконец Нинчич встала у выхода и жестом подозвала ее к себе. Они шли какое-то время молча, пока Аманда не заговорила первой:

– Нинчич, меня тревожит то, что я узнала вчера вечером. Я не имела понятия, что Саскахокус собрался на мне жениться. Я-то считала, что он выбрал Мамалнунчетто. Ведь он наверняка должен понимать, что она ему подходит больше, чем я.

– Аманда, это совершенно не важно, кого ты считаешь лучше. Потому что Саскахокус уже успел сделать выбор. И он выбрал тебя. Разве ты не замечала, – тут темные глаза Нинчич смущенно опустились, – что он хотел тебя еще тогда, когда был жив Чингу? Ему пришлось вытерпеть немало шуток из-за того, что он без конца старался украдкой любоваться тобой. А вот теперь ты осталась без мужчины, и он не стал тратить времени даром и объявил о своих намерениях.

Аманду сильно уязвили слова Нинчич – ведь они означали, что мать вполне одобряет поступок Саскахокуса, – и она возмущенно воскликнула:

– Но я вовсе не хочу за него замуж! Теперь, когда не стало Чингу, мне больше не нужен никакой мужчина! Я вообще не собираюсь ни за кого выходить!

Серьезные, мудрые глаза Нинчич окинули Аманду добрым взглядом, прежде чем она заговорила:

– Аманда, дочка, ты уже взрослая женщина и знаешь, какая нелегкая у нас жизнь. Ты молодая, и у тебя есть чудесный сын, которого нужно поднять на ноги. Но как ты намерена его прокормить?

Аманда открыла было рот, чтобы возразить, но Нинчич остановила ее решительным жестом и продолжила:

– Ты ведь не можешь отрицать, что мы многим обязаны Саскахокусу и наверняка уже голодали бы не одну неделю, если бы не он.

Прямой, честный взгляд Нинчич заставил Аманду неохотно, но согласно кивнуть.

– Зима твоей скорби по мужу скоро кончится, Аманда, и когда придет солнце, чтобы растопить снег и дать начало новой жизни на земле, наступит время и тебе расстаться со своей печалью и начать жизнь заново. Ты совсем молодая, у тебя впереди еще много лет. А твоему сыну потребуется не только мать, но и отец, чтобы вырасти настоящим мужчиной.

– Но ведь у тебя, Нинчич, не было второго мужа! – напомнила Аманда.

– Я уже успела состариться, когда не стало моего мужа, и у меня был взрослый сын, который мог позаботиться о нас с девочками. А ты еще молодая. И сын твой совсем мал. Тебе придется побороть свою печаль. Саскахокус терпелив, но и его терпение когда-то истощится. Однако если ты считаешь, что он тратит время впустую, то следует проявить доброту и самой сказать ему об этом, потому что с каждым днем он привязывается к тебе вес сильнее – и тем больше будет для него горечь потери.

Нинчич помолчала и добавила, словно предугадав нетерпение Аманды именно так и сделать и положить конец ухаживаниям молодого воина:

– Если ты сделаешь это, то должна будешь смириться с тем, что рано или поздно придется принять ухаживания кого-то другого. Дочка, я очень сильно тебя люблю, но я всего лишь одинокая старуха и не смогу содержать тебя всю жизнь, пока подрастает твой сын. Поверь, только благодаря Саскахокусу в эту зиму нам были неведомы муки голода.

Столь откровенные речи Нинчич ошеломили Аманду, и старая индианка, видя замешательство названой дочери, попыталась ее утешить:

– Саскахокус – хороший, добрый юноша. Он очень любит тебя и с радостью примет твоего сына как своего. Ты хорошо сделаешь, если ответишь на его любовь.

– Но ведь его уже любит Мамалнунчетто, – слабо попыталась возражать Аманда, однако Нинчич разъяснила:

– В глазах Саскахокуса Мамалнунчетто всего лишь легкая искорка. Ее невозможно заметить в жарком пламени любви, с которой он смотрит на тебя. И поскольку Саскахокусу нужна только ты, ее чувства уже не имеют значения. Да, ты имеешь право отвергнуть его, но не можешь навсегда остаться без мужа, если хочешь растить сына в нашей деревне.

Суровая речь Нинчич повергла Аманду в панику.

– Я не могу, я не хочу другого мужа! Мне никто не нужен! – покраснев от волнения, выпалила она.

– Ты можешь не торопиться с решением, Аманда. Саскахокус пока не настаивает на немедленном ответе. Но и тянуть слишком тоже не стоит, – тихо добавила старая женщина, – потому что в конце концов ты кого-то примешь – будет ли это Саскахокус или кто-то другой.

Ее последние слова снова и снова звучали в ушах Аманды на протяжении всего дня, пока в вигваме не улеглись спать, и в тишине страшная фраза загремела в мозгу с утроенной силой: «Саскахокус или кто-то другой!»

На что истерзанный, измученный рассудок твердо откликнулся: «Нет! Не будет ни Саскахокуса, ни кого-то другого!» Так ею было принято решение покинуть деревню.

