Глава 21

Их впихнули в пустую кособокую хижину, принадлежавшую одному из тех, что сейчас отправились вместе с атаманом в Австрию. В развалюхе имелось несколько стульев, стол, узкая кровать, кое-какая утварь и несколько одеял – но все личные пожитки хозяин этого жилища увез с собой – видать, не слишком-то доверял своим товарищам. Печку не топили уже несколько недель, и в доме было едва ли не холоднее чем снаружи.

Единственное окно оказалось заколоченным досками, и, поскольку лачуга не запиралась, их новые хозяева забили прежде, чем уйти, и дверь толстой доской.

У халупы было одно достоинство – они с Александрой наконец-то оказались в уединении. Единственная оставленная им свеча отбрасывала вокруг себя теплый живой свет. В углу валялась охапка дров, но очень маленькая, потому что и печка в доме тоже была совсем крошечной. Потребовались бы часы, чтобы согреть лачугу, но Василий не собирался ждать так долго. Однако огонь им был необходим.

Убедившись, что его страж ушел, Василий направился к поленнице, но не успел он дойти до печки, как у его плеча просвистела деревянная миска.

– Что за черт?.. – Граф обернулся, но тут же был вынужден сделать резкое движение, чтобы уклониться от тарелки, пролетевшей в опасной близости от его головы. Александра стояла у буфета, где к ее услугам был целый набор метательных снарядов, и, судя по всему, она собиралась пустить их в дело все. Учитывая небольшое расстояние, разделявшее их, Василий решил поскорее объясниться:

– Все, что я говорил о твоих лошадях, Александра, было сказано лишь для того, чтобы сбить цену, потому что Павел заломил слишком много. Или ты не хочешь получить их назад?

Ответом была стеклянная кружка, пущенная с удивительной точностью. Так, значит, лошади тут ни при чем?

Василий стал медленно приближаться, пытаясь заговорить снова:

– То, что я говорил о тебе, не имеет никакого отношения к цене. Если бы Павел понял, какую важность ты представляешь для меня, то счел бы своим долгом обидеть и унизить тебя, прежде чем снова продать мне. Он непредсказуем и мстителен. Он считает, что, навредив мне, вредит и Штефану, и сделает все, чтобы только досадить Штефану, которого ненавидит.

Василий увернулся от очередного снаряда, но почувствовал, что он на верном пути. Однако, судя по всему, граф еще не добрался до сути, потому что меткость девушки возросла.

Василий понизил голос и заговорил уже угрожающе:

– Давай, Алин, выкладывай, что у тебя на уме, пока я не потерял терпение.

Еще одна тарелка разбилась о стену позади него, однако на сей раз ее полет сопровождался выкриком:

– Двадцать пять рублей?

Господи, ну конечно же! Опять это чертово женское самолюбие! А он-то воображал, что Александра особенная, но, конечно, ошибся: все бабы нормальны только до поры до времени.

– Ты же слышала, что Штефан заплатил за Арину всего пятьдесят, – заметил он.

– Арина – шлюха, и в этом случае цена вряд ли имеет значение. А кто была та, другая, и сколько ты за нее заплатил?

Василий не успел увернуться и получил в грудь доской для резки хлеба. От неожиданности он не сразу сообразил, что Александра уже отошла от буфета и направляется к более весомым предметам обстановки, таким, например, как поленья у печки.

Василий рванулся через всю комнату и, обхватив ее сзади за талию, приподнял и несколько раз сильно встряхнул. Александра вскрикнула и начала лягаться, норовя угодить ему по колену. Он снова встряхнул ее. Шапка Александры свалилась, а волосы рассыпались по лицу. Они были шелковистыми и холодными и пахли весенними цветами.

– