Глава 4

Офисы на Боу-стрит под номерами три и четыре были непритязательными, скудно обставленными, но чистыми. Каждый дюйм резного дерева сиял от полировки. В утреннем воздухе пахло политурой, воском и лимоном. Пока ничто не могло перебить стойкий табачный дух и шлейф аромата только что сваренного кофе. Очень скоро в эту умиротворенную тишину ворвутся гам и лондонские запахи. Вонь немытых тел – этот признак дна, – станет проникать в поры, оседать на одежде, на их волосах. Но сейчас Боу-стрит еще не опустилась до уровня преступников, которых сюда свозили.

Именно поэтому Норт выбрал утренний час, чтобы прийти на место своей бывшей работы по судебной повестке, присланной ему Дунканом Ридом – главным судьей.

– Чем могу помочь, Дункан?

Сидевший за тяжелым дубовым столом, по слухам, принадлежавшим в свое время самому Генри Филдингу, Дункан Рид посмотрел на Норта глазами старого, мудрого волка.

– Тебе тоже доброго утра, Норт. Кофе?

Откинув полы плаща, Норт уселся на один из потертых, но чистых стульев, стоявших перед столом.

Дункан взял с подноса на приставном столике маслянисто блестевший кофейник и наклонил над треснувшей фарфоровой чашкой. Если вкус напитка будет таким же, как запах, то всю следующую неделю Норту вряд ли удастся заснуть.

Получив в руки чашку с благоухающим черным кофе, над которым вился парок, Норт откинулся на спинку и стал ждать, когда Дункан заговорит.

– Мне стало известно, что ты имел какие-то дела с несчастной по прозвищу Черная Салли.

Норт кивнул:

– Она мне помогает. Я сейчас занимаюсь одним убийством. А в чем дело? Твои ребята загребли ее?

В глазах Дункана ничего не отразилось.

– Мог бы и поделиться, что у тебя за дело. Ее нашли сегодня рано утром.

У Норта похолодело в груди.

– Нашли?

– В какой-то аллее на Уайтчепел! С перерезанным горлом. – Дункан говорил сухо, глаза ничего не выражали, но он очень внимательно следил за Нортом, взвешивая его реакцию.

Значит, ее убили. Бедная Салли. Норт опустил голову. Подобная смерть не такая уж редкость на улицах, но это совсем не значило, что убийства стали для него привычнее, чем десять лет назад. И тут он вздрогнул. Он отправил одного из своих людей наблюдать за Салли. Почему посланный ничего не сообщил ему ночью?

Норт поднял глаза. На этот раз во взгляде Дункана промелькнуло сочувствие.

– Твоего парня нашли неподалеку от нее.

Норт зажмурился. Он сосредоточился на горячей чашке в руках, чтобы ее жар сломил холод, побежавший по жилам. Харрис мертв! Ему было всего двадцать два, и он всегда вел себя так осмотрительно! И очень серьезно относился к работе.

– Судя по всему, там произошла схватка, – словно издалека донесся голос Дункана. – Он оказал сопротивление.

Конечно, оказал. Но это уже было не важно. Важно то, что Харрис проиграл. Салли проиграла. Норт потерял их обоих. Он отвечал за них и позволил им погибнуть. Это его ошибка. С которой теперь придется жить.

– Спасибо, что сказал. Дункан кивнул:

– Мне хотелось, чтобы ты узнал до того, как весь город заговорит об этом. Есть соображения, кто за этим стоит?

– Харкер. – Человек, против которого Норт копал последние три месяца. Тварь! Сейчас был один из тех моментов, когда Норту хотелось наплевать на закон и самому схватить Харкера. С пистолетом в руке. Всадить пулю между глаз – и конец бандиту!

Дункан покачал головой:

– Теперь мы тоже начнем за ним охоту.

Норт метнул взгляд на своего бывшего начальника:

– Он – мой. Дункан еще раз кивнул:

– Понял.

– Бедная Салли! Бедный Харрис! Вот дьявол. – Невидящим взглядом Норт долго смотрел в стену позади Дункана, потом сокрушенно вздохнул. Нужно отправляться к матери Харриса. Именно Норту предстоит сообщить весть, что ее младший сын погиб.

