Глава 17

Диксон с удивлением обнаружил, что Лондон – место, где очень чувствуется одиночество. Возможно, это объясняется тем, что его мысли были полны Шарлоттой. Он никак не мог забыть ее взгляд, когда она решила, что он покидает ее. Опять покидает. К тому же в углу экипажа не было Мэтью, который бросал бы на него то восхищенные, то возмущенные взгляды – в зависимости от того, какие сцены открывались его глазам за окном.

Диксон приступил к поискам своего кузена, вооружившись списком друзей Джорджа, тех, кого он знал десять лет назад, до своего отъезда на Восток.

– Давно не видел этого молодца, – сообщил ему граф Дорсет, когда Диксон отыскал его за картами в излюбленном казино. Прошедшие десять лет оставили разрушительные следы на лице этого игрока, и Диксон невольно задумался, как должен выглядеть сейчас Джордж, Может быть, на его лице тоже появились эти глубокие морщины – след рассеянного образа жизни? Нос покраснел, а глаза налились кровью? – Когда увидишь его, скажи, чтобы зашел ко мне. И не нужны мне эти деньги, которые он мне должен.

Граф оказался единственным человеком, проявившим снисходительность к долгам Джорджа. Диксон, чтобы получить хоть какую-то информацию, был вынужден выкладывать кругленькие суммы в счет погашения задолженностей кузена.

Джордж перебрался в Лондон вскоре после смерти своего отца, где тут же обзавелся поразительным количеством прихлебателей. К несчастью, никто из этих бездельников не видел его уже несколько лет. Самые свежие сведения о кузене Диксон получил из пьяного бормотания брата герцога.

– А, да, видел его недавно. Год назад. Или два? Не могу вспомнить! Так все смешалось. Со мной, конечно, не заговорил. Взлетел наверх. Или это я опустился? – После этой короткой речи лорд залпом осушил бокал вина, оставив Диксона в сомнениях: действительно ли тот видел Джорджа, или воображение его благородного собеседника разыгралось под действием алкоголя?

В лондонской гавани Диксон встретился с начальником порта, сообщил свое имя и пообещал награду любому, кто представит ему копию судовой декларации с именем Джорджа Маккиннона в качестве пассажира за последние пять лет. Иногда Джордж поговаривал об Австралии или Америке, правда, не в лестных тонах, так что оставалась вероятность, что он эмигрировал в одну из этих стран, но, возможно, он отправился на континент. Поэтому Диксон предусмотрительно оговорил награду для команд пакетботов и паромов, ходивших через канал.

К концу первой недели он потерял надежду отыскать Джорджа в Лондоне и отправился на север, в Эдинбург. Здесь он встретился с поверенным и завершил сделку, которую намеревался провести с его фирмой. Потом по рекомендации этого адвоката Диксон нашел процветающий трактир и спросил лучшую комнату.

В Эдинбурге стоял серый промозглый день, и похоже было, что к вечеру соберется снег.

Диксон взял свой чемодан у услужливого хозяина и поблагодарил его.

– Отличная комната, – заявил он, быстро оглядев помещение. Разумеется, это не Балфурин, но все же неплохо. В другое время Диксона приятно удивила бы великолепная кровать и массивная мебель. Он заметил бы пар от горячей воды и поздравил хозяина с уровнем обслуживания в его заведении.

– Подать вам закуски, сэр? Мясо, сыры?

Диксон кивнул. Хозяин вышел, захлопнул за собой дверь и лишь тогда стал выкрикивать распоряжения помощникам.

Диксон швырнул чемодан на пол, рухнул на кровать и стал стягивать с себя сапоги. За последние несколько лет он понял, что не надо стесняться стремления к комфорту. Ему доводилось проводить целые зимы под непрерывным дождем, а летом обливаться потом в тропических лесах. Он пережил восточную лихорадку, нападение пиратов, змеиные укусы.

Нынешнее его пристанище было приятным, но кое-чего явно не хватало, и Диксон точно знал чего: запаха роз и Шарлотты.

