Глава 5

Боже, ради обыкновенного душа она пошла бы на все! Селина лежала на соломенном матраце в своей спальне, слишком утомленная, чтобы заснуть, слишком измученная, чтобы пошевелить хоть пальцем. Она так устала, что не могла даже думать. Она лишь представляла себе, как замечательно было бы оказаться сейчас под душем! Горячие струи били бы по коже, наполняли паром ванную, массировали ее тело, пока не согрелись бы мышцы и не ушла из них тянущая боль. Непроизвольно из груди вырвался глубокий вздох.

Душ. И еще ее любимый шампунь с лекарственными травами. И кондиционер, который сделает волосы шелковыми. И душистая пена для ванны, которая смоет всю грязь, въевшуюся в кожу за долгие часы работы после свадебного ужина. А потом несколько минут в джакузи. Всего несколько минут. Она готова все отдать за это блаженство. И наконец, мягкое махровое полотенце, специально подогретое на горячей трубе в ее ванной комнате.

А желаннее всего собственная постель. Скользнуть бы в нее между прохладными атласными простынями, накрыться стеганым пуховым одеялом, положить голову на мягкую подушку…

Селина тихо застонала. Боже, как хочется домой!

Ныло все тело. И она не знала, чем вызвана боль в спине — то ли долгим стоянием на ногах, то ли…

Она боялась вспоминать о злосчастном осколке пули.

«Хотя это было бы избавлением от всех несчастий», — с горьким юмором подумала она. Даже самые интенсивные занятия в группе аэробики не выматывали ее до такой степени.

Весь вечер она выполняла указания Иоланды, ни разу не пожаловавшись. Скребла деревянные тарелки, кувшины и ножи, пока кожа рук не воспалилась от грубого мыла. Она помогала передвигать к стенам столы и лавки, выносила из зала грязную солому, а потом подметала пол и, вооружившись бадьей и щеткой, мыла его, пока каменные плиты не заблестели.

Еще она ходила в сарай за новыми связками соломы, развязывала их и расстилала солому по полу, перемежая с пучками душистых трав. Она добилась того, что в помещении запахло свежим лугом, как бывало, когда Селина в своем двадцатом веке спрыскивала комнаты аэрозолем.

На протяжении долгого вечера слуги ели, пили да показывали ей, как выполнять работу. С наступлением темноты ее послали обойти комнаты и зажечь лампады и свечи, установленные на каменных выступах стен. Селине выдали по кусочку кремня и железа, но она понятия не имела, как ими пользоваться.

Первая же ее попытка закончилась тем, что кремень полетел в одну сторону, а железо — в другую, что вызвало гомерический хохот у обычно угрюмой Иоланды. В конце концов женщина смягчилась и дала Селине небольшой факел. Теперь ее глаза были красны и все еще слезились от разъевшего их дыма.

К полуночи, когда она думала уже отправиться спать, ей велели идти на кухню и помогать печь хлебы и жарить куски мяса для завтрашней трапезы.

Наконец-то удалось продемонстрировать настоящее мастерство! Не зря же она училась у первоклассных поваров, а потом полтора года управляла одним из самых изысканных ресторанчиков Чикаго. Посетители обожали хрустящую корочку ее выпечки. Во всех газетах писали о ней, но она бросила ресторанчик и подалась в манекенщицы.

Селина вертелась на кровати, пытаясь улечься поудобнее, и издавала жалобные стоны. Она терла икры и смеялась, чтобы не разрыдаться. Это действительно было бы смешно, если бы не было так ужасно. Золушка наоборот, принцесса, превратившаяся в служанку.

Только теперь она поняла, как привыкла к праздной жизни в окружении людей, которые избавляли ее от малейших жизненных неудобств.

Сегодняшнее испытание имело и положительную сторону: Гастон отправился спать в свою спальню, где во время пребывания в замке ночевал король. Селине отвели маленькую комнатку наверху. Она надеялась, что благодаря большому расстоянию между их комнатами и в связи с ее поздними возвращениями после выполнения обязанностей служанки грубиян муж не часто будет докучать ей.