– Зачем тебе делать это самому? – спросил Дункан. – Зачем вообще нужно заниматься всем этим? Человек с твоими взглядами может добиться гораздо большего и на более высоком уровне.

Еще один тяжкий вздох. Опять он за старое! Дункан, а заодно с ним Уинтроп и старший брат Брам несколько месяцев пытались уговорить Норта уйти в политику. Они продолжали уговаривать его даже после того, как он предотвратил покушение на принца-регента. Брама тогда настолько занесло, что он предложил Норту стать членом парламента от округа в Сомерсете, где у Райлендов было поместье. А учитывая пэрство Брама, можно было не сомневаться, что Норт сумеет осуществить свои идеи и чаяния и изменить нынешнюю систему борьбы с преступностью. Провести реформу полицейских сил в масштабах всей страны.

Но смог бы он променять удовольствие от «живой» работы на закулисную деятельность?

Вполне возможно. Только вот его успехи были не вполне очевидны. Чего стоит этот случай с Салли и Харрисом! Почему все считают, что Норт способен на что-то большее? Сейчас он так не думал.

Ему не удалось защитить обычную проститутку. Что уж тогда говорить о целой стране?

Вдобавок это означает, что он вновь окажется лицом к лицу с аристократами. Значит, перед ним откроются двери в высший свет. Норт войдет в этот круг. А может, его снова отвергнут.

– Я подумаю, – промямлил он.

Длинное лицо Дункана выражало по меньшей мере неодобрение.

– Ты всегда так говоришь.

Это точно. Норт пожал плечами. Сейчас он вообще не в состоянии сказать что-нибудь умное.

– Мне нужно идти, – наконец произнес он и поднялся. Ноги не слушались. За прошедшие годы Норт насмотрелся на смерть. На жертвы преступлений, на погибших свидетелей, на убитых бандитов и сыщиков. Но он впервые потерял одного из своих людей. Впервые ему не удалось защитить человека, которому он поклялся обеспечить безопасность. Тяжесть гибели Салли и Харриса он ощущал так же остро, словно это ему приставили к горлу клинок.

– Хочешь, тебя отвезут домой? Норт хмуро посмотрел на Дункана:

– Я не инвалид, Дункан. Полагаю, что переживу небольшую прогулку до дома.

Если резкость Норта и удивила Дункана, он не показал виду.

– Смотри сам. Я сообщил тебе об открывшихся обстоятельствах.

Норт кивнул. Тут не было ничего нового. За всем стоял Харкер. Теперь он поймет, что Норт считает его виновным.

– Кстати, Норт! – Голос Дункана остановил его у самой двери. Норт молча обернулся. – Будь осторожнее, – по-настоящему обеспокоенно предупредил его друг и бывший начальник. – Если сядешь ему на хвост, Харкер тоже займется тобой.

Нажав на ручку двери, Норт горько усмехнулся:

– Только на это и надеюсь. – Сейчас встреча с Харкером могла придать смысл его жизни. Это было единственное, чего Норт ждал с нетерпением. Поймать преступника, который действительно заслуживал быть пойманным, – вот что заставляло двигаться, вот что делало его труд оправданным. Нужно положить конец карьере Харкера, тогда гибель Салли и Харриса не будет напрасной.

Снаружи начинался день, яркий и солнечный. Ночью прошел дождь. В воздухе висел холодок. От земли поднимался легкий пар. Норту всегда нравились такие утра. Но высыхающая земля под ногами говорила еще и о том, что все следы вокруг тел Салли и Харриса исчезнут, смытые их кровью, развеются, как последний вздох.

«Будь ты проклят, Харкер!»

От Боу-стрит до дома было недалеко. Норт шел медленно, продолжая думать о Салли, Харрисе и о том, как он прижмет Харкера к стенке. Его решимость росла вместе с набиравшим силу солнцем. К тому времени, когда Норт свернул направо, на Рассел-стрит – в самое сердце Ковент-Гардена, его переполняла печаль, но чувство потери сменила готовность действовать. Он не позволит, чтобы смерть Салли и Харриса оказалась бессмысленной.

