Глава 21
«Дорогой М.!
Довольно. Хватит этого.
Без подписи.
Нидэм-Мэнор, январь 1830 года».
Письмо уничтожено.
Борн мысленно представлял себе этот момент сотни раз — нет, тысячи.
Он проигрывал эту сцену в голове, входя в частную комнату для игры в карты, где сидел Лэнгфорд, один, выбитый из колеи, подавленный размерами и мощью «Ангела», королевства, где правил Майкл.
Ни разу за все это время Борн не думал, что будет испытывать что-нибудь, кроме триумфа, в минуту, когда девять лет гнева и отчаяния наконец-то закончатся. Но когда Майкл открыл дверь в этот роскошный частный номер, расположенный далеко от игорного зала клуба, и наткнулся на бесстрастный взгляд своего давнего врага, он испытал вовсе не триумф.
А отчаяние. И гнев.
Потому что даже сейчас, спустя девять лет, этот человек все еще мог обчистить Майкла как липку. Сегодня он украл у него будущее с женой.
И нельзя было позволить ему продолжать.
В его памяти Лэнгфорд всегда представал как нечто огромное — бронзовая кожа, белые зубы, громадные кулаки. Человек, который без колебаний берет то, что хочет. Человек, который походя, безжалостно рушит чужие жизни и даже не оглядывается назад.
И сейчас, почти десятилетие спустя, Лэнгфорд не изменился.
Он и сейчас выглядел таким же здоровым и крепким, как раньше, — правда, седины добавилось, но шея оставалась такой же толстой, а плечи широкими. Годы отнеслись к нему по-доброму.
Взгляд Майкла метнулся туда, где на зеленом бархате стола лежала левая ладонь врага. Он помнил, как эта рука сжимается в кулак и стучит по дереву, требуя новую колоду карт или вино, чтобы отпраздновать выигрыш. Будучи молодым человеком и только начиная учиться азартным играм, Майкл часто наблюдал за этой рукой и завидовал самообладанию Лэнгфорда.
Он сел в кресло напротив Лэнгфорда и молча посмотрел на него.
Пальцы Лэнгфорда на зеленом сукне дернулись.
— Я протестую. Твои головорезы силком притащили меня сюда глухой ночью.
— Я подумал, что на обычное приглашение ты скорее всего не отзовешься.
— И ты был прав. — Майкл ничего не ответил, и Лэнгфорд вздохнул. — Полагаю, ты позвал меня сюда, чтобы поглумиться по поводу Фальконвелла?
— Помимо всего прочего. — Майкл сунул руку в карман сюртука, вытащил доказательство рождения Томми и покрутил документ в руках.
— Должен признаться, я удивлен. Ты опустился до того, чтобы жениться на девчонке Марбери, пусть даже ради Фальконвелла? Ее никак нельзя назвать желанным призом. — Он помолчал. — Но целью. Конечно, была земля, верно? Отлично сработано. Думаю, цель оправдывает средства.
Майкл стиснул зубы — в самом начале он и сам относился к этому браку точно так же, и напоминание о том, что он был такой же скотиной, как Лэнгфорд, сильно его зацепило.
«Не делай этого». Просьба Пенелопы, ее умоляющий голос эхом прозвучал у него в голове. Он замер, трогая подушечкой большого пальца край старого документа. Майкл снова покрутил бумажный квадратик, обдумывая эти слова, вспоминая голубые глаза жены, умоляющей его стать выше этого. Лучше. Достойнее. «Я люблю тебя». Ее последнее оружие против его мести.
От любопытства Лэнгфорд стал нетерпеливым.
— Ну давай, мальчик. Что там у тебя?
Услышав это короткое, резкое требование, Майкл снова стал мальчишкой, которому едва исполнился двадцать один год, сидящим напротив человека, желающего уничтожить его. Только на этот раз власть находилась у него в руках. Шевельнув запястьем, он швырнул документ через стол.
Лэнгфорд взял его, развернул, прочитал, но глаз от него так и не оторвал.
— Откуда это у тебя?
— Может, ты и завладел моими землями, но моего могущества у тебя нет.
— Это меня уничтожит.
— Это моя сама большая надежда.
Майкл ждал, что сейчас наступит миг победы. Что он увидит на лице своего визави удивление и сожаление, что тот поднимет глаза от бумаги и признает свое поражение. Но когда Лэнгфорд все-таки встретился взглядом с Майклом, оторвавшись от пожелтевшего пергамента, в его глазах светилось нечто совсем иное.