Диксон неспешно стянул с себя испачканную в дороге одежду, положил на стул. Начав мыться, он вдруг обратил внимание на несовершенства своего тела: вот на левом боку шрам – это след от пули. В Пинанге один из его людей целился в змею, попал в нее, но задел и хозяина. А однажды Диксон спускался с утеса и потерял опору. В результате у него на животе остался шрам от страховочной веревки. На левом бедре след от несчастного случая в детстве. Они с Джорджем выбирались из окна своей комнаты ради какой-то проделки. Странно, но он совсем не помнит, чем они тогда занимались, зато отлично помнит дерево, по которому они спускались с третьего этажа. Острый сук проткнул ему ногу. Воля деда была нарушена, а потому Диксон ничего не сказал о своей ране, даже когда нога распухла и началось воспаление. Таким образом, у него навсегда осталась памятка о детском непослушании.

К несчастью, другие шрамы были не так заметны. Будь они видны, возможно, он стал бы более нравственным человеком.

Какой цвет у грязной души? Серый? А может, душа такая нежная субстанция, что она чернеет от любого греха? А неспокойное сердце? Какие шрамы скрывает оно?

Диксон надел чистую рубашку и панталоны и сел на край кровати.

Он привык к тишине, к спокойствию своего сада на закате дня, к одиночеству, когда оно было ему необходимо. Диксон любил запах сандалового дерева, ладана и тропических цветов. На Пинанге бешено кипела жизнь, но там же Диксон наслаждался покоем. В Эдинбурге этого не было. За окном скрипели колеса карет и повозок, слышалось ржание лошадей и цоканье их подков.

История его рода связана с Шотландией. Это правда. Но здесь он чувствовал себя человеком-невидимкой. С тех пор как Диксон вернулся, одна только Нэн узнала его. На Пинанге он построил себе огромный дом, который занял всю вершину горы. Здесь, в Шотландии, у него нет ничего, кроме тех вещей, которые он одолжил. Например, Шарлотту.

Визит в Эдинбург хорош хотя бы тем, что его и Шарлотту разделяет немалое расстояние. Сейчас он по крайней мере не может заманить ее в постель, не скажет ничего несуразного, от чего утром ему будет стыдно. Не может показать ей, как сильно он в ней нуждается, насколько она его очаровала. Не выдаст глубины своего чувства.

Адюльтер. Безобразное слово, которым обозначено то, что их объединило. Однако он больше не сможет лечь с ней в постель. Если сделать это опять, последствия могут быть ужасными. Два раза он был готов признаться Шарлотте, кто он такой, чтобы она знала, чье имя шептать в блаженстве наслаждения.

Какой позор принесет ей правда! Шарлотта никогда ему этого не простит. Сейчас он и сам не уверен, что сможет простить себя.

Диксон отчетливо вспомнил, как выглядела Шарлотта, когда он покидал ее: пальцы прижаты к горлу, взгляд полон настоящей боли.

Она умна, но не сознает этого, сообразительна, но не уверена в себе, красива, но сама об этом не знает. Ей удалось заставить Диксона потерять голову, не думать вообще ни о чем другом. Прикосновение к ней бросало его в дрожь.

Шарлотта была единственной причиной, почему он хотел разыскать Джорджа. Тогда Диксон заставит ее сделать выбор, заставит посмотреть на обоих и шагнуть к тому, который ей нужен. Чувство чести может сковать ее, но уж он-то, Диксон, поймет! Догадается, если она выберет его. И тогда он совершит нечто безрассудное, опрометчивое. Пусть Мэтью кудахчет как наседка, но Диксон похитит Шарлотту, увезет ее на Пинанг и будет целую вечность любить ее.

Но вдруг она, зная всю глубину его грехов, уйдет?

Надо плюнуть на Джорджа, уехать из Шотландии. Мэтью будет рад. Через месяц-другой он непременно забудет о Шарлотте Маккиннон.

Диксон мотнул головой, отгоняя собственные мысли. Можно лгать кому-нибудь другому, но себя он никогда не мог обмануть. Он не сможет ее забыть. Никогда. Ока сама, то, как они любили друг друга, станет самым дорогим, самым важным воспоминанием в его жизни.