На рынке кипела жизнь. Она всегда тут кипела. В этом месте чувство превосходства смешивалось с тоскливой нищетой. Начинался обычный рабочий день. Эта картина заставила сердце забиться. Впереди Норта ждали похороны, но он не позволит ненависти и гневу затуманить восприятие. В этом мире существовала доброта, ради нее он и работал.

Норт купил апельсин и, подходя к дому, начал чистить его, бросая в сточную канаву бесформенные шкурки. Уже на пороге дома Норт вонзил в апельсин зубы и почувствовал, как в лицо брызнул сладкий сок. – И тут кто-то окликнул:

– Мистер Шеффилд!

Развернувшись на крыльце, Норт приготовился выхватить пистолет, пристегнутый изнутри к плащу. Но сообразил, что это лорд Спинтон. Вместо пистолета он снова взялся за апельсин, оторвав дольку с таким же остервенением, с каким послал бы пулю в медную башку этому идиоту. Должен же человек понимать, что нельзя вот так подкрадываться!

Однако лорд Спинтон был не из тех, кто боялся пистолетной пули. Он редко общался с людьми типа Норта. Аристократам нет нужды таскать с собой оружие, им вообще трудно представить, что они могут стать жертвами убийцы.

Проглотив кусок, застрявший в горле, Норт натянуто улыбнулся:

– Лорд Спинтон, вы опять здесь? Что случилось? – Он надеялся, что граф не задержит его надолго. Норт собирался помочь семьям Харриса и Салли. Это было намного важнее, чем страдания графа из-за нескольких любовных писем.

– Простите за беспокойство, мистер Шеффилд, – вежливо извинился Спинтон, прыжком преодолевая ступеньки. – Но вы сказали, что я могу прийти к вам, если случится что-нибудь, что вынудит вас заняться письмами к леди Октавии.

Если это по-прежнему не интересует Октавию, тогда Норт недвусмысленно укажет графу на дверь.

– У меня найдется пара минут. Заходите.

В прихожей, как всегда, их встретила миссис Бантинг. Она приняла шляпу и трость и предложила чаю, от которого Норт отказался и предупредил, чтобы их не беспокоили. В святая святых своей конторы он предложил Спинтону нечто более крепкое, чем чай.

Спинтон покачал головой:

– О нет. Для меня слишком рано.

Норт только вскинул брови, налил себе стакан виски и осушил его одним глотком.

– Итак, – проскрипел он, вновь обращая внимание на гостя. – Что же у вас за новости?

Спинтон был очень серьезен.

– Прошлой ночью, леди Октавия получила еще одно письмо.

– Где вы были, когда оно пришло? – Там, откуда граф сейчас приехал? Он ночевал у Октавии?

Спинтон действительно покраснел.

– Я вернулся домой к полуночи. Но сегодня утром я получил записку от кузины леди Октавии.

– Но не от самой Октавии? Граф побагровел.

– Я уже объяснял, что ее эти письма так не беспокоят, как меня.

Норт подавил желание налить себе еще. Вместо этого его потянуло на сарказм. Такое поведение вряд ли можно назвать профессиональным.

– И о чем говорилось в новом письме? Что ее глаза как сапфиры? А кожа как слоновая кость?

Похоже, Спинтон собрался спросить, откуда Норту известно, какого цвета глаза и кожа у леди Октавии, но промолчал.

– Там было написано: «Мне известна ваша тайна». Норт замер. Поставив стакан на стол, он повернулся лицом к посетителю:

– Какая тайна? – Тайна детства? Что ее мать была актрисой и любовницей многих мужчин? Или что когда-то Октавия знала Норта, знала очень близко?

– Не знаю. – Граф искренне переживал. – Если у Октавии есть какие-то секреты, то о них никому не известно. Мне в том числе. Я бы рад подумать, что такое послание ничего не стоит, только мне все-таки кажется, что автор собирается ее шантажировать.

И Норт на этот раз вполне согласился с подозрениями графа. Как правило, такого рода загадочные послания становились прелюдией к вымогательству. Норту уже приходилось встречаться с такими случаями. Однажды он поклялся защитить тайну Октавии. Поклялся сделать все, что и его силах. Сдержать клятву – его долг. Может, на этот раз получится лучше, чем с Салли и Харрисом.