Восхищение.
— И как долго ты ждал этой минуты?
Майкл заставил себя откинуться на спинку кресла и прикрыл глаза, скрывая изумление.
— С тех пор как ты все у меня отнял.
— С тех пор как ты все мне проиграл, — поправил его Лэнгфорд.
— Я тогда был мальчишкой, едва успевшим несколько раз сыграть в карты, — возразил Майкл, чувствуя, как разгорается его гнев. — Но это осталось в далеком прошлом. Теперь я знаю, что ты нарочно раскручивал игру. Поддавался, давал мне выигрывать до тех пор, пока я не поставил на кон все, что имел.
— Думаешь, я жульничал?
Взгляд Майкла не дрогнул.
— Я не думаю, я знаю.
Призрак улыбки, достаточный, чтобы подтвердить правоту Майкла, скользнул по губам Лэнгфорда. Он снова обратил все внимание на губительную бумагу.
— Значит, теперь тебе все известно. Ребенок — отродье мое брата, родился у дочери местного фермера. Женщина, на которой женился я, оказалась бесполезной — приданое-то большое, а вот родить она не смогла. Я заплатил той девице и взял ребенка себе. Лучше фальшивый наследник, чем никакого.
Томми всегда отличался от этого человека. Он никогда не был таким холодным, таким расчетливым. Теперь все обрело смысл, и Майкл понял, что где-то в глубине души, там, где вроде бы и места нет никаким чувствам, он испытывает сочувствие к мальчику, бывшему когда-то его другом, к мальчику, так старавшемуся стать достойным сыном своего отца. А виконт продолжал:
— Всего несколько человек, самых близких, знали, что моя жена никогда не рожала. — Он поднял документ и едва заметно усмехнулся. — Теперь я вижу, что даже им не следовало доверять.
— Может быть, они решили, что ты непорядочно поступил?
— Да ладно, — хмыкнул Лэнгфорд. — Оглянись вокруг. Ты создал это место, заново отстроил свою жизнь, восстановил состояние. Что бы ты сделал, если бы тебя заставляли отдать все это? Передать кому-то, кто пальцем о палец не ударил для их развития? Для успеха? Неужели ты хочешь мне сказать, что не сделал бы ровно того же, что и я? — Он бросил бумагу на стол. — И соврешь. У тебя точно так же нет совести, как и у меня, и вот доказательство.
Он откинулся на спинку кресла.
— Жаль, что мне достался Томми, а не ты. Из тебя получился бы отличный сын — вон как хорошо ты усвоил урок, который я тебе преподал.
Майкл с трудом удержал порыв отшатнуться, услышав намек на то, что они с Лэнгфордом похожи. Но ведь это правда. И он ненавидит себя за это.
Он перевел взгляд на бумагу на столе — почему-то казалось, что она весит тысячу тонн и одновременно ничего не весит. В ушах стоял настоящий рев — Майкл пытался осознать важность того, что сделал. Что делает.
Не догадываясь о его мыслях, Лэнгфорд сказал:
— Давай к делу. Все остальное пока у меня — все, что оставил тебе отец. Все твое прошлое. Думаешь, я не ждал от тебя ничего в этом роде? — Он сунул руку в карман сюртука и вытащил стопку бумаг. — Мы с тобой скроены из одной материи, ты и я. — Он положил бумаги на стол. — Ты все еще играешь в двадцать одно? Мое наследство против твоего.
И едва Майкл увидел их там, с расчетливой аккуратностью выложенные на зеленое сукно стола, он понял. Он переигрывал ту роковую ночь сотни раз — да какие сотни, тысячи! Видел, как скользят карты по сукну, считал — десять, четырнадцать... двадцать два, положившие конец его наследству и юности.
И всегда думал, что именно тот миг стал чертой, уничтожившей все то хорошее, что было в нем.
И ошибался.
Итог подведет эта минута.
Он подумал о Пенелопе в его объятиях, о ее мягких губах, прижавшихся к его губам, о том, как она задержала дыхание, умоляя его не ходить сюда. Не делать этого. Вспомнил, как она смотрела прямо ему в глаза и просила не отказываться от последнего шанса на счастье — от последней крупицы порядочности.
Не дать жажде мести затмить любовь.
Он протянул руку к стопке документов и начал их просматривать, разложив по сукну. Уэльс, Шотландия, Ньюкасл, Девон — множество домов, нажитых поколениями маркизов, когда-то жизненно важных для него... а теперь ставших всего лишь пустым набором кирпича и известки.
