Прошло уже шесть недель, а Вэнсу и солдатам, отправившимся на поиски бандитов, печем было похвастать. Люди Джако, сумев ускользнуть от преследователей, направились на северо-запад, к Нью-Мексико; впрочем, некоторые из них затем повернули на юг и пересекли мексиканскую границу. Поэтому капитан Александер оставил Вэнса и его ковбоев у северного берега Рио-Гранде, а сам со своим отрядом поскакал в сторону Нью-Мексико. Разбившись на пары, ковбои день за днем патрулировали границу, однако бандиты, скрывшиеся в Мексике, так и не появились.

И все же людям Пакстона скучать не пришлось. Как-то раз они наткнулись на шайку апачей, и, хотя индейцы вскоре отступили, Вэнс получил довольно серьезное ранение. К счастью, рана быстро затянулась, и к возвращению капитана Александера, так и не нагнавшего бандитов, Вэнс уже полностью оправился. Вернувшись на ранчо и удостоверившись, что дома все в порядке, он на следующее утро отправился в Сан-Антонио.

…Карен подошла к книжной полке – и вдруг почувствовала, что кто-то смотрит на нее. Повернувшись, она увидела Вэнса, стоявшего в дверях библиотеки. Карен бросилась в объятия мужа, и губы их слились в поцелуе. Наконец, чуть отстранившись, она с улыбкой проговорила:

– Вообще-то мне не следовало так радоваться твоему приезду. Мне кажется, вы обещали вернуться через неделю-другую, мистер Пакстон.

– Но отец отправил письмо…

– Да, конечно, – кивнула Карен.

Ее глаза затуманились, когда она вспомнила о письме, пришедшем две недели назад. Отец Вэнса объяснял, почему сын не может приехать за ней, и сообщал, что дела на ранчо идут неплохо. Прочитав письмо, Карен весь день грустила – ей так хотелось побыстрее встретиться с мужем, ведь именно сейчас она более всего в нем нуждалась. Физически Карен хорошо переносила беременность, но ее постоянно мучили какие-то беспричинные страхи…

– Я никак не мог приехать раньше, – пробормотал Вэнс. – Мы вернулись на ранчо позавчера вечером, а утром, еще до рассвета, я отправился за тобой. – Взяв жену за плечи, он заглянул ей в глаза. Потом, чуть отстранив ее, проговорил: – Дай-ка взглянуть, как он выглядит.

Карен выпятила живот.

– А что случится, сэр, если это окажется не он, а она?

– Этого не может быть, – усмехнулся Вэнс. – Пакстоны воспитывают мальчиков. Пусть остальные рожают девочек.

– Вэнс Пакстон! – Оттолкнув мужа, Карен отбежала в противоположный конец комнаты. – Вы говорите ужасные вещи!

– Верно, – кивнул Вэнс. – Иди сюда.

– Ни за что. Да…

– Иди ко мне. – Улыбнувшись, он подошел к жене, но она, ловко увернувшись, укрылась за стулом.

– Ты тщеславный, самодовольный, эгоистичный, высокомерный…

Зацепив ногой ножку стула, Вэнс отодвинул его в сторону и обнял жену за плечи. В следующее мгновение его губы прижались к ее губам.

– Но я люблю тебя, Вэнс, – с трудом переводя дыхание, проговорила она какое-то время спустя.

– Я так люблю тебя…

– О… Прошу прощения.

Резко обернувшись, Вэнс увидел дворецкого; тот оглядывал коридор, недоумевая, как Пакстон мог незамеченным войти в дом.

– Прошу прощения, мистер Пакстон, – еще раз извинился дворецкий, – но я не слышал, как вы вошли.

– Шихан, будьте так любезны, принесите мистеру Пакстону чего-нибудь поесть. Он, наверное, очень проголодался…

Дворецкий улыбнулся и кивнул:

– Разумеется, мэм. Все будет готово через десять минут. – Шихан исчез так же внезапно, как и появился.