– Мне нужно увидеть письмо, – заявил Норт. – А еще я должен побеседовать с леди Октавией.

Спинтон с видимым облегчением вздохнул.

– О, благодарю вас, мистер Шеффилд. Сегодня же утром я поговорю с леди Октавией. Поужинаете с нами вечером?

Не очень хорошая идея.

– Где?

– У леди Октавии дом на Беркли-сквер. – Граф объяснил, как туда добраться. – Скажем, в восемь часов?

Норт достаточно хорошо знал Октавию и поэтому удивился, что его пригласил Спинтон. Перед тем как принять приглашение, лучше было бы сначала узнать, не будет ли она против. Но так как Спинтон собирался прямиком отсюда отправиться к ней, Норт не стал рисковать и посылать записку. Граф мог увидеть ее. А это вызвало бы чересчур много вопросов.

– Значит, увидимся.

Спинтон улыбнулся, потряс руку Норта и отбыл. Проводив его, Норт сел к столу, закинул ноги на полированную столешницу и стал размышлять, правильно ли он поступил.

Само решение помочь Октавии – по крайней мере выяснить, реальна ли эта угроза, – не подвергалось никакому сомнению. Он сделает для нее все, попросит она его об этом или нет. Вот только согласится ли она принять от него помощь?

– Сегодня я снова говорил с Нортом Шеффилдом.

Октавия выпрямилась, чашка с чаем застыла на полпути ко рту. Может, она ослышалась? Неужели он намерен действовать вопреки ее желанию?

– Что? – Чтобы показать, как ей безразличен разговор, Октавия отхлебнула чаю. Они сидели в малой гостиной, выходившей окнами на улицу. Ослепительное солнце заливало комнату. С улицы почти без перерыва доносилось мягкое цоканье лошадиных копыт. На душе было бы легко и покойно, если бы не Спинтон, который всегдашней тенью висел рядом.

Граф сделал одолжение – изобразил, что ему неловко. Предатель!

– Он передумал и займется автором писем.

– В самом деле? – Это она так рыкнула? Резкий контраст любезному тону. – Что заставило вас подумать, что я не буду против?

Беатрис навострила ушки. Вся в желтом, она сидела на оранжево-розовой софе, как маленькая оса. Кузина сразу поняла, что настроение Октавии опасно изменилось. Было даже приятно увидеть, как задергалась Беатрис. Интересно, чью сторону она займет, если ситуация накалится?

Разумеется, Спинтона. Беатрис всегда на стороне тех, у кого нет шансов на победу.

– Э… Ладно. – Спинтон неожиданно храбро посмотрел ей в глаза. – Я не собираюсь извиняться за то, что хочу защитить тебя.

Октавия несказанно удивилась и захлопала глазами. Оказывается, у нашего дорогого Фицуильяма есть шипы.

– Нужно было предупредить о своих планах, прежде чем затевать, что-то у меня за спиной.

Он покраснел.

– А мне кажется, тебе стоило поделиться со мной своими так называемыми секретами.

Октавия расправила плечи. Его выходка только подлила масла в огонь. Она не собиралась сдаваться.

– Я благодарна тебе за заботу, Фицуильям. Все секреты – мои личные, и только я могу ими распоряжаться.

– А все вокруг тебя будут расхлебывать последствия. Она горько улыбнулась в ответ на его негодующий тон.

– Так вот что тебя по-настоящему волнует… Не моя безопасность, а то, что отношения со мной могут поставить под угрозу твою репутацию.

Он не стал отпираться.

– И репутацию мисс Беатрис тоже.

Ах вот оно что. Спинтон так же внимателен к Беатрис, как и она к нему.

– Тогда можешь предложить руку не мне, а Беатрис, и вам обоим не нужно будет переживать из-за моего жалкого прошлого. – О Господи, ее темперамент вырывается из-под контроля. Если она не будет осмотрительной, то откроет слишком много.

И Беатрис, и Спинтон густо покраснели. Октавия тут же раскаялась. Не нужно вовлекать Беа во всю эту мешанину. Октавия хотела было извиниться, но тут встряла кузина:

– Октавия, это несправедливо. Лорд Спинтон заботится прежде всего о твоем благополучии, а не обо мне. Но я должна поблагодарить вас за вашу предупредительность, милорд.

