Глава 5
Надо найти способ сделать так, чтобы этот вечер поскорее закончился. Она была лучшей актрисой, чем Уинстон. Если он мог притвориться, что у него простуда, решила Оливия, неужели она не сможет симулировать что-то более серьезное, чем простуда?
Что-то очень заразное. Например, чума. Как когда-то в истории. Разве несколько веков назад чума не погубила пол-Европы?
Приложив руку к шее и коротко проанализировав возможные результаты подобного заболевания, она пробормотала себе под нос:
— Это что? Нарывы? Очень заманчиво.
А сэр Гарри, черт бы его побрал, выглядит довольным, словно только здесь ему хотелось бы находиться. И мучает ее.
— Вы только посмотрите, — сказал он непринужденно. — Себастьян танцует с мисс Смайт-Смит.
Оливия стала вглядываться в толпу, только бы не смотреть на сэра Гарри.
— Я уверена, что она в восторге.
После паузы сэр Гарри спросил:
— Вы кого-то ищете?
— Свою мать, — отрезала она. Разве он не слышал, что она это уже говорила?
— А-а. — Он немного помолчал. — Она на вас похожа?
— Что?
— Ваша мать?
Оливия оглядела его в недоумении. Почему он об этом спрашивает? Почему он вообще с ней разговаривает?
Да, он страшный человек. Возможно, это не объясняет того, почему он сжигал свои бумаги и почему сидел за столом в шляпе с плюмажем. Но сейчас, прямо здесь все разъяснилось. Он просто ужасен.
Высокомерный.
Раздражающий.
И много чего еще, но сейчас она слишком взволнована, чтобы рассуждать здраво, тем более что его присутствие мешает ей вернуться в нормальное состояние.
— Я подумал, что мог бы помочь вам найти ее. Но увы, мы с ней не знакомы.
— Мы с ней немного похожи, — сказала Оливия, а потом, непонятно почему, добавила: — Скорее, я на нее похожа.
Слабая улыбка тронула его губы, и у Оливии было странное чувство, что он над ней не смеется и не провоцирует ее, а просто… улыбается.
Это ее смутило.
Она не смогла отвести взгляда.
— Я всегда ценил точность в языке, — тихо сказал он.
— Вы очень странный человек.
Он должен был обидеться, потому что обычно она не произносила такое вслух, хотя он этого и заслуживал. А он рассмеялся.
Она потрогала шею. Может быть, если бы она себя ущипнула, след сошел бы за нарыв.
Какие еще болезни она смогла бы симулировать?
Насморк?
Воспаление легких?
Мигрень?
Растяжение щиколотки?
Она не была уверена.
Последнее, строго говоря, не было болезнью, но имело целый ряд полезных преимуществ.
— Может, потанцуем, леди Оливия?
Растяжение сейчас пригодилось бы, только она вспомнила о нем слишком поздно.
— Вы желаете танцевать? — откликнулась она. Было совершенно немыслимо, чтобы он этого хотел. И еще более немыслимо, если он думает, что она согласится.
— Да.
— Со мной?
Вопрос вызвал у него снисходительную — так ей показалось — улыбку.
— Я хотел бы пригласить своего кузена, потому что он единственный человек в этом зале, которого я могу считать своим знакомым, но это выглядело бы скандально. Вы согласны?
— По-моему, музыка закончилась, — сказала Оливия.
— В таком случае подождем следующего танца.
— Я не соглашалась танцевать с вами!
Оливия закусила губу. Она выглядит идиоткой. Притом хуже всего — вздорной идиоткой.
— Но вы же согласитесь, — уверенно сказал он.
Еще никогда с тех пор, как Уинстон сказал Невилю Бербруку, что он ее «интересует», ей так страшно не хотелось дать мужчине пощечину. Она бы так и сделала, если бы не понимала, что это не сойдет ей с рук.
— У вас и выбора на самом деле нет, — продолжал он.
