Опять Морковка

– Ты не поверишь! – говорит Морковка. – Сижу в поезде, читаю мемуары о Первой мировой войне, и тут эти два идиота начинают драться. Хватают друг друга за грудки и у меня над головой кулаками машут. И что ты думаешь: оба одновременно теряют сознание и, обливаясь кровью, падают на меня. Я – под ними, книжка, которую я читала, – в крови. Из-за того, что я не смогла из-под них выбраться, я даже станцию свою проехала... Ну-ка, признавайся, что там у тебя? – С этими словами она вынимает из сумки консервный нож и набрасывается на банку маринованной свеклы.

– И не спрашивай, – говорит Роза.

– Жду не дождусь того дня, когда мужчин заменит сперма в пробирках. Ни тебе войн, ни тебе преступности. Слушай, почему на улице висит объявление о продаже квартиры? Ты что, переезжаешь?

– Нет, это кто-то сверху. А может, это дело рук подонков, которые по всему городу расклеивают объявления о продаже квартир, чтобы все подумали, что цены падают. На что ты собираешься жаловаться на этот раз?

– С чего ты взяла, что я пришла жаловаться? – вспыхивает Морковка, бросает банку со свеклой и переключается на миску, доверху наполненную салатом из сырой капусты.

– С того, что каждый раз, когда ты меня посещаешь, ты еще в дверях начинаешь жаловаться на жизнь. Бывает, правда, что для разнообразия ты приходишь, чтобы поесть или что-то попросить.

– Ничего подобного, – с обидой в голосе говорит Морковка. – Давай-ка лучше поговорим о тебе, Роза. Как жизнь?

– Отлично – если не считать того, что на днях приходил наемный убийца, который ужасно наследил.

– Знаешь, что он сказал мне вчера вечером?

– Пока нет.

– Он сказал: «Угадай, почему я люблю, когда ты мне сосешь. Потому что в это время ты молчишь».

– Ого.

– Согласись, разве можно говорить такое?

– Нельзя. Скажи, Морковка, это тот, с кем ты познакомилась в Кью?

– Он самый.

– Не он ли сказал тебе при знакомстве: «Держись от меня подальше. Я – отъявленный мерзавец»?

– Он.

– Итак, ты знакомишься с человеком, который, по твоим же собственным словам, не хорош собой, сам называет себя мерзавцем, да еще хвастается, что две его подружки свели счеты с жизнью. А теперь – поправь меня, если я ошибаюсь, – ты сидишь и жалуешься, что он был с тобой груб.

– Нет, ты мне лучше скажи, почему все мужчины одинаковы. Вечно они куда-то торопятся. Взять хотя бы этого. Придет, кончит – и убегает. Опять придет, опять кончит – и нет его. Мы с ним больше никуда вместе не ходим.

– Позволь, Морковка, я дам тебе десятку.

– С какой стати?

– Ты можешь мне ее не отдавать, пока в очередной раз не скажешь, что беременна, что предпочитаешь засовывать его себе в рот поглубже, чтобы, когда глотаешь, не чувствовать вкуса, и что мужчины с каждым днем становятся все хуже и хуже.

– Не злись. У кого искать сочувствия, если не у друзей?

– На мое сочувствие можешь рассчитывать в любое время дня и ночи. – Роза обнимает Морковку за плечи. – Но не выпрашивай, чтобы тебя пожалели, – такое сочувствие не помогает.

Тут Морковка замечает картофельный салат.

– Больше всего меня угнетает, что он крутит с кем-то с факультета.

– С исторического, как и ты?

– В том-то и дело, да еще похожа на меня – такие же короткие темные волосы. «И что ты в ней такого нашел? Чем я хуже?» – спрашиваю. «Вообще-то вы похожи, – отвечает. – Это мне в ней и нравится. Но она моложе, и у нее сиськи до полу – не то что у тебя». Откровенно по крайней мере... Как же я тебе завидую, Роза! Нет, правда. У тебя ведь всех этих проблем нет. Хорошо быть одинокой.

– Хочешь, я тебе что-нибудь приготовлю поесть?

– Нет, спасибо, – говорит Морковка, не сводя глаз с пюре. – А хлеб у тебя есть?

– Да, вон он. Нет, что ни говори, а хочется, чтобы жизнь пошла по-другому. Сначала тебя чуть было не убивают, потом ты сама пытаешься – да еще неудачно – похитить человека, и после всего этого приходится вдобавок пол мыть. Ужасно скучно убирать собственную квартиру. Надо бы придумать такую систему, чтобы убирать не у себя, а у соседей, – тогда по крайней мере увидишь чужие фотографии и картинки на стене, другие обои и занавески, будет непривычный вид из окна, другие подоконники, двери...

