Глава 12
Только после нескольких попыток Калли обрела прежнее умение рисовать. Каждый лист бумаги она покрывала с обеих сторон крошечными зародышами листка, лепестка или корневой системы.
И внезапно легкость владения карандашом вернулась. Он был словно напрямую соединен с глазами, и между ними не осталось неловкой руки. Каждый штрих добавлял точности к аккуратно разложенному перед ней образцу. И заметьте, дело не только в формах. Ботанический рисунок — не просто красивая картинка. Иллюстрация должна показывать каждую мелочь, каждую особенность, каждый научный аспект.
И все же Калли хотела передать, что чувствует при виде желтых цветочков. Пусть всякий, кто взглянет на рисунок, поймет, как она радуется приходу весны, символом которой для нее стал первоцвет, этот предвестник теплых дождей и длинных дней. Весенние полевые цветы казались такими храбрыми, потому что не боялись возвращения морозов, которые могут убить их. Она любила роскошь и аромат летних цветов, часто отягощенных тельцами пчел, жадно пивших нектар. И обожала даже коробочки с семенами, переполненные настолько, что рано или поздно следовал маленький взрыв, сеявший надежду на то, что следующим летом, даже если растение не выживет под холодным снежным покрывалом, вырастут другие и тоже зацветут.
Нужно вернуться сюда, когда созреют семена…
Пальцы Калли двигались все быстрее. Она старалась запомнить цвет лепестков: более темный в центре и светлый к краям, обратную сторону пушистых, отливавших серебром листьев.
Рен наблюдал за ней больше часа. Он спешился, подкрался ближе и растянулся на животе. Как мальчишка, следивший за муравейником. Сюртук и брюки промокли в траве, зато спину пригревало, расслабляя ноющие мышцы спины и плеч.
Он едва не заснул на солнце, как ящерица на камне, под пение птиц, журчанье реки и хруст травы в зубах лошади.
Она снова пела, машинально, не фальшивя, но без особого воодушевления. Просто повторяла слова сельской песенки, под которую танцевала на дороге, и заодно оттачивала карандаш крошечным ножиком. Иногда она задумывалась, низко склонившись над рисунком, и тогда напевала без слов. Мелодия сливалась с птичьим щебетом, создавая впечатление того, что он всю свою жизнь слушал, как Калли подпевает птицам.
Если не считать последних нескольких лет, он не слышал ни одной птичьей трели с тех пор, как очнулся от долгого, подобного смерти сна. Он не замечал этого, но ему не хватало птичьего щебетания.
Куда подевались птицы?
«Птицы там, где всегда. Где был ты?
Я был заперт в плену собственного сознания, поднимаясь по спирали боли и гнева».
Но теперь водоворот муки и нравственной пытки выпустил его из своих клещей, позволив спешиться, снова пройтись по земле, нагретой солнцем траве.
Однако спина от этого непривычного положения разболелась еще сильнее, а облака закрыли солнце. Поднялся ветер, едва не разбросав рисунки Калли, и Рен потратил несколько секунд, восхищаясь ее гибкой фигуркой, когда она гонялась за бумажными листами.
Очевидно, перемена погоды несколько охладила ее энтузиазм. Калли сложила рисунки в корзину и отряхнула юбки. Он пропустил ее вперед, боясь, что уйдет немало времени на то, чтобы поднять с земли ноющие кости и сесть на коня.
Ветерок пронес мимо листок бумаги, и Рен инстинктивно его поймал. Наброски листьев, лепестков и извилистые линии, вероятно, корни. Но даже тут угадывалась верная рука.
Хорошая кухарка, идеальная экономка и талантливый художник. И очень привлекательная женщина, особенно нагая в свете свечей.
Как такое чудо могло родиться от безумных Уортингтонов? Настоящая загадка.
Что же, он отошлет ее домой достаточно богатой, чтобы облегчить существование, а когда умрет, она легко найдет другого мужа. Еще бы — с таким состоянием, которое принесет ей вдовство! И больше ей не придется заботиться об этой неблагодарной шайке!
Пока он оторвал отяжелевшие ноги от влажной земли, пока добрался до лошади…
Но при мысли о ее новом муже он мрачно нахмурился. Пусть только этот ублюдок попробует дурно с ней обращаться!
Рен вернулся в дом и увидел, что Калли успела обогнать его, несмотря на то, что он ехал верхом.