Куда его ударить — в челюсть или в глаз? Что больнее?
— И кто знает? — Он наклонился к ней, и его глаза блеснули в свете свечей. — Вдруг это доставит вам удовольствие.
Лучше в глаз. Определенно. А если она хорошенько размахнется, ей, возможно, удастся сбить его с ног. Здорово будет видеть, как он окажется на полу. Зрелище будет невиданное. Он может удариться головой о край стола или, еще лучше, схватиться за скатерть и потащить за собой на пол чашу с пуншем и весь хрусталь миссис Смайт-Смит.
— Леди Оливия?
Везде будут валяться осколки. И кругом — кровь. Может быть.
— Леди Оливия?
Если она не может сделать это наяву, почему бы ей не пофантазировать?
Он протягивал ей руку.
Она посмотрела на него. Он все еще стоял прямо. Не было видно ни осколков хрусталя, ни крови. Жаль. А он совершенно определенно ждал, что она примет его предложение танцевать.
К сожалению, он был прав. У нее не было выбора. Она может — и, возможно, будет — продолжать настаивать на том, что до этого вечера она его никогда в глаза не видела, но правда известна им обоим.
Оливия не была так уж твердо уверена в том, что произойдет, если сэр Гарри объявит высшему свету, что она в течение пяти дней шпионила за ним из окна своей спальни, но хорошего ждать не приходилось. Самое лучшее, что может случиться, — это то, что ей придется неделю прятаться дома, чтобы каким-то образом избежать сплетен. А худшее… она может оказаться обрученной с этим невоспитанным человеком.
Господи помилуй.
— Я с удовольствием потанцую, — быстро сказала она, взяв его руку.
— Энтузиазм и точность, — пробормотал он.
Какой же он все-таки странный.
Они вышли в танцевальный круг за минуту до того, как музыканты подняли свои инструменты.
Услышав первые звуки музыки, сэр Гарри сказал:
— Это вальс.
Оливия глянула на него с удивлением. Как он так быстро это понял? Может, он музыкант? Это означало бы, что этот вечер был для него даже более мучителен, чем для нее.
Сэр Гарри взял ее правую руку и поднял ее в нужную позицию. Если это прикосновение само по себе могло быть для нее неприятным, то совсем другое она испытала, когда он положил другую руку ей на талию. Рука была теплой. Нет, горячей. И у нее побежали мурашки в самых неожиданных местах.
Она станцевала много вальсов. Может, сотни. Но еще никогда мужская рука на ее талии не вызывала у нее подобных ощущений.
Наверное, потому, что она все еще была немного сбита с толку. Нервничала в его присутствии.
Он держал ее крепко, но не грубо. И танцевал он прекрасно, гораздо лучше, чем она. Она, конечно, умело прикидывалась, но великолепным танцором она никогда не будет. Правда, мужчины уверяли ее в обратном; но только потому, что она была хорошенькая.
Это было несправедливо, и она была готова первой это признать, но в Лондоне можно безнаказанно вытворять все, что угодно, если у тебя смазливое личико.
Это, однако, означало и то, что тебя не считали умной. Это она испытывала на себе всю жизнь. На нее смотрели как на какую-то фарфоровую куклу, которая должна выглядеть хорошенькой, выставляться напоказ и абсолютно ничего не делать.
Иногда Оливии приходило в голову, что, возможно, поэтому она время от времени вела себя неправильно. Она не делала ничего такого сверхъестественного — для этого она слишком следовала условностям света. Но считалось, что она может свободно выражаться и откровенно высказывать свое мнение. Миранда как-то сказала, что не хотела бы быть такой хорошенькой, но Оливия ее не поняла. Но только до того момента, как Миранда уехала и у нее не осталось никого, с кем бы она могла по-настоящему разговаривать.
Она подняла глаза на сэра Гарри, стараясь, чтобы было не слишком заметно, что она его рассматривает.