– Похоже, ты здесь стала членом семьи, – заметил Вэнс.

– В каком-то смысле, – кивнула Карен.

Они перешли в гостиную и сели за стол. Пока Вэнс завтракал, Карен рассказывала ему о своей жизни в Сан-Антонио. Рассказала и о вечере в честь Марвина Ратледжа. Заместитель министра привез из Вашингтона тревожные известия. Экономическая ситуация в стране складывалась не в пользу Баррета Хэмптона, и ему даже пришлось отказаться от дома в Вашингтоне и вернуться в Нью-Йорк, чтобы лично заняться самыми неотложными делами. Ианта же была в ужасе, ведь она лишилась столичного общества. А тем временем весь Вашингтон обсуждал последнюю новость – злодейское убийство Энджи Лейтон и странное исчезновение Эрнеста Лейтона. Причем мнения высказывались самые разные: одни ужасались и возмущались, другие, потупившись, шептали: «Наконец-то мы от них избавились».

Вэнс, склонившись над тарелкой, молча слушал рассказы жены и время от времени кивал, однако думал совсем о другом: увидев живот Карен, он решил, что сделал ошибку, прихватив для беременной женщины верховую лошадь. Покончив с едой, Вэнс поделился с ней своими опасениями, но Карен рассмеялась и сказала, что ехать верхом в ее положении нисколько не опаснее, чем трястись в повозке.

Джеред вернулся домой под вечер и за ужином долго беседовал с Вэнсом. Карен не терпелось остаться с мужем наедине, и она то и дело порывалась подняться из-за стола. Наконец, заметив, что жена нервничает, Вэнс извинился и, сославшись на усталость, покинул столовую. Карен тотчас же последовала за ним, сделав вид, что не заметила улыбки миссис Грин.

Ванную для гостя уже приготовили. Быстро раздевшись, Вэнс со вздохом облегчения погрузился в горячую воду.

– Шесть недель в пути… – пробормотал он. – Ты даже не представляешь как я мечтал о ванне.

Опустившись на колени, Карен провела губкой по его груди и вдруг заметила свежий шрам.

– Как это случилось?! – вскричала она.

– Апачи, – ответил Вэнс. – Но все уже в порядке.

– Но ты мог… – Она побледнела. – Ты мог…

– Но я ведь жив, – улыбнулся Вэнс. Заметив слезы в глазах жены, он привлек ее к себе. – Послушай, давай не будем говорить об этом. Со мной же ничего не случилось…

Внезапно ее руки обвили его шею, и их губы встретились. Поднявшись на ноги, Карен сбросила с себя одежду.

– Откинься назад, – сказала она. – Расслабься, а я помою тебя…

Губка скользила по плечам Вэнса, по его груди, по животу… Шесть недель воздержания! Несмотря на усталость, он все больше возбуждался. Когда же Карен забралась к нему в ванну, Вэнс пробормотал:

– Я больше не могу.

Он вылез из ванны, осторожно вытащил жену из воды и, завернув в широкое полотенце, отнес в постель.

– Боже мой! Я совсем забыл! – вырвалось вдруг у него. Карен встревожилась.

– Что случилось?

– Я… Я имею в виду… Наверное, нам сейчас нельзя этим заниматься, да?

Карен усмехнулась:

– Если мы этого не сделаем, я тебе никогда не прощу.

– Ты уверена, что ничего не случится?

– Абсолютно уверена, – кивнула Карен.

Откинув одеяло, Вэнс приподнял ночную рубашку жены и погладил ее округлившийся живот.

– Мой сын… – прошептал он. – Мой сын…

– Наверное, я стала ужасно толстой, – пробормотала Карен.

– Ты самая прекрасная из женщин, – Вэнс улыбнулся и приложил ухо к' животу жены, – Ты уже что-нибудь чувствуешь?

– Да. – Он хотел приподнять голову, но она придержала его за плечи. – Знаешь, Вэнс…

– М-м?