Только прошлое. Не будущее.
Ничто без Пенелопы.
Что он наделал?
Боже правый, ведь он любит ее!
Осознание обрушилось на него как удар, абсолютно неуместный и куда мощнее, чем что-либо другое; И он возненавидел себя за то, что упустил шанс сказать ей это.
И вдруг, словно он вызвал ее силой мысли, она оказалась тут. Голос ее зазвенел за дверью:
— Можете попытаться остановить меня, но даже не сомневайтесь — я войду в эту комнату!
Майкл поднялся, глядя на дверь, — та резко распахнулась, за ней стоял растерянный Бруно, а сразу у него за спиной раздраженная донельзя Пенелопа. Охранник поднял вверх руки с беспомощным выражением лица, которое, несомненно, позабавило бы Майкла, случись это в другом месте в другое время. Похоже, Бруно не понимал, что делать с этой маленькой странной женщиной, обладающей силой десятка мужчин. А то и двадцати.
Она протиснулась мимо него и вошла в комнату, вздернув подбородок и расправив плечи. На ее прелестном лице застыло выражение гнева, досады и решимости.
И он никогда еще не хотел ее так сильно.
Но возле Лэнгфорда ей делать точно нечего. Майкл подошел к жене, отвел ее в сторону и негромко произнес:
— Ты не должна находиться здесь.
— И ты тоже!
Он повернулся к Кроссу, появившемуся в дверях рядом с Бруно.
— Ты должен был отвезти ее домой.
Кросс пожал тощим плечом:
— Эта леди весьма... несговорчива.
Пенелопа с улыбкой повернулась к высокому рыжеволосому мужчине.
— Спасибо. Пожалуй, это самое приятное, что обо мне когда-либо говорили.
Майкл отчетливо понимал, что события определенно выходят из-под контроля. Но прежде чем он успел хоть что-то произнести, Пенелопа отодвинула его в сторону и прошла дальше.
— Лорд Лэнгфорд, — сказала она, сурово глядя на того.
— Пенелопа, — удивленно ответил пожилой виконт.
— Для вас — леди Борн! — холодно отрезала она. Майкл подумал, что Пенелопа еще никогда не выглядела такой красавицей. — А если хорошенько подумать, то вам следовало всегда называть меня леди, но вы этим не утруждались.
Лэнгфорд раздраженно прищурился, и Майклу страшно захотелось всадить кулак в его лицо.
Но этого не требовалось. Его жена отлично могла постоять за себя сама.
— О, вижу, вам это не нравится? Ну так позвольте рассказать вам, что не нравится Мне. Я терпеть не могу высокомерие. Не терплю жестокость. И мне совершенно определенно не нравитесь вы. Самое время нам с вами выяснить это, Лэнгфорд, потому что пусть вы украли у моего мужа земли, деньги и репутацию и пусть вы были отвратительным отцом моему другу, я решительно отказываюсь позволить вам отнять у меня еще хоть что-то, презренный вы старикашка.
Брови Майкла взлетели вверх. Он понимал, что ее следует остановить.
Но только ему совсем не хотелось этого делать.
— Я не обязан все это выслушивать. — Лэнгфорд, покрывшийся уродливыми красными пятнами, вскочил с кресла с разъяренным видом и взглянул на Майкла. — Успокой свою женщину, или мне придется самому это сделать!
Майкл шагнул вперед. Бешенство клокотало у него в горле. Но прежде чем он успел добраться до виконта, Пенелопа с беспощадным лицом повернулась к нему.
— Нет! Это не твоя забота!
Майкл буквально онемел, хотя удивляться тут было нечему — жена то и дело лишала его дара речи. О чем, черт побери, она говорит? Это как раз таки самая его забота! Мало того, что он ждал этой минуты почти десять лет, Лэнгфорд еще посмел угрожать тому единственному, что ему по-настоящему дорого!
Майкл оцепенел. Единственное, что ему по-настоящему дорого...
А ведь это правда. Есть Пенелопа, и есть все остальное. Земли, деньги, «Ангел», месть — все это не стоит даже волоска с ее головы.
А потрясающая женщина снова повернулась к нему спиной.
Она посмотрела в лицо своему врагу и махнула рукой на дверь, где стояли Бруно с Кроссом, серьезные и даже испуганные.
— Вас не затруднит пресекать попытку побега, пока я не закончу?
