Глава 8
«Дорогой М.!
Сегодня просто короткая записка, только сказать, что все мы думаем о тебе, особенно я. Я спрашивала папу, нельзя ли нам съездить в Итон, чтобы навестить тебя, и он, конечно же, ответил, что это неприлично, поскольку мы не одна семья. Это глупо на самом-то деле. Ты всегда казался мне более близким членом семьи, чем кое-кто из моих сестер. И уж конечно, ближе, чем тетя Эстер.
Томми приедет домой на летние каникулы. Я держу пальцы крестиком, чтобы ты тоже к нам присоединился.
Всегда твоя — П.
Нидэм-Мэнор, май 1816 года».
Ответа нет.
Вечером в день своей свадьбы Борн вышел из городского дома и направился в «Падший ангел» почти сразу же после того, как впустил жену внутрь.
Он бы соврал, сказав, что не чувствует себя в некотором роде скотиной из-за того, что бросил ее так внезапно в новом доме, с незнакомой прислугой, где все для нее чужое. Но у него имелась единственная непоколебимая цель, и чем быстрее он ее достигнет, тем лучше будет всем.
Он пошлет объявления об их женитьбе в «Таймс», подберет пары девицам Марбери и тогда отомстит.
На новобрачную у него времени нет.
Вне всякого сомнения, у него нет времени на ее спокойные улыбки, острый язычок и на то, как она напоминает ему обо всем утраченном. Обо всем, что он вычеркнул из жизни.
В его жизни нет места их беседам. Нет места интересу к тому, что она может сказать. Нет места для того, чтобы искать ей развлечения или спрашивать, как она волнуется за своих сестер или как она справилась с тем разрывом помолвки столько лет назад.
И уж конечно, нет места его желанию убить человека, разорвавшего помолвку и заставившего ее сомневаться в себе и в своей ценности.
И не важно, что она каждое Рождество кладет цветы на могилы его родителей.
Самое важное — сразу создать дистанцию между ними, дистанцию, определяющую их брак. Он будет вести прежнюю жизнь, а она строить свою собственную, и пусть им обоим хочется скорее найти пары ее сестрам, причины у обоих разные.
Поэтому он оставил ее, с сонными глазами, в помятом дорожном плаще, и отправился в «Ангел», изо всех сил стараясь не думать о том, что она оказалась одна в свою первую брачную ночь и что за это ему скорее всего придется принять дополнительную порцию мучений в преисподней. Четыре часа в карете, и он уже растаял.
Борн глубоко дышал, наслаждаясь сырым вечерним воздухом и густым желтым январским туманом. Пройдя через Мейфэр, он свернул на Риджент-стрит, где еще попадались отдельные торговцы соблазном, возникали из тумана, только оказавшись на расстоянии руки от него. Они не заговаривали с ним; их отлично отточенные инстинкты подсказывали, что он не интересуется тем, что они предлагают. Напротив, они старались как можно скорее снова скрыться в тумане, и Борн спокойно шел дальше, в сторону большого каменного здания около Сент-Джеймс-сквер. Клуб еще не открылся, и, пройдя сквозь вход для владельцев в игорный зал, Борн порадовался отсутствию людей в огромном помещении. Вокруг уже горели фонари, несколько горничных заканчивали свои дневные труды — чистка ковра, полировка канделябров, стирание пыли с картин, украшавших стены.
Борн прошел в центр шорного зала и надолго остановился, впитывая атмосферу этого места, служившего ему домом последние пять лет.
В большинстве случаев он приходил сюда первым из владельцев, и это ему нравилось. Он любил тишину игорного зала в этот час, безмолвные минуты перед тем, как появятся крупье, чтобы проверить вес костей, смазку на рулетке, гладкость карт, чтобы подготовиться к толпе народа, которая скоро обрушится сюда, как саранча, и наполнит помещение криками, смехом и разговорами.
Он любил клуб пустым, лишенным всего, кроме призрачной надежды.
Всего, кроме соблазна.
Борн сунул руку в карман, нащупывая талисман, всегда лежавший там — монету, напоминающую о том, что лишь соблазн, и больше ничего, приводит к этим столам людей.
Что лишь соблазн губит.
Что нельзя рисковать чем, что не готов потерять.
Монета исчезла. Еще одно напоминание о нежеланной жене.
Борн подошел к столу с рулеткой, провел пальцами по тяжелой серебряной ручке колеса, крутанул его, и все цвета слились воедино — скорость и роскошь, — а он взял шарик из слоновой кости, на который столько надежд возлагалось... и утрачивалось. Привычным движением руки он бросил шарик на колесо, наслаждаясь стуком кости о металл, тем, как он подрагивает на колесе.