Более того, ее нынешняя обитель находилась совсем недалеко от комнаты, где спал Гастон в ту ночь, когда она оказалась в замке. Если она права и вернуться домой она сможет тем же путем, который привел ее сюда, то до «окна надежды», как она стала мысленно называть его, было всего несколько шагов.

Она плотнее завернулась в тяжелое шерстяное одеяло и вздохнула. Впрочем, комнатка не так уж плоха. В очаге попыхивает огонь, а домотканые простыни уютно обволакивают обнаженное тело.

Когда повариха привела ее сюда, Селина спросила насчет ночной рубашки, но недоуменный взгляд женщины сказал ей, что она вновь чуть не сделала ошибку. Похоже, в средние века у людей была дубленая кожа. Слишком усталая, чтобы обсуждать эту проблему, и не желая ложиться в грязном платье, она разделась донага и сбросила красные шелковые башмачки.

Ей вспомнилась детская сказка «Волшебник из страны Оз». Может быть, ей надо три раза повернуться на каблуках и сказать: «Нет места лучше дома»? Воспоминание рассмешило ее, и она хохотала, пока не заболели бока.

Но она все-таки попробовала.

В душе смеясь над собой, поворачивалась то в одну, то в другую сторону, снова и снова повторяя заветные слова, пока глаза ее не начали слипаться и сон не свалил ее.

Селине показалось, что она спала всего несколько минут, когда ее разбудили, тряся за плечо. Приоткрыв один глаз, она увидела, что дрова в очаге догорели, и поняла, что прошло немало времени.

— Нет! — простонала она, поворачиваясь и кладя на голову подушку. — Пожалуйста… еще… поспать.

Она снова почувствовала прикосновение чьей-то руки. Кто-то щекотал ее голое плечо. Крупная мужская рука.

— Время просыпаться, моя ненаглядная супруга! — громко произнес знакомый голос. — Ваши многочисленные обязанности ждут вас.

Селина с удивленным возгласом села в постели, слишком поздно вспомнив, что ложилась спать без всего. Она задохнулась и одним движением натянула простыню до подбородка. Правда, у Гастона, стоявшего около кровати, было достаточно времени, чтобы рассмотреть все в подробностях.

— Что… что… — бормотала она. — Что вы делаете в моей комнате?

Он улыбнулся. Медленно, лениво.

— Вы уже не первый раз задаете мне один и тот же вопрос, Кристиана. И мой ответ не блещет разнообразием: это моя комната. Весь замок принадлежит мне.

Их взоры встретились. Его спокойный, твердый голос, интонация, с которой было сказано «весь», заставили ее напрячься. В свете гаснущих углей очага его резкие черты приобрели мягкий, золотистый оттенок, но что таилось в глубине его глаз, понять было невозможно. Селина дрожала, убеждая себя, что причина в страшном холоде, царящем в комнате.

— Я не это имела в виду… Я…

Не говоря ни слова, он присел на край кровати. Она с трудом удержала порыв броситься прочь — он казался огромным, в черном в обтяжку колете сливающийся с окружающей тьмой. Одежда подчеркивала ширину его груди и массивность бицепсов. Сверху была накинута безрукавка с вышитой на груди эмблемой — приготовившийся к прыжку лев. Застегнутый массивной пряжкой на шее плащ с подкладкой из серебристого меха спускался с могучих плеч.

Селина не спускала глаз с этого пятна на его открытой шее: гладкая смуглая кожа и металлические кольца пряжки… По ее телу побежали мурашки, как будто внезапный ливень простучал каплями от шеи до пят.

— Я… не ждала вас, — запинаясь пробормотала она. — Я думала… вы назначили Иоланду и вашего оруженосца следить за моей работой.

— Я посчитал, что и мне не грех проявлять интерес к вашим делам.

Селине очень не понравилось, как он сказал эту фразу. Еще ей не понравилось ощущение абсолютной беззащитности под этой белой простыней. И уж совсем странным показалось чувство, с которым она разглядывала кисти его рук, покоившихся на кровати. Он положил их по обе стороны тела, руки в черных кожаных перчатках, под цвет плаща.