Над левой бровью у него был небольшой, еле заметный шрам, скулы были немного более высокими, чем у классического красавца, но что-то в его лице было необычно притягательным. Интеллект? Внутренняя сила?
Интересно, сколько ему лет?
— Вы очень грациозны, — сказал он.
Она сделала удивленные глаза.
— На вас не действуют комплименты, мисс Оливия?
Она взглянула на него сердито. Он это заслужил, потому что его тон тоже был резковатым. Почти оскорбительным.
— Я слышал, — сказал он, умело поворачивая ее вправо, — что по вашей вине в Лондоне множество разбитых мужских сердец.
Она напряглась. Это как раз то, что ей любили повторять, думая, что она этим гордится. Но она не гордилась. Более того, ей было обидно от того, что все так о ней думали.
— Это не очень-то доброе и приличное замечание.
— А вы всегда соблюдаете приличия, леди Оливия?
Она на секунду встретилась с ним глазами. Но ей пришлось отвести взгляд.
Она трусиха. Но это жалкое оправдание. Она еще никогда не отступала, если ей бросали вызов. А сейчас… Как она ненавидела себя за это!
Когда она опять услышала его голос, он был у самого ее уха, так что она ощутила его горячее и влажное дыхание.
— А вы всегда добрая?
Она стиснула зубы. Он подстрекает ее. И хотя ей очень хотелось дать ему отпор, она этого не сделала. Потому что он хотел, чтобы она ему ответила и чтобы он мог сделать то же самое.
К сожалению, ей не приходило в голову ничего такого же вызывающего. Дерзкого.
Его рука двигалась по ее спине. Он умело направлял ее в танце. Они повернулись раз, потом другой, и она увидела мельком Мэри Кэдоган с широко раскрытыми глазами и ртом в форме идеального крошечного овала.
Замечательно. Завтра днем всему городу обо всем будет известно. Один танец с джентльменом не должен вообще-то стать поводом для скандала, но Мэри была заинтригована сэром Гарри в достаточной степени, чтобы найти способ раззвонить об этом всему свету и поддержать свою репутацию хорошо осведомленной барышни.
— Чем вы интересуетесь, леди Оливия? — спросил он.
— Чем я интересуюсь? — Еще никто не задавал ей такого вопроса. Во всяком случае, не с такой прямотой.
— Вы поете? Пишете акварелью? Любите втыкать иголку в ту ткань, которую натягивают на пяльцы?
— Это называется вышиванием.
Его вопрос прозвучал почти насмешливо, словно он не ожидал, что у нее вообще есть какие-либо интересы.
— И вы им занимаетесь?
— Нет. — Она всегда ненавидела вышивание. Кроме того, оно у нее плохо получалось.
— Вы играете на каком-нибудь инструменте?
— Я люблю стрелять, — резко ответила она, надеясь положить конец расспросам. Это не было полной правдой, но и ложью тоже не было. Ей нравилось стрелять.
— Женщина, которая любит оружие, — тихо произнес он.
Боже милостивый, этот вечер никогда не закончится. Она тяжело вздохнула.
— Этот вальс какой-то особенно длинный?
— Не думаю.
Что-то в его голосе насторожило ее. Она подняла глаза как раз в тот момент, когда его губы расплылись в улыбке.
— Он просто кажется вам бесконечным, потому что я вам не нравлюсь.
Это было правдой, но он не должен был этого говорить.
— У меня есть тайна, леди Оливия, — прошептал он, нагнувшись к ней настолько, насколько позволяли приличия. — Вы тоже мне не нравитесь.
Сэр Гарри не нравился Оливий спустя еще несколько дней. То, что она не говорила с ним и даже его не видела, не имело значения. Она знала, что он существует, и этого было достаточно.
Каждое утро одна из служанок заходила в ее спальню и отдергивала занавески, и каждое утро, когда служанка уходила, Оливия выскакивала из постели и задергивала их. Она не даст ему повода обвинить ее в том, что она опять за ним шпионит.
К тому же вдруг он решит шпионить за ней?
Она даже ни разу не вышла из дома после того музыкального вечера. Она притворилась, будто у нее простуда. (Это было легко сделать: она могла сослаться на то, что заразилась от Уинстона.) Не то чтобы ее беспокоило, что она сможет встретить сэра Гарри. Но разве не могло случиться так, что они будут одновременно выходить из дома? Или, наоборот, возвращаться после прогулки? Или неожиданно столкнуться на Бонд-стрит? Или на светском рауте?
К чему ей вообще с ним сталкиваться?
Гораздо важнее было избегать своих подруг. Мэри Кэдоган явилась на другой же день после концерта, потом на следующий и еще раз. Миссис Радленд наконец сказала, что пришлет ей записку, когда Оливия почувствует себя лучше.
Оливия и представить себе не могла, как она расскажет Мэри Кэдоган о своем разговоре с сэром Гарри. Достаточно того, что не проходило минуты, чтобы она о нем не вспоминала. А посвящать в это другого человека…
От этого простая простуда действительно могла превратиться в какую-то ужасную болезнь.
Она размышляла, чем же ей неприятен сэр Гарри Валентайн.
И решила, что ей не нравится его отношение к ней, поскольку он считает, что она не обладает интеллектом, думает, что она недобрая, шантажом заставил ее танцевать с ним и при этом танцует лучше ее.
Все это бесконечно раздражало.
После трех дней добровольного затворничества Оливии ужасно захотелось покинуть пределы своего дома и сада. Решив, что раннее утро — самое лучшее время для того, чтобы никого не встретить, она надела шляпку и перчатки, схватила только что доставленную утреннюю газету и направилась к своей любимой скамейке в Гайд-парке. Служанка в отличие от Оливии обожавшая вышивать шла за ней, неся корзинку с рукоделием и жалуясь на слишком ранний час.
День был великолепный — голубое небо, белые облака, легкий ветерок. Идеальная погода, и никого вокруг.
— Поторопись, Салли, — окликнула она служанку, которая плелась за ней.
— Еще так рано, — жалобно простонала Салли.
— Уже половина седьмого. — Оливия остановилась, чтобы подождать служанку.
— Это очень рано.
— Вообще-то я бы с тобой согласилась, но мне кажется, я перевернула в своей жизни новую страницу. Посмотри, как прекрасно вокруг. Светит солнышко, в воздухе слышится музыка…
— Я не слышу никакой музыки, — проворчала Салли.
— Разве ты не слышишь, как поют птицы?
Оливии не удалось разубедить Салли.
— А эта ваша новая страница… вы, наверное, не захотите перевернуть ее назад?
Оливия усмехнулась:
— Все не так плохо. Как только мы придем в парк, мы сядем на скамейку и будем наслаждаться солнцем. Я буду читать свою газету, а ты займешься своим вышиванием, и никто нам не помешает.
Если не считать, что спустя всего пятнадцать минут к ним прибежала Мэри Кэдоган.
— Твоя мать сказала, что ты здесь, — сказала она, запыхавшись. — Ты чувствуешь себя лучше?
— Ты говорила с моей матерью? — спросила Оливия, не веря, что судьба может сыграть с ней такую злую шутку.
— Она сказала, что пришлет мне записку, как только ты поправишься.
— Моя мама всегда действует удивительно быстро, — буркнула Оливия.
— Удивительно, не правда ли?
Салли немного отодвинулась, не отрывая взгляда от своего рукоделия. Мэри села поближе к Оливии и немного поерзала, пока между ее розовыми юбками и зелеными Оливии не образовалось некоторое пространство.
— Я хочу знать все, — тихим взволнованным голосом произнесла Мэри.