Диксон поднялся, подошел к окну, стал смотреть на улицу. Ледяной дождь служил прекрасным аккомпанементом его настроению.

Зачем он вернулся в Шотландию?

«Диксон, я хочу домой, – произнес жалобный голос из его памяти. – Папа сказал, что ты отвезешь меня домой».

«Через несколько месяцев, Аннабелла. Сейчас неподходящее время для поездки в Шотландию».

«Тебе всегда неудобно, Диксон. Все всегда завтра, или на следующий день, или на следующей неделе, в следующем месяце».

Что он сказал в ответ? Без сомнения, что-нибудь успокаивающее. Или просто вышел из комнаты, чтобы избежать общества жены.

Для спокойной жизни у него неподходящий характер.

Диксон вытащил из чемодана миниатюру и поставил ее на крышку бюро. Мэтью тайком сунул портрет его жены в дорожный кофр, полагая, что он утешит хозяина в долгой дороге в Шотландию. Мэтью не знал, что Диксону не нужен портрет Аннабеллы. Она волновала его во плоти и крови, но никогда молча, в мыслях.

Несколько мгновений Диксон рассматривал знакомое лицо в украшенной бриллиантами раме. Свадебный подарок невесты. Красивая женщина, она заслуживала лучшей доли, даже несмотря на то, что иногда раздражала. Ее характер мог бы с годами улучшиться. Может быть, она стала бы менее резкой, более терпеливой. Теперь этого никогда не будет.

Диксон отчаянно нуждался в поддержке ее отца, рвался к выгодным условиям нового торгового соглашения. Он получил все, к чему стремился, имел столько дохода, сколько хотел. Добился всего, что запланировал, но вместе с некоторыми тягостными дополнениями – больной совестью и чувством вины.

Диксон стремился к деньгам и власти. Со временем ему досталось и то и другое. Его слово внушало почтение на Пинанге, его имя было окружено неким ореолом тайны.

Неужели он вернулся в Шотландию именно по этой причине? Чтобы снова стать просто Диксоном, без этой своей известности и престижа? Ходить по улицам Эдинбурга без того, чтобы каждый встречный кланялся ему и искал его благосклонности?

Диксон отсутствовал ровно семнадцать дней. В это время Шарлотта вернулась к своим бумагам, которыми давно следовало заняться. Заплатила по всем счетам, составила список курсов на следующий семестр, написала рекомендательные письма учителям, которые не собирались возвращаться в Балфурин, оценила квалификацию новых кандидатов и теперь чувствовала удовлетворение, что переделала все дела.

Тогда откуда у нее ощущение, будто что-то осталось незавершенным?

Она уже четыре часа без отдыха работала в библиотеке. Мейзи даже не пыталась заглянуть в дверь, чтобы узнать, не требуется ли что-нибудь ее госпоже. В последнее время Мейзи вообще частенько исчезала и больше интересовалась тем, нужна ли помощь Мэтью, чем ее хозяйке.

Слуга Джорджа завел привычку уходить на вершину холма и оттуда, как потерявший хозяина пес, смотреть на эдинбургскую дорогу. Очень часто Мейзи его сопровождала, и они стояли там вместе, а ледяной ветер играл расшитым халатом Мэтью и серым шерстяным плащом Мейзи. Странная пара, но выглядели они так, словно были рождены друг для друга.

Она, Шарлотта, не допустит, чтобы этот странный человек с Востока принес ей беду. Матфей Марк Лука Иоанн. Ну что это за имя? Когда несколько дней назад Шарлотта задала этот вопрос самому Мэтью, он поклонился ей, спрятав руки в объемные рукава своего одеяния, и сказал:

– Я не выбирал себе имя, ваше сиятельство. Я тогда был ребенком. – Лицо его оставалось бесстрастным, словно было вылеплено из глины, с которой небесный скульптор стер все эмоции.

– И ты никогда не хотел его изменить?

– Зачем, ваше сиятельство? Человек – то, что он есть.

Шарлотта потянула за шнурок, вызывая лакея. Тот появился. Шарлотта отдала распоряжения. Через несколько минут в двери возник Мэтью.