– Я говорила с Джередом, и он…

Вэнс насторожился; он прекрасно знал, о чем пойдет речь.

– В Сан-Антонио так хорошо, – продолжала Карен. – Здесь, конечно, не Вашингтон, но все равно это настоящий город. И знаешь, Сан-Антонио – как маленький Нью-Йорк в Техасе… Джеред говорит, что тебя здесь очень ценят… Здесь и в Остине.

– Верно, у меня тут есть друзья. Еще со времен войны. Когда наше нынешнее правительство уйдет в отставку, они, без сомнения, займут места «саквояжников».

– Но и ты мог бы войти в правительство.

– Ох, Карен…

– Джеред говорит, что у тебя блестящие перспективы. Вэнс приподнялся и, как всегда в минуты задумчивости, принялся теребить усы.

– Но я этого не хочу, – заявил он.

– Ты только подумай, – настаивала на своем Карен. – Остин… Столичная жизнь…

– Карен…

– Несколько лет в правительства штата, а потом… Потом наверняка место в сенате.

– Карен…

– Подумай об этом, Вэнс. Ты снова окажешься в Вашингтоне, но только не в роли жалкого просителя, вымаливающего какие-то крохи, нет, ты станешь по-настоящему влиятельным человеком. И тебе не придется по шесть недель проводить в седле, не выпуская из рук ружья.

Вэнс откинул с лица жены спутавшиеся золотистые пряди и, сжав пальцами ее грудь, принялся легонько покусывать розовый сосок.

– Вэнс, ох, Вэнс!.. – задыхаясь, закричала Карен. – Это ведь так важно…

– Знаю.

– Но неужели ты хочешь всю жизнь провести на ранчо? Вэнс резко приподнялся.

– А ты хочешь стать такой же, как Берта Грин?

Карен молчала – вопрос мужа озадачил ее. Вэнс поднялся с постели и, пошарив в карманах своей куртки, вытащил табак, бумагу и свернул сигарету. Чиркнув спичкой, прикурил и подошел к окну.

– Говоришь, всю жизнь провести на ранчо? – пробормотал наконец он. – Видишь ли, ранчо – мой дом.

– Но не мой.

– Потому что ты сама этого не хочешь. А моя мать была там счастлива.

– Но я не Элизабет, – заявила Карен.

– Да, конечно. – Вэнс помолчал. – Знаешь, я очень люблю выходить ранним утром из дому. Бывает так тихо… Кажется, слышно, как спускаются тени с гор и как поднимается солнце… Я чувствую запах кедра… И вижу, как ястреб парит высоко в небе… Я слышу шум реки и вижу сверкающие воды… Неужели все это бросить?

– А как же я? Как же наш ребенок? Нас ты можешь бросить?

Пакстон отвернулся от окна. Его глаза сверкали во тьме. Когда же он заговорил, в его голосе звучала угроза.

– Что означают твои слова? – спросил он.

– Не знаю, Вэнс. Просто я хотела сказать… Боюсь, я не выдержу.

– Не говори глупости. – Вэнс снова повернулся к окну. «Нас ты можешь бросить?» – Эти слова жены еще долго звучали у него в ушах.

Несколько дней спусти они въезжали в ворота ранчо.

Увидев их, Билли Хармони расплылся в улыбке.

– Как поживаете, мэм? Рад видеть вас. И знаете, – добавил он, – все парни говорят, что без вас на ранчо очень скучно.

– Спасибо тебе, Билли, – ответила Карен, тронутая словами юноши. – Надеюсь, твои раны зажили?

– Да, мэм, уже давно. – Билли, демонстрируя свою силу, поднял один из тяжелых тюков, навьюченных на мула. – Все в порядке. Вэнс, в загоне стоит фургон с упряжью. А Тед отправился в долину – собирать стадо. Он говорил, что помощники ему бы не помешали.

– Оседлай-ка мне этого мустанга, – распорядился Вэнс. – Увижусь с отцом, а потом сразу же поеду к Теду.