Борн отвернулся от колеса до того, как оно замедлило бег, до того, как сила тяжести и провидение остановят шарик.
— Ты вернулся.
В другом конце помещения, силуэтом в открытой двери в комнаты бухгалтера, стоял Кросс, четвертый партнер «Падшего ангела». Кросс занимался финансами клуба, гарантировал, что каждое пенни прошедшее сквозь врата в это заведение, будет учтено. Он был гением цифр, хотя внешне ничем особым не выделялся. Высокий, на полфута выше Майкла, выше даже Темпла. Но если Темпл был размерами с небольшой домик, то Кросс — высоким и худым, сплошные углы и сухожилия. Борн редко видел, чтобы тот ел, а если темные круги под глазами о чем-то говорили, то он и не спал уже пару дней.
— Ты сегодня рано.
Кросс потер небритую щеку.
— Точнее сказать, поздно.
Он отошел в сторону, и в комнату вошла красивая женщина, стоявшая у него за спиной. Она послала Борну робкую улыбку и надвинула пониже большой капюшон плаща, пряча лицо.
Борн посмотрел вслед женщине, молча торопливо идущей к выходу из клуба, и глянул в глаза Кросса.
— Смотрю, ты тут трудился в поте лица.
Уголки губ Кросса приподнялись в усмешке.
— Она отлично управляется с книгами.
— Даже не сомневаюсь.
— Мы не ожидали тебя назад так скоро.
Он и сам не предполагал, что вернется столь быстро.
— Произошел некоторый поворот в делах.
— К лучшему или к худшему?
Эхо брачных обетов, данных Пенелопе, вызвало раздражение.
— Зависит от того, как смотреть на ситуацию.
— Понимаю.
— Сомневаюсь.
— Фальконвелл?
— Мой.
— Ты женился на барышне?
— Да.
Кросс негромко присвистнул.
— Признаюсь, мне не терпится познакомиться с женщиной, согласившейся на брак с холодным суровым Борном и не сбежавшей прочь.
У нее не было выбора.
Она бы ни под каким видом не вышла бы за него замуж, если бы он не вынудил ее пойти к приходскому викарию. Или если бы у нее было время подумать. Борн был всем тем, чем не являлась она, — грубый и злой, без надежды когда-либо вернуться в мир, в котором родился. В котором родилась она.
Пенелопа... она безупречно воспитана для подобающей жизни в этом мире. Его мир, наполненный азартными играми, выпивкой, похотью и еще худшими вещами, напугает ее до смерти.
Но она захотела увидеть его мир.
И он ей покажет.
Потому что не может удержаться от искушения развратить ее. Это слишком заманчиво. Слишком сладко.
Она не знала, о чем просила. Думала, приключение — это ночная прогулка по лесу, окружающему дом ее детства. Игорный зал «Ангела» в любую ночь вгонит ее в истерику.
— Ты сказал, дела пошли не так, как планировались, — произнес Кросс, прислонясь к стене и скрестив на груди руки.
— Я согласился устроить браки и ее сестер гоже.
Брови Кросс поползли вверх.
— И сколько их?
— Две. Полагаю, дело достаточно простое. — Он посмотрел в серьезные серые глаза Кросса. — Имей в виду, наш брак по любви. Мы обвенчались сегодня утром. Я просто не мог жить в разлуке с ней ни минутой дольше.
Прошло несколько секунд. Кросс услышал ложь и разобрался в ее значении.
— Потому что ты так сильно влюблен.
— Именно.
— Сегодня утром. — Кросс словно пробовал слова на вкус. Борн отвернулся и прижал ладони к рулетке, к плюшевому зеленому сукну, точно зная, что последует сейчас, еще до того, как это произнесли.
— И ты оставил ее одну в первую брачную ночь.
— Да.
— У нее что, лошадиное лицо?
— Я бы так не сказал.
А в порыве страсти она ошеломительно хороша. Он хотел уложить ее в постель и сделать своей. При воспоминании о том, как она извивалась под ним в Фальконвелл-Мэноре, ему пришлось переступить с ноги на ногу, чтобы поправить бриджи, внезапно ставшие тесными.
Борн провел рукой по лицу.
— Мне нужно встретиться с Темплом на ринге.
— А может, тебе стоит вернуться домой и подтвердить свой брак с женщиной, которую ты так страстно любишь? Господь свидетель, это куда более приятное занятие, чем позволить Темплу надрать тебе на ринге задницу.
«Даже если ты заслуживаешь взбучки».
