Глава 15

Шерон не могла понять, почему она всегда оказывается более любопытной, чем другие женщины. Или более храброй. Или более безрассудной. Может, все дело в том, что в ней сидит какая-то заноза, которая не дает ей покоя, толкает ее каждый раз в самое пекло? Это не значит, что она — само бесстрашие. В первый раз, когда она тайком пошла за мужчинами в горы, чтобы послушать речь мистера Митчелла, она каждую секунду дрожала от страха быть обнаруженной. И тут было чего бояться — посторонний, пойманный за подсматриванием, мог серьезно пострадать за свое любопытство. Она до сих пор вспоминает как кошмар ту ночь, когда приходили «бешеные быки» и беспокойство за Йестина заставило ее вскочить с постели и броситься на его поиски.

Вот и сегодня она пошла в горы за мужчинами. Она пыталась отговорить себя. После ухода Эмриса и дедушки она долго лежала в постели, убеждая себя, что сейчас уснет, но ей очень хотелось узнать обо всем и увидеть все своими глазами…

Ее интересовало, замешан ли во всем этом Оуэн. Ей также хотелось знать, насколько сплоченными будут мужчины в своем решении и как они отнесутся к тому, кто будет не согласен с ними.

Она хотела проверить, не окажется ли там графа Крэйла, как во время прошлого собрания. В тот раз он ничего не предпринял против рабочих, но ведь он совсем не такой хороший человек, каким ей представлялся. На поверку он оказался эгоистичным и жестоким ловкачом. Если на этот раз до него дойдет слух о собрании или если он так же случайно, прогуливаясь ночью в горах, наткнется на мужчин, быть беде. Большой беде для всех них. И особенно для Оуэна.

С такими мыслями Шерон торопливо поднималась в гору, перебегая от тени к тени, стуча зубами от холода, от возбуждения, от страха и безрассудно надеясь на то, что одним своим присутствием в лощине сможет отвести от людей Кембрана все опасности, нависшие над ними. Словно, подслушав их планы, она сможет предотвратить печальный исход.

Мужчины собрались на том же самом месте, хотя этой ночью их было гораздо больше. Шерон спряталась за той же скалой, что и в прошлый раз, и тут же почувствовала, что дрожит от страха. Если ее поймают…

Если ее поймают, ей придется плохо. Мужчины просто разъярятся; любой другой женщине за такой поступок крепко досталось бы от мужа — он просто вынужден был бы при всех наказать свою женщину. Правда, она пока не принадлежит никому из мужчин. Но зато она работает в замке графа Крэйла. Она отказалась оставить работу, несмотря на всеобщее осуждение. И если ее поймают сейчас, то, конечно же, сочтут шпионкой графа.

Если ее поймают, Оуэн точно рассорится с ней.

Какая же она дура, подумала Шерон, еще теснее прижимаясь к скале. За одну ночь она может потерять все, не приобретя ничего взамен.

Ночь была темной, облака почти совсем скрывали лунный свет. И ни одного огонька на всю округу. Только сотня мужчин, молча стоявших плечом к плечу в ожидании начала собрания.

Прошлое собрание он выследил, подумала Шерон. В тот раз он нагнал ее ниже по склону, но очевидно было, что он слышал каждое слово, сказанное в лощине. Он видел Оуэна. Шерон задумалась, где он мог прятаться в тот раз, и внимательно огляделась вокруг. Но в такой кромешной тьме разглядеть что-либо было невозможно. Знает ли он об этом собрании? Не спрятался ли он опять где-то здесь? Страх холодной змейкой скользнул по ее спине и мурашками разбежался между лопаток, заставляя ее замереть.

Наконец собрание началось. Как и в прошлый раз, вел его Оуэн. Джон Фрост, хотя и был чистокровным валлийцем из Ньюпорта, обращался к мужчинам на английском. Его речь была длинной и страстной. Время просьб и петиций прошло, объявил он под одобрительный гул собравшихся. Пришло время распрямить спины и поквитаться. Каждый, у кого осталась хоть капля собственного достоинства, кто желает защитить свое право на свободу, право на часть богатств этой щедрой земли, должен присоединиться к массовому маршу протеста.

Почти забыв о том, что ее могут обнаружить, Шерон внимательно прислушивалась к горячим словам оратора. И чем дальше, тем отчетливее осознавала, что его слова находят путь к ее сердцу. Она вся негодовала. Ну да, конечно же, это должно помочь. Они имеют право, они должны сделать что-нибудь, чтобы защитить себя.