Карен тяжко вздохнула. Они и минуты дома не побыли, а муж уже готов снова уехать. Карен подошла к парадной двери и распахнула ее. В большой комнате топились оба камина. Тут кто-то чихнул, а потом раздался низкий трубный звук – Тру Пакстон высморкался.

– Сеньор Пакстон, вы опять?! – закричала Марайя, выходящая из кухни с кружкой в руке. – Ох, сеньора! – Она подошла к Карен и обняла ее одной рукой. И тотчас же из-за спинки кресла появилась голова Тру. Старик хотел что-то сказать, но вдруг снова расчихался. – Как хорошо, что вы снова с нами, – продолжала мексиканка. – Нам было без вас так одиноко! И поговорить не с кем, кроме мужчин. А Марселина… О чем с ней разговаривать? – Марайя пожала плечами. – Она только о мужчинах и говорит.

– Помолчи хоть немного, – проворчал Тру, вставая с кресла.

Марайя подошла к старику и подала ему кружку.

– Черт возьми, что это такое? – пробормотал Тру.

– О-ох, сеньора, – улыбнулась кухарка, глядя на живот Карен. – Видать, большой ребеночек получится! Настоящий Пакстон! – Марайя вдруг с беспокойством посмотрела на молодую женщину. – Сеньора, с вами все в порядке? Это же такая утомительная поездка…

– Я чувствую себя прекрасно, Марайя, – улыбнулась Карен. – И я очень рада, что наконец-таки вернулась.

– Я, кажется, спросил, что это такое? – проворчал Тру, заглядывая в кружку.

– Бульон, – с невинным видом ответила Марайя.

– Ты что же, забыла, что я велел подать?

– Но больному нужен бульон, – возразила мексиканка. – Поэтому я зарезала цыпленка и сварила вам бульон. – Тру снова заглянул в кружку, потом пристально посмотрел на Марайю. Та вздохнула и пожала плечами. – Вам уже шестьдесят два. Говорила я вам, чтобы вы в промозглую погоду не выходили из дома без куртки, да разве вы меня послушали?! Так что теперь пейте бульон.

– Хорошего цыпленка изничтожила, – пробормотал Пакстон-старший, снова усаживаясь в кресло.

– Ох, сеньора, вы, должно быть, устали с дороги. Марселина приготовит вам горячую ванну, – сказала Марайя, снова поворачиваясь к Карен.

– Это было бы замечательно, – улыбнулась Карен. – Спасибо.

В этот момент дверь отворилась, и в комнату вошел Вэнс.

– Мы с Билли отправляемся в долину, – заявил он. – Вернемся к ужину.

– Неплохая идея, сынок, – кивнул Тру. – Не забудьте побывать у ручья Уиллоу. Там размыло целый овраг, пока вы охраняли границу. Возможно, там в грязи увязли животные. – Тру снова чихнул.

Вэнс усмехнулся.

– Позаботься о себе, отец.

– В этом нет необходимости, – фыркнул Тру. – За меня все делает эта мексиканка. Подумать только, бульон! А вообще-то, сынок… Ты вовремя привез жену домой.

Карен, уже поднимавшаяся по лестнице, остановилась; ей казалось, она ослышалась.

– А почему ты сам ей об этом не сказал? – спросил Вэнс.

– Потому что она слишком хорошо играет в шашки, вот почему, – пробурчал Тру. Он опять чихнул, потом закашлялся.

Вэнс усмехнулся и вышел из дома. …

Снег… Впервые за много лет в Паксе ожидалось Рождество со снегом. Карен улыбнулась и бросила в висевший над огнем котелок с пуншем щепотку корицы. Заходившие в дом ковбои сбрасывали свои утепленные куртки, бросали их в угол комнаты и направлялись к котелку с горячим рождественским напитком. Еще утром Тед Утреннее Небо привез полдюжины диких индеек, и теперь они, ощипанные и политые соусом, подрумянивались на вертеле. Ковбои, сидя на кухне, попивали пунш и поглядывали на индеек, покрывавшихся аппетитной корочкой. Когда же Марайя наконец-то прозвонила в колокольчик, все повскакивали с мест и устремились к праздничному столу.