– Вы хотели меня видеть, ваше сиятельство?

Шарлоттой вновь овладело любопытство. Точнее, оно не покидало ее с той минуты, когда Джордж ступил в бальный зал.

– Я задала бы этот вопрос мужу, но его здесь нет. Скажи, Мэтью, у Джорджа есть на Пинанге любовница?

Мэтью смотрел на нее с непроницаемым выражением.

– Ваше сиятельство, я не могу быть источником сведений о вашем муже.

Шарлотта бросила на него раздраженный взгляд:

– Почему он выбрал именно Пинанг? Зачем ему Восток? Туда так долго добираться.

– Мне неизвестно, чем руководствовался его сиятельство.

– А если бы знал, то сказал бы мне? – Она испытующе смотрела на Мэтью. – Ты настолько ему предан? А ты вообще отвечаешь когда-нибудь на вопросы, касающиеся Джорджа?

– Я отвечу на все, что смогу, ваше сиятельство, но должен вас предупредить, я очень мало знаю о Джордже.

– Ты ведь прожил с ним много времени?

Мэтью поклонился. Шарлотта решила, что этот обычай начинает ее раздражать.

– Ваше сиятельство, я прожил вместе с хозяином определенный отрезок времени.

Шарлотта нахмурилась:

– Иногда мне не совсем понятен твой способ выражаться. Ты намеренно говоришь загадками?

– О нет, хозяйка. Я пытаюсь ответить на ваши вопросы. Если я говорю неясно, то это моя вина, а не ваше недопонимание.

– Твой английский безупречен, Мэтью, и ты сам прекрасно это знаешь. Если бы все в Балфурине говорили, как ты, я была бы счастлива.

Мэтью позволил себе слегка улыбнуться, давая понять, что разговор окончен. Шарлотта поняла, что больше ничего не узнает от слуги Джорджа. Перед уходом он снова поклонился.

– Правда, он самый чудесный человек на свете? – воскликнула Мейзи, которая как раз в этот момент зашла в комнату. Шарлотту это не обмануло, она знала, что служанка ждала окончания разговора под дверью.

– Не думай, что тебе следует защищать от меня Мэтью, – отвечала Шарлотта. – Я вовсе не огнедышащий дракон. Я не могу его уволить и не собираюсь заковывать в кандалы, если ты этого боишься. Со мной Мэтью в такой же безопасности, как и ты.

– О, ваше сиятельство, я это понимаю, а вот он – нет. Я правда думаю, что он вас боится.

Шарлотта бросила на Мейзи вопросительный взгляд:

– Что он обо мне говорил?

– Ничего. Абсолютно ничего. Но ведь Мэтью вообще мало говорит. Он только сейчас начал рассказывать мне о своей родной стране.

– О Джордже он тоже никогда не говорит?

– Иногда говорит, – призналась Мейзи. – Мне кажется, Мэтью о нем беспокоится, только я не знаю почему.

– Он болен? – резко спросила Шарлотта. Может, Джордж из-за этого так неожиданно вернулся домой? О Боже! Он приехал, чтобы привести в порядок дела! Неужели он захотел перед смертью получить от нее прощение? У Шарлотты закружилась голова, она упала в одно из кресел перед камином. Нет, конечно, нет! На вид он такой здоровый, полный сил, он не может быть умирающим!

– Я не знаю, ваше сиятельство. Может быть, вы спросите графа?

Шарлотта кивнула и махнула рукой, отпуская Мейзи. Она лишилась горничной из-за слуги Джорджа и душевного спокойствия из-за самого Джорджа.

Семнадцать дней. Что можно делать целых семнадцать дней?

За едой Мейзи садилась рядом с Мэтью, и не для того, чтобы заслонить его от других слуг, просто рядом с ним она сама чувствовала себя защищенной. Он ни слова не говорил о ее ноге. Не делал замечаний, если ее походка бывала в какие-то дни особенно тяжелой. Никогда не повышал голос. Кроме того, он отличался такими утонченными манерами, как будто сам был лордом. Даже если ему не нравилось что-то, приготовленное кухаркой, он всегда благодарил ее за труды.