Точной даты названо не было. Как объяснил мистер Фрост предстояло решить еще множество организационных вопросов, а пока мужчины должны собрать и спрятать в надежных местах оружие. Оно нужно не для того, чтобы угрожать кому-либо, а чтобы защититься от тех, кто захочет преградить им дорогу на Ньюпорт или помешать их возвращению домой.

Ответом оратору были возгласы одобрения. Шерон почувствовала, как все поплыло у нее перед глазами, ощутила приступ тошноты и вынуждена была крепко вцепиться в холодный камень скалы. Оружие! Мужчины вооружатся и станут неуправляемы. Малейшей искры будет достаточно, чтобы вспыхнуло пламя насилия.

Джон Фрост закончил свою речь, и разговор постепенно перешел на более насущные и безотлагательные проблемы. Люди говорили о том, что заработная плата вновь снизилась, что на эти деньги невозможно прокормить семью.

Мужчины говорили о забастовке. Было решено, что уже завтра все рабочие и шахтеры не выйдут на работу и не вернутся на свои рабочие места до тех пор, пока Крэйл и другие хозяева не удовлетворят их требования.

Кулаки собравшихся поднялись над толпой, мужчины криками выражали свое согласие. Казалось, еще мгновение — и вся эта толпа хлынет через края узкой лощины вниз по склонам холма. Шерон почувствовала, как ноги у нее становятся ватными, она поняла, что задержалась дольше, чем следовало. Ей надо было бы уйти пять минут назад. А теперь действительно будет большой удачей, если ее не заметят. Шерон еще плотнее прижалась к скале.

А затем с ней произошло нечто нереальное, будто все это уже когда-то было. Какая-то теплая тяжесть прижала ее к скале, и Шерон почувствовала, как сильная рука крепко зажала ей рот.

— Тихо. — Горячий шепот графа Крэйла обжег ей ухо. — Надо спешить. Не спорьте, или нас заметят.

Итак, ее поймали. И вместе с ней их всех. Однако когда край тяжелого темного плаща лег ей на плечи и граф увлек ее за собой, она безропотно подчинилась и даже не попыталась предупредить мужчин о нависшей над ними опасности.

Какое-то время Алекс думал, что на этот раз она не пришла. Это успокаивало его, он мог считать, что хотя бы она в безопасности, тем более что настроение собравшихся мужчин было далеко не миролюбивым.

Мужчины были настроены воинственно. Они вряд ли обошлись бы ласково с человеком, который решился подсматривать за их собранием, даже если таким шпионом оказалась бы женщина из Кембрана. А ведь это была не простая женщина, а дочь Фаулера.

Вот чертовка! — ахнул про себя Алекс, неожиданно заметив Шерон. Черт бы ее побрал! Ему потребовалось несколько минут, чтобы добраться до противоположной стороны лощины, где она притаилась. Хорошо еще, что луна скрылась за облаками. Но наконец он подкрался к ней вплотную — женщина, казалось, и не думала уходить, хотя собрание явно шло к концу. Он подобрался к ней сзади, одной рукой обхватил ее за плечи, а другой зажал рот, предупреждая испуганный вскрик.

Теперь уже не оставалось времени, чтобы спуститься по склону холма и в целости и сохранности доставить ее домой. Алекс чувствовал, что мужчины вот-вот начнут расходиться.

— Тихо, — опять прошептал он. — Молчите — или нас заметят.

Он прикрыл ее краем своего плаща и, тесно прижав к себе, увлек вверх, в горы, в сторону, противоположную той, где находился поселок. Они не остановились, пока не перевалили за вершину холма и не оказались за скалой, надежно скрывшей их от посторонних глаз. Шерон лопатками ощутила холод камня.

— Вы сошли с ума, — проговорил Алекс, — вас могли заметить.

Он нашел ее губы и прижался к ним в крепком поцелуе.

Когда он наконец оторвался от нее, она плакала.

— Я ненавижу вас! Ненавижу! — Она заколотила кулаками по его плечам. — Зачем вы здесь? Зачем не оставите их в покое? Если вы знали об этом собрании, почему не предотвратили его? Неужели вам обязательно надо хитрить? Вам не терпится накинуть петли на их шеи и самому выбить скамейки у них из-под ног?

— Тихо! — Он вновь прильнул к ее губам и не отрывался до тех пор, пока не почувствовал, что она успокоилась.

— Ненавижу вас, — повторила она, но в ее голосе уже не было прежней уверенности. — Я расскажу о вас Оуэну — если, конечно, вы не собираетесь убить меня прямо здесь, не сходя с места.