Он заставил себя отвести лошадь в конюшню и теперь стоял в холле, пытаясь отдышаться. Жаль, что он не вспомнил, что жить ему осталось немного и что он больше не резвый юнец, который может валяться на лугу без особых последствий.
Мистер Портер закрыл глаза и осознал, что в ноздрях до сих пор стоит цветочный аромат. И… и запах воска. И, судя по благоуханию, доносившемуся с кухни, Калли готовит что-то восхитительное из картофеля и окорока.
До ее появления в доме пахло пылью, табаком, а в самые скверные времена — рвотой и мочой. До нее здесь пахло одиночеством и отчаянием.
Теперь Рен стоял в холле прекрасного особняка и глубоко вдыхал запахи жизни… женщины… дома…
«Любая женщина могла бы навести здесь порядок. Нанял бы экономку. И жил бы точно так же…»
Рен открыл глаза и оглядывался, пока не нашел источник аромата. Губы дернулись в улыбке. Она взяла бесценную вазу династии Мин и сунула туда какие-то непонятные сорняки. Все равно что одеть судомойку в атлас и посадить на трон.
И все же разнокалиберный букет пахнул пряно и по-весеннему. Раньше он ничего подобного не замечал. Значит, отнюдь не любая женщина может сделать дом уютным и обитаемым. Каллиопа выбрала цветы не за красоту, а за аромат.
На двухсотлетием комоде, обитавшем раньше в королевских дворцах, но сейчас стоявшем рядом с вазой, лежали стопка рисунков и крошечный огрызок карандаша… и еще — обломок котсуолдского песчаника размером с кулак. Как раз подходит, чтобы придавить бумажные листки, которые может унести ветром.
Рен слегка улыбнулся, игнорируя неприятные ощущения, когда шрам вновь натянул кожу.
Нет, Каллиопа — одна такая на свете.
Его улыбка померкла. Рана, нанесенная ее отъездом, не скоро заживет. Дом снова придет в упадок и пропитается запахами пыли и табака.
Он провел рукой по волосам, и на пол полетела травинка. Но Рен с рычанием поймал ее и смял в кулаке. Ярость бушевала в нем, ярость на себя за то, что позволил проклятой семейке найти убежище в его доме, и на Калли за то, что принесла сюда жизнь, смех и цветы только затем, чтобы снова все отобрать!
Приготовив рагу из картофеля с луком и свининой, она машинально наполнила тарелку и для мистера Портера, но тут же недоуменно на нее уставилась. Сядет ли он с ней за стол? Но его целый день не видно. Может, он возьмет еду в кладовой? Но как жаль, если горячее ароматное рагу застынет и подернется пленкой жира!
Улыбнувшись, Калли поставила тарелки на поднос, взяла свечу и направилась в кабинет мужа. Постучала, едва не выронив поднос, но ответа не получила.
Повернув ручку, приоткрыла дверь.
— Мистер Портер!
Но в строго обставленной комнате было холодно и темно. Ни уголька в камине. Да мужа вообще нет дома.
— Прекрасно, — пробормотала Калли. — Наслаждайтесь тем, что оставят вам до утра мыши.
Плюхнув тарелку на письменный стол, она решительно вышла из комнаты.
В самом деле! Она готовит, убирает и каждую ночь разыгрывает покорную девственницу! Мог бы по крайней мере ради приличия приходить домой к ужину!
Калли вдруг замерла на середине лестницы и посреди негодующей тирады. Господи милостивый, она и рассуждает, как чья-то жена!
Она подняла глаза к темному потолку.
— Я чья-то жена, — пробормотала она, и в этот момент все происходящее показалось абсолютно нереальным. Сейчас кто-то из родных выскочит из укрытия и громко засмеется остроумному розыгрышу.
Но дом оставался темным, тихим и совершенно свободным от Уортингтонов. Именно этого она и хотела. Честное слово!
Она вдруг почувствовала, как устала после хлопотного дня, и с трудом потащилась наверх, задумчиво покусывая нижнюю губу.
«Я одна. Хотела быть одна. Мечтала всего о часе уединения…»
В этот момент она никак не могла вспомнить, почему… зачем…
Войдя в комнату, она поставила на туалетный столик свечу и поднос со своим ужином, после чего завела руки за спину, чтобы расстегнуть пуговицы платья.
Свеча погасла.
