Глава 31
Расположенный на площади Сент-Джеймс за темно-зеленым навесом, простиравшимся от парадной двери до улицы, клуб Стрэтмор был рассчитан на узкий круг избранной знати, предпочитавшей шумным, залитым светом игорным домам Брука и Уайта, где подавали безвкусную вареную дичь, бифштексы и яблочные торты, заведение более роскошное, с изысканными яствами.
В отличие от игорных домов Брука, Уайта и Уотьера Стрэтмор был основан и принадлежал ста пятидесяти именитым особам, а не какому-нибудь там владельцу. Членство в нем передавалось по наследству и было строго ограничено потомками его основателей. Их совершенно не интересовали приносимые заведением доходы. Клуб был для них своего рода крепостью, где они могли делать огромные ставки в карточной игре, обмениваться короткими замечаниями, не опасаясь, что из-за шума не услышат друг друга, и заказывать любые деликатесы, приготовленные французскими и итальянскими поварами. Здесь все зиждилось на осторожности и взаимном согласии. Слухи о баснословных выигрышах и проигрышах за ломберными столиками распространялись с быстротой пожара по всему Лондону. Но за пределы Стрэтмора не выходило ни полслова о делавшихся там буквально астрономических ставках. Зато в самом клубе сплетни передавались из уст в уста и из залы в залу с поразительным рвением и сугубо мужским сладострастием.
Никто из посторонних, даже в сопровождении членов клуба, не мог пройти дальше мраморных колонн у парадного входа, что привело в бешенство Брамела, в то время весьма популярного во всех фешенебельных мужских клубах Лондона.
Самому Принни отказали в членстве, поскольку он не являлся потомком одного из основателей клуба, и принц-регент реагировал так же бурно, как и Брамел, с той лишь разницей, что не обладал здравым смыслом и даром предвидения последнего. Поэтому он основал свой клуб, с двумя королевскими поварами и по имени одного из них назвал свое заведение «Уотьер». Однако принцу-регенту не удалось создать в своем клубе атмосферу сдержанного достоинства, полной недоступности и скромной элегантности, царившей в просторных залах Стрэтмора.
Рассеянно кивнув управляющему, который приветствовал его поклоном у парадной двери, Стивен прошел через две залы с дубовыми панелями, не замечая посетителей, которые либо беседовали, расположившись в удобных, обитых темно-зеленой кожей креслах с высокими спинками, либо сидели за ломберными столиками. В следующем зале, к великой радости Стивена, почти не было посетителей, и он сел за столик, где оказалось три свободных места. Уставившись на пустой камин, он размышлял над содержавшейся в письме информацией, собираясь принять важнейшее в своей жизни решение.
И чем больше размышлял, тем ближе подходил к решению, которое считал единственно правильным.
За каких-нибудь полчаса мрачное настроение Стивена сменилось задумчивым, потом философским и, наконец, радостным. Еще до письма Стивен не сомневался в правильности своих намерений, но теперь просто обязан был действовать, не опасаясь при этом уронить свою честь и достоинство. С той самой минуты, как он предложил Шерри право выбора жениха, он не переставал об этом жалеть. А как ревновал, когда она похвально отозвалась о Дю Вилле! И вообще неизвестно, что бы он мог натворить, увидев у себя дома кандидатов в женихи. И если бы один из них, обезумев от страсти, отважился попросить ее руки, Стивен, не раздумывая, вышвырнул бы его на улицу.
Стивен мог бы смотреть на Шерри часами, и ему стоило большого труда не ласкать ее, когда она оказывалась рядом. А когда уходила, он непрестанно думал о ней. Шерри тоже тянулась к нему. С самого начала. И хотя притворялась сейчас равнодушной, наверняка бросилась бы ему в объятия, прояви он хоть немного настойчивости.
Вдруг он услышал голос брата.
— Извини, если я помешал оживленной беседе, которую ты ведешь сам с собой, — пошутил Клейтон, — может, продолжишь ее со мной или предпочтешь сыграть в карты?
На столе перед ним стоял полупустой стакан, а в зале уже было полно народу.
Вскинув брови, Клейтон ждал, когда Стивен заговорит, но Стивен молчал, откинувшись в кресле. Да, нельзя тянуть с этим делом. Стивену не хотелось думать о сложностях, все виделось ему в радужном свете.