Какое-то время Борн обдумывал это предложение. Проигрывал варианты того, что произойдет, если он вернется домой и придет к своей невинной жене. Воображал, каково это будет — уложить ее в свою постель и предъявить супружеские права, назвать ее своей. Показать приключение, о котором она просила, даже не догадываясь об этом. Ее шелковистые волосы прилипнут к грубой щетине у него на подбородке, ее полные губы со вздохом раскроются, когда он будет гладить ее нежную кожу, она закричит от наслаждения, которое он ей подарит.
Порочное, чудесное искушение.
Но она не остановится на этом. Она потребует большего. Больше, чем он готов ей дать.
Его взгляд вернулся к колесу рулетки, приковавшись к месту, куда упал маленький белый шарик.
Он снова повернулся к Кроссу.
— Есть еще кое-что.
— Не сомневаюсь.
— Я согласился вернуться в общество.
— Боже правый! Зачем?
— Ее сестрам нужно найти пару.
Кросс выругался, вложив все свое изумление в единственное грязное слово.
— Это Нидэм тебя убедил вернуться? Блестяще!
Борн не стал рассказывать правду — что такие условия выговорила его жена. Весьма успешно. Зато сказал:
— У него имеется информация, которая погубит Лэнгфорда.
У Кросса расширились глаза.
— Как такое возможно?
— Мы не посмотрели в нужном месте.
— Ты уверен, что...
— Это его уничтожит.
— И Нидэм отдаст ее тебе, когда сестры будут пристроены?
— Это не займет много времени; похоже, одна из них уже на полпути к алтарю с Каслтоном.
Брови Кросса взлетели вверх.
— Каслтон — болван.
Борн неопределенно пожал плечом:
— Он не первый аристократ, кто женится на женщине, превосходящей его в умственном отношении. Да и не последний.
— Ты бы позволил своей незамужней сестре выйти за него?
— У меня нет незамужних сестер.
— Похоже, теперь у тебя их две.
Борн прекрасно расслышал неодобрение в словах Кросса... понял, что тот ему говорит. Он и сам знал, что Каслтон обречет любую женщину с мозгами на пожизненную скуку.
А Пенелопа будет страдать, зная, что еще одна ее сестра сделала неудачную партию.
Он отмахнулся от воспоминания.
— Это практически решено. И на шаг приближает меня к Лэнгфорду. Я не собираюсь их останавливать. Кроме того, большинство светских женщин страдают от своих мужей.
Кросс выгнул бровь.
— Ты должен представить ее кому-нибудь другому. Кому-нибудь с парой извилин в голове.
Теперь бровь выгнул Борн.
— Ты предлагаешь свои услуги?
Кросс сердито глянул на него.
— Наверняка кто-нибудь да есть.
— Зачем искать еще кого-нибудь, если Каслтон уже тут и готов жениться?
— Ты равнодушный ублюдок.
— Я делаю то, что требуется. Может, это ты слишком размягчился?
— А ты такой же жесткий, каким был всегда. — Борн не ответил, и Кросс настойчиво продолжил: — Для истинного возвращения в общество придется обратиться к Чейзу. Это единственный способ отпереть все нужные тебе двери.
Борн кивнул, выпрямился, сделал глубокий вдох и аккуратно поправил рукава сюртука.
— Значит, нужно найти Чейза. — Он посмотрел прямо в серые глаза Кросса. — Ты начнешь распространять слух...
Кросс кивнул:
— О том, как тебя сразила любовь.
Борт мгновение помедлил и кивнул.
Кросс заметил:
— Если хочешь, чтобы тебе поверили, придется постараться получше. — Проигнорировав сказанное, Борн повернулся и собрался уходить, но Кросс добавил ему в спину: — И еще одно. Если отмщение зависит от брака и незапятнанной репутации, рекомендую обеспечить и то, и другое как можно быстрее.
Брови Борна резко сошлись вместе.
— Это ты о чем?
Кросс самодовольно усмехнулся:
— Просто предлагаю тебе обеспечить невозможность твоей жене аннулировать брак. Уложи ее в постель, Борн. И поскорее.
Борн не успел ответить — у главного входа в клуб, за полуоткрытыми дубовыми дверями внезапно началась какая-то суматоха.
— Да я плевать хотел на то, что не член клуба! Вы меня впустите, или моей жизненной целью станет уничтожение этого места... и вас вместе с ним.
Борн с Кроссом переглянулись. Кросс небрежно произнес:
— Ты заметил, они обещают всегда одно и то же, но им никогда не хватает силы выполнить обещание?
Борн кивнул и направился к двери, толкнул ее и обнаружил Бруно и Эзриела, двух привратников, удерживающих лицом к стене мужчину среднего роста и среднего сложения.