Адам смотрел в доверчиво обращенные на него карие глаза и мучился от вины. На протяжении четырех месяцев, что прошли после их разлуки с Амандой, это чувство постоянно не давало ему покоя, однако до сих пор он более-менее успешно с ним справлялся. Адам снова заглянул в наивное лицо совсем молоденькой девушки.

«Да что же такое со мной творится?» – сердито думал он. Это было просто отвратительно – пользоваться вот так ее искренним восхищением и преданностью. Бравому разведчику ничего не стоило провести успешную кампанию по завоеванию сердца юной особы – одной из многих в той череде лиц, что должна была помочь ему выбросить из головы Аманду, Собственно говоря, он и сам сперва не понимал, что привлекло его в этой бесцветной девице, хотя это было так ясно – стоило лишь присмотреться к ней повнимательнее. Ее молодость, ее невинность вкупе с миниатюрной легкой фигуркой легко напомнили ему другую, и именно эта схожесть с Амандой вырвала его из рук последней пассии. И все же это не была сама Аманда – и простодушная доверчивость в ее глазах оказалась той горькой пилюлей, проглотить которую Адаму не позволяла совесть.

Чувствуя, что становится отвратителен самому себе, Адам нежно обнял ее и затих, дожидаясь, пока хоть немного улягутся его смятенные мысли. Наконец он прошептал:

– Тебе пора домой.

Вот так и получилось, что в эту ночь, впервые оставшись в постели один, Адам лежал и подводил итоги последних четырех месяцев своей жизни. Он честно попытался припомнить лица всех женщин, что делила с ним ложе за это время. Одни были его старыми приятельницами, с другими он познакомился недавно. Зачем? Чтобы заполнить сосущую пустоту в душе. Он ласково улыбался каждой из них, обхаживал, засыпал похвалами, но за все четыре месяца так и не смог хотя бы на миг забыть о своей потере. Если уж на то пошло, все эти похождения еще «больше убедили Адама в том, что ему никто не нужен, кроме синеокой избранницы его сердца.

Как всегда, ее образ вызвал у Адама такую тоску, что он на миг зажмурился от боли и прошептал:

– Аманда, любимая, мне нет жизни без тебя!

Адам то и дело погонял лошадь, заставляя ее двигаться быстрее. А ведь он совсем не спешил несколько месяцев назад, проезжая по той же тропе в обратную сторону. Как всегда, стоило принять решение вернуться в деревню абнаки – и Карстерсу уже не терпелось поскорее оказаться на месте. Упрямо выбрасывая из головы рассуждения о том, что четыре месяца – немалый срок и неизвестно, как за это время изменилось положение Аманды в индейской деревне, Адам взял с собой вторую лошадь, нагрузил ее провизией (чтобы иметь повод для этой поездки) и поспешил отправиться в путь. Теперь он без конца проклинал себя за покорность, с которой бросил Аманду в столь плачевном состоянии.

Ему, конечно же, не следовало слушать ее. Разве можно было полагаться на ее рассудительность после всего, что пришлось пережить? Роберт унизил бедняжку настолько, что она готова была провалиться сквозь землю от стыда и не думала ни о чем, кроме возможности укрыться от всего света. Вот только вряд ли такой неповторимой женщине, как она, удастся спрятаться надолго.

И Адам припомнил лицо молодого абнаки, на которого обратил внимание в деревне. «Господи, – взмолился он про себя, – не дай мне опоздать вновь!»

Аманда старательно чинила старое одеяло, а ее сын крепко спал рядом. В эти минуты тишины и покоя она хотела посидеть одна и не спеша все обдумать, попытаться разобраться в своих чувствах и, может быть, обрести наконец уверенность в себе, покинувшую ее в последние недели. Долгими зимними ночами она пыталась определить свое будущее. Через месяц первая колонна индейских воинов должна была отправиться в поход – и она уйдет с ними. Решение принято всем семейством, хотя и с неохотой и без радости. Саскахокус молча выслушал ее отказ, однако все еще продолжал приносить Нинчич часть своей добычи, и блеск в его глазах, обращенных на Аманду, слишком ясно говорил о том, что надежда по-прежнему живет в сердце молодого воина. В эти минуты, сидя в одиночестве в вигваме и разглядывая лицо спящего сына, Аманда не в силах была справиться с сомнениями и тревогой. Ей не удалось укрыться от людей и посвятить остаток Жизни исключительно своему сыну, на что она надеялась, возвращаясь к абнаки. И теперь ей ничего не оставалось, как попытаться вернуться в прежнюю жизнь – вот только неизвестно, удастся это сделать или нет. Пока она была уверена лишь в одном – отряд абнаки поможет им с сыном дойти до форта Карильон. А там ей самой придется искать способ вернуться в форт Эдуард. \ Как это случалось часто, в минуты слабости и сомнений перед глазами всплыл знакомый образ светловолосого великана, и Аманда разозлилась на себя за упорные воспоминания об Адаме и встряхнула головой, чтобы избавиться от ненужных мыслей. Она сама отослала его прочь. Она приняла правильное решение. Он заслужил такую женщину, которую мог бы считать только своей и которую не преследуют призраки убитой любви. Он заслужил чистую, невинную женщину, а не изнасилованную, обесчещенную жертву чужой похоти. Да-да, она поступила совершенно правильно.

Тем временем одеяло было приведено в порядок, и Аманда не спеша выпрямила затекшую спину и захотела выглянуть из вигвама, как вдруг услышала у входа чьи-то шаги. В следующий миг она испуганно охнула: перед ней наяву предстал тот, о ком она только что думала, и потрясенная Аманда чуть не упала без чувств.

– Привет, Аманда, – промолвило видение вполне человеческим, знакомым до боли голосом, доказывая свою реальность, и Аманду захватила огромная, невероятная радость, В восторге она кинулась вперед и припала к горячей знакомой груди.

– Адам, Адам, как я по тебе скучала! – И в тот же миг она осознала простую правду своих слов.

А Адам, обезумев от счастья, прижимал ее к себе и все еще не верил в столь удачный исход – ведь всю дорогу он только и делал, что готовился стойко выслушать новую отповедь за то, что посмел не подчиниться ее приказу. Сначала он еще пытался сдерживаться из опасения, что снова выдаст себя и слишком откровенное возбуждение и желание могут отпугнуть доверчиво приникшую к нему Аманду. Он и сам не заметил, как сжал ее крепко и зашептал:

– Всю дорогу я так и этак прикидывал, как бы объяснить свое возвращение, чтобы ты не разозлилась, хотя правда заключается в том, что я просто больше не мог оставаться без тебя. Я должен был во что бы то ни стало вернуться и забрать тебя с собой. Аманда, пожалуйста, поедем со мной! Я…

– С тех пор, как ты уехал, Адам, многое успело измениться, – сказала она, думая только о том, как бы поскорее все объяснить, но он вдруг напрягся всем телом и тревожно заглянул ей в лицо.

– Что это значит? – резко спросил он.

– Лишь то, что я поняла наконец: мне не найти здесь убежище от жизни, как я мечтала. Из этого ничего не вышло. И я решила вернуться в форт и постараться устроиться там, чтобы жить только для Джонатана и для себя.

Адам подумал что Аманда чего-то недоговаривает, но не пожелал тратить время на расспросы. Лучше уж он сперва увезет ее отсюда подальше, пока она снова не передумала, а там…

– Ну что ж, тогда собирайся, Аманда, – промолвил он, ласково пожимая ей руки. – Мы сегодня же отправимся назад.

Она открыла было рот, чтобы ответить, но внезапно у входа загремел разъяренный гортанный голос:

– Она никуда с тобой не поедет! Аманда должна стать моей женой! Я заботился о ней и опекал ее с того самого дня, как она вернулась в деревню! – И Саскахокус добавил, угрожающе понизив голос: – А ты не смей к ней прикасаться!

Своим грозным криком абнаки добился совершенно не того, чего ожидал, так как хотя Адам и отпустил Аманду, он в тот же миг заслонил ее собой и оказался лицом к лицу с Саскахокусом, не скрывая своих намерений. Огромные руки сжались в кулаки, а лицо стало напряженным и грозным.

Аманда в ужасе уставилась на разъяренного Саскахокуса, не узнавая в нем того милого и приветливого юношу, с которым чуть не подружилась зимой. Сердце ее тоскливо сжалось, как от потери близкого человека, но сейчас было не до этого – она поспешила встать между двумя мужчинами и заговорила как можно решительнее:

– Саскахокус, мой добрый друг. Ты всегда был щедрым и чутким. Я приношу тебе свою благодарность и прошу простить меня, ибо ты достойный и честный мужчина. Но я должна вернуться к своему племени. И прошу принять мое решение.

– Ты никуда не уйдешь с этим человеком.

– Адам – мой друг. Именно он привез меня сюда, чтобы я могла оплакать мужа и пережить свою скорбь. И будет правильно и справедливо, если именно с ним я вернусь к своему народу. Но ты должен знать, Саскахокус, что часть моей души по-прежнему останется в вашем племени, с моими близкими и друзьями, и что благодаря моему сыну между нами возникли кровные, неразрывные узы. Я еще раз прошу тебя позволить нам уехать с миром.

В течение долгих, тревожных минут на выразительном простодушном лице Саскахокуса отражалась терзавшая его душевная борьба. Но вот смятенный взгляд прояснился, а черты застыли в непроницаемой маске настоящего краснокожего, и он грубо отрезал:

– Как хочешь.

Не говоря больше ни слова, абнаки прошел мимо нее и покинул вигвам. Адам поспешно напомнил:

– Собирайся. Мы уедем сейчас же.

Торопливое расставание со своей семьей слилось в памяти Аманды в какой-то пестрый вихрь – совсем как их встреча а день возвращения в деревню. Она помнила лишь горячие, искренние слезы ее матери и сестер да сдержанное прощание с Кахакетит, которой она торжественно пообещала как можно чаше привозить в деревню Джонатана, чтобы мальчик не забывал свой народ. Последнее, что ей вспоминалось потом, – напряженная коренастая фигура молодого воина, державшегося в стороне и следившего за ее отъездом. У Аманды стало еще тяжелее на сердце. Но она обрадовалась, когда увидела, что Мамалнунчетто, решившись, приблизилась к одинокому воину, не спуская с него преданного, сочувственного взгляда.

«Спасибо тебе, Мамалнунчетто, за тот мир в душе, который ты мне только что подарила».

Благодарность Аманды, так и не произнесенная вслух, была вполне искренней.

Необычно теплый мартовский день быстро остыл, стоило солнцу склониться к закату, а Джонатан на руках у Адама непрерывно ворочался и ныл, требуя, чтобы его немедленно переодели и накормили. Примерно через час Адаму удалось высмотреть место, подходящее для ночевки, где он снял Аманду с седла и передал ей заботы о сыне, а сам занялся устройством стоянки. Оба были заняты каждый своим делом, как и прежде, во время былых скитаний, но Аманда заметила, что Адам часто посматривает на нее. Собственно говоря, он попросту не сводил с нее глаз, и под его пристальным взглядом она почувствовала себя до того неловко, что едва решилась расстегнуть платье, чтобы дать Джонатану грудь, заливаясь краской смущения. Теплое, живое тельце младенца блаженно расслабилось у нее на руках, Джонатан жадно сосал молоко, и Аманда нерешительно подняла голову – чтобы увидеть, что Адам смотрит на нее по-прежнему. Наконец он встал и подошел к тому месту, где Аманда расстелила старое одеяло. Адам уселся рядом, ласково обнял ее за плечи и так поддерживал ее все время, пока она кормила младенца.

Совершенно довольный, малыш скоро снова заснул. Алые губки, на которых все еще оставались капельки молока, приоткрылись во сне, вызвав новую волну горячей материнской любви, и Аманда посмотрела на Адама. Нежность, ясно читавшаяся на его мужественном лице, так тронула ее, что она смешалась и поспешила заняться привычными хлопотами, устраивая Джонатана на ночь.

После этого они уселись за свой скудный ужин и съели его молча. Аманда все еще сидела у костра и с тревогой следила, как Адам расстилает одеяла. Прежде чем ложиться спать, она ненадолго отошла в сторонку. Адам, гревший руки над огнем, при ее появлении выпрямился и медленно шагнул навстречу, чтобы ласково, бережно привлечь к себе. С высоты своего роста он заглянул Аманде в лицо. Она чувствовала, как напряглось его массивное, сильное тело, когда он заговорил:

– Аманда, пора окончательно выяснить многое в наших отношениях. – И в ответ на ее недоуменный взгляд он продолжил: – Теперь, когда ты снова со мной, я ни за что не хочу тебя потерять. Мы поженимся в тот же день, как вернемся в форт Эдуард.

Аманда лишь испуганно ойкнула, отчего Адам заметно побледнел и задрожавшим голосом сказал:

– Я не такой уж полный дурак, чтобы еще раз позволить тебе исчезнуть! Больше такого не повторится – даю тебе слово. И ты станешь моей женой. Ну как ты до сих пор не понимаешь, что это судьба?

– Я никогда больше не выйду замуж!

– Нет, ты выйдешь за меня!

– Ни за что! Ни за что!

Разозленный таким упрямством, он резко встряхнул ее за плечи:

– А как же ты намерена обеспечить свою жизнь? И вырастить сына?

– Бетти и капитан – они помогут мне, пока я буду искать какую-нибудь работу, – в отчаянии пробормотала Аманда.

– Значит, ты готова принять их помощь и подачки из жалости, но гордо отметаешь то, что предлагаю я? Аманда, ведь я хочу дать тебе дом, будущее для твоего сына, свою защиту и любовь!

– Но ты требуешь слишком многого взамен!

– Я ничего от тебя не требую.

– Ты хочешь, чтобы я полюбила тебя, Адам! А я не в состоянии полюбить тебя так, как жене полагается любить своего мужа. Роберт… он… в общем, эта часть моей души погибла без возврата. В ней нет любви, которой я могла бы делиться с тобой. Все, что было, ушло с Чингу. И останется с ним навечно.

Адам надолго умолк, и Аманда все это время не сводила с него взгляда, молившего о понимании.

– Если в твоем сердце больше не осталось любви, я не буду требовать, чтобы ты полюбила меня, Аманда. Мне достаточно и того, чтобы ты позволила мне любить тебя.

– Нет-нет… – произнесла она, качая головой.

– Подумай, прежде чем еще раз отвергнуть меня, Аманда! Ты твердишь, что не в состоянии больше любить, но ведь жизнь твоя на этом не закончилась. Тебе нужно на что-то существовать – тебе и твоему сыну. И ты нужна мне. Потому что моя жизнь пуста и бессмысленна без тебя. Ты свет моих очей, смысл…

– Хватит! Я не желаю больше слушать! Замолчи, замолчи! – Аманда все больше поддавалась панике, разбуженной его горячими словами. Эти слова были слишком знакомы, вот только говорил их другой голос, в другое время и в другом месте.

– Неужели ты готова лишить меня жизни? Неужели я так ненавистен тебе, что ты не желаешь хотя бы позволить мне просто любить тебя и заботиться о тебе, ничего не требуя взамен? Аманда, позволь мне любить тебя, – дрогнувшим голосом взмолился он. – Я не в силах жить вдали от тебя. – Его голос понизился до шепота, он привлек ее к себе и уткнулся лицом в макушку. – После того как ты прогнала меня в последний раз, я старался обрести тебя в каждой женщине, которую сжимал в объятиях. Но никто не сможет заменить мне тебя. Только ты, ты одна мне нужна. – Он умолк и прижался к Аманде всем телом.

Ей было ужасно больно. Нет, это не была физическая боль от грубых рук. Просто при виде его мучений от неразделенной любви в ее сердце проснулось такое сострадание, что она не выраэжала. Аманда слегка отстранилась, чтобы заглянуть ему в глаза, и ласково провела маленькой ладошкой по его лицу.

– Адам, неужели ты готов по доброй воле связать свою жизнь с женщиной, не способной ответить на твою любовь?

Неужели ты так этого хочешь? – Да – если этой женщиной будешь ты!

Долго, бесконечно долго она смотрела ему в глаза и наконец шепнула:

– Ну что ж, Адам, если ты так уверен, я согласна выйти за тебя и буду неустанно молиться, чтобы ты никогда не пожалел об этом.

Его лицо осветилось таким счастьем, что она невольно зажмурилась и постаралась побороть последние сомнения. А Адам обнял ее со всей силой вновь ожившей страсти и зашептал прерывистым от избытка чувств голосом:

– Сегодня. Аманда, ты позволишь мне любить тебя сегодня? – Он отодвинулся и заглянул ей в лицо, добавив: – Чтобы я был спокоен, что наше соглашение принято и больше ты меня не покинешь?

По ее телу пробежал внезапный холодок, она тут же напряглась от страха, но где-то в глубине души зашептал упрямый голос: «Ты же не станешь требовать от него, чтобы он женился на тебе вслепую, не убедившись прежде, что получил то, что желал?»

Адам, затаив дыхание, следил за игрой чувств на ее прекрасном лице и весь сжался, ожидая отказа. Но вот ее лицо как-то разом приняло спокойное, решительное выражение. Нежный голос все еще дрожал, но взгляд синих глаз говорил о принятом решении.

– Да, Адам, сегодня.

Он чуть не подпрыгнул от радости, схватил ее в охапку и понес к одеялам. Осторожно опустил на них стал раздевать неловкими, дрожащими руками. Он застыл, сидя на корточках, в восхищении перед ее идеальным, прекрасным телом, потом вскочил, разделся сам и снова остановился, любуясь Амандой.

Ее внимание тут же привлекла упругая мужская плоть, заметно пульсировавшая и наполнявшаяся кровью прямо на глазах, и она смущенно потупилась. А он медленно, не спеша улегся рядом, прижал ее к себе и прошептал, все еще не веря своему счастью:

– Наконец-то!

Стоило Адаму прикоснуться к бледной, гладкой коже, как по его жилам пробежал огонь, руки, ласкавшие белые груди, задрожали, и ему пришлось зажмуриться и стиснуть зубы, чтобы совладать с дикой вспышкой желания. С тихим стоном он поцеловал ее в губы. Теперь не нужно было скрываться, и Адам целовал ее жадно, долго, проникая языком во влажную ароматную глубину. Но желание не давало ему остановиться надолго, и вот уже его губы заскользили по ее лицу, шее и плечам, пока не достигли удивительных мягких полушарий. Адам ласково прошелся языком по чутким, набухшим соскам и чуть не пожалел об этом – Аманда заметно напряглась и попыталась отодвинуться. Но он терпеливо, бережно ласкал ее снова и снова, пока с ее губ не слетел жалобный стон, а разбуженное тело стало отвечать на ласки. Ободренный этой победой, Адам решился на следующий шаг и осторожно погладил манившую его укромную ложбинку между ног. Последний испуг и напряжение исчезли без следа, и любящие, настойчивые руки и губы вернули к жизни юное дивное тело и заставили его содрогаться от страсти. Окончательно потрясенная предательским поведением собственного тела, Аманда глухо вскрикнула, обливаясь слезами:

– Пожалуйста, Адам, пожалуйста, сделай это сейчас! Однако он все еще продолжал ласкать ее, и она взмолилась, не в силах вытерпеть сладостную пытку;

– Скорее, Адам, скорее!

Не веря своим ушам Адам замер, глядя в ее пылавшее желанием лицо. С каким-то невнятным восторженным воплем он накрыл ее рот своим и приподнялся так, чтобы найти вход в горячую, влажную пещерку, которую только что нащупали ловкие пальцы. Одним рывком Адам вошел внутрь, отчего ее губы невольно приоткрылись с легким стоном. Адам начал двигаться медленно, осторожно и вскоре был вознагражден: ее тело стало двигаться в такт его движениям, пока оба не достигли вершины наслаждения. Задыхаясь, Адам тяжело рухнул на одеяло.

Еще долго он не мог прийти в себя от счастья и тихо лежал, прижимая к себе легкое, блестящее от пота тело. Несмотря на всю свою хваленую опытность, он чувствовал себя новичком, впервые познавшим близость с женщиной. То, что с ним произошло, осветило все вокруг новым, незнакомым светом и оставило удивительное тепло в душе. Но даже в эти минуты ослепления от счастья Адам помнил об Аманде и не на шутку встревожился, когда понял, что это прелестное тело, с которым он только что познал наивысшую степень блаженства, остается совершенно неподвижным. Руки, так отчаянно цеплявшиеся за него всего минуту назад, больше не пытались отвечать на объятия и лежали как неживые. Инстинктивно он прижал Аманду к себе, стараясь добиться хоть малейшего ответа, но у него ничего не вышло.

Он заставил себя приподняться и заглянуть ей в лицо. Но Аманда поспешно отвернулась, избегая его взгляда. Ему пришлось придержать ее за подбородок, чтобы увидеть полные слез синие глаза. Тихо, с трудом различая собственный голос из-за гулких ударов сердца, он прошептал:

– Что с тобой, Аманда? Тебе было больно?

– Нет, Адам мне не было больно, – выдохнула она.

– Тогда скажи, в чем дело.

– Ни в чем, Адам, совершенно ни в чем.

– Но ведь это не так. Ты отвечала на мои ласки, я знаю, пусть даже самую малость.

От его глаз не укрылся легкий румянец, покрывший милое лицо. Адам продолжил:

– Ну скажи, в чем дело?

Но он ждал напрасно – Аманда не промолвила ни слова, и тогда ясный и логичный ответ пришел сам собой.

– Ну конечно, мне не хватает одной простой веши. Я не могу стать Чингу.

Ее глаза повлажнели, подтверждая правильность жестокой догадки, и на несколько коротких мгновений ревность и ненависть так захватили Адама, что он задохнулся от острой боли в груди. Но и теперь ему удалось овладеть собой, и он поклялся про себя: «Если надо, я готов даже делить ее с мертвым мужчиной, только бы однажды…»

Адам поправил одеяло, обнял Аманду и прошептал ей на ухо:

– Спи крепко, моя любимая!

Следующие два дня пути прошли почти так же, как первый. Необычно теплые и солнечные для этого времени года дни делали поездку чрезвычайно приятной, а холодные, ясные ночи, по мнению Адама, были нарочно созданы для любви. Несмотря на все стремление поскорее попасть в форт Эдуард, где можно будет по закону оформить их союз, Карстерсу приходилось постоянно одергивать себя, чтобы не делать слишком частых остановок, ведь желание вспыхивало в нем с новой силой всякий раз, стоило лишь взглянуть на милую спутницу.

Вот и теперь, на третий день пути, во время их остановки на обед Адам не мог отвести восхищенного взгляда от Аманды, кормившей Джонатана. Ее роскошные волосы были распушены и сверкающим каскадом обрамляли нежное лицо. Она опустила полный любви взгляд на своего смуглого малыша, и длинные пушистые ресницы трепетали на бледных щеках, лишь слегка тронутых золотистым загаром. Аманда повернулась так, что можно было рассмотреть изящный прямой носик и чуть-чуть раздвинутые в улыбке губы, полные и соблазнительные. На ней по-прежнему было надето то индейское платье из замши, в котором Аманда покинула деревню, и в этом наряде она живо напомнила Адаму хозяйку кукурузы, описанную в легендах краснокожих.

Адам смотрел и не мог налюбоваться ее дивным, волшебным обликом. Наконец-то, наконец она принадлежит ему, Адаму! От этой мысли у него пересыхало в горле, а мужественное лицо покрывалось краской смущения от прилива невероятной, невозможной нежности и любви. Адам не выдержал, встал, подошел к Аманде и уселся рядом так, чтобы она могла опереться на него спиной, как привык это делать за последние дни. Он покрыл легкими, ласковыми поцелуями ее волосы и лицо, осторожно приподняв его за подбородок, чтобы дотянуться до манивших его губ.

Когда Адам нашел в себе силы прервать поцелуй, из его груди вырвался счастливый смех, и он прошептал:

– Мне так хорошо, что я начинаю бояться – уж не сон ли это? А вдруг я проснусь и снова окажется, что тебя со мной нет?..

И тут же, словно сама мысль о такой возможности была ему невыносима, он еще раз крепко поцеловал губы, которые отныне мог считать своими, и тихо продолжал:

– Когда я лежал по ночам один и грезил о тебе, мне казалось, что я успел напридумывать все возможные радости от нашего союза. Но теперь, Аманда, я понял, – признался Адам, подтверждая свои слова новыми поцелуями, – что мои представления об этих вещах были слишком скудными, потому что ты будишь во мне чувства, ни разу не являвшиеся даже в самых смелых мечтах. Наша близость наградила меня счастьем любви, и я благодарен тебе за это, Аманда, – На миг Адам замолк в поисках подходящих слов. – Я знаю, что ты не разделяешь мои чувства. Может быть, когда мы придем в форт, ты даже станешь стыдиться того, что наш союз не освящен обрядом» но очень скоро ты сможешь забыть об этом. – Он всмотрелся в сонное личико Джонатана и прошептал: – Твой сын заснул. Пора ехать дальше.

Не упустив возможности сорвать с медвяных уст еще один поцелуй напоследок, он быстро встал и взял у Аманды спящего ребенка, чтобы она могла поправить платье. Вид белой груди, мелькнувшей в складках, вызвал в нем острую вспышку желания, и он снова подумал: «Наконец-то она моя, только моя!»

Примерно в середине четвертого дня их пути за деревьями показались стены форта Эдуард, и Аманду охватила нервная дрожь, вызванная нетерпением и ожиданием неизвестного. Она без конца поправляла свое платье, пыталась привести в порядок растрепанные волосы и поглядывала на сына на руках у Адама – малыш не спал и рассматривал окружающее с жадным интересом. Возле ворот Адам по-приятельски окликнул часового с широкой, подкупающей улыбкой:

– А ну-ка, Дан, отворяй ворота! Ты что же, своих не узнаешь?

Тяжелые створки распахнулись, и раздалось грубоватое приветствие часового. Всадники въехали во двор, и Аманда с замирающим сердцем едва дождалась, пока Адам спешится и легко, одной свободной рукой, подхватит ее за талию и опустит на землю. Затем ему пришлось передать ребенка Аманде, чтобы пожать руки тем солдатам, которые хотели с ним поздороваться. Обмениваясь с приятелями приветствиями и шутками, Адам обратил внимание на молодого поселенца, ошалело уставившегося куда-то за его спину. Карстерс мигом обернулся и понял, что за видение так околдовало простодушного юнца. Аманда, скромно потупившись, все еще стояла там, где он ее оставил; волосы сверкали в лучах солнца, огромные синие глаза сияли словно два сапфира на дивном лице, покрытом золотистым загаром. Она прижимала к груди своего смуглого малыша, и его живые угольно-черные глазенки удивленно разглядывали толпу, собиравшуюся в крепостном дворе. Адам чуть не лопнул от гордости – еще бы, ведь отныне он один был хозяином этого волшебного видения, – шагнул к Аманде, на виду у всех обнял ее за талию и легонько чмокнул в макушку, а потом сказал громко и раздельно, так, чтобы услышали все топтавшиеся здесь зеваки:

– Скажи-ка мне, Дан, его преподобие Брискумб сейчас в крепости? Потому что я хочу сегодня же обвенчаться!

– Адам, священник вернется не раньше, чем через пару дней. Он уехал кого-то крестить.

Карстерс помрачнел, но ненадолго. Потому что в следующий миг он услышал радостный женский голос:

– Аманда! – и Бетти Митчелл решительно растолкала солдат, чтобы заключить свою подопечную в горячие материнские объятия. Громкие протестующие вопли Джонатана заставили двух восторженных женщин немного успокоиться и обратить внимание на него, что немедленно было вознаграждено возбужденным гуканьем и улыбкой с милой ямочкой в уголке рта. Наконец сияющая Бетти обратилась к Адаму:

– Добро пожаловать домой, Адам, и спасибо тебе за то, что снова вернул мне Аманду!

– Ничего подобного, Бетти! – счастливо смеясь, возразил Адам и подошел поближе. – Я просто вернул свою невесту, чтобы поскорее сыграть свадьбу! – В ответ на ее ошарашенный взгляд он торжественно кивнул и добавил: – Да, мы с Амандой поженимся, как только его преподобие Брискумб войдет в эти вот ворота!

– Аллилуйя! – в восторге воскликнула Бетти, нисколько не скрывая своей радости, и все трое, оживленно болтая, отправились к ней домой, подальше от любопытных глаз.

Адам, закинув руки за голову, лежал на кровати в отведенной для него временной каморке и разглядывал темный потолок из неструганых досок. Временная отсрочка! Как бы не так! После их возвращения с Амандой в форт Эдуард прошло уже целых пять томительных, бесконечных дней, а о Брискумбе ни слуху ни духу! Вынужденная разлука с Амандой с каждым днем давалась Карстерсу все тяжелее. Те четыре ночи, что они провели вместе на пути сюда, только разожгли аппетит, и теперь жгучее, ненасытное желание отдавалось во всем теле ноющей болью. О, конечно, Адам понимал, что хочешь не хочешь, а придется ждать. Зато Бетти сполна воспользовалась этой непредвиденной отсрочкой. Она успела снова войти в роль заботливой матери и кудахтала над Амандой, как наседка над цыпленком, и без конца хлопотала, стараясь как можно лучше подготовиться к свадьбе и успеть пошить нарядную одежду и для Аманды, и для Джонатана. Вся эта суета так поглотила обеих женщин, что Адам стал обижаться и чувствовать себя отвергнутым. Подумав над этим, он вдруг рассмеялся и воскликнул вслух: – Я ревную ее даже к Бетти!

Однако и эта вспышка веселья скоро угасла. Неожиданная задержка выводила его из себя. Ну ладно, сегодня священник уж наверняка должен вернуться в форт! Утешая себя этой мыслью, Адам встал и оделся. Он знал, что Джонатан просыпается рано и Аманда, наверное, уже его кормит. Карстерс взял за правило в эти тихие утренние часы заходить в гостиную к Митчеллам, снова ставшую прибежищем для Аманды, смотреть, как она возится с сыном, и обсуждать с ней их будущее.

Ведь он тоже не сидел сложа руки. Убежденный в том, что уединение вдали от любопытных глаз как нельзя лучше поможет им налаживать семейную жизнь, Адам решил отправиться на старый участок своих родителей и поселиться в доме, который успел восстановить на скорую руку перед последним отъездом. И теперь он постарался собрать все необходимые припасы. Жизнь в этих щедрых, изобилующих дичью лесах не должна быть трудной. Опытный разведчик всегда сумеет прокормить небольшую семью.

Единственное, что не давало ему покоя, – необходимость забыть о выполнении клятвы, данной на могиле родителей. Если бы наступление генерала Аберкромби оказалось успешным и французов удалось выбить из форта Карильон и оттеснить за границы Канады, Карстерс мог бы со спокойной душой считать свою клятву выполненной. Но кровавый разгром только усилил давившее его чувство невольной вины. Впрочем, когда Аманда станет его женой, он вполне сумеет сосредоточиться только на ее нуждах и выбросить из головы все прочие мысли. И снова Адам почувствовал себя виноватым – ведь получалось, что Аманда стала ему дороже святости собственной клятвы, победы в войне, да и самой жизни!

Он быстро оделся и направился к Митчеллам. Нежный голосок приветливо ответил на его негромкий стук, и Адам вошел в гостиную, нетерпеливо выискивая глазами избранницу своего сердца. Она как раз только что сменила Джонатану пеленки и теперь пыталась примерить недавно пошитый наряд. Однако живой, крепкий малыш вырывался, думая лишь о том, как бы поскорее получить свой завтрак, и его обиженный рев разносился по всей комнате. Аманда испугалась, что этот шум раньше обычного разбудит Бетти и капитана, и сердито уступила:

– Ну ладно, не реви, чертенок ты этакий!

Она взяла сына на руки и расстегнула платье. Жадный ротик моментально отыскал то, что ему было нужно, и Джонатан затих.

Тогда Аманда посмотрела на Адама, который присел рядом на диване. Как всегда, при виде его красивого лица, светившегося нежностью и любовью, она улыбнулась и подивилась, как Адам не похож на Чингу. Хотя Чингу тоже был высоким мужчиной, он не мог сравниться с широкоплечим, мускулистым Адамом. Пронзительные, угольно-черные глаза и изысканная красота Чингу вкупе с величавыми, сдержанными манерами говорили о чувстве собственного достоинства, остром уме и гордости своим народом и происхождением. По сравнению с ним Адам мог показаться даже излишне простодушным – ведь такому великану, как он, не требовалось никому ничего доказывать – внешний вид говорил сам за себя. Весело блестевшие зеленые глаза и широкая улыбка легко располагали к нему окружающих. Но Аманде уже не раз доводилось видеть и другое: холодный, отчужденный взгляд зеленых глаз, оценивающих внезапную опасность, лицо, пылавшее гневом против того, кто эту угрозу представлял, заставили бы призадуматься любого врага. Зато на нее эти зеленые глаза всегда смотрели с нежностью и восхищением, и он был удивительно мягок и терпелив, несмотря на все ее метания и сомнения. Да, эти двое мужчин, такие несхожие внешне, напоминали друг друга в главном – в умении быть чуткими, терпеливыми и ласковыми. Адам как никто другой заслуживал ее любви, вот только как ей справиться с чувством вины, тяжким камнем давившим на душу, из-за чего она не могла отвечать на его страсть?

– Аманда, по-моему, твои мысли слишком далеко от меня, – наклоняясь к ней, зашептал Адам. – А ну-ка возвращайся ко мне, да побыстрее!

Он говорил это шутливым тоном, однако взгляд его оставался напряженным и серьезным. Невольно улыбнувшись, Аманда подставила губы. И то, что должно было быть легким приветственным поцелуем – а как еще прикажете целоваться, когда ребенок сосет ее грудь? – неожиданно затянулось так, что у Аманды закружилась голова, а Адам с горестным стоном еле заставил себя разжать руки.

– Аманда, – хрипло зашептал он, не отводя глаз от ее лица, – мне так не хватает нашей близости! Это ужасно – быть возле тебя и не иметь возможности уединиться! Если Брискумб не вернется сегодня же, придется тебе выходить замуж за сумасшедшего! – И он с неожиданной улыбкой добавил: – Но ты все равно выйдешь за меня, милая леди, буду я в своем уме или нет. – Карстерс покосился на пухлые красные щечки Джонатана и ласково шепнул: – А ты, сынок, поторопись. Наедайся поскорее и позволь мне хоть немного побыть вдвоем с твоей мамой!

Но Джонатан, словно нарочно решив поступить наперекор просьбе, стал сосать медленно и лениво, чуть не сводя Адама с ума. Наконец темноволосая головка сонно откинулась, и Адам оживился. Дай Бог, чтобы Бетти поспала еще пять минут!

Аманда быстро застегнула платье и собралась было как следует запеленать Джонатана, но Адам возмутился:

– Ну уж нет! Пусть спит так, как есть! В одеяле он не замерзнет. А у нас больше не будет возможности остаться наедине.

Не успела Аманда выполнить его просьбу и отойти от колыбели, как сильные руки обняли ее, а жадные губы приникли к губам. Она даже почувствовала под одеждой наполнявшуюся кровью мужскую плоть и была неприятно поражена тем, как горячо откликнулось ее собственное тело. Но вот в соседней комнате раздался шорох, и Адаму с сожалением пришлось отодвинуться. Задыхаясь, он шептал, уткнувшись носом в теплую, пушистую макушку:

– Скоро, Аманда. Скоро должен вернуться Брискумб.