Оливия хотела было притвориться непонимающей, но раздумала. Зачем? Обе они знали совершенно точно, о чем речь.
— Рассказывать особенно нечего, — ответила Оливия и пошуршала газетой, пытаясь напомнить Мэри, что сама она пришла в парк, чтобы спокойно почитать. — Он узнал во мне свою соседку и пригласил на танец. Все было вполне прилично.
— А он сказал что-нибудь о своей невесте?
— Нет, конечно.
— А о Джулиане Прентисе?
— Неужели ты думаешь, что он расскажет совершено незнакомому человеку, к тому же — женщине, что подбил одному джентльмену глаз?
— Нет, — мрачно ответила Мэри. — На это нельзя было надеяться. Представляешь, я ни у кого не могу узнать подробности.
Оливия сделала вид, что все эти сплетни ей страшно наскучили.
— Ладно. — Мэри ничуть не была огорчена отсутствием интереса у подруги. — Расскажи мне про танец.
— Мэри, — простонала Оливия. Это было невежливо, но Оливия не хотела ничего рассказывать Мэри.
— Ты должна, — настаивала Мэри.
— Я уверена, что в Лондоне есть много чего гораздо более интересного, чем один очень короткий и скучный танец с сэром Гарри Валентайном.
— Вообще-то интересного мало. — Мэри пожала плечами и подавила зевок. — Мать Филомены утащила ее в Брайтон, а Энн заболела. Наверное, у нее такая же простуда, как у тебя.
Вряд ли, подумала Оливия.
— Никто не видел сэра Гарри со времени концерта, — добавила Мэри. — Он вообще нигде не появлялся.
Оливию это не удивило. Скорее всего он опять сидит за своим письменным столом и что-то строчит. Возможно даже, что на нем эта нелепая шляпа.
Она, конечно, не могла сказать наверняка, потому что не выглядывала в окно уже несколько дней. Она даже к нему не подходила. Ну может, раз шесть или восемь.
Каждый день.
— О чем же вы говорили? — настаивала Мэри. — Я видела, как шевелились твои губы.
Оливия повернулась к Мэри, вспыхнув от возмущения.
— Ты следила за моими губами?
— Ах, прощу тебя! Будто ты сама часто так не делала!
Это было не только правдой. Это было неопровержимо, поскольку она часто следила за губами именно на пару с Мэри. Но что-то надо было возразить, поэтому Оливия фыркнула и сказала:
— Я никогда не следила за твоими губами.
— Но могла бы, — уверенно сказала Мэри.
Это тоже было правдой, но признаваться в этом Оливия была не намерена.
— О чем вы разговаривали? — опять спросила Мэри.
— Ни о чем необычном, — солгала Оливия и снова зашуршала газетой — на этот раз еще громче. Она уже прочитала светскую хронику на последних страницах газеты, но хотела прочесть отчеты правительства. Она всегда их читала. Каждый день. Даже ее отец — член палаты лордов — не читал их каждый день.
— По-моему, ты сердилась, — настаивала Мэри.
«Я сейчас сержусь», — хотелось ей проворчать.
— Так ты сердилась?
Оливия сжала губы.
— Я думаю, ты ошиблась.
— А я так не думаю, — нараспев сказала Мэри, как обычно, когда была в себе уверена.
Оливия бросила взгляд на Салли. Служанка прилежно вышивала, делая вид, что не прислушивается. Потом Оливия взглянула на Мэри, словно предупреждая: не в присутствии прислуги.
Это не избавит Мэри от бестактного любопытства, но она по крайней мере на какое-то время утихомирится.
Оливия снова развернула газету и тут увидела срои руки. Она взяла газету из дома до того, как дворецкий имел возможность прогладить ее утюгом, и теперь типографская краска запачкала ей руки.
— А где твоя служанка? — спросила Оливия у Мэри.
— Вон там. — Мэри махнула рукой куда-то за их спинами.