Два часа спустя сытые и разомлевшие от пунша ковбои перебрались в гостиную – настало время для елки. Еще неделю назад Билли срубил в лесу хвойное дерево, и Карен превратила его в сверкающее чудо; ей хотелось устроить в Паксе такое Рождество, какого здесь не видывали. Она попросила ковбоев зажмуриться, а сама с помощью Билли внесла в гостиную и принялась устанавливать в углу молоденький кедр. Ковбои ворчали, однако глаза все же не открывали. Когда же Карен наконец-то разрешила им открыть глаза, все ахнули в восхищении, а некоторые из ковбоев даже прослезились от переполнявших их чувств.

Перед отъездом из Сан-Антонио Карен купила всем скромные подарки – табак, бумагу для сигарет и теплые носки; кроме того, привезла целую стопку книг и журналов. (Она знала: книги и журналы будут передаваться из рук в руки, и их зачитают до дыр, перед тем как поставить на полку в сарае, где жили ковбои.) А на одном из свертков на серебристой бумаге было крупными буквами выведено: «ТРУ».

В свертке оказались игральная доска и шашки – желтые и голубые.

– Ну вот, теперь у вас есть шашки другого цвета, – е улыбкой проговорила Карен.

Тру, насупившись, посмотрел на невестку. Наконец, не выдержав, рассмеялся и окинул взглядом ухмылявшихся ковбоев.

– Я и этими выиграю, – заявил он. Потом, склонившись к Карен, Тру прошептал ей на ухо: – Знаешь, а в тебе и впрямь есть изюминка.

Вскоре в гостиную внесли концертино, затем кто-то вытащил из кармана губную гармонику, и зазвучали рождественские гимны. Карен подала Вэнсу кружку с пуншем. Потом, поцеловав мужа, вручила ему длинную узкую коробочку. Взглянув на нее, Вэнс украдкой коснулся живота Карен.

– Вот единственный подарок, которого я жду, – прошептал он. – Ты должна подарить мне сына.

– Открой… – улыбнулась Карен.

Развязав красную ленточку, Вэнс свернул ее колечком и передал жене. Затем снял с коробочки крышку и увидел длинный охотничий нож со сверкающим лезвием, в котором отражалось его лицо. Вэнс взялся за рукоятку ножа.

– Что ж, его приятно держать в руке, – заметил он.

Тут дверь распахнулась, и в гостиную, стряхивая в черных волос снежинки, вошел Тед Утреннее Небо. В руках у него был объемистый узел, который он передал Вэнсу.

– Развязывай. – Вэнс взглянул на Карен и положил узел на стул. Она вопросительно посмотрела на мужа. – Не стесняйся, – сказал он. – Это тебе.

Карен попыталась развязать узел, но у нее ничего не получилось. Тогда Вэнс перерезал кожаный шнурок своим новым ножом, и через несколько секунд все увидели новое дамское седло из коричневой кожи. На седле лежала расшитая золотом декоративная подушечка с нежно-голубыми и зелеными цветами.

– Ох, Вэнс, какая красота! – воскликнула Карен.

– Я решил, что тебе приятнее иметь собственное седло. Карен бросилась к мужу и крепко обняла его. Но тотчас же, взглянув за спину Вэнса, перехватила злобный взгляд Марселины, уже давно за ними наблюдавшей. Вэнс улыбнулся и проговорил:

– У меня к тебе одна просьба. Парни попросили, чтобы я уговорил тебя спеть.

Карен покраснела.

– Меня? Я не умею… – Она в растерянности обвела взглядом комнату. Все мужчины смотрели на нее с мольбой в глазах. – Хорошо, я попробую.