Комната погрузилась во тьму. Испуганный вскрик Калли заглушили чьи-то шаги. Прежде чем она успела поднять тревогу, чья-то рука обвилась вокруг ее талии и оторвала от пола.
Темнота вихрилась вокруг… вскоре Калли уже прижали спиной к ледяной штукатурке стены.
Он набросился на нее, как изголодавшийся зверь. Большие руки вцепились в волосы, вытаскивая шпильки, раскидывая по плечам густые пряди, расстегивая пуговицы… горячие губы припали к голой шее.
Прижимаясь к ней всем телом, он рычал от вожделения.
Это ужасало. На нее напало дикое животное.
Но Калли поняла, что ей это очень нравится. Сердце колотилось, воздуха не хватало. Она стояла абсолютно неподвижно и позволяла ему все. Хотя могла остановить, если бы хотела. В конце концов, когда имеешь пятерых братьев, укротить мужчину несложно.
Он никак не мог справиться с пуговицами, поэтому повернул ее лицом к стене и стал возиться с петельками.
Она чувствовала твердость его плоти. Жар тела. Силу желания. Порывистые движения рук.
О да. Мистер Портер начинает терять контроль.
Калли радовалась, что мрак скрывает ее довольную ухмылку.
Но тут он стянул с нее платье до талии, надежно сковав ее руки и обнажив грудь.
Она хотела достучаться до него, но боялась, что это безнадежно.
Кровь в жилах кипела так, что Рен едва был способен думать. Его фаллос отвердел до боли, особенно потому, что был прижат к ее мягкой попке… и боль казалась утонченной пыткой. Он не мог противиться безумному желанию прижаться крепче к ее податливой плоти. Она тихо охнула. Но хотя не держала жемчужины во рту, все же не протестовала.
Она не знала. Считала его мужчиной. Думала, что хочет его, но ведь никогда не видела… по-настоящему не видела. Он искалеченное, изломанное создание, которому следовало бы стоять на коленях перед пышущей жизнью красотой.
Она думала, что знает его… хотя никогда не видела при свете дня.
Но темнота была его союзником. Несмотря на то что он жаждал видеть ее, все же чувствовал себя свободнее во мраке, даже свободнее, чем в капюшоне.
«Трус».
«Я никогда и не претендовал на иное».
Теперь Рен должен был пробудить в ней желание, такое ошеломляющее, что она придет к нему. По своей воле. Готовая на все. Пылкая.
Наконец он позволил себе отведать ее на вкус… нагнулся, вдыхая сладкий цветочный запах мыла и женский мускусный аромат ее возбуждения, прижался губами к плечу. И почувствовал, как она замерла. Ему показалось, что она даже затаила дыхание, но он отказывался поддаться на ее милую покорность. Ярость и вожделение бушевали в нем, разжигая кровь, туманя разум и перевешивая боль после тяжелого, непривычно активного дня.
Он снова сжал ее плечи, грубо повернул лицом к себе, чтобы нагнуться, попробовать на вкус, ласкать и владеть.
Вот ее шея, горло, очаровательная ложбинка между ключицами, где под кончиком его языка бился пульс.
Вниз… вниз… вершинки грудей, полных и упругих. Он стал сосать ее грудь жадно, изголодавшимся ртом. И почти забыл свой план, когда нагнулся над этими роскошными грудями, шелковистой кожей, клубничными бугорками сосков. Обвел их языком, игнорируя стоны… нет… поглощая стоны, храня их в обширном пустом пространстве своей памяти. Прямо рядом с хранилищем неуемных фантазий.
Он сосал ее соски по очереди, сосал сильно, касаясь их губами, зубами и языком. Калли извивалась в его объятиях, ахая, что-то бормоча, изнывая от наслаждения и сладкой боли, которые он ей дарил.
Она не протестовала, не отталкивала его, разжигая вожделение, так что он не мог не прикусить ее чувствительную плоть. Ее покорность возбуждала его, раздражала, бесила… неужели она никогда не позволит ему заглянуть в свою душу? Не покажет отвращение, которое, несомненно, испытывала?
Его рука, словно стала отдельным существом, скользила по ее телу. Расстегнутое платье сползло до талии, он сунул внутрь руку, запустил другую в волосы и откинул ее голову, чтобы было легче ласкать губами эту нежную шею.
О, эта непослушная рука, сползшая по атласному животу, неумолимые пальцы, запутавшиеся в шелковистых завитках ее венерина холмика…
Ее ноги были тесно сжаты. Может, она пытается ему воспрепятствовать?