— Шерон. — Алекс опять поцеловал ее. — За что вы ненавидите меня? Ведь я не сделал им ничего плохого и не собираюсь наказывать их. Я отвечаю за них. Меня волнуют их беды и проблемы. Пожалуйста, верьте мне, мне так нужна ваша вера — говорил он, целуя ее шею, губами ощущая биение пульса у ее ключицы.

— Пустите меня, — сказала Шерон, — мне нужно идти.

— Шерон. — Он поднял голову и заглянул ей прямо в глаза. Даже в ночной темноте он видел там горечь. — Вы не верите мне, но поверьте тогда своему сердцу. Ведь в нем нет ненависти ко мне.

Она молчала, покусывая губу.

— Нет, — наконец ответила она. — Я видела ваше истинное лицо. Я видела страдания, которые вы причинили людям.

Из-за скалы до них донесся отдаленный гул и гомон, бесспорно свидетельствовавший о том, что собрание завершилось и мужчины расходятся по домам. Алекс прижался спиной к скале рядом с Шерон. Он вновь накинул ей на плечи край своего плаща и тесно прижал ее к себе. Их укрытие было достаточно далеко от тропинки, по которой должны были возвращаться в долину жители Кембрана, но насчет мужчин из других долин он не был так спокоен. Кто знает, какой дорогой они направятся домой?

— Ваши дедушка и дядя тоже были здесь? — спросил Алекс. — Они не хватятся вас, когда вернутся домой?

— Нет, если только специально не заглянут за занавеску, — ответила она. — Но вряд ли они сделают это. Обычно они стараются пройти тихо и незаметно.

— Пойдемте отсюда. — Он обнял ее за талию и увлек за собой выше в гору. — Там нам будет безопаснее.

Она не сопротивлялась. Он сам не понимал, почему решил оставить укрытие, где они были в полной безопасности. Но он знал, что им придется оставаться в горах до тех пор, пока не уйдет последний из мужчин. Было бы опасно выходить на тропу, пока они не ушли все до одного. Так говорил себе Алекс.

— Сюда, — наконец произнес он, когда они оказались высоко в горах. Остановившись, он усадил Шерон на зеленую лужайку. — Отсюда видна лощина, и, когда мужчины разойдутся, я провожу вас домой. — Он вновь накинул край плаща ей на плечи и прижал ее к себе.

— Что вы собираетесь делать? — спросила она.

— Сейчас? Пока не знаю. — Он сказал чистую правду.

— Я о демонстрации, — поправилась Шерон. — О забастовке. О тех мужчинах, которых вы, без сомнения, разглядели, несмотря на ночную тьму. Что вы собираетесь со всем этим делать?

— Я собираюсь делать то, что должен был сделать с самого начала, — ответил Алекс, — то, к чему был подготовлен всей моей жизнью и что велит мне моя совесть и ответственность, возложенная на мои плечи.

— Но что именно? — настаивала Шерон.

— Точно то, что я сказал. — Алекс посмотрел вниз. Свет луны, выскользнувшей из-за облаков, на краткий миг осветил долину. — Я поступлю так, как считаю нужным. В этом и будет выражаться моя забота.

Прислушиваясь к ее дыханию, он почувствовал, как голова девушки доверчиво легла ему на плечо.

— Ну почему, когда я слушаю вас, мне хочется вам верить? — сказала она. — В чем тут причина?

— Может быть, в том, Шерон, — ответил Алекс, — что ваше сердце умеет отличать правду от лжи и знает, что на меня можно положиться.

Если говорить начистоту, то сам он вовсе не был уверен в том, что в этот момент на него можно положиться. Еле сдерживаясь, он потерся подбородком о ее макушку.

— Нет, наверное, потому, — откликнулась она, — что я глупая и доверчивая.

— Шерон. — Закрывая глаза, он осознавал, что, конечно, ему нельзя доверять. — Мы с вами… так высоко в горах… И мы совсем одни…

Он выждал какое-то мгновение, словно желая дать ей шанс остановить его, спасти их обоих.

— Да, — тихо сказала она.

Он провел пальцами по ее шее и осторожно приподнял подбородок. Еще несколько мгновений он медлил, поглаживая ее нежную кожу, а потом накрыл ртом ее губы. Они испуганно задрожали, но она не отклонила поцелуй, а обняла Алекса, обвив руками его шею. Ее рот доверчиво приоткрылся ему навстречу.

— Шерон… — Мелкими, легкими поцелуями он покрывал ее щеки, лоб, виски, все еще пытаясь сохранить остатки благоразумия.

— Александр… — прошептала она в ответ.

Его имя, произнесенное ею, лишило его рассудка. Как давно он не слышал его из уст женщины и как дивно оно звучало в ее устах, обласканное певучим валлийским акцентом!

Через несколько мгновений Шерон лежала на спине, он на ней, его широко раскрытые губы искали ее рот, и она отвечала на его поцелуи горячо и нетерпеливо. Его язык проник в ее уста и закружил там в ласковых движениях, переплетаясь с ее языком.

Она тянула его к себе нежно и требовательно, ее рука сжимала его плечо, ее пальцы запутывались в его густых волосах. Ее тело выгнулось ему навстречу, и мягкие, упругие груди прижались к крепкой груди.

Остатки самообладания покинули Алекса. Она хочет, чтобы это произошло. Она хочет его. Господи, он любит ее! Он может поклясться Богом, что любит ее!

Его желание было так велико и нестерпимо, что не оставляло места сомнениям; уже ничто не могло помешать ему овладеть ею прямо здесь, на земле.

Прильнув в поцелуе к ее губам, он ласкал ее тело, каждый его изгиб, замирая от восторга и возбуждения. Его ладони кружили по ее груди, подушечками пальцев он коснулся ее сосков и даже сквозь ткань платья почувствовал, что они затвердели от желания. Он и сам ощущал, как тяжело пульсирует его плоть.

— Шерон… — Просунув руку ей под спину, он повернул ее на бок, чтобы расстегнуть платье, и когда его пальцы ощутили тепло кожи, таившейся под платьем, он снова дал ей возможность лечь на спину. — Любовь моя…

Она помогла ему обнажить ей груди, а потом дрожащими пальцами расстегивала его жилет и рубашку. И наконец спустя несколько мгновений, показавшихся им вечностью, он смог прижать ее к себе и ощутить в исступлении все великолепие ее грудей, прильнувших к его телу.

— Ах! — выдохнула Шерон. Она чувствовала себя на верху блаженства.

— Боже, как ты прекрасна, — шептал Алекс, покрывая поцелуями ее лицо, подбородок, шею, постепенно подбираясь к ее налившимся в нетерпении грудям. Наконец ее грудь ощутила жар его дыхания, его язык осторожно коснулся затвердевшего соска.

Она застонала, выгибаясь всем телом навстречу его губам, заставляя его лицо утонуть в их мягкой нежности.

— Хорошая моя, красивая моя… — исступленно шептал Алекс, уже лаская углубление между ее грудей.

— Кариад… — пробормотала Шерон, когда его поцелуидостигли своей цели. — Ах, кариад!

Незнакомое слово было подобно любовной ласке.

Его руки уже были под ее юбкой и гладили крепкие, стройные ноги. На секунду к Алексу вернулось ощущение реальности. Если она не остановит его сейчас, если он сам не остановится, обратной дороги уже не будет, случится непоправимое. Но мысль вспыхнула только на одно мгновение и тут же погасла. Шерон хочет его, он хочет ее. Он любит ее.

Она не сопротивлялась. Она приподняла бедра, когда он освобождал ее от нижнего белья, и потом, когда он управлялся со своими брюками, она лежала тихо и неподвижно, глядя на него. Когда он наконец склонился к ней, она сразу же крепко обняла его за плечи. Ее обнаженные ноги, руки и груди матово сияли в неверном лунном свете.

Она хотела его. Он понял это, когда его рука проникла между ее бедер и пальцы коснулись влажного лона. Ему не надо было прибегать к дополнительным уловкам и ухищрениям, чтобы подготовить ее тело к соитию.

Шерон. Он не назвал ее по имени, но почувствовал всем своим сильным телом ее нежную, теплую и женственную податливость, когда приподнялся и осторожно прильнул к ней. Он не мог разглядеть ее в темноте. Луна вновь скрылась за плотными облаками, и Алекс закрыл глаза. Но он отчетливо осознавал, что это была Шерон. Каждым дюймом кожи, последними проблесками рассудка Алекс ощущал, что это была Шерон. Его прекрасная Шерон. Его женщина. Его любовь.

Он подложил снизу ладони, раздвинул ей ноги и оставил свои руки там, чтобы жесткая земля не причинила вреда. Воспламененный от прикосновения к ее телу, он вошел в нее и замер. Он медлил еще несколько мгновений, словно хотел дать ей последний шанс избежать того, что неминуемо должно было произойти между ними. Но ее руки легли ему на талию, и она потянула его к себе.

