Ночь уже спустилась, тусклый свет луны заливал улицы и переулки Бостона, отбрасывая таинственные тени. На городской площади глашатай, укутав шею плотным шерстяным шарфом, освещал себе дорогу лампой, наполненной китовым жиром, и выкрикивал время.

Несмотря на хмурое небо и недавний дождь, в центре города, у здания магистрата, скопилось более семи тысяч человек. Весь день здесь звучали зажигательные речи, хотя большинство вигов — представителей умеренного крыла — пыталось погасить слишком бурные страсти, призывая подумать о последствиях, прежде чем прибегнуть к действиям, которые могут ввергнуть страну в страшную бойню.

Однако предостережения не возымели действия, и толпа нетерпеливо ждала событий, которые должны были произойти до полуночи.

Тем временем неподалеку, в стоящем на отшибе сарае, Стивен Керкленд куском жженой пробки мазал себе лицо сажей. Около дюжины мужчин тоже старательно размалевывали свои физиономии. Некоторые красились охрой, пытаясь подражать индейцам, другие использовали ламповый нагар или, как Стивен, жженую пробку. На многих была одежда из оленьей кожи, остальные кутались в накинутые на плечи одеяла, скрывающие их лохмотья.

— Ну, как я выгляжу? — спросил у Стивена стоявший рядом Джонатан Керкленд.

Стивен улыбнулся, сверкнув белыми зубами на черном от сажи лице. Темная шерстяная шапочка была натянута до самых бровей кузена, а свою традиционную мантию адвоката он сменил на грубую рубашку и штаны.

— Ты совершенно на себя не похож, — уверил его Стивен.

— Прекрасно, — сказал Джонатан. — Я не хочу, чтобы меня узнали. Сегодня вечером мне могут повстречаться многие знакомые.

— То же можно сказать и об остальных присутствующих, — ответил Стивен. — Ты сделал глупость, примкнув к нам, Джонатан. Почему бы тебе не вернуться домой? Ты многим рискуешь в случае ареста.

— Это и мое дело, Стивен. Может быть, даже в большей степени, чем твое. Почему я должен ждать, что кто-то другой сделает его за меня?

Главный в небольшой кучке собравшихся вышел на середину сарая и сказал:

— Вы все знаете, что нас ожидает. Помните, никто не должен называть друг друга по имени. Постарайтесь вообще помалкивать, потому что вас могут узнать по голосам. У нас особая миссия. Никто из команды не должен пострадать. Понятно?

Мужчины закивали, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

— Желаю всем удачи, и… долой тиранию! — страстно выкрикнул предводитель.

Его призыв был встречен криками одобрения. Стивен Керкленд пожал кузену руку:

— Удачи тебе, Джонатан.

Тот в ответ улыбнулся:

— Долой тиранию!

Они обменялись подбадривающими улыбками, продлив на некоторое время рукопожатие, затем вместе с остальными покинули сарай.

По мере их приближения к центру города тысячи собравшихся там горожан услышали дикие вопли и улюлюканье, характерное для индейцев. Потом все увидели людей, бегущих по направлению к порту. Их было человек шестьдесят, большинство выглядело довольно молодо. Все были в потрепанной одежде или укутаны в наброшенные на плечи одеяла, головы прятали под капюшонами или шерстяными шапочками. У многих были томагавки, боевые топорики или обычные топоры и даже пистолеты. Толпа потянулась за группой размалеванных, которая у форта Хилл слилась с другими парнями, одетыми подобным образом. Теперь их численность превышала сотню человек, и они продолжали спускаться к порту.

Их целью были три чайных клипера, стоящих на якоре у причала. После отлива все суда оказались севшими на прибрежный ил.

Малочисленной команде приказали не сопротивляться, и нападающие молча и уверенно принялись за дело. Трюмы парусников быстро открыли и подняли на палубу тяжелые ящики с чаем.

Толпа, последовавшая за ватагой парней, осталась на пристани, молча наблюдая за их действиями. Все знали, что внимание большинства колоний приковано к тому, как бостонцы отреагируют на последний королевский закон о беспошлинном ввозе чая, что подрывало экономику новых территорий.

Большие ящики с чаем были обшиты брезентом, и мужчины, орудуя Топориками и томагавками, начали его вспарывать. Вскоре раздался стук топоров, разрубающих ящики после того, как их содержимое было выброшено за борт.

Огромная масса чайных листьев скопилась на мелководье, и некоторые прыгнули в холодную воду, чтобы раскидать, словно сено, горы скопившегося чая.

Люди продолжали действовать молча и умело, стараясь не повредить корабли.

Несколько часов спустя все три клипера были разгружены и триста сорок ящиков чая разбиты. Прежде чем уйти, участники налета привели палубы в порядок, убрали мусор и освободили запертую в кубриках команду.

Когда парни оказались на берегу, ледяной воздух не охладил их пыла. Они устало побрели назад, окрыленные успехом, и уже не сдерживали своих чувств. В ночной тишине звучал их ликующий смех и слышались восторженные крики.

— О Господи, Стивен, я снова чувствую себя юношей! — сказал Джонатан Керкленд, шагая рядом с кузеном. Стивен в ответ усмехнулся:

— Должен сказать, приехав в Бостон, я не ожидал, что приму участие в таком волнующем предприятии.

— Как долго ты здесь пробудешь? — спросил Джонатан.

— Утром я возвращаюсь в Виргинию, — ответил Стивен. — Уверяю тебя, многие из тамошних патриотов не останутся в стороне, если здесь начнется.

— Надеюсь, что сегодняшнее — только первый шаг. Когда они проходили мимо резиденции адмирала британского королевского флота, тот открыл окно и крикнул:

— Эй, парни, вы славно повеселились, прикинувшись индейцами, не так ли?

Ответом ему были грубые оскорбления, и окно захлопнулось под улюлюканье молодых американцев. Стивен и Джонатан вдруг замолчали. Они сделались серьезными, услышав прозвучавшие в ночном воздухе последние слова адмирала:

— Но вы еще за все поплатитесь!