— Я предпочел бы поговорить, а карты подождут, — сказал он наконец.
— Я сразу это понял и Уэйкфилд с Хоторном тоже. Они предлагали нам сыграть, когда ты сидел, ничего не замечая, погруженный в свои мысли.
— Я в самом деле их не видел, — признался Стивен, ища взглядом друзей, которых ненароком обидел. — Где они?
— Убитые горем, пытаются найти утешение в фараоне. — Несмотря на легкомысленный тон, Клейтон понимал, что брат чем-то очень озабочен, и после некоторого молчания спросил:
— Итак, кто предложит тему для беседы, ты или я?
Вместо ответа Стивен вытащил из кармана злополучное письмо и сказал:
— Вот что мучает меня в данный момент. — Он протянул брату письмо и банковский чек на очень скромную сумму. Клейтон развернул письмо и начал читать.
«Уважаемая мисс Ланкастер, Посылаю это письмо Вашему мужу, чтобы он подготовил вас к печальному известию.
С глубоким прискорбием сообщаю Вам о смерти моего друга, Вашего отца. Я был рядом с ним до конца и ради Вашего же блага должен сказать, что он раскаивался в том, что допустил множество ошибок в Вашем воспитании и избаловал Вас.
Он хотел, чтобы Вы учились в лучших школах и сделали блестящую партию. Обеспечил Вам приличное приданое и истратил на это все, что имел, а остальное заложил. Прилагаю банковский чек, где указана стоимость оставшегося у него имущества, известного мне.
Я знаю, мисс Ланкастер, что Вы расходились во взглядах с отцом по многим вопросам, но лелею надежду, — как лелеял и он, — что когда-нибудь Вы оцените его старания для Вашего блага и наилучшим образом воспользуетесь своими возможностями. Как и Вы, Сайрус обладал сильной волей и горячим темпераментом. Возможно, именно это и помешало Вам понять друг друга.
Надеюсь, Ваша взаимная неприязнь позволит Вам легче перенести известие о его смерти. Уверен, Вы глубоко раскаетесь, когда поймете, что уже ничего нельзя изменить в Ваших отношениях с отцом.
Перед смертью отец мне велел сообщить Вам, что очень любил Вас, хотя и не выказывал своих чувств, и умер в надежде, что вы тоже его любили».
Клейтон вернул письмо Стивену с той же жалостью и тревогой, которые испытывал Стивен по отношению к Шерри, и с тем же недоумением по поводу того, что сообщалось в письме.
— Как все это печально, — произнес он. — Трудно себе представить, сколько несчастий свалилось на эту бедную девушку! Впрочем, может, оно и к лучшему, что между ними не было взаимопонимания. — Он в раздумье покачал головой и, нахмурившись, спросил:
— А что скажешь насчет того, что поверенный пишет о Шерри? Ведь она совсем не такая.
— Согласен, — подтвердил Стивен. — Если, разумеется, не считать ее своеволия и темперамента, — добавил он с кривой ухмылкой. — Видимо, у ее отца и его поверенного были сходные взгляды на воспитание дочерей, и малейшее проявление их непокорности оба считали абсолютно нетерпимым.
— Не сомневаюсь в этом, потому что хорошо знаю своего тестя.
— Представляю себе, каким строгим был этот Ланкастер, если допустил, чтобы его дочь ехала к жениху в безобразном коричневом платье, в котором я видел ее на пристани, — заметил Стивен, вытянув и скрестив ноги и поудобнее устраиваясь в кресле. Сунув руки в карманы, он обернулся и сделал знак служителю, а когда тот подошел, заказал шампанского.
Небрежная поза брата, шампанское, что все это значит? — недоумевал Клейтон. Как бы то ни было, известие о смерти отца наверняка причинит Шерри боль. Интересно, как собирается брат сообщить о случившемся девушке? Но судя по всему, Стивен и не думал об этом и с довольным видом наблюдал, как слуга разливает по бокалам шампанское.
— Что же ты собираешься делать? — не выдержав, спросил Клейтон.
— Предложить тост.
— Ты, видимо, не понял, что я имел в виду, — нетерпеливо сказал Клейтон, раздосадованный притворным непониманием брата. — Меня интересует, когда ты намерен сообщить Шерри о письме?