Майкл не удержался. Он ухмыльнулся. Это же королева-воительница!
Его королева-воительница.
— Вы всю свою жизнь не задумывались о последствиях своих поступков, Лэнгфорд. Заверяю вас, я буду только счастлива, когда вы одним махом проиграете все, чем владеете, но боюсь, что это слишком дорого обойдется тем, кого я люблю.
Она посмотрела на стол, окинула взглядом лежавшие там бумаги и мгновенно поняла, в чем дело.
— Ага, предполагается ставка? Победитель получает все? — Она взглянула на Майкла. Глаза ее на секунду расширились, в них что-то сверкнуло, но Пенелопа тотчас погасила свой взгляд. Впрочем, Майкл и так понял — разочарование. — Ты собирался делать ставку?
Он хотел сказать ей правду, сказать, что еще до ее появления туг решил — оно того не стоит... что он не стал бы рисковать их счастьем. Их будущим.
Но она уже повернулась к двери.
— Кросс!
Кросс выпрямился.
— Да, миледи?
— Принесите нам колоду карт.
Кросс вопросительно глянул на Борна.
Тот кивнул:
— Леди нужна колода карт.
Кросс никогда никуда не ходил без карт, поэтому он пересек комнату, вытащил их и протянул Пенелопе.
Она покачала головой:
— Я собираюсь играть. Нам потребуется крупье.
Майкл уставился на нее, а Лэнгфорд презрительно хмыкнул:
— Я не буду играть в карты с женщиной.
Пенелопа села.
— Обычно я не играю в карты с мужчинами, которые грабят детей и отнимают у них наследство, но сегодня, пожалуй, сделаю исключение.
Лэнгфорд подался к Пенелопе. В глазах его пылала ярость.
— Я не играю в карты с женщинами! И уж точно не намерен играть с женщиной, у которой нет ничего для меня нужного.
Пенелопа сунул руку в лиф и, вытащив оттуда какую-то сложенную бумагу, положила ее на стол.
— Совсем напротив, у меня есть то, что вы отчаянно хотите заполучить. — Майкл наклонился, пытаясь рассмотреть бумагу, но Пенелопа накрыла ее ладонью. Он поднял взгляд и увидел, что ее холодные голубые глаза устремлены на виконта. — Томми не единственный ваш секрет, верно?
Лэнгфорд в бешенстве прищурился.
— Что это у вас? Откуда вы это взяли?
Пенелопа подняла бровь.
— Похоже, вы все-таки будете играть в карты с женщиной.
— Все, что вы раздобыли, уничтожит и Томми тоже!
— Полагаю, он переживет, если это выплывет наружу. А вот вы — точно нет. — Она помолчала. — Думаю, вы знаете почему.
Брови Лэнгфорда резко сошлись вместе. Майкл увидел на его лице досаду, отчаяние и гнев. Виконт повернулся к Кроссу.
— Сдавайте.
Кросс посмотрел на Майкла. Его вопросительный взгляд был выразительнее любых слов. Майкл за девять лет не сделал ни единой ставки. Не сыграл ни одной партии, как будто дожидался этой ночи, когда сможет снова сыграть против Лэнгфорда... и на этот раз выиграть.
Но пока он смотрел на свою жену, гордую и блистательную, кинувшую вызов человеку, которого он ненавидел так долго, Майкл понял, что порочное желание, глодавшее его все прошедшее десятилетие при одной мысли о Лэнгфорде и украденных им землях, исчезло. Испарилось. Пропало вместе с желанием отомстить.
Все это уже стало прошлым.
А Пенелопа — его будущее.
Если он сможет ее заслужить.
— За меня играет леди.
Он взял со стола доказательство внебрачного рождения Томми и положил перед Пенелопой. Она коротко глянула на него своими чистыми голубыми, полными изумления глазами, поняв значение этого жеста. Майкл не погубит Томми. Что-то мелькнуло в ее лице... счастье, гордость и что-то еще, и Майкл поклялся себе, что будет каждый день вновь и вновь добиваться этого выражения. Впрочем, оно мгновенно исчезло, сменившись... внезапной тревогой.
— Ты получила то, чего хотела, любовь моя. Оно твое. — Майкл поднял бровь. — Но на твоем месте я бы не останавливался. Ты на выигрышной волне.
Она посмотрела на ставку Лэнгфорда — прошлое Майкла, — и ему захотелось расцеловать ее за чувства, отразившиеся у нее на лице... волнение и желание... желание победить.