— Я… я только что… Я совсем мало спала.

Она тут же выругала себя за эти слова. Она ведь не собиралась ему перечить, решила молча выполнять любую работу, которую он для нее придумает, и ни в коем случае не выказывать слабости. Ведь он этого только и ждет.

— Можете оставаться в постели весь день, если хотите, — предложил он и прилег рядом с ней, подперев голову ладонью. Кровать жалобно заскрипела. — Вы ведь так устали, проработав всю ночь.

Она не успела ответить, как он вдруг схватил край простыни и приоткрыл до колен ее ноги.

— Эй, подождите! Что вы… — Она попыталась сесть, подтянув ноги, но было поздно. Рукой в черной перчатке он уже схватил ее за ступню. Она замерла, часто дыша.

— Миледи, я делаю это для вашей же пользы, — невинным тоном пояснил он.

Его перчатки были теплыми и мягкими на ощупь — от долгой носки кожа лоснилась. Аккуратными движениями сильных пальцев он начал массировать ей ступню, надавливая большими пальцами на подошву.

Селина прикусила губу, с трудом сдерживая рвущийся наружу стон наслаждения.

— П-пожалуйста, прекратите, — попросила она, стараясь казаться спокойной.

Он продолжал поглаживать и растирать нежными движениями опытных пальцев каждую мышцу.

— Я вовсе не хочу быть жестоким по отношению к вам, Кристиана. Если вы не расположены работать сегодня, можете спать сколько вашей душе угодно.

Селина стиснула зубы, только чтобы не показать Гастону, как ей приятно.

После долгого медленного массажа Гастон отпустил ногу и взялся за другую. И как ни старалась Селина, она не смогла удержаться от вскрика.

Гастон поднял глаза. На губах играла хитрая улыбка.

— Я мог бы устроить вам ванну, — предложил он. — Большой чан горячей воды, прямо здесь, в вашей комнате. Хотите?

Боже, это нечестно! Она не ожидала от Гастона такого коварства. Он же буквально читает ее мысли. Она медленно вздохнула, ни на секунду не поверив в искренность его намерений, но не имея сил отказаться от удовольствия, которое он ей доставлял.

— А в благодарность я должна?.. — Она уже знала ответ. Он склонил голову набок, и на лицо упала прядь черных волос. Мальчишеский взгляд совершенно не подходил к его облику взрослого мужчины в черном одеянии.

— Все очень просто, Кристиана. Вам достаточно сказать правду. Я сам буду сопровождать вас к королю. Согласитесь, и вы больше никогда палец о палец не ударите.

Обхватив себя руками, чтобы не сползла простыня, Селина вздохнула и поджала под себя ноги.

— Я уже много раз повторяла, но повторю еще: я не могу этого сделать, потому что ничего не знаю.

В мгновение ока его взгляд стал ледяным. Гастон больше не прикасался к ней.

— Кристиана, неужели вы не видите, что делаете себе только хуже своим упрямством? Вам придется мне уступить, сейчас или позже, — спокойно сказал он. — Но уступить придется все равно.

Селина молча смотрела на него. У нее больше не было сил спорить. Он ей не верит, а она не может его убедить в своей правоте. Пока она не найдет способа выбраться отсюда и вернуться домой, ей придется молча сносить его раздражение и угрозы.

— Очень хорошо! — Он покачал головой с выражением искреннего сочувствия — хотя трудно было поверить в его искренность. — Тогда придется отложить сон и ванну на потом: вас ждет масса дел. Напоминаю — это ваш выбор, а не мой.

— Прекрасно. — Селина начала выбираться из кровати. Гастон не пошевельнулся. Она остановилась, ее щеки порозовели.

— Вы, может быть, отвернетесь?

Он остался где был, полулежа на кровати, и своей позой очень напоминал льва на его безрукавке: расслабленного, но в любую секунду готового совершить прыжок. На лице появилась вожделенная улыбка.