Ее влажное лоно было нежным, теплым и восхитительным. Алекс задержал дыхание, чувствуя, как пульсируют ее мышцы, встречая его, как сжимают, охватывая его и лишая рассудка. Он замер, достигнув глубин ее, приходя в себя и восторгаясь нежностью этой женщины.

Шерон…

Не открывая глаз, он нашел ее губы. Они были мягкими, теплыми, доверчивыми и манящими. Его язык двинулся вперед.

После первого его движения ее тело вступило с ним в волнующий танец, ее бедра вращались и раскачивались из стороны в сторону, поднимались ему навстречу и опускались, мышцы ее лона сжимались и ослабевали, подчиняясь его ритму, не сдерживая его, позволяя ему диктовать и темп движений, и глубину проникновения. В этом не было господства со стороны Алекса, по крайней мере он этого не ощущал, хотя знал это чувство по опыту общения с другими женщинами. Скорее возникало чувство близости, чувство взаимного обогащения, чувство, что не он, а они взаимно дарят друг другу любовь.

Ему хотелось не переставая возбуждать ее и дарить ей эту радость любви. Ему хотелось до бесконечности продлить соитие, столь краткое у него с другими женщинами. Ему хотелось, чтобы вечно длились эти минуты любви, полного слияния тел, познания и открытий.

«Я хочу познать ее. Хочу открыться ей. Любимая. Любимая, любимая».

— Любимая…

Алекс чувствовал все возрастающее напряжение ее тела. Она уже не подчинялась его ритму, она обвила его бедра ногами и в исступлении прижимала его к себе. Боже мой, подумал он, да ведь она близка к завершению. Ему еще не доводилось видеть столько страсти у женщин. Но ведь ему не приходилось иметь дела с Шерон. Для него все было внове — и пылкая взаимная любовь, и это желание доставлять женщине наслаждение, а не только получать самому и пронзительное желание отдать ей свою любовь и самого себя целиком.

Все его действия были подчинены инстинктам и этой любви. Только они властвовали над ним. Алекс замедлил ритм, проникновения его стали более глубокими, каждой клеточкой своего тела он старался прочесть ее желания, желания ее тела, старался дать ей радость и облегчение и наконец почувствовал, что ее напряжение близится к высшей точке.

— Да, любимая… — зашептал Алекс ей в губы. — Да, кончай… Не бойся…

В мучительном порыве, напрягшись всеми силами, она взорвалась чередой непроизвольных спазмов, охвативших все ее тело. Откуда-то изнутри ее существа вырвался вскрик. Она раз за разом повторяла его имя, а он сжимал ее в крепких объятиях и не ослаблял их до тех пор, пока она обессилено не стихла под ним. И тут же он вновь почувствовал, как его плоть твердеет, что он вновь желает быть с ней.

Он вошел в нее резко и глубоко, возбужденный на этот раз ее полной неподвижностью, он проникал в нее и выходил до тех пор, пока не грянул благословенный миг, когда наступило извержение. В его женщину.

В Шерон.

Только после этого Алекс почувствовал наконец сокрушающее изнеможение; всем весом расслабленного тела, забыв о жесткой земле под Шерон, он лег на нее и забылся на несколько мгновений.

Когда пришел в себя, когда смог оторваться от нее, он перекатился на землю. Шерон была тиха, но на ее лице не было видно смущения или тревоги. Алекс обнял ее и притянул к себе. Он поправил ее платье, укрыл плечи шалью и плащом. Шерон смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Что такое «кариад»? — спросил Алекс.

— Любимый. Это ласковое слово.

— Любимый? — переспросил он.

— Да. — Она сомкнула ресницы. Он нежно поцеловал ее.

— Повтори мое имя, Шерон, — попросил он.

— Александр, — сказала она, не открывая глаз. Через несколько мгновений Алекс понял, что она спит.

Он тоже закрыл глаза, продолжая обнимать ее. Свою женщину. Теперь она его женщина. И он будет заботиться о ней всю оставшуюся жизнь. Она не выйдет замуж за Перри. И сам Алекс уже никогда не женится. Ее самолюбие не будет страдать оттого, что она всего лишь его любовница, тогда как дома у него есть жена.

Она принадлежит ему. Он до конца дней будет любить ее и дорожить ею. Он обрушит на нее шквал подарков. Он даст ей все, что только могут дать богатство и любовь.

Он любит ее.

Шерон. Любимая. Кариад.