Глава 17

— Не знаю, что вы с ней сделали, но произошло настоящее чудо, — объяснил Хью Уайткомб на следующий день, заглянув в гостиную, где Стивен ждал Шерри, чтобы пойти вместе на ужин.

— Значит, она в полном порядке? — Стивен, очень довольный, облегченно вздохнул. Слава Богу! Его страстная и усердная ученица не занимается самобичеванием из-за некоторых допущенных им накануне вечером вольностей и ничего не рассказала Уайткомбу, Весь день Стивен провел в кабинете, сначала с одним управляющим, потом с архитектором, который разрабатывал план модернизации одного из поместий Уэстморленда, и еще не виделся со своей «невестой», хотя слуги постоянно сообщали ему, в какой части дома она находится в данный момент. От них же он узнал, что девушка в прекрасном расположении духа, и теперь с нетерпением ожидал вечера, который собирался начать с Шерри, а закончить с Элен, не задумываясь над тем, кого из них ему больше хочется видеть.

— Мало сказать в порядке, она вся светится и сияет, — сообщил доктор, — и просила передать, что будет здесь с минуты на минуту.

Появление непрошеного гостя, широкими шагами входившего в этот момент в гостиную, основательно испортило радужное настроение Стивена. И неудивительно. Он хорошо знал проницательность доктора. Не зря тот долго, испытующе смотрел на него, прежде чем спросить:

— Интересно, что вы сделали? Результаты прямо-таки потрясающие!

— Ничего особенного, — мягко ответил Стивен. — Просто последовал вашему совету, — и, направившись к камину, где он оставил на полочке свой стакан с шерри, добавил:

— В общем, сделал все, чтобы… чтобы она почувствовала себя в безопасности.

— Не могли бы вы объяснить поподробнее? Мои коллеги, специалисты по амнезии, несомненно, заинтересуются вашей методикой. Ведь она оказалась удивительно эффективной.

Облокотившись на каминную полку, Стивен приподнял бровь и насмешливо посмотрел на надоевшего ему доктора.

— Если все рассказывать, боюсь, вы опоздаете к очередному пациенту, — бросил он сухо.

«Все ясно, — подумал Уайткомб, — третий всегда лишний, граф жаждет остаться с девушкой наедине. Возможно и другое. Он ведет хитроумную игру, изображает из себя влюбленного жениха, и ему не нужны свидетели. Впрочем, первая версия вероятнее». И доктор доверительно сказал:

— Сегодня у меня как раз выдался свободный вечер. И я могу составить вам компанию за ужином, чтобы увидеть собственными глазами, в чем заключается ваша методика в отношении мисс Ланкастер?

— Нет, не можете, — дружески и в то же время многозначительно ответил граф.

— Другого ответа я и не ожидал, — усмехнулся врач.

— Хотите взамен бокал мадеры? — Выражение лица у графа было таким же загадочным, как и тон.

— Спасибо, пожалуй, не откажусь, — ответил доктор, теряясь в догадках, почему все-таки граф всячески старается его выпроводить. Граф сделал знак стоявшему у буфета лакею, и через минуту доктору подали бокал вина.

Только было доктор завел разговор о том, как намерен поступить Стивен со своей гостьей, когда на следующей неделе начнется сезон, как граф взглянул на дверь и выпрямился. Посмотрев в том же направлении, доктор увидел входившую в комнату мисс Ланкастер в премиленьком желтом платье и с желтой лентой в роскошных волосах. Девушка сразу заметила Уайткомба и, как к старшему, направилась прямо к нему.

— Доктор Уайткомб! — воскликнула она с восторженной улыбкой. — Вы не сказали, что еще будете здесь, когда я спущусь.

Она протянула ему обе руки, чего никогда не позволила бы себе чопорная англичанка, если бы знала доктора совсем недавно, как Шеридан. Однако Хью были по душе ее простота и непосредственность, ради такой девушки он готов был послать к дьяволу все правила этикета.

— Вы чудесно выглядите, — прочувствованно сказал он, отступив на несколько шагов, чтобы хорошенько рассмотреть ее наряд, и, помолчав, добавил:

— Настоящий лютик!

Комплимент — хуже не придумаешь.

Шеридан так нервничала перед свиданием с женихом, что никак не решалась взглянуть на него и продолжала беседовать с врачом.