— Я вас стесняю? — вкрадчиво спросил он.

Селина проглотила комок в горле. Он снова пытается подчинить ее своей воле. Но теперь не посулами или сладкими речами, а угрозами. Он принимает ее за молоденькую послушницу, вся жизнь которой прошла в монастыре. Хочет, чтобы она смутилась, зайцем бросилась от него, в ужасе перед тем, что он собирается с ней сделать. Хочет, чтобы страх заставил ее сказать что угодно и кому угодно, только бы никогда его больше не видеть.

Однако ее не так просто запугать. Она знала: у него есть веские причины избегать близости с ней. Он не тронет ее, поэтому и нечего бояться.

— Нет, месье, вы меня не стесняете, — как ни в чем не бывало ответила она. — Скорее, я вас стесняю. Мне не хотелось бы быть заподозренной в попытке соблазнить вас. Поверьте, я меньше всего думаю об этом.

— В самом деле?

— Да. Посему, если вы отвернетесь…

— Можете доверять мне, моя милая монашка. Я не настолько очарован вашими прелестями, чтобы потерять голову от одного взгляда на вас.

— Вот и ладно. Напоминаю: это ваш выбор, а не мой. — Селина освободила край простыни, который держала у горла, и встала с кровати, повернувшись к нему спиной.

Она надеялась, что слабый свет очага не даст ему возможности увидеть, как краска стыда залила ее лицо.

Торопясь — но стараясь не показать этого, — она подняла с пола свое желтое бархатное платье и стала натягивать его через голову. Селина прилагала все силы, чтобы выглядеть невозмутимой, — будто одеваться перед незнакомым мужчиной для нее привычное дело.

Однако пальцы отказывались слушаться. Она убеждала себя, что всему виной вчерашняя тяжелая работа, а вовсе не молчаливое присутствие мужчины. Ей никак не удавалось втиснуться в слишком узкое платье, и она вынуждена была помочь себе, вращая бедрами, отчего смутилась еще сильнее.

Все время Селина ощущала на себе пристальный взгляд Гастона, ощупывающий каждый дюйм ее нагого тела. Ну и черт с ним! Пусть наслаждается.

— Откуда у вас шрам на спине?

Селина вздрогнула, замерла, но взяла себя в руки и, продолжая одеваться, ответила:

— Вы все равно не поверите, если я расскажу вам правду.

Наконец она надела платье и, как могла, зашнуровала его на спине, уверенная, что Гастон не придет на помощь.

— Вы всю жизнь прожили в монастыре, — продолжал допытываться он. — Как же вас ранили? Несчастный случай?

— Можно и так сказать. Несчастный случай. Но вас это не должно трогать.

— А меня это и не трогает, дорогая женушка, — быстро отозвался он. — Обычное любопытство.

Надевая свои красные башмачки, Селина повернулась и посмотрела на Гастона. Тот за все время не шевельнулся. Даже самонадеянная улыбка продолжала кривить губы.

Но тело его напряглось, замерло.

А глаза…

Горящий, приковывающий к себе взгляд. Будто в Гастоне бушевало пламя, сжигавшее дотла все, на что он взглянет.

У Селины подогнулись колени, и она с трудом устояла на ногах.

Ей казалось, она уже поняла, что с ней произошло, хотя не могла сказать, когда все началось — эти мурашки на коже, спазмы в животе, краска, по любому поводу заливавшая лицо, жар, от которого плавилось все внутри, при малейшем прикосновении его пальцев… Она не хотела признаваться себе, но ее влекло к этому средневековому самцу, к ее мужу, причем это чувство пряталось так глубоко, что Селина бессильна была ему сопротивляться.

Но до этой самой минуты она не верила, что может произвести на него впечатление.

Теперь же его выдавали и застывшее в напряжении тело, и сверкающие глаза.

Уже через мгновение он расслабился и полностью овладел собой. Он встал и молча поднял с пола какой-то предмет. Это был еще один плащ, который он, видимо, принес с собой.

— Вам понадобится верхняя одежда, — сказал он тихим голосом, который стегнул ее по нервам. — Сегодня вам предстоит работать на улице.