— Джентльмены, — протянул он. — Что здесь происходит?
Эзриел повернулся к нему.
— Это к тебе.
Тут человек начал вырываться по-настоящему.
— Борн! Или ты поговоришь со мной сейчас, или встретимся на рассвете!
Он узнал голос.
Томми.
Прошло девять лет с тех пор, как он в последний раз видел Томми Оллеса, с той самой ночи, как его отец с наслаждением отнял все, принадлежавшее Борну. С тех пор как Томми предпочел другу наследство — его наследство.
Девять лет, и все же то предательство снова пронзило его насквозь. То, как друг повернулся к нему спиной. То, как он смирился с поступком отца.
— Ну что ж, я не откажусь встретиться с тобой на рассвете, — произнес он. — Сказать по правде, на твоем месте я бы хорошенько подумал, прежде чем делать такое предложение.
Томми повернул к Борну голову, прижатую к обитой бархатом стене.
— Отзови своих псов.
Эзриел зарычал, Бруно ткнул Томми так, что тот ударился о стену. Услышав его стон, Борн предостерег:
— Ты поосторожнее, они не любят дурных манер.
Бруно высоко завернул Томми руку. Тот поморщился.
Должно быть, Нидэм рассказал Томми про планы Борна и их соглашение. Больше ничто не могло привести сына Лэнгфорда на встречу с Борном и его гневом.
— Того, что ты ищешь, тут нет.
— Чертовски надеюсь, что она не тут.
Она.
Одно это слово, и все встало на свои места.
Томми явился не за документом Нидэма. Скорее всего он даже не знает о его существовании.
Он явился за Пенелопой.
Он явился за Фальконвеллом.
— Отпустите его.
Отпущенный Томми поправил сюртук и кинул ненавидящий взгляд на привратников.
— Благодарю.
Бруно и Эзриел отступили назад, но не покинули маленькое помещение, готовые кинуться на помощь боссу, если она вдруг понадобится.
Первым заговорил Борн:
— Я выражусь очень ясно. Я женился на Пенелопе сегодня утром и таким образом закрепил Фальконвелл за собой. Ни ты, ни твой отец к нему не прикоснетесь. Более того, если я обнаружу, что ты хоть ногой ступил на мою землю, то прикажу тебя арестовать за нарушение границ частной собственности.
Томми вытер ладонью распухшую губу и расхохотался безрадостно и глухо.
— Думаешь, я не знал, что ты за ним прибежишь? Я знал, ты пойдешь на все, что угодно, причем в ту же секунду, как он ускользнет из рук отца. Почему, как ты думаешь, я попытался первым на ней жениться?
Слова словно громом прогремели в маленьком помещеньице, и Борн искренне порадовался полумраку, скрывшему его изумление.
Женихом был Томми.
Разумеется, мог бы и догадаться. Мог бы сообразить, что Томми Оллес по-прежнему является частью мира Пенелопы. Ее жизни. Мог бы предположить, что он нацелится на Фальконвелл сразу же, как только тот перестал быть его наследством.
Значит, он сделал ей предложение, а она согласилась, глупая девчонка. Наверное, решила, что любит его — юношу, с которым так давно дружит. Разве не об этом грезят глупые девчонки? Выйти замуж за мальчика, которого знают с детства?
Простой дружелюбный товарищ, надежный друг, никогда не требовавший ничего, кроме как вместе посмеяться.
— Что, все еще привязан к папочкиному кошельку, Том? Или появилось желание жениться на девушке, чтобы заполучить поместье? Мое поместье?
— Оно не твое уже десять лет! — выплюнул в ответ Томми. — И ты его не заслуживаешь! И ее не заслуживаешь!
Вспыхнуло воспоминание. Он, Томми и Пенелопа в маленькой лодчонке посреди озера в Фальконвелле. Томми стоит на носу, изображая из себя великого морского капитана, Пенелопа хохочет, ее светлые волосы отливают золотом под полуденным солнцем, но все ее внимание обращено на второго мальчика.
Глядя на нее, Борн хватается за борта лодки, раскачивает ее раз, другой, третий, Томми теряет равновесие и с воплем падает в озеро.
— Томми! — кричит Пенелопа и кидается к борту. Томми выныривает на поверхность, смеясь и хватая ртом воздух. Она неодобрительно оглядывается и смотрит на Борна с укоризной.
Он прогнал воспоминание, вернулся в сегодняшний день, чтобы еще раз опрокинуть Томми.
— Как бы там ни было, теперь и земля, и леди мои. Вы с отцом опоздали.
Томми шагнул вперед и выпрямился во весь рост.