По вечерам, когда они вместе гуляли, он иногда протягивал руку, и Мейзи на нее опиралась.

– Мы прямо как лорд и леди, – как-то заметила она.

Мэтью улыбнулся:

– Тебя это волнует? То, что ты не родилась леди?

Мейзи об этом прежде не думала. Она была тем, кем была, и все.

– Нет, наверное, – ответила девушка. – Думаю, я не хотела бы быть леди. Ее сиятельство не кажется мне счастливой. А ведь она графиня.

Мэтью кивнул, и больше они к этому не возвращались. А тут она сделала нечто ужасное. Под столом положила руку ему на колено. Его взгляд метнулся к ней так резко, что Мейзи едва не убрала ладонь, но все же сдержалась и оставила ее на атласной ткани халата. Шелк под пальцами был таким гладким, что она невольно задумалась: каково это, носить одежду из такой волшебной ткани?

Мэтью издал странный звук губами – как будто щелкнул по ним языком. Когда за столом стало шумно, он наклонился к ней и шепотом спросил:

– Что ты делаешь, Мейзи?

– Иду напрямик, – отвечала она, не поднимая глаз от тарелки. Она была вовсе не голодна, но жизнь научила ее не отказываться от предлагаемой еды. Кто знает, когда снова удастся поесть?

– И к какой цели?

Мейзи искоса посмотрела ему в лицо.

На губах Мэтью играла слабая улыбка. На мгновение девушка испугалась – ей показалось, что молодой человек насмехается над ней. Однако его глаза были полны теплого чувства.

Мейзи вцепилась в его колено.

– Мне захотелось дотронуться до тебя. Тебя все не было, а я не хотела ждать вечера.

Мэтью резко поднялся из-за стола. Мейзи вздрогнула.

– Пошли. – Он произнес одно-единственное слово, как будто скомандовал. Не спросил, хочет ли она быть с ним. Не уговаривал. Просто сказал одно слово, как будто знал, что она подчинится.

Мейзи пошла за ним следом, в спешке чуть не споткнувшись о собственную ногу.

Луны не было, и Мейзи обрадовалась темноте. Ей хотелось окликнуть его, чтобы он шел помедленнее, потому что она не успевает за ним, но Мэтью сам остановился за амбаром и обернулся. Мейзи видела только тень и вдруг оробела, хотя прежде никогда его не боялась.

У нее не было времени захватить плащ. На земле кое-где лежал снег, дул холодный ветер. Девушка обхватила себя руками и молча смотрела на Мэтью.

Молодой человек явно сердился. Мейзи никогда не видела его злым. Обычно у него всегда было ровное настроение и говорил он спокойно.

– Неужели у тебя совсем нет ума? Ты разве не знаешь, как ведут себя женщины?

– Я знала, что поступаю неправильно, – призналась Мейзи. – Мне не следовало этого делать, но очень хотелось.

Мэтью долго молчал.

– Мне хотелось, чтобы ты меня поцеловал, и я не могла ждать. Мог пойти снег. Или мы не пошли бы на прогулку.

– Ты хотела, чтобы я тебя поцеловал? – переспросил Мэтью.

– Что девушке было делать? Только идти напрямик. Ты все время ведешь себя так… прилично.

– Мейзи, – начал было он, но тут уж рассердилась она.

– Я имею право тебя касаться, Мэтью. Правда, имею. Ты гуляешь со мной. В Шотландии это кое-что значит, даже если у вас на Востоке все не так.

– И что это значит? – осторожно поинтересовался Мэтью.

Мейзи уперлась кулаками в бока и в упор посмотрела на собеседника:

– Что ты считаешь меня особенной. Что хочешь говорить со мной там, где нас не подслушают. Что тебе приятно проводить со мной время, говорить мне то, что ты никому другому не говоришь. А если тебе все это не нравится, то можешь опять рассердиться. Пожалуйста!

Мэтью молчал, в конце концов Мейзи не выдержала и приблизилась на несколько шагов.

– Мэтью, я тебя не боюсь. Можешь злиться сколько хочешь.