На улице? В такую погоду? Подавив стон, Селина расправила плечи и протянула руки, чтобы взять плащ.

Но он обошел вокруг нее и сам накинул плащ. Застегивая на шее серебряную пряжку, он тыльной стороной ладони задел нежную кожу ее щеки. Селина невольно вздрогнула.

— Уже замерзли, миледи? — прошептал он, дразня ее. — Вы можете передумать в любой момент. — Он приблизил губы к ее уху. — И избавить себя от моего общества.

— Нет, месье, я не могу это сделать.

— Тогда пройдемте со мной, — негромко засмеялся он.

Когда Селина под непрошеным караулом черного рыцаря вышла из замка, небо на востоке едва начало светлеть. Каждый ее шаг отдавался болью в утомленных мышцах, а когда она зевнула, изо рта вылетело белое облачко пара.

Хотя вчера ночью она ненадолго выходила во двор набрать соломы, но именно сейчас она заметила, как по-другому выглядит все вокруг. В ее время пространство было освещено фонарями: гаражи, тщательно подстриженные газоны, пешие тропинки, подъездные дорожки. Сейчас ничего этого не было, а был лишь снег и несколько наспех срубленных построек, еле видных во мраке.

Даже воздух был другим. Чище. Морознее. Каждый вдох обжигал легкие. У нее закружилась голова от избытка кислорода или чего-то еще, содержавшегося в этом волшебном воздухе. Даже когда она со своими кузинами ездила кататься на лыжах в Шамони или в Валь-д'Изер, ей не приходилось дышать таким чистым воздухом. Как это не похоже на гадкую смесь дизельных и бензиновых выхлопов, к которой она привыкла в Чикаго!

«Один — ноль в пользу средневековья!» — жалея своих современников, подумала она.

Плотнее завернувшись в плащ, Селина семенила за Гастоном. Ей даже не предложили завтрака, но ничего, в конце концов, можно протянуть до ленча, когда она съест кусок мясного пирога, над приготовлением которого билась в прошлую ночь.

Селина решила не проявлять слабости, не давать этому мужлану повода для злорадства. Она не может выполнить его требование, высказываемое с такой настойчивостью. И чем скорее он поймет это, тем лучше. Когда до него дойдет, что, превратив ее в Золушку наоборот, он не получит желаемого признания, возможно, он сдастся.

Гастон подвел Селину к большому сараю, примостившемуся у массивной каменной стены. Это было довольно прочное сооружение с деревянными стенами, под соломенной крышей и маленьким огороженным двориком впереди. Перед сараем их ждал Этьен, глядя, как двое мальчишек выгоняют оттуда на свежий воздух кур и жирных гусей.

При их приближении оруженосец улыбнулся и отвесил поклон:

— Здравствуйте, милорд. И вы, миле… — Приветствие застыло у него на устах, и он вопросительно посмотрел на Гастона.

— Ты можешь называть ее миледи, — сказал Гастон. — Она же моя жена. — Он повернулся к Селине с холодной улыбкой. — По крайней мере на этот момент. — Указав на вход, он произнес: — Ну вот мы и на месте, дорогая супруга. Принимайтесь за работу.

— Работу? — переспросила Селина, всматриваясь внутрь темного, зловонного помещения, и тут же почувствовала тошноту. Она увидела вделанные в стены ряды полок, занимавших все пространство от пола до потолка. На полках стояли корзины с торчащей из них соломой. Запах, доносившийся оттуда, был настолько силен, что у нее заслезились глаза.

— Помещение должно быть тщательно вычищено, а солома заменена на свежую. Когда здесь закончите, займетесь голубятней и клетками с соколами.

Селине стало плохо. Чистка птичника займет целый день, если она прежде не потеряет сознание от вони или не околеет от холода — ноги уже и так закоченели. Она резко повернулась к Гастону:

— На сей раз, сударь, вы зашли слишком далеко!