– Спойте «Тихую ночь», – попросил Хоган, сидевший неподалеку.

Карен, впервые услышавшая его голос, с удивлением посмотрела на ковбоя – ей и в голову не приходило, что у такого тощего мужчины может быть такой могучий бас.

– Хорошо, – кивнула она.

Один из ковбоев заиграл на концертино, другой – на гармонике, а затем раздался голос Карен… Мужчины, затаив дыхание, слушали знакомую с детства песню и мысленно уносились в прошлое, вспоминая своих родителей, сестер и братьев. Но вот Карен умолкла, вот стихли последние звуки музыки, а ковбои по-прежнему молчали – каждый думал о своем…

Наконец Тру откашлялся и проговорил:

– А ведь это мое первое Рождество без Элизабет за долгие годы. Дом кажется таким пустым… – Он умолк, и его морщинистое лицо осветилось печальной улыбкой. – А я когда-нибудь рассказывал вам о том времени, когда мы с ней были…

Не желая слушать грустные воспоминания отца, Вэнс выскользнул из дома. В небе сияла огромная луна, и было светло, почти как днем. Пакстон быстро пересек двор, вышел за ворота и направился к конюшне. Там было тепло, и пахло кожей и сеном. Вэнс в задумчивости смотрел на лошадей (некоторые из них проснулись при его появлении). Почему он ушел из дома? Почему не захотел сидеть вместе со всеми? Что его беспокоило? Карен… Она хотела, чтобы он перебрался в город и занялся политикой. Но что это за жизнь для мужчины? Носить тесные воротнички и целыми днями слушать речи самодовольных болванов?

Внезапно дверь за его спиной распахнулась. Вэнс резко обернулся. Держа над головой лампу, к нему медленно шла Марселина. Повесив лампу на ближайший крюк, она остановилась прямо перед ним – гордая и необыкновенно красивая, с пылающими глазами.

– Я видела, как ты ушел. И пошла следом за тобой. – Сбросив с плеч шаль, она приподняла ладонями свои прелестные груди с острыми сосками, просвечивающие сквозь тонкую ткань рубашки.

Вэнс почувствовал, как закипает кровь в его жилах.

– Почему ты не прогнал ее?

– Она моя жена, – прохрипел он.

– Это не объяснение! – выкрикнула Марселина.

– Я хочу, чтобы она осталась, – заявил Вэнс. – Что скажешь на это?

– Хочешь? Но почему? – спросила девушка. – Ведь она же… Она не подходит тебе.

– Она носит моего ребенка.

– Ха! – Марселина тряхнула своими длинными черными волосами. – Носить ребенка может любая женщина. А женщина сеньора Пакстона должна уметь не только это. Прогони ее.

– Неужели ты так умна? Неужели тебе известно, что женщина должна и чего не должна делать? – усмехнулся Вэнс.

– Мне всего шестнадцать, но я могу показать тебе, какая я женщина. Мы… ты уже целовал меня… Тогда я была твоей женщиной. Но ты уехал в Вашингтон и забыл свою Марселину.

– Я поцеловал тебя лишь однажды. Всего один раз! И ты никогда не была моей женщиной, Марселина. Ты просто милая хорошенькая девочка. И эту девочку я поцеловал. Но между нами ничего не было. Вероятно, я не должен был целовать тебя, но так уж получилось. Увидев тебя перед собой, я… В общем, в тот момент мне очень захотелось ласки и тепла, вот я и…

– Позволь мне снова стать твоей женщиной.

И тут они услышали мелодичный звон гитары – так играть мог только Эмилио. Марселина улыбнулась и принялась грациозно покачиваться в медленном танце.

– Ты мой… – шептала она. – Ты мой…

Внезапно остановившись перед Вэнсом, Марселина прильнула к нему и обвила руками его шею. Но он тотчас же отстранился и легонько оттолкнул ее от себя. Девушка вскрикнула от неожиданности и, не удержавшись на ногах, упала на солому.