— Но ведь я выгляжу так же, как несколько минут назад, когда вы заходили ко мне. Правда, тогда на мне не было одежды, — добавила она и готова была провалиться сквозь землю, когда услышала приглушенный смешок графа. — Я хотела сказать, — быстро проговорила она, бросив взгляд на прекрасное, улыбающееся лицо Уэстморленда, — что на мне не было этой одежды.

— Я понял, что вы имели в виду, — ответил Стивен, зачарованно глядя на ее порозовевшие щеки и нежную, как фарфор, кожу, видневшуюся в вырезе каре.

— Не знаю, как вас благодарить за чудесные наряды, — сказала девушка, и ей показалось, что она тонет в глубине его голубых глаз. — Признаться, я испытала огромное облегчение, когда увидела эти платья.

— Облегчение? — Стивен усмехнулся, сам не зная почему. Быть может, обрадовался ее приходу… или же ее восторженному взгляду, которым она наградила его в благодарность за какие-то сшитые на скорую руку простенькие платья? — Почему же вы испытали облегчение? — спросил он, отметив про себя, что ему она не протянула обе руки, как доктору.

— В самом деле, почему? — поинтересовался, в свою очередь, доктор, и Шеридан смущенно отвела глаза от гипнотизирующего взгляда лорда Уэстморленда.

— Потому что очень боялась, что они похожи на то, которое я надевала позапрошлой ночью, — объяснила она доктору. — Оно прелестное, честное слово, но… как бы это сказать… воздушное.

— Воздушное? — не понял доктор.

— Ну да. Видите ли… оно даже не похоже на платье, скорее на бледно-лиловую накидку из кисеи и едва держалось на мне. Стоило развязаться хотя бы одной серебристой ленточке, и я оказалась бы… — Она осеклась, поскольку в этот момент доктор пристально посмотрел на графа.

— Значит, бледно-лиловое, да? — переспросил Уайткомб, продолжая сверлить взглядом жениха. — И почти прозрачное?

Заметив в глазах доктора укор, адресованный графу, Шеридан быстро добавила:

— Да, но в Англии принято такое носить.

— Кто вам это сказал, дорогая?

— Служанка Констанция. — Шеридан готова была на все, только бы выгородить жениха, который прятал улыбку, несмотря на осуждающий взгляд доктора. — Горничная заверила меня, что его носят на первый обеденный звонок. Именно так она и сказала: «Первый обеденный звонок!»— решительно заявила Шеридан.

Тут доктор и граф словно по команде уставились на девушку.

— Что? — в один голос спросили они. Проклиная себя за то, что затеяла этот разговор, Шеридан набрала в легкие воздух и терпеливо пояснила ошеломленным мужчинам:

— Она сказала, что бледно-лиловое платье годится только на первый обеденный звонок. Я не знала, что вы звонили в колокольчик, но была уверена, что иду на ужин, а не на обед, однако другого платья у меня не было, кроме того, я не надевала его ни на первый, ни на какой-либо другой обеденный звонок, и поэтому не… — Она умолкла, заметив по выражению лица графа, что он о чем-то догадывается и едва сдерживает смех. — Разве я сказала что-то смешное?

Устремив взгляд на Стивена, доктор Уайткомб настойчиво спросил:

— Что она имеет в виду?

— Она имеет в виду «en deshabille». Горничная исказила французское слово.

Доктор Уайткомб понимающе кивнул, но не счел это хоть сколько-нибудь смешным.

— Как я сразу не догадался. Впрочем, бледно-лиловое платье сразу навело меня на подозрение. Надеюсь, вы в самое ближайшее время найдете для мисс Ланкастер опытную камеристку во избежание подобных недоразумений?

Доктор выпил вино и, передав бокал лакею, который вырос словно из-под земли, держа наготове серебряный поднос, только сейчас сообразил, что граф никак не отреагировал на его вопрос. Однако, повернувшись к нему, увидел, что граф забыл не только о его вопросе, но и о самом его присутствии. Его внимание было приковано к Чариз Ланкастер.

— Вы еще не поздоровались со мной, мадемуазель, это для меня настоящий удар.

— О да, понимаю, — рассмеялась она, польщенная его словами, невольно залюбовавшись им.