— Если хотите, могу отправить вас чистить псарню и конюшню, — великодушно предложил он, облокотившись о деревянную изгородь. — Но вы можете и отказаться. Выбор только за вами.

Селина под плащом стиснула кулаки, глядя на галдящих и хлопающих крыльями кур и гусей. У себя дома самым близким предметом, относящимся к гусям, была ее подушка.

— Я не участвую ни в каком заговоре против вас. Жаль, что вы мне не верите…

— Не упрямьтесь. У вас все равно ничего не выйдет, и вы это знаете, моя маленькая монашка. А я подготовлю много другой работы к тому времени, как вы управитесь здесь. Не думайте, что ваша возьмет.

Сжав зубы, Селина ответила твердым взглядом. Будь он проклят!

— Скажите всего три слова, — уговаривал ее Гастон. — Вы же хотите их сказать, а я хочу их услышать. Простые слова: «Я расскажу правду». Скажите, и вы свободны.

Селина плотнее запахнула плащ и повернулась к Этьену:

— С чего мне начинать?

— Надо убрать старую солому, миледи. — Юноша нырнул в сарай и вышел оттуда с небольшими несуразными вилами. С несчастным видом он подал их Селине.

Круто повернувшись, девушка вошла в темноту сарая и буквально задохнулась от кошмарного запаха. Чтобы выдержать его, приходилось делать неглубокие вдохи.

Гастон пошел прочь, громко стуча каблуками.

— Следи за ней, Этьен, — сказал он напоследок. — А когда она закончит, — тут он повысил голос, чтобы слышала Селина, — пусть идет в замок к Иоланде. Я дам указания о дальнейшем.

Решимость Селины начала таять как дым. Лишившись объекта, на который она могла излить свое негодование, девушка почувствовала опустошенность и усталость. Ведь она не проспала и часа. Хорошо бы лечь в сугроб, свернуться калачиком, закрыть глаза и больше не просыпаться.

Но несмотря на урчание в животе и боль в мышцах, она покрепче сжала в шершавых от воды ладонях деревянную рукоятку, подхватила вилами охапку прелой соломы и отбросила ее в сторону.

«Самодовольный мерзавец, — думала она, набирая следующую охапку. — Несносный тип! — Еще одна охапка. — Тупица… самодур… разбойник с большой дороги… тиран…» Каждую охапку она сопровождала новым эпитетом.

Ругательств набралось на несколько минут работы.

С непривычки она запыхалась и остановилась, облокотившись на вилы, перевести дыхание. К ее удивлению, из выброшенной соломы получилась приличная копна. И боль ушла из мышц. Удовлетворенно улыбаясь, Селина вытерла со лба капельки пота. Она его возьмет? Ха! В птичник заглянул Этьен.

— Миледи? — робко произнес он. — Не нужно ли вам помочь?

— Не думаю, Этьен, что твоему господину это понравится.

— Мне кажется, на самом деле он не хочет, чтобы вы страдали, — осторожно произнес юноша. — Сэр Гастон всегда очень хорошо обращается с женщинами. Настоящий кавалер.

— Кавалер? — Селина прекратила кидать солому, со значением оглядела вонючий сарай и обратила взгляд на долговязого юношу. — Не боясь ошибиться, скажу, что это не так.

— Он бы не поступил подобным образом, если бы вы выполнили его просьбу.

— Я не могу сообщить королю сведений, которых не имею, — с тоской произнесла она, устав повторять одно и то же. — Я не в состоянии объяснить этого, но, как бы Гастон ни поступил со мной, я никогда не смогу ничего сообщить о намерениях Туреля.

— Я боюсь за вас, миледи. — Этьен побледнел.

У Селины внутри все оборвалось. Сначала король с его предупреждением, теперь собственный вассал Гастона. Почему все стараются убедить ее, что Гастон представляет для нее опасность?

— Нет, Этьен, он ничего мне не сделает. Если он действительно настоящий кавалер, он никогда…

— В этой ситуации я ничего не могу обещать. — Голос Этьена звучал уныло.

— Почему? Почему он так ненавидит меня?