– Нет, не твой, – проговорил Вэнс и вышел из конюшни.

Дрожа от ярости, Марселина поднялась на ноги и плюнула на закрывшуюся за Вэнсом дверь.

– Иди, отправляйся к своей девке, – процедила она сквозь зубы. – Но только запомни: ты унизил, ты оскорбил Марселину, и она этого никогда не забудет, никогда. Теперь я ненавижу вас обоих. Да, с этого момента обоих.

В один из ясных февральских дней Марселина оседлала полудикую Аппалусу и, прихватив запас провизии, несколько журналов и книгу, поскакала на северо-запад. Теперь она ненавидела всех Пакстонов! Поэтому и вызвалась съездить на границу. Она согласилась бы отправиться куда угодно, только бы находиться подальше от ранчо, подальше от дома и от Вэнса…

Аппалуса упрямилась и то и дело порывалась встать на дыбы. Но Марселина была опытной наездницей и уверенно направляла кобылу на северо-запад, в сторону гор. Девушка не сомневалась, что Гибсон, ковбой, охранявший границу, с нетерпением ждет гостей. Но лишь к полудню Марселина подъехала к хижине, примостившейся на груди Спящего Гиганта, – она нарочно выбрала окружную тропу, чтобы продлить путешествие и подольше не возвращаться на ранчо. Марселина направила Аппалусу прямо к двери и, спешившись, постучала. Не получив ответа, она отвела лошадь в сторону и, вытащив из седельной сумки «винчестер», вернулась к хижине.

– Эй, Гибби! – закричала девушка.

Но и на сей раз ответа не последовало. Решив оставить в хижине все, что привезла для Гибсона, Марселина отвязала от седла мешок и, закинув его за плечо, отворила дверь. В следующее мгновение кто-то выхватил ружье из руки девушки и вытолкнул ее на середину комнаты. А затем раздался громкий смех.

Марселина обернулась… У закрытой двери стоял вовсе не Гибсон, а высокий худощавый мужчина с безобразным шрамом на смуглом лице. Его длинные черные волосы спадали на узкие плечи, а над верхней губой чернели тонкие усики. Незнакомец пристально смотрел на девушку; глаза его сверкали. Неожиданно он улыбнулся, и она увидела его необычайно мелкие и острые зубы. А взгляд этого человека – он чем-то напоминал взгляд Вэнса Пакстона; во всяком случае, Марселине так показалось.

– Кто вы? – с дрожью в голосе проговорила она.

– Человек, который здесь был… Он сейчас там, где я убил его, – вместо ответа заявил незнакомец.

– Что вы здесь делаете?

Поставив ружья в угол, мужчина подошел к Марселине. Затем, усмехнувшись, протянул руку – и разорвал на ней блузку до самой талии.

– Вот это, – проговорил он, сжимая пальцами ее грудь. – И это. – Он впился жадным поцелуем в губы девушки.

Марселина попыталась оттолкнуть его, но, не удержавшись на ногах, упала на кровать. Он тотчас же стащил с нее штаны и распустил ремень, высвобождая свою разбухшую плоть. Девушка пыталась вырваться, но незнакомец крепко прижимал ее к матрасу.

– И вот это… – Он засмеялся; в следующее мгновение его плоть ворвалась в лоно девушки. – И это… И вот это… – Но потерявшая сознание Марселина уже ничего не слышала.

…Солнце уже заходило, когда к хижине подъехали всадники. И, тотчас же почувствовав это, черноволосый вскочил с кровати и бесшумно приблизился к двери. Схватив ружья, он выглянул наружу, но, увидев человека с одним ухом, успокоился.

Одноухий же проговорил:

– Парни вернулись, Джако. Скоро будет гроза.

Услышав это имя, Марселина, лежавшая на кровати, приподнялась.

«Джако?! Так вот кто это такой, – думала она. – Он настоящий мужчина, с таким хочется иметь дело».

– А как же рейнджеры? – спросил Джако.

– Хосе считает, что они потеряли наш след.