Роза права. Мировую историю можно постичь, выяснив, кто, где и когда вытирал пыль. Сельское хозяйство, медицина, военное дело изменились до неузнаваемости, а вот замены ветхой домработнице, штопающей ветхую сорочку, не предвидится. Туризм, разумеется, тоже не претерпел существенных изменений. Хочешь увидеть мир – вступай в банду мародеров.

– Ты пыталась похитить человека? – интересуется Морковка, доедая пюре.

– Шутка.

– Партнер он, в общем, неплохой, но не первый класс.

– Я тебя, по-моему, об этом не спрашивала.

– Ну и что? Не затыкай мне рот.

– А ты чего от него ждала? Он ведь все-таки не полный мерзавец, как бы он ни хотел им казаться, иначе б он тебя не предупредил, верно? Он относится к категории незаконченных мерзавцев.

– И кто же у нас незаконченный мерзавец? – вступает в разговор вернувшаяся Никки.

– Очередной дружок Морковки. Но у него есть все шансы стать законченным.

– Мне ли не знать законченных мерзавцев, – обращается к Морковке Никки, не дожидаясь, пока Роза их познакомит. – В четыре минуты укладываются. В постели, я имею в виду. Цветочками и болтовней женщин не охмуряют. Я как-то с одним таким имела дело – как сейчас помню, в пятницу вечером, в чужой квартире, на другом конце Лондона, в Хорнчерче. В двадцать два тридцать пришли – в двадцать три ноль ноль разошлись. Ничего, кроме траха. Он, помнится, сказал жене, что пошел кружку пива выпить. Только это и умеет – но умеет неплохо, ничего не скажешь. Нет, что ни говори, а законченный мерзавец лучше всех недоделанных, вместе взятых. Особенно – по второму разу.

– По второму разу? – Морковка недоумевает.

– Ну да, по второму. Если, конечно, на первый все получилось. По второму разу и к партнеру притираешься, и новизну еще чувствуешь. Самое оно. А дальше, как правило, по убывающей идет.

– Может быть. Вино хорошее? – любопытствует Морковка, инспектируя холодильник.

Отдает вину должное.

– И почему так трудно найти мужчину? – вздыхает Морковка. – Пока хорошего партнера отыщешь, забудешь, как это делается.

– А может, так было всегда? – делает предположение Роза. – Может быть, еще первобытные женщины жаловались друг другу: мужчин днем с огнем не сыскать, найти такого, чтоб нравился, так же сложно, как избавиться от того, кто не нравится. Жизнь, может, в том и состоит, чтобы мечтам, с которыми мы все родились, не давать ходу. Может, наши мечты – это та оболочка, которая предохраняет нас от жизни, от ее грубых лап, помогает нам дотянуть до конца. Помню, как-то вечером мама мыла посуду, повернулась ко мне и говорит: «Главное, на удочку не попадайся». Если б мы знали, что нам предстоит, никто бы не покинул материнской утробы по собственной воле. Всех бы кесарить пришлось.

– А что, если бывший возлюбленный возьмет и зарежет? – замечает, в ответ на свои мысли о будущем, Морковка.

– Да, в наши дни такое творится... – вносит свою лепту в разговор Никки. – Я с этим бразильским транссексуалом еще до его операции трахалась. Ни слова не понимала из того, что он лопотал. Или она? У него и сиськи были, и член – небольшой, правда, – его ему потом и вовсе лечением вывели. Вообще-то он хотел, чтобы его культурист трахнул, – но тут я подвернулась, по ящику в тот вечер ничего не было, нацепила я искусственный член и вдула ему в задницу по полной программе. Я-то, если честно, ничего особенного не почувствовала, зато он визжал как резаный, бубнил что-то непонятное, я сначала думала, это он по-бразильски, а потом сообразила, что он мое тогдашнее имя выкрикивает. Чего только в жизни не бывает!

– Могу себе представить, – говорит Роза. – Между прочим, Туша так до сих пор в машине под окнами и сидит. Ну как, на работу устроилась?

Они пьют вино допоздна. Позвали и Тушу – молча сидит посреди комнаты: туша тушей. Никки интересуется, откуда у Морковки такое имя. Оказывается, Морковка купила другу на свою годовую стипендию машину, а потом вынуждена была целый год по овощным рынкам побираться.

– А что же друг?

– Сел в машину и укатил – только его и видели.

Послушать историю на сон грядущий Роза приходит лишь в четверть четвертого. Я и на этот раз рассказываю ей о превратностях любви...