В тот же момент Оливия поняла, что совершила ужасную ошибку, потому что Мэри сразу же повернулась к Салли и спросила:
— Ты же знакома с моей Женевьевой, не так ли? Почему бы тебе не пойти и поболтать с ней?
Салли была знакома с Женевьевой, но она знала, что француженка почти не говорит по-английски. Но поскольку Оливия не могла вмешаться и запретить своей служанке поболтать с Женевьевой, Салли была вынуждена отложить рукоделие и отправиться искать француженку.
— Так-то, — гордо заявила Мэри. — А теперь расскажи мне, какой он. Красивый?
— Ты его видела.
— А каков он вблизи? У него такие глаза! — При воспоминании о них Мэри даже вздрогнула.
— Ах, это! — воскликнула Оливия, тоже неожиданно вспомнив. — Они у него карие, а не серо-голубые.
— Не может быть. Я совершенно уверена…
— Ты ошибаешься.
— В таких вещах я никогда не ошибаюсь.
— Мэри, его лицо было прямо перед моим. Вот так. — Она немного подвинулась, чтобы обозначить расстояние. — Уверяю тебя, глаза у него карие.
Мэри пришла в ужас. Потом покачала головой и изрекла:
— Это, должно быть, от того, как он смотрит на людей. Он просто пронзает взглядом. Поэтому я решила, что его глаза голубые. — Моргнув, она добавила: — Или серые.
Оливия смотрела перед собой в надежде, что разговор о Гарри закончился, но остановить Мэри было невозможно.
— Ты все еще ничего мне о нем не рассказала, — заметила она с упреком.
— Мэри, рассказывать нечего, — настаивала Оливия. Она посмотрела на газету — это был уже мятый комок бумаги, который невозможно было читать. — Он пригласил меня на танец. Я согласилась.
— Но… — И тут Мэри снова вздрогнула.
— Что — но? — Оливия уже начала терять терпение.
Мэри схватила ее за руку.
— Что теперь?
Мэри показала пальцем на Серпентайн:
— Вон там.
Оливия ничего не увидела.
— На лошади, — прошипела Мэри.
Оливия посмотрела налево и… «Нет. Не может быть».
— Это он?
Оливия не ответила.
— Это сэр Гарри, — уточнила Мэри.
— Я знаю, о ком ты говоришь, — отрезала Оливия.
Мэри вытянула шею.
— Я думаю, это действительно сэр Гарри.
Оливия это знала, и не столько потому, что всадник был похож на джентльмена, о котором они говорили, сколько… Ну почему ей так не везет?
— Он красиво сидит верхом, — восхищенно пробормотала Мэри.
Оливия решила, что настало время призвать на помощь высшие силы и помолиться. Может, он их не увидит. Может, сделает вид, что не заметил. Может, сверкнет молния…
— Я думаю, он нас увидел. — Мэри была в восторге. — Тебе надо помахать ему. Я бы так и сделала, но мы не были представлены друг другу.
— Не вздумай поощрять его, — простонала Оливия.
Мэри тут же отреагировала:
— Я так и знала, что он тебе не понравился.
Оливия в отчаянии закрыла глаза. Она пришла сюда, надеясь тихо-мирно провести время в одиночестве. Интересно, сколько пройдет времени, пока Мэри не подхватит ту же простуду, что и Энн?
Потом она стала думать, что она может сделать и есть ли какой-нибудь способ ускорить инфекцию.
— Оливия, — прошипела Мэри.
Оливия открыла глаза. Сэр Гарри был уже намного ближе и явно направлялся к ним.
— Интересно, а мистер Грей тоже здесь? — с надеждой в голосе сказала Мэри. — Знаешь, он, возможно, станет наследником лорда Ньюбери.