— Из-за несчастья, которое произошло с его отцом и братом, — как о чем-то всем давно известном сообщил Этьен.

— Что с ними произошло? — Селина помотала головой, ничего не понимая.

— Об этом все знают.

— Я ничего не знаю. — Юноша осуждающе взглянул на нее, явно подозревая в неискренности. — Этьен, раз все об этом знают, то не будет беды, если ты мне расскажешь.

— Вам действительно не известно об этой истории? — недоверчиво спросил он.

— Нет же! Я не знаю ничего о происходившем до моего появления здесь в ночь на новый год.

— Может быть, и вправду на ваш караван напали, и в сражений вас ударили по голове, и вы потеряли память?.. — после некоторого колебания произнес Этьен.

— Возможно. Но я действительно не помню, что произошло в лесу и до того. Пожалуйста, Этьен, помоги мне восстановить эти события!

— Как знать, — посветлел лицом Этьен, — может быть, вспомнив, вы перестанете упрямиться и согласитесь на просьбу господина? Тогда он пощадит вас и избавит от грязной работы. Хорошо, миледи, я все расскажу вам. Отец милорда и его брат погибли прошлой осенью во время турнира, организованного вашим опекуном, герцогом де ла Турелем. Сэр Гастон уверен, что это было убийство.

Селина вздрогнула и на несколько мгновений потеряла дар речи. Его отец и брат убиты!

— Но… откуда у него такая уверенность? — спросила она, смешавшись. — А если произошел несчастный случай? Разве не было свидетелей их смерти? — Она вспомнила, как видела во многих кинофильмах сцены турниров, рыцарей в блестящих доспехах, скачущих навстречу друг другу, женщин и кавалеров, наблюдающих за схваткой из-под красочных навесов.

— Разумеется, никаких свидетелей не было. — Этьен смотрел на нее с откровенным изумлением. — Это же был турнир, миледи, а не рыцарский поединок.

Селина ответила ему недоуменным, взглядом:

— А в чем разница? Этьен, объясни, пожалуйста, подробнее. Я… не… могу вспомнить.

— Турнир больше похож на военное сражение, — начал он с таким видом, будто это известно любому младенцу. — Два отряда рыцарей бьются несколько дней подряд на огромных пространствах. Не только на поле, но и в лесах И даже городах. Они сражаются ради наград, выкупа и славы за их воинскую доблесть. И бывает, что во время турниров убивают или наносят серьезные ранения. Церковь выступает против турниров, считая это занятие нехристианским.

Селина в ужасе смотрела на своего собеседника. Его рассказ не имел ничего общего с ее представлениями, почерпнутыми из фильмов.

— Значит… отец и брат Гастона были убиты в таком разыгранном сражении?

— Нет, миледи. Их тела нашли после окончания турнира… — Он вдруг умолк, усомнившись, стоит ли рассказывать ей подробности. — Обстоятельства их смерти были очень… подозрительны. Особенно если учесть, что именно герцог прислал им вызов на турнир и, как только нашли тела, заявил претензии на их замки и земли. Боюсь, что если бы милорд был там, то и его…

— Но почему его там не было?

— Это не важно, — после некоторого молчания произнес Этьен, глядя в землю. — Я должен дорассказать, что было дальше. — Он поднял на нее горящие глаза. — Де ла Турель не стал дожидаться и сразу же захватил спорные земли де Вареннов. Он приказал своим людям грабить деревни, забирать продукты и ценности. И сам Турель… нескольких жен и дочерей крестьян… — Юноша замолчал и покраснел от смущения.

— Он их изнасиловал? — прошептала Селина.

— Турель и его рыцари были просто как звери, — кивнул Этьен. — Но сэр Гастон не мог позволить им остаться безнаказанными. Он не такой, как многие благородные господа, и никогда не допустит, чтобы оскорбляли женщину, — не важно, какого она происхождения. — Молодой человек сложил руки на груди, на его щеках обозначились желваки. — Но и это еще не все, миледи. Вам, наверное, показался очень скромным ужин на вашей свадьбе? Дело в том, что основную часть своих зимних запасов милорд роздал крестьянам в окрестностях замков отца и брата. Ведь Турель оставил их умирать от голода. Теперь вы видите, миледи? Если Турель ничего вам об этом не сказал, если скрыл от вас, то вы должны понять, что он за человек.