— После свадьбы.
— Что?
Вместо ответа Стивен игриво вскинул бровь, поднял бокал и, посмеиваясь, произнес:
— За наше счастье.
Клейтон уже успел прийти в себя и, всячески скрывая радость, вызванную таким поворотом событий, тоже устроился поудобнее в кресле, но вместо того, чтобы выпить шампанское, рассеянно вертел в руке бокал, с веселым видом наблюдая за братом.
— Думаешь, я совершаю ошибку? — спросил наконец Стивен.
— Вовсе нет. Не знаю только, заметил ли ты, что в последнее время она питает к тебе, как бы это точнее сказать, некоторую неприязнь.
— Неприязнь? Да она не протянула бы мне стакана воды, даже умирай я от жажды, — ответил Стивен, — потому что для этого ей пришлось бы ко мне приблизиться.
— Сомневаюсь, что в подобной ситуации она примет твое поистине благородное предложение руки и сердца!
— Я тоже сомневаюсь, — хмыкнул Стивен.
— Ну и как же ты собираешься ее уговорить?
— Сначала, — стал врать Стивен с невозмутимым видом, — я ей скажу, что напрасно она усомнилась в моей порядочности и честности моих намерений, а потом, в доказательство этого, сделаю ей предложение и изъявлю готовность извиниться, если она пожелает.
Он говорил с такой убежденностью, что брат не без ехидства спросил:
— И чем, по-твоему, все это кончится?
— Тем, что я проведу несколько дней и ночей в моем уютном доме.
— Разумеется, с ней?
— Нет, с компрессами на обоих глазах.
Клейтон расхохотался и никак не мог остановиться, но тут вернулись Джордан Таунсенд, герцог Хоторн и Джейсон Филдинг, маркиз Уэйкфилд, и поскольку Стивен и Клейтон уже все обсудили, Стивен пригласил их занять места за столом, и четверо друзей наконец приступили к карточной игре с высокими ставками. А это дело нешуточное.
Однако Стивен никак не мог сосредоточиться, думая о Шерри и их будущем. В действительности он совершенно не представлял себе, как сделает ей предложение, но это его нисколько не волновало. Главное, что она будет принадлежать ему. Он навсегда избавится от чувства стыда и вины, а также от мысли, что Шерри была невестой барона Берлтона. Теперь, когда она потеряла отца, кто-то должен о ней заботиться, а Стивен к тому же ей нравится.
Стивен больше не сомневался, что их женитьба была предопределена. Он почувствовал это в тот самый момент, когда Шерри появилась перед ним в пеньюаре, подпоясанном золотым шнуром от гардины, и с голубым полотенцем на голове, напомнив ему босую мадонну — мадонну с ужасной проблемой: «У меня рыжие волосы!»
Нет, он почувствовал это еще раньше, в то первое утро, когда проснулся у ее постели и она попросила его рассказать, какое у нее лицо. Он заглянул в ее завораживающие глаза и увидел в них столько мужества, столько нежности. Все началось еще тогда, и чувство его к ней крепло с каждым днем. Все ему нравилось в этой девушке: и дерзкие шутки, и ум, и не — , притворная доброта. Ему нравилось обнимать ее, нравился вкус ее губ. Он восторгался ее характером, энергией, обаянием. А больше всего ее честностью.
Немало женщин перевидал он за свою жизнь, и все они под чарующими улыбками и томными взглядами скрывали алчность и властолюбие, обуреваемые единственной страстью — страстью к богатству. И вот наконец после стольких лет Стивен Уэстморленд встретил женщину бескорыстную, которой нужен был только он сам.
Обезумев от счастья, Стивен никак не мог решить, что купить ей прежде всего. Пожалуй, драгоценности, решил он, когда пришла его очередь делать, ставку. Экипажи, лошади, платья, меха, но сначала — драгоценности… Умопомрачительные драгоценности, чтобы оттенить ее необыкновенное лицо и украсить ими ее атласные волосы. Платье…
Да, платье, расшитое жемчугом, решил Стивен, усмехнувшись про себя, когда вспомнил ее остроумное замечание по поводу платья графини Эвандейл. Платье, расшитое тремя тысячами и одной жемчужиной. Кажется, Шерри не проявляет особого интереса к нарядам, но к этому, подаренному им лично платью отнесется с юмором, и оно наверняка ей понравится, поскольку это будет его подарок.