Ради него.
Она кивнула Кроссу. Тот начал быстрыми, экономичными движениями тасовать колоду.
— Одна партия в двадцать одно. Победитель получает все.
Кросс раздал карты — одна рубашкой вверх, вторая вниз, и Майклу вдруг пришло в голову, что игра эта вовсе не для леди. Правила, конечно, обманчиво простые, но Пенелопа вряд ли когда-нибудь в нее играла, и если удача ей не улыбнется, она быстро будет раздавлена таким многоопытным игроком, как Лэнгфорд.
После всех этих лет он все-таки подошел почти вплотную к тому, чтобы уничтожить Лэнгфорда и восстановить владения маркизата. Неужели и сейчас он потерпит неудачу? И внезапно Майкл понял, что он слишком долго считал это залогом искупления. Но сейчас правда лежала перед ним как на ладони.
Пенелопа — вот его искупление.
Перед ней лежала открытая четверка треф. Пенелопа осторожно приподняла уголок следующей карты. Майкл внимательно всматривался в ее лицо, пытаясь угадать, что там. Кажется, ничего особо впечатляющего. Он повернулся к Лэнгфорду. Тот сидел, как всегда, положив левую ладонь на стол. Перед ним лежала десятка червей.
Он похлопал ладонью по столу. Кросс вопросительно взглянул на него.
— Воздержусь.
Значит, карты неплохие.
Должно быть, Лэнгфорд пришел к тому же выводу, что и Майкл, — Пенелопа новичок в игре, и, как любого новичка, ее легко сбить с толку.
Кросс посмотрел на Пенелопу.
— Миледи?
Она покусала нижнюю губу, привлекая внимание Майкла.
— Можно мне еще одну?
Уголок рта Майкла приподнялся в легкой улыбке. Такая вежливая, хотя у нее на кону стоят владения стоимостью свыше миллиона фунтов, и где? В одном из самых привилегированных игорных клубов Лондона.
Кросс сдал ей еще одну карту, на этот раз тройку червей. Семь.
Майкл мысленно уговаривал ее остановиться, понимая, что скорее всего со следующей картой у нее будет больше двадцати одного очка. Одна из самых распространенных ошибок — набирать карты, имея две младших.
— Еще одну, пожалуйста.
Кросс замялся. Он понимал расклад, и тот ему не нравился.
— Девица попросила карту, — самодовольно произнес Лэнгфорд. Он чувствовал, что вот-вот выиграет, и Майкл мысленно поклялся себе, что даже если тот выйдет из клуба, не потеряв ни фартинга, с силой его кулака ему познакомиться придется.
Шестерка червей легла рядом с остальными картами.
Тринадцать.
Пенелопа закусила губу и снова заглянула в карту, лежавшую рубашкой вверх — доказательство, что она новичок в игре. Будь у нее двадцать одно, она бы не смотрела. Она взглянула на Кросса, потом тревожными глазами на Майкла, который готов был биться об заклад на все свое состояние, что у нее перебор.
— Это все?
— Если только ты не хочешь взять еще одну.
Она помотала головой:
— Нет.
— У девчонки перебор, это и слепому видно. — Лэнгфорд с самодовольной ухмылкой открыл свою вторую карту.
Дама. Двадцать. Сегодня ночью виконт оказался самым удачливым человеком в Лондоне.
Но Майклу было плевать.
Он просто хотел, чтобы эта ночь закончилась, чтобы он смог отвезти свою жену домой и сказать ей, что любит ее. Наконец-то.
— У меня и в самом деле больше двадцати, — сказала Пенелопа, открывая свою последнюю карту.
Майкл подался вперед, уверенный, что ошибся.
Восьмерка бубен.
Кросс не смог скрыть изумление в голосе:
— У леди двадцать одно!
— Невозможно! — Лэнгфорд тоже подался вперед. — Невозможно!
Майкл не выдержал. Он расхохотался, привлекая к себе всеобщее внимание.
— Моя великолепная жена! — произнес он с гордостью в голосе и недоверчиво покрутил головой.
За спиной что-то шевельнулось, и тут разверзнулся ад.
— Ты, сучка, жульничаешь? — Тяжелые руки Лэнгфорда опустились Пенелопе на плечи. Он в бешеной ярости выдернул ее из кресла. Пенелопа вскрикнула и пошатнулась, но он оторвал ее от пола и неистово затряс. — Думаешь, это игрушки? Жульничаешь, сучка?