— Да, — еле слышно проговорила Селина. Она многое теперь поняла. В ней поднялась волна глубокой ненависти к человеку, которого она никогда не видела, — к могущественному герцогу, вору, убийце, насильнику, сражавшемуся с людьми, которые не могли ему противостоять.

Ей стала понятна сила ненависти, которую Гастон питал к Турелю.

Стало понятно, почему он ненавидел ее.

С отчаянием Селина осознала, что никогда Гастон не будет ей доверять. Никогда не поверит, что она появилась здесь из далекого будущего. Никакие слова не убедят его. Ее рассказы останутся для него небылицами, выдуманными, чтобы скрыть ее участие в заговоре.

Однако к огорчению и разочарованию примешивалось еще одно чувство — удивление. Никак она не предполагала в Гастоне широту души, подлинное благородство. Ее потрясла его забота о людях — богатых и бедняках. Ни разу в своей жизни не заботил ее вопрос, где добыть пищу… Но здесь зима представлялась настоящей угрозой для людей. Их жизнь целиком зависела от собранного осенью урожая. Тем более весомой была жертва Гастона, отдавшего свои запасы тем, кому так не повезло. Похоже, идеи равенства, которые исповедовал Гастон, в его время еще не приобрели всеобщей популярности.

— Благодарю тебя, Этьен, — сказала она наконец. — Ты все… хорошо мне объяснил.

— И теперь вы, — вспыхнул от радости юноша, — отправитесь к королю и расскажете ему правду?

— Этьен, — горько покачала головой Селина. — Поверь мне, если бы в моих силах было наказать герцога за все его злодеяния, я бы, ни секунды не раздумывая, сделала это. Но… — ей было невыносимо тяжело разговаривать с пареньком, все время находиться под подозрением, — это невозможно. Я обещаю тебе, Этьен, я клянусь всем, что мне дорого: я никак не связана с Турелем и не принесу зла ни Гастону, ни кому-нибудь другому здесь. Даже если я не смогу ничего сообщить королю, я сделаю все, чтобы помочь вам. И я покину вас, как только смогу, и ваш господин сможет жениться на миледи Розалинде. Ты мне веришь?

— Я буду молиться за вас, миледи! — В голосе Этьена звучала надежда.

Их разговор прервал тяжелый стук копыт. Гастон и полдюжины его людей проскакали через двор к воротам замка. Все были вооружены длинными пиками, луками, а на спинах несли колчаны, полные стрел. Гастон бросил взгляд в сторону Селины и натянул поводья, остановив своего крупного жеребца в нескольких футах от нее.

— Еще не передумали, дорогая супруга? — спросил он, сидя на гарцующей лошади.

Селина молчала, потрясенная его видом верхом на вороном коне. Он казался ожившей картиной — могучий воин, готовый к смертельной схватке. Первые лучи утреннего солнца освещали его широкоплечую фигуру, сверкали металлические части снаряжения, блестели вышивка на груди и серебряный мех, которым был опушен плащ. Он с легкостью управлял своим бешеным жеребцом, его руки в перчатках держали поводья скорее нежно, чем крепко.

Воспоминания об этих руках, которые так недолго ласкали ее утром, бросило Селину из холода в жар. Она облизала губы.

— Нет, месье, я не могу выполнить вашу просьбу.

— Ну что ж, надеюсь, к моему возвращению вы одумаетесь. — И со злой улыбкой он пришпорил коня и галопом поскакал за своими спутниками.

Прогрохотав по подъемному мосту, он скрылся в черневшем неподалеку лесу.

— К-куда они поскакали? — Она продолжала глядеть ему вслед.

— На охоту, миледи. В замке не хватает еды. Их не будет несколько дней.

Несколько дней… Селине бы радоваться его отсутствию, но она… расстроилась.