Он стоял, облокотившись о каминную полку, устремив на нее взгляд своих голубых глаз, с томной улыбкой на прекрасном лице, являя собой образец уверенного в себе сильного мужчины. В то же время его поистине рыцарская галантность и излучавший тепло взгляд странным образом возбуждали Шеридан, и ее собственная улыбка тоже стала теплой, когда она обратилась к нему:

— Я хотела поприветствовать вас, как только вошла, но забыла, как это делается, и собиралась спросить у вас.

— О чем именно вы собирались спросить?

— Надо ли делать книксен? — пояснила она с усмешкой, поразившей Стивена в самое сердце. Никакие проблемы ее не страшили, она умела решать их легко и шутя. Ни перед чем не пасовала, и именно эта смелость так привлекала в ней графа. Что же касается приветственного книксена, то лучше бы она протянула ему обе руки, как доктору, или же, что было бы совсем замечательно, подставила губы для поцелуя, которого он в этот момент страстно желал. Но об этом он мог только мечтать, а потому на ее вопрос равнодушно ответил:

— Да, принято делать книксен.

— Так я и думала, — сказала она и удивительно легко и грациозно присела. — Ну что, получилось? — спросила девушка, выпрямившись, и протянула руку навстречу его руке.

— Еще как! — усмехнулся он. — Хорошо провели день?

От Хью Уайткомба не ускользнуло, как ласково смотрит на девушку граф, с каким нетерпением ждет ответа на свой вопрос, как близко, почти вплотную подошел к ней в нарушение всяких норм приличия. То ли его так увлекла роль жениха, то ли…

Доктор Уайткомб решил выяснить все до конца и своим обычным шутливым тоном обратился к обоим:

— Я могу остаться на ужин, если, разумеется, буду приглашен…

Чариз Ланкастер повернулась к доктору, но Стивен не удостоил его даже взглядом.

— Это невозможно, — сухо произнес граф. — Уезжайте!

— Намек услышан и понят.

Уайткомб пришел в такой восторг от всего, чему только что стал свидетелем, в том числе и от беспрецедентного отказа в гостеприимстве, что едва не пожал руку дворецкому, протянувшему ему шляпу и трость. Но вместо этого лишь попросил:

— Последи за молодой леди, а потом все мне расскажешь, — и заговорщически подмигнул:

— Это будет наш маленький секрет. — Доктор уже спускался с крыльца, когда сообразил, что дворецкий — не Кольфакс, а другой, уже очень пожилой человек.

Впрочем, не все ли равно? Ничто не могло омрачить его настроения в этот момент.

Доктора ждал экипаж, но вечер был таким хорошим, а надежды такими радужными, что он решил пройтись пешком и махнул рукой кучеру, чтобы следовал за ним. На протяжении многих лет доктор и семья Уэстморлендов наблюдали, как вешаются Стивену на шею женщины, но ничего не могли сделать. Все эти дамы и девицы буквально умирали от желания окрутить графа, знатного и состоятельного жениха, и породниться с его семьей. И Стивен, некогда сама элегантность, обаяние и доброта, постепенно превратился в грубого циника. Невесты и их мамаши из высшего общества во всей Англии обхаживали его, как могли, и все только ради его богатства и титулов, а не ради него самого.

Оставаясь холостяком, он приобретал все большую ценность в глазах замужних и незамужних женщин, и теперь, стоило ему появиться где-нибудь на балу, как среди дам начинался настоящий переполох. Стивен понимал, почему за ним так охотятся, и вместе с его популярностью росло и его презрение к слабому полу. Кончилось тем, что он отверг всех респектабельных дам своего круга, предпочтя им свою любовницу. Приезжая в Лондон на сезон, чего, кстати, за последние два года не делал ни разу, он не появлялся на светских приемах, проводя время либо с друзьями за карточным столом, либо с Элен Деверне в театре.

Он буквально выставлял ее напоказ оскорбленному обществу, что приобрело скандальный характер и заставляло страдать его мать и невестку.

Год-два назад он еще не был так категоричен и к преследовавшим его женщинам относился с веселой снисходительностью, но в конце концов терпение его лопнуло, и он позволял себе отпускать неучтивые замечания в адрес своих почитательниц, доводя некоторых до истерики, а у их родни вызывая бешенство.