Но тут он понял, что таким образом она инстинктивно старается получить облегчение, найти выход желанию.
Его рука проникла между ее бедрами. Вор в темноте, крадущийся в сладостный жаркий рай, который был слишком хорош для таких, как он.
Калли почти вскрикнула в страстной разрядке, которую получила от легчайшего прикосновения. О да, наконец…
Рука мистера Портера, казалось, усмиряла дикую лошадь. Его пальцы скользили в ней, вокруг, через нее… Жаркие и мокрые, успокаивающие и требовательные, вторгающиеся и зовущие, превратили ее в задыхающееся, мурлыкавшее бесстыдное создание, забывшее обо всем и все еще готовое на все, все еще покорное.
И все-таки она не знала, чего ждет. Чего хочет. Ей были известны слова: оргазм, удовлетворение, разрядка… она исследовала все точки наслаждения своего тела: что ни говори, а ей уже тридцать. Но собственные прикосновения не могли сделать с ней такое!
Она без всяких приказов шире раздвинула ноги, чтобы дать ему больший доступ к своим потаенным местечкам. Больше, пожалуйста, больше… так близко… она не знает, что… вожделение, трепещущее на краю… еще один шаг — и она улетит в пропасть.
Его длинный палец проник глубоко, входил и выходил, врывался, наполнял, владел, возбуждал, удовлетворял…
Она кончила, сильно и внезапно, извиваясь, распятая его властными руками на холодной оштукатуренной стене. Неистовые, мучительные, прерывистые стоны рвались из груди, но она почти не слышала себя. Жаркие волны, ледяной озноб, конвульсии несказанного наслаждения лишили сил, мыслей и слов, и она безвольно билась в его объятиях.
Наконец буря стихла, плавно опустив ее на землю на своих крыльях, и она осознала, что стоит дрожащая, полуобнаженная, мокрая от пота, прижатая к стене мужчиной, лица которого так и не увидела как следует.
«Это безумие. Слишком странно, слишком бесстыдно. Это чудесно».
Все годы одиночества и заброшенности, годы желаний и лишений сметены этим мужчиной, его горячим ртом и умелыми, волшебными руками.
Колени Калли подогнулись, и она сползла по стене на пол. Рен присел, поддерживая ее обмякшее тело, пока оба не оказались на коленях, лицом друг к другу.
Руки Калли все еще были стянуты рукавами платья, перекрутившегося на талии. Иначе она обняла бы мужа и заплакала на его плече. Но сейчас могла только прижаться лбом к его груди.
— Спасибо, — выдохнула она. — О, большое спасибо!
Рен, погруженный в туман вожделения, куда его заманила вздрагивающая нежная плоть и безумные возбуждающие стоны, страстно желал одного, как бы повалить жену на ковер и брать, пока не изольется в нее не менее трех раз… Но ее слова мгновенно вернули его к реальности.
Она благодарила его… за что? За то, что толкнул к стене, сорвал одежду и украл для себя первый оргазм? За то, что унизил и опозорил респектабельную молодую женщину своими темными инстинктами? За то, что заманил ее, скомпрометировал, украл у семьи, лишил привычной жизни, за то, что предложил грязную сделку: драгоценности в обмен на плотские утехи?
Кто такая, черт возьми, Каллиопа Уортингтон, чтобы благодарить его за это?
Поэтому Рен осторожно обнял дрожащую жену, слишком потрясенный ее благодарностью, чтобы оттолкнуть или взять ее, или хотя бы поддаться звериному порыву. Вместо этого он просто прижимал ее к себе, пока она не успокоилась.
Отдышавшись, Калли поняла, что все еще ощущает каменную плоть мистера Портера, прижатую к ее бедру. Что делать? Она просто должна принести облегчение и ему. Господи, конечно, облегчение! Но у нее не хватало слов благодарности, чтобы сделать это.
И тут она почувствовала нежность его объятий. Он держал ее так бережно, легко, как пойманную птицу, словно опасался, что она может сбежать.
За всю свою жизнь она не могла припомнить таких объятий, объятий хозяина, защитника и в то же время таких нерешительных. Это заставило ее возжелать большего. Все время ощущать сильные, жаждущие объятия, безумную силу вырвавшейся на волю страсти… О, ей так хочется принадлежать мужчине. Этому мужчине.
И богу известно, Калли хотела всего!