Вытаращив глаза, Октавия наблюдала, как ее кузина откровенно строит глазки Спинтону. Получив поддержку, тот заважничал, как павлин. Октавию не удивило, что они действуют заодно и против нее. Они всегда так поступали. Пора бы им понять, что такая тактика лишь делает ее еще неуступчивее.

– Значит, забота дает право вмешиваться в дела того, о ком заботишься? – Она громыхнула чашкой о поднос.

– Конечно, – непререкаемым тоном заявила Беатрис. Со своей противной манерой понижать голос в конце. – Истинная забота дает право делать почти все, чтобы защитить того, о ком заботятся.

Прелестно сказано, очень сентиментально.

– Ты заговоришь по-другому, когда это коснется тебя лично.

Кузина потупила взор.

– Я бы радовалась такой преданности.

Преданности! Преданности? Она что, свихнулась? Может, Беатрис именно так все видит со своей колокольни? В конце концов, у нее нет секретов, которые нужно охранять.

– Видишь, Октавия? – Спинтон расхрабрился и заговорил высокомерно. – Мисс Беатрис понимает, что я думаю только о твоих интересах.

Выдерживать такое больше не было мочи. Октавия поднялась.

– Беатрис будет на твоей стороне, даже если ты убьешь кого-нибудь у нее на глазах, а потом станешь все отрицать. Я уверена, что ей доставит наслаждение сказать тебе, что ты был абсолютно прав, когда сунул нос в мои личные дела. Но это не меняет того, что я считаю: ты не прав.

– Но…

Она не дала ему продолжить.

– Я не хочу, чтобы ты защищал меня. Я не какая-нибудь беспомощная кукла. Несмотря на все твои старания понравиться, для меня все более становится очевидным, что мы совершенно не подходим друг другу из-за того, что ты отказываешься считаться с моими желаниями. А сейчас, если вы оба позволите, мне хочется побыть одной.

Покидая комнату со всем достоинством, на которое была способна, Октавия металась между ощущением полной своей правоты и чувством вины. Но вверх по лестнице она двинулась так, словно ею владело одно справедливое негодование. Конечно, Спинтон действовал исходя из своего понимания ее интересов. И Беатрис, разумеется, заботилась о ее счастье, когда пыталась сгладить трения, возникавшие между Октавией и ее будущим мужем. Их намерения были добрыми и честными. Всегда были добрыми и честными, как и сами Беатрис и Спинтон.

Но в возрасте тридцати лет Октавия вполне способна сама принимать решения. Она не ребенок, хотя временами и ведет себя подобным образом. Она взрослая женщина, у которой хватит ума и возможности жить так, как хочется. А она все еще позволяет другим указывать, как ей поступать и как жить. Чему удивляться, что ее гнев показался Беатрис и Спинтону странным? Они не привыкли к тому, что Октавия может сопротивляться. Что ж, пусть привыкают. Как только Спинтон начнет проявлять любопытство и соваться в дела, которые она называет личными, он очень скоро поймет, что женщина, которую ему хочется приковать к себе на всю оставшуюся жизнь, отнюдь не мямля. Большую часть жизни за нее все решали другие. Она позволила матери и деду наперед расписать ее будущее. Но теперь решено: Октавия больше не будет зависеть ни от кого.

А сейчас пора успокоиться и взять себя в руки. Либо прийти в себя, либо спуститься и сказать Спинтону, что нет никакой чертовой возможности согласиться на замужество с ним. Никакой!

И тогда она не выполнит своего обещания – единственной вещи, о которой дед когда-либо попросил ее. А он так много сделал для своей любимой внучки. Она всегда так считала. Но сейчас ей подумалось совсем о другом. Он выдернул ее оттуда, где она была счастлива, и сделал из нее абсолютно другого человека.

Нет сомнения, что благодаря деду она не пошла по рукам в поисках «защиты», как случилось бы, выбери она для себя путь актрисы.