– Зачем меня бояться? Я не обижаю слабых и беззащитных.

– Не называй меня слабой! – воскликнула Мейзи. – Конечно, я меньше тебя, но я не слабая.

– Тебя наполняет гордость. Это может быть хорошо, а может – плохо. Гордость заставляет человека неправильно смотреть на мир, Мейзи. Заставляет считать, что человек может сделать то, чего на самом деле он сделать не может. Дает храбрость перед лицом опасности. Иногда человек бывает действительно слаб, и лучше с этим примириться.

– Я слабая только рядом с тобой, – чуть слышно прошептала Мейзи.

– Нельзя говорить такие вещи!

– Я ведь только до тебя дотронулась, – оправдывалась Мейзи, смущенная его тоном: в нем явно звучали нотки грусти.

– Ты дотронулась до меня, как дотрагивается женщина, когда хочет, чтобы мужчина ответил. Ты хочешь, чтобы я тебя поцеловал, увлек в постель!

– Все сразу? – улыбаясь, спросила Мейзи.

– Все сразу, – мрачно ответил он.

– А если я и правда этого хочу? – Сейчас ей хотелось, чтобы света было побольше. Конечно, она не желала видеть на его лице только доброту и жалость. Пусть в его глазах светится то же тепло, которое она увидела за обедом.

– Это неразумно.

– Конечно, неразумно, – согласилась Мейзи. – Мэтью, дорогой, неужели все время надо быть разумным? – Она сделала еще один шаг к нему, положила ладони на грудь и сказала: – Мэтью, поцелуй меня, пожалуйста.

Мэтью на шаг отстранился, но дальше отступать не стал. Мейзи улыбнулась и снова приблизилась. На этот раз молодой человек остался на месте.

– Малаец целует иначе, чем шотландец?

– Я не знаю, как целует шотландец.

Мейзи положила руки ему на плечи и мягко потянула его к себе.

– Если есть разница, я тебе скажу.

– Ты целовала многих мужчин?

– Только один мужчина поцеловал меня – друг моего брата. В прошлом году он женился. Я все время вспоминала этот поцелуй, пока смотрела, как он произносит супружескую клятву.

– А вдруг со мной будет не так?

– Наверное, мне еще больше понравится, – ответила Мейзи. – Не очень-то мне понравился его поцелуй.

Мэтью взял в ладони ее лицо. Мейзи замерла без движения.

– А вдруг тебе и сейчас не понравится?

– Откуда тебе знать, Мэтью. Мне уже и сейчас нравится. – Она улыбнулась и привета та на цыпочки. – Потому что это ты!

И вдруг поцеловала его прямо в губы. Мэтью и пальцем не успел пошевелить.

– Ну вот, – отстраняясь, проговорила Мейзи. – Я уже несколько дней об этом думала.

– Ты… думала? – изумленно спросил Мэтью.

– Вот именно! И увидишь – в будущем я об этом не пожалею. Теперь мне не придется думать, что надо поцеловать Мэтью, потому что я это уже сделала.

– В моей стране ни одна женщина не решилась бы поцеловать меня первой.

– А что бы стала делать женщина в твоей стране?

– Ждала бы, пока я ее поцелую.

– Мне жаль ваших женщин, – засмеялась Мейзи. – Ты ведь мог так и не набраться решимости.

Вдруг Мэтью протянул к ней руки, взял в ладони ее лицо и накрыл губами ее губы. Через мгновение он отстранился и заглянул ей в лицо. Веки Мейзи трепетали, глаза широко распахнулись.

– Видишь, Мейзи, недостаточно просто сделать дело, надо сделать его хорошо, – мягко произнес он.

Мейзи вздохнула, обхватила руками его шею и шепотом спросила:

– Но ты ведь собираешься еще раз меня поцеловать? Просто чтобы показать, как это делается?

Мэтью улыбнулся и вытянул руку. Из его рукава вырвался светлый лучик – слабый, голубоватый. Мейзи засмеялась от восторга. Потом Мэтью нагнулся и поцеловал ее снова, и Мейзи забыла о его цирковой магии и узнала другую.