– Хосе – дурак. Аркадио, а ты что скажешь?

– Они отстали, но, по-моему, ненадолго.

– Значит, сегодня, – усмехнулся Джако, – мы сожжем ранчо.

Одноухий, замешкавшись в дверях, заглянул за спину Джако.

– Ну… Что еще?..

– Парни хотят… – Аркадио замялся. – Маркес спрашивает, нельзя ли позабавиться с девчонкой.

Оглянувшись на Марселину, Джако ухмыльнулся.

– Она моя, – заявил он. – На то есть причины.

– Но, Маркес…

Джако плюнул Аркадио под ноги, и тот умолк – ответ главаря был ясен.

Марселина села на кровати и, прислонившись к стене, прикрыла ноги одеялом. Она молча смотрела на обнаженного Джако – присев на корточки перед очагом, он подбросил в огонь несколько поленьев. Джако… Знаменитый бандит, которого все боятся… Положив ружье на стол, Джако подошел к Марселине и присел на кровать. Затем, откинув в сторону одеяло, приложил ладонь к лону девушки.

– Кровь? – усмехнулся он, взглянув минуту спустя на свою руку. – Кровь – это хорошо…

Потом Джако принялся ласкать ее груди, а она поглаживала пальчиками его восставшую плоть. Когда возбуждение достигло предела, он привлек Марселину к себе и, расхохотавшись, заставил попробовать на вкус горячее семя, изливавшееся из его естества…

Они ехали рядом. Люди Джако держались поодаль – на случай, если кто-нибудь на ранчо, заподозрив неладное, отправился на поиски Марселины. Они заключили сделку, но Марселина еще не до конца' поняла ее значение. Запахнув на груди куртку, чтобы прикрыть разорванную блузку, она проговорила:

– Но вы не должны трогать пожилую женщину.

– Я буду обращаться с ней, как с родной матерью, – ухмыльнулся Джако. – Это я тебе обещаю. Я приехал сюда за стариком и его сыном – они меня интересуют. Аркадно, Маркес, Хосе и другие явились за добычей. Они унесут все, что можно продать, чтобы на полученные деньги купить женщин и виски. Возможно, они также прихватят ружья и лошадей. На все остальное им наплевать. Они убивают лишь по необходимости, когда кто-то мешает им взять то, что хочется.

– А ты?

Джако зловеще улыбнулся.

– Я убью Тру Пакстона, – заявил он, не скрывая своих чувств. – И его отродье.

– А женщину?

– Ее, может быть, оставлю. – Марселина насупилась, а Джако весело рассмеялся. – А может, я отдам ее мужчинам, – добавил он.

– Она ждет ребенка, – заметила Марселина.

– Вот и хорошо. Может, я даже не сразу убью ее мужа. Хочу, чтобы он увидел все собственными глазами. – Ярость Джако превосходила даже ненависть Марселины, и ей стало любопытно: что же он задумал? Она уже хотела спросить об этом, но Джако зажал ей рот ладонью: кто-то приближался к ним по тропе. Марселина пустила Аппалусу рысью, а Джако тотчас же затаился в кустах. Вскоре она увидела выехавшего из-за поворота Теда Утреннее Небо. Поперек его седла лежало ружье.

– А ты поздно, девочка, – сказал он. – На тропе ночью небезопасно.

– Я… Гибби не было в хижине, и я ждала его, – солгала Марселина. – А когда он вернулся, я посидела у него немного, потому что ему там очень одиноко. Но я не захотела оставаться у него на ночь. – Пришпорив кобылу, она поехала вниз по тропе. – Я рада, Тед, что ты составишь мне компанию.

Индеец окинул взглядом горы. Прислушался к ночным звукам… Он ничего подозрительного не заметил, но все же… Команчи обладали особой чувствительностью и полагались не только на свои пять чувств. Тед чувствовал: что-то не так… Объехав большой валун, – он направил коня в сторону асиенды Пакстонов.