В своей уютной спальне она упала спиной на мягкую постель. Кровать была огромных размеров. Комната – просторной. Все именно так, как хотелось Октавии в детстве. Тогда почему же иногда кажется, что она в тюрьме? Может, потому, что, как всегда, никто не догадался спросить о ее мнении – вдруг ей хочется все устроить по-другому? Сначала она была счастлива новыми впечатлениями и ни о чем не просила. Потом это ощущение новизны стерлось, а чувство несвободы осталось.

Почему именно Октавию выбрали в жены Спинтону? Только потому, что дед больше других любил ее отца и испытывал вину за то, что на долгие годы отвернулся от собственной внучки? Дед говорил, что не знал, где они с матерью жили. Но пытался ли он их разыскать? Наверное, не очень. Тогда почему она должна жертвовать жизнью, чтобы утолить чувство вины уже умершего человека? Почему должна сделать свою жизнь – и, кстати, жизнь Спинтона тоже – несчастной?

А они оба будут страдать. В этом не было сомнения. Спинтон постарается стать хорошим мужем. Но Октавия всегда будет придираться к нему, а он – к ней. Они не подходят друг другу – это видно невооруженным глазом.

Хуже того. Ей все чаще казалось, что Спинтон действительно женится на ней. Легче было бы нарушить данное обещание, если бы не нужно было думать и о том, что она разобьет ему сердце.

Господи, какая же она все-таки странная! Смеется над Спинтоном и в то же время жалеет его. Он недостаточно слаб, чтобы презирать его, но и недостаточно силен, чтобы заслужить ее уважение.

В дверь раздался стук. Октавия сделала вид, что не слышит. Постучали еще, на этот раз громче.

– Пожалуйста, уйдите.

– Тави, это я.

Только один человек называл ее этим детским именем и не заставлял испытывать неловкость. Октавия застонала в желтую подушку.

– Беа, я устала. Мне нужно отдохнуть перед ужином.

– Я зайду.

Октавия села на постели. Вот черт, надо было запереть дверь!

– Нет, Беа…

Беатрис проскользнула в комнату, тихо прикрыв за собой дверь.

– Ты меня не расслышала, – со вздохом проворчала Октавия. Она не сердилась на Беатрис по-настоящему. Если такое и бывало, то ненадолго.

– Конечно, не расслышала, – с улыбкой ответила кузина. – Я была занята мыслями о тебе.

Октавия усмехнулась. Похлопала рукой рядом с собой:

– Садись сюда. Беатрис села.

– Я хочу извиниться. – Она могла быть тихой и осторожной, но не ходила вокруг да около, когда чувствовала, что нужно что-то сказать напрямую.

Октавия ласково пожала Беатрис руку.

– Я тоже. Я вела себя непростительно, прямо как испорченный ребенок.

Кузина понимающе улыбнулась:

– Возможно, только этого бы не случилось, если бы тебя не спровоцировали. Прости меня за то, что я выступила на стороне Спинтона. Я подумала, что так мне будет легче оценить его помыслы.

Октавия удивленно подняла брови.

– Как мило! – Пусть кузина делает вид, что у нее нет любимчика. Сейчас это не важно.

Беатрис вспыхнула и отвела глаза.

– Я считаю, что помыслы его чисты, но вот его поступки оставляют желать лучшего. Он очень заботится о тебе, ты же знаешь.

Ага, вот, значит, что чувствуют, когда получают удар кинжалом. Угрызения совести полоснули по груди Октавии, когда она встретила взгляд темных глаз кузины. Вне всякого сомнения, Беатрис отдала бы все, чтобы заполучить Спинтона или любого другого мужчину, который позаботился бы о ее благополучии. В отличие от Октавии она всегда говорила, что самое важное для нее – муж и семья. Две вещи, которые с возрастом становились для Беатрис все менее достижимыми.

– Что тебя удерживает рядом со мной, Беа? Почему бы тебе не найти какого-нибудь симпатичного мужчину и не подарить ему пару толстеньких карапузов?

Едва оправившись от смущения, Беатрис вспыхнула снова.

– Даже самому покладистому мужчине требуется, чтобы жена обладала кое-какими достоинствами. У меня есть связи, это верно. Но я не красавица. У меня нет ни потрясающей фигуры, ни приданого.

Как раз на лицо и фигурку Беатрис грех жаловаться.

– У тебя прелестное личико, и ты отлично сложена, – провозгласила Октавия тоном, не терпящим возражений. – И я доведу до сведения всех, что ты не бесприданница.