Все это заняло не больше двух секунд, но Майклу показалось, что прошла целая вечность. Он в мгновение ока оказался рядом с ними, оттащил Лэнгфорда от Пенелопы и подтолкнул ее к Кроссу, уже стоявшему рядом.
А затем Майкл набросился на виконта.
— Похоже, мне не придется тебя бесчестить! — прорычал он. — Я тебя просто убью!
Схватив Лэнгфорда за лацканы сюртука, он изо всех сил ударил того об стену, желая наказывать его снова и снова за то, что тот осмелился прикоснуться к Пенелопе.
Осмелился сделать ей больно.
Он хотел забить виконта до смерти. Прямо сейчас.
— Думаешь, я все еще мальчишка? — рычал он, оттаскивая Лэнгфорда от стены и снова впечатывая в нее. — Думаешь, можешь явиться в мой клуб, угрожать моей жене, и тебе за это ничего не будет? Думаешь, я позволю тебе дотронуться до нее хоть пальцем? Да ты не достоин дышать с ней одним воздухом!
— Майкл! — крикнула она с другой стороны комнаты, где Кросс удерживал ее, не давая вмешаться в драку. — Прекрати! — Он повернулся к Пенелопе, увидел, что по ее щекам катятся слезы, и замер, разрываемый между желанием убить Лэнгфорда и утешить жену. — Он не стоит этого, Майкл.
— Ты женился на ней ради земли, — просипел Лэнгфорд, с трудом втягивая воздух. — Можешь одурачить хоть весь Лондон, но не меня. Я знаю, что Фальконвелл значит для тебя больше, чем все прочее на свете. Она была всего лишь средством к достижению твоей цели. Думаешь, я этого не понимаю?
Средством достижения цели. Эхо этих слов, так часто повторяемых им в самом начале их брака, показалось ему ударом — частично потому, что в них заключалась правда, но в основном потому, что теперь они стали фальшью.
— Ты, ублюдок! Думаешь, ты меня знаешь? — Он снова ударил Лэнгфорда об стену. Сила испытываемых эмоций приводила его в лютое бешенство. — Я люблю ее. Она единственное, что вообще имеет значение! А ты осмелился прикоснуться к ней!
Лэнгфорд открыл рот, собираясь что-то сказать, но Майкл ему не дал.
— Ты не заслуживаешь милосердия. Ты постыдный отец, опекун и жалкий человечишка. И тем, что ты пока еще в состоянии стоять на ногах, ты обязан исключительно великодушию этой леди! Но если ты подойдешь к ней хотя бы на милю, или я услышу, что ты говоришь про нее гадости, я с наслаждением разорву тебя пополам. Это понятно?
Лэнгфорд сглотнул и торопливо закивал:
— Да.
— Есть какие-то сомнения, что я сделаю это?
— Нет.
Он швырнул виконта в сторону Бруно.
— Избавься от него. И пошли за Томасом Оллесом.
Не сомневаясь, что его поручение уже выполняется, Майкл быстро пересек комнату и стиснул Пенелопу в объятиях.
Она уткнулась лицом ему в шею и прошептала:
— Что ты сказал? — Голос ее дрожал. Майкл быстро провел руками по ее спине и прижал жену к себе еще крепче. Она подняла голову (голубые глаза блестели от слез) и повторила: — Что ты сказал?
Он вовсе не так собирался сообщить ей об этом, но в их браке все происходило не в традиционной манере, и Майкл решил, что и этот момент не должен отличаться от прочих. И поэтому, стоя там, среди перевернутых кресел, в комнате для игры в карты, находившейся в игорном аду, он посмотрел жене в глаза и произнес:
— Я люблю тебя.
Она покачала головой:
— Но ты же выбрал месть.
— Нет, — ответил Майкл, опершись на карточный стол и привлекая ее к себе, и взял ее за руки. — Нет. Я выбираю тебя. Я выбираю любовь.
Она склонила голову набок, всматриваясь в его глаза.
— Это правда?
Внезапно правда стала значить для него больше, чем все, что угодно.
— Господи, да! Да, это правда! — Он взял ее лицо в свои ладони. — Я выбираю тебя, Пенелопа. Выбираю любовь, а не месть. Выбираю будущее, а не прошлое. Выбираю твое счастье.
Она молчала долго, так долго, что он начал волноваться.
— Шестипенсовик? — окликнул ее Майкл, по-настоящему испугавшись. — Ты мне веришь?
— А разве можно не верить собственному мужу?