Однако в тот вечер, о котором идет речь, в его улыбке, обращенной к Чариз Ланкастер, была та теплота, которую, казалось, он потерял навсегда. Отчасти это было обусловлено тем, что Стивен считал себя виновником всех ее несчастий и небезосновательно. Сейчас она очень нуждалась в нем, но, по мнению доктора Уайткомба, он в ней не меньше нуждался, в ее нежности, обходительности, но главное, эта девушка заставила его поверить в то, что есть женщины, которым нужен он сам, а не его титулы, деньги и поместья.

Для Чариз Ланкастер, даже в ее болезненном состоянии, его титул и роскошный дом не имели никакого значения. Она не млела перед ним и его богатством, не теряла головы от его внимания. Она поздоровалась с Хью с такой естественной сердечностью, которую и вообразить себе невозможно, а потом громко хохотала над галантностью Стивена. А до чего она искренна! До чего простодушна! Нежная, ласковая и легко ранимая, в чем Стивен уже успел убедиться.

Она принадлежала к той редкой породе женщин, которые больше пекутся о других, нежели о себе, и умеют великодушно и тактично прощать обиды. В те дни, когда Шерри еще была прикована к постели, она постоянно просила Хью заверить графа в том, что непременно поправится, что память у нее восстановится, так что он может не волноваться. Мало того, с ее тонким умом и необычайной проницательностью она поняла, что во всех ее бедах граф будет винить себя. А с какой добротой она относилась ко всем, начиная от слуг и кончая доктором, не говоря уже о женихе. Хью был просто очарован ею.

Моника Фицуеринг, совсем еще молодая, с прекрасным характером, отлично воспитанная, очень нравилась доктору, однако он считал, что Стивену она не пара. Она была мила, обходительна, сдержанна, как и положено благовоспитанной девушке, но именно поэтому не хотела, да и не могла вызвать в мужчине глубокую страсть, особенно в таком, как Стивен.

Хью ни разу не видел, чтобы Стивен смотрел на Монику с такой нежностью, как только что на Чариз Ланкастер. Моника Фицуеринг могла бы стать прекрасной хозяйкой в доме у Стивена и очаровательной компаньонкой за ужином, но никогда не тронула бы его сердца.

Вся семья Стивена была в шоке, когда недавно он заявил, что ни за что не женится ни на Монике, ни на другой девушке для того лишь, чтобы обзавестись наследником. Но Хью это заявление скорее обрадовало, чем встревожило. Он не признавал модных нынче браков по расчету, считавшихся в высшем обществе de rigneur, и вовсе не хотел, чтобы такой брак заключил кто-либо из тех, кого он любил, а к Уэстморлендам он был очень привязан. Он желал Стивену жену такую же, как у Клейтона Уэстморленда или у него самого. К несчастью, его Маргарет умерла.

Его Маргарет…

Даже сейчас, когда он прогуливался у величественных особняков на Аппер-Брук-стрит, воспоминание о ней вызвало у него улыбку. Так вот кого напоминает ему Чариз Ланкастер! Его покойную Маргарет. Конечно, не внешностью, а добротой и мужеством!

В общем, Хью был абсолютно убежден, что Чариз Ланкастер — настоящий подарок судьбы для Стивена и что он его заслужил.

Стивен, разумеется, не просил у судьбы такого подарка, а Чариз Ланкастер — такого жениха, который вовсе ей не жених. И вряд ли будет благодарна судьбе, когда узнает, как Стивен в сговоре с ним, Хью, водил ее за нос. Зато в лице Хью Уайткомба судьба получила верного союзника, готового ей помочь довести дело до конца.

— Мэгги, милая! — Хотя жена и ушла в мир иной еще десять лет назад, он частенько разговаривал с ней, воображая, будто она где-то рядом. — Кажется, мы скоро сыграем самую лучшую свадьбу за многие годы! Как ты думаешь?

Помахивая тростью, он склонил голову набок, прислушался и расплылся в улыбке. Ему показалось, что он уже в который раз слышит, как Маргарет говорит: «Думаю, тебе следует называть меня Маргарет, Хью Уайткомб, а не Мэгги!»

— Эх, Мэгги, Мэгги, — прошептал Хью, не переставая улыбаться, и ответил теми же словами, что всегда: «Ты была моей Мэгги с того самого момента, когда свалилась с лошади прямо в мои объятия».

«Я не свалилась, а спешилась, только не очень удачно».

— Мэгги, — шептал Хью, — как бы мне хотелось, чтобы ты была здесь, со мной. «Я и так с тобой».