Его подарок…
В этом Стивен не сомневался, так же как в том, что нужен ей, что она хочет его. С того самого момента, как он прикоснулся к ее трепещущим губам, а она в порыве страсти прижалась к нему, он был уверен, что она хочет его. Наивная и простодушная, она совершенно не умела скрывать свои чувства.
Она хочет его, а он хочет ее. Через какие-нибудь несколько дней она уже будет в его постели, и он преподаст ей первый урок обладания.
Его размышления прервал Джейсон Филдинг, который обратился к нему. Все ждали, когда Стивен сделает ставку, и он поспешно добавил фишек к уже лежавшей на столе груде.
— Заберите ваш выигрыш, — с усмешкой произнес Джейсон, указывая на фишки, — и выигрывайте дальше.
— Не знаю, о чем вы думаете, Стивен, — с любопытством заметил Джордан Таунсенд, — но это, должно быть, захватывающе интересно.
— Такое впечатление, будто вы видели наши карты насквозь, — заявил Джейсон Филдинг и начал сдавать. — Впервые за долгие годы я так проигрался.
— Да, то, о чем размышляет Стивен, потрясающе интересно, — пошутил Клейтон.
В это время к столу подошел со сложенной газетой в руках Уильям Баскервиль, холостяк средних лет, и стал рассеянно наблюдать за игрой.
Завтра, подумал Стивен, всем станет известно, что он ухаживает за Шерри на балу в Альмаке, а к концу недели, что они помолвлены, так что можно все рассказать друзьям.
— По правде говоря… — начал Стивен и вдруг взглянул на часы. Уже три часа как он в клубе. — Опаздываю! — воскликнул он и, бросив карты на середину стола, вскочил с места. — Я должен успеть в Альмак до одиннадцати, иначе меня не пустят.
Ошарашенные, мужчины смотрели вслед быстро удалявшемуся Стивену, думая при этом, что ни один здравомыслящий человек не пошел бы на эту «Ярмарку невест» по доброй воле, не говоря уже о том, чтобы волноваться и спешить туда.
Просто уму непостижимо! Стивен Уэстморленд торопится в Альмак, где полно вчерашних школьниц, которые вспыхивают от каждого слова и мечтают подцепить подходящего мужа.
Первым заговорил Баскервиль.
— Черт возьми! — в изумлении выдохнул он, глядя на остальных. — Лэнгфорд сказал, что опаздывает в Альмак. Уж не ослышался ли я?
Оторвав взгляд от дверей, в которых исчез Стивен, маркиз Уэйкфилд произнес:
— Думаю, нет, потому что мне послышалось то же самое.
— Он не просто спешил в Альмак, он туда просто рвался, — кивнув, сухо произнес герцог Хоторн.
— Хорошо, если он выберется оттуда живым, — пошутил Джейсон Филдинг.
— И останется при этом холостяком, — поддакнул Джордан Таунсенд с ухмылкой.
— Бедняга! — с притворным отчаянием в голосе воскликнул Баскервиль и, сокрушенно покачав головой, отошел к игравшим в кости знакомым поделиться на редкость забавной информацией.
Игравшие в кости за длинными столами с высокими деревянными бортиками высказали предположение, что Стивен, выполняя волю умирающего родственника, отправился в Альмак ради какой-то девчонки, приходящейся умирающему родней.
А за покрытыми зеленым сукном столами для игры в фараон, где джентльмены делали ставки на карту, которую сдающему полагалось вытащить из колоды, все пришли к выводу, что несчастный граф проигрался и в качестве унизительного штрафа должен провести ночь в Альмаке.
Джентльмены, игравшие в чет-нечет и делавшие ставки на числа, которые появляются при остановке колеса, полагали, что Баскервиль стал тут на ухо.
Игроки в вист, не отрывавшие глаз от карт, решили, что Баскервиль просто спятил.
Однако общая реакция, независимо от мнения каждого, была у всех одинаковой — бурное веселье. В этот вечер утонченную атмосферу Стрэтмора то и дело нарушали громкий хохот и гиканье, когда из уст в уста и от стола к столу распространялся слух о том, что Стивен Уэстморленд, граф Лэнгфорд собирается провести ночь в Альмаке.