— К Лэнгфорду это не имеет никакого отношения!
— Не обманывай себя. Это имеет прямое отношение к Лэнгфорду. Думаешь, он не ожидал, что я приду за Фальконвеллом сразу же, как только Нидэм его выиграл? И еще он должен знать, что я не успокоюсь, пока не уничтожу его. — Борн помолчал, глядя на человека, когда-то бывшего его другом. — И тебя заодно.
Что-то мелькнуло во взгляде Томми, очень близкое к пониманию.
— Не сомневаюсь, что ты получишь от этого наслаждение. А заодно насладишься тем, что погубишь ее.
Борн скрестил на груди руки.
— У меня ясные цели — Фальконвелл и месть твоему отцу. То, что вы с Пенелопой оказались на моем пути, всего лишь неудачное стечение обстоятельств.
— Я не позволю тебе обидеть ее!
— Как благородно! И что ты сделаешь? Интересно бы знать.
Томми застыл.
— Так вот в чем твой план — уничтожить моего отца, уничтожив меня.
Борн вскинул бровь.
— Его наследство за мое. Его сын за сына моего отца.
— У тебя что-то с памятью, если думаешь, будто он когда-либо считал меня сыном своего сердца. — Это было чистой правдой; за все время их детства и юности Лэнгфорд не сказал Томми ни единого доброго слова. Он был человеком холодным и черствым.
Но Борну было плевать.
— Не имеет значения, что он там считал. Значение имеет только то, что думает свет. Без тебя у него ничего не останется.
Томми качнулся на каблуках, челюсть его сделалась квадратной, и чем-то он вдруг напомнил мальчика, каким когда-то был.
— Ты мерзавец. Я джентльмен. Тебе никто не поверит!
— Поверят, когда я предъявлю доказательства.
Брови Томми сошлись в ниточку.
— Никаких доказательств не существует.
— Посмотрим.
Томми стиснул зубы и сделал шаг вперед, к Борну, движимый гневом. Тот уклонился от летящего кулака еще до того, как Бруно вышел из темноты, чтобы блокировать удар. Оба уставились друг на друга поверх массивных ручищ телохранителя:
— Чего ты от меня хочешь? — спросил Томми.
— У тебя нет ничего, что мне нужно! — отрезал Борн и помолчал. — Я получил Фальконвелл возможность отомстить и Пенелопу. У тебя нет ничего, еще раз повторяю.
— Она была моей до того, как стала твоей! — с яростью воскликнул Томми. — Все эти годы без тебя... я всегда оставался рядом. А когда она увидит, кто ты такой... кем стал... она снова вернется ко мне.
Борн с ненавистью воспринимал Мысль, что Томми с Пенелопой оставались друзьями даже после того, как он потерял все, даже после того, как лишился возможности вернуться в Суррей, на свое место — третьей вершиной их треугольника.
— Ты отважный человек, раз угрожаешь мне. — Он посмотрел на Бруно. — Выпроводи его.
Томми вырвался из хватки великана.
— Я и сам отлично могу уйти. — Он подошел к выходу, на мгновение задержался там и повернулся, глядя Борну в глаза. — Верни ее в Суррей, Майкл. Оставь в покое, пока не погубил своим гневом и мстительностью.
Борну хотелось возразить, но он не был глупцом. Разумеется, он ее погубит. Разумеется, потому что именно это он и делает.
— Будь я на твоем месте, я бы волновался не о том, как защитить мою жену, а о том, как сохранить свое доброе имя. Потому что когда я разберусь с твоим отцом, ты уже не сможешь показать свою физиономию в Лондоне.
Томми ответил, и в голосе его прозвучала сталь, убеждая Майкла в том, что это уже не тот мальчик, которого он когда-то знал:
— Я не собираюсь дурачить себя и верить, что могу защититься от скандала, который ты намерен развязать. Но я сделаю все возможное, чтобы бороться с тобой, — все, лишь бы уберечь Пенелопу. Напомнить ей, что когда-то ее друзья сделали бы все, что в их силах, лишь бы она не пострадала.
Борн вскинул бровь.
— Успокойся, Томми, по крайней мере ей не придется расхлебывать последствия твоего скандала, когда я сообщу обо всем в газеты.
Томми повернулся. Его понимающий взгляд отыскал в темноте глаза Борна, и он сказал:
— Нет, этот скандал ее не замарает... но она сильно пожалеет, что вышла за тебя. Даже не сомневайся.
А он и не сомневался.
Тяжелая дверь за Томми закрылась, и Борн пошел обратно, охваченный гневом и раздражением и чем-то еще, что никак не мог определить.