Беатрис изумленно воззрилась на Октавию.

– Я не позволю тратиться на меня.

– Ты не сможешь мне помешать. – О, какое это прекрасное чувство – никому не подчиняться, решать самой и не обращать внимания ни на какие возражения! Понятно, почему Спинтон так ведет себя. Это придает ему ощущение мужественности.

– О, Тави, спасибо!

Октавия покачнулась от объятий, с которыми накинулась на нее кузина. Беатрис стиснула ее так, словно желала, чтобы Октавия каждой клеточкой тела ощутила ее благодарность.

Октавия смутилась и растрогалась. Почему это не пришло ей в голову раньше? Почему ей не бросилось в глаза, какой несчастной чувствовала себя кузина? Как можно настолько погрузиться в свои мелочные заботы, чтобы ничего не видеть дальше собственного носа? Какой же все-таки эгоисткой она была!

Опять же, Октавия была такой от рождения. Даже ее решение со временем выйти замуж за Спинтона несло отпечаток эгоизма. Да, она специально оговорила это условие, понимая, что в конечном итоге будет в выигрыше. Она станет графиней, очень богатой графиней. Лондонское общество ляжет у ее ног, и она обретет свободу благодаря статусу замужней женщины. Как только они со Спинто-ном соединятся, она родит ему наследника, а потом сможет позволить себе все, что захочет и с кем захочет. Возможно, цинично так думать, но признаться в этом необходимо, во всяком случае, себе самой.

– Ну вот, ты смеешься, а мне грустно. – Октавия осторожно отстранила от себя кузину. – Давай лучше переодеваться к ужину. Бедняжка Спинтон, наверное, умирает от голода.

Беатрис захихикала:

– Не сомневаюсь. – И на мгновение Октавия испугалась, что кузина снова бросится ее обнимать. Ребра больше не выдержат этого. – Еще раз спасибо.

– Еще раз пожалуйста.

Кузина выскользнула из комнаты. Октавии стало намного легче, чем десять минут назад. Удивительно, как забота о ближнем может улучшать/настроение.

Поднявшись с постели, она позвонила горничной и отправилась в гардеробную. Жани не заставила себя ждать.

Она облачила Октавию в платье из темно-синего атласа и убрала волосы в более замысловатую прическу.

Через полчаса за Октавией зашла Беатрис, чтобы сойти вниз. Вместе со Спинтоном они собирались выпить вина в гостиной, а уж потом отправиться в столовую. И конечно, Октавия намеревалась попросить у графа прощения за свою вспышку, рассчитывая, что после этого Спинтон умерит свой разыскной пыл. Письма – сущая ерунда. Просто какой-нибудь знакомый из прошлой жизни решил сыграть с ней шутку. Или кто-нибудь заявил, что знает о ее секретах, хотя на самом деле не знает ничего о том, как она жила до появления деда.

В розовом платье Беатрис казалась пухленькой, нежненькой, настоящей очаровашкой. Да она и при небольших деньгах без труда сыщет мужа.

Ценное приобретение…

Что Октавия будет делать без нее? Друзей – раз-два и обчелся. Октавия всегда трудно сходилась с людьми.

Подойдя к лестнице, кузины услышали голоса. Один из них – громкий – принадлежал Спинтону. Испытывая законное любопытство, что это за визитер пожаловал к ней в дом, Октавия задержала Беатрис, чтобы выяснить, кому принадлежит второй голос. Она была не из тех, кому нравились сюрпризы.

Октавия услышала, как Спинтон произнес:

– Спасибо, что пришли. Я рад, что вы проявили интерес к этому делу.

– Благодарю, что пригласили меня, лорд Спинтон. Боже правый, она узнала этот голос! Спинтон пригласил Норта на ужин? В ее дом? Без разрешения?

Вне себя от гнева, она повернулась к Беатрис. Кузина всегда знала, что сказать. Она знала, как удержать Октавию в рамках приличий и умела вовремя напомнить, что она внучка графа.

Но Беатрис смотрела на Октавию круглыми от удивления глазами.

– О Господи, – пробормотала она. – За это даже я выдрала бы его по первое число.