При приближении сэра Гарри Оливия натянуто улыбнулась. Вышеупомянутого возможного наследника рядом с ним не было. Сэр Гарри явно был отличным наездником, а его конь — великолепного коричневого окраса с белыми «носочками». Сэр Гарри был одет в настоящий костюм для верховой езды, а не такой, который предназначен для обычной прогулки в парке. Его каштановые волосы развевались на ветру, щеки раскраснелись, и это должно было делать его более доступным и доброжелательным, но для этого, с презрением подумала Оливия, ему придется улыбнуться.
Однако сэр Гарри Валентайн не улыбался. Во всяком случае, он не улыбнулся Оливии.
— Леди, — сказал он, остановившись перед ними.
— Сэр Гарри. — Это было все, что Оливии удалось выдавить сквозь стиснутые зубы.
Мэри незаметно ее толкнула.
— Позвольте вас представить мисс Мэри Кэдоган.
Он вежливо склонил голову:
— Рад с вами познакомиться.
— Сэр Гарри, — кивнула в ответ Мэри. — Прекрасное утро, не правда ли?
— Да, очень, — ответил он. — Леди Оливия, вы с этим согласны?
— Разумеется. — Ее голос прозвучал напряженно. Она повернулась к Мэри в надежде, что он обратит свои вопросы к ней.
Не получилось.
— Я раньше не встречал вас в Гайд-парке, леди Оливия.
— Обычно я не прихожу сюда так рано.
— Конечно, — пробормотал он. — Могу себе представить, сколько у вас важных дел по утрам.
Мэри посмотрела на Оливию с удивлением. Заявление было загадочным.
— Приходится делать массу дел, наблюдать за людьми… — продолжал он.
— А ваш кузен тоже здесь? — оборвала его Оливия.
— Себастьяна редко увидишь до полудня, — насмешливо сказал Гарри.
— А вы обычно встаете рано?
— Да, всегда.
Еще одна причина для того, чтобы невзлюбить его. Сама она редко вставала рано, и ей не нравились люди, которые этим кичились.
Оливия намеренно никак на это не отреагировала, с тем чтобы затянувшаяся пауза стала неловкой. Может, он поймет намек и попрощается. Тот, кому не чужд здравый смысл, знает, что вести долгий разговор между двумя дамами, сидящими на скамейке, и джентльменом на лошади попросту невозможно. У нее даже немного затекла шея от того, что ей приходилось задирать голову.
Она потерла шею, надеясь, что до него дойдет. Но в этот момент — видимо, потому, что сегодня все было против нее — в ее памяти совершенно не ко времени всплыло воспоминание о воображаемых нарывах на шее или еще какой-то болезни. И — да поможет ей Бог — она рассмеялась.
На самом деле ей было смешно. Ведь рядом с ней сидела Мэри, а перед ней на лошади восседал с высокомерным видом сэр Гарри. Поэтому она плотно сжала губы. Но от этого воздух пошел через нос, и она непроизвольно фыркнула.
А потом и рассмеялась.
— Оливия? — удивилась Мэри.
— Ничего, ничего, — сказала она, махнув рукой, и, отвернувшись, прикрыла ладонью лицо. — Все в порядке.
Сэр Гарри не сказал ничего. И слава Богу. Хотя, возможно, потому, что посчитал ее сумасшедшей.
Но для Мэри это была совсем другая история, и оставить ее без внимания она не могла.
— Ты уверена, Оливия? А то…
Оливия уткнулась лицом в плечо Мэри, опасаясь, что если она поднимет голову, она снова начнет смеяться.
— Просто мне в голову пришла забавная мысль, вот и все.
— Но…
И тут неожиданно Мэри от нее отстала.
Оливия могла бы почувствовать облегчение, однако было совершенно невероятно, чтобы Мэри вдруг проявила такт и благоразумие. Так и оказалось. Даже из симпатии к Оливии Мэри не могла бы себя пересилить. Но сейчас ей это удалось, но только потому, что…
— Смотри, Оливия! Твой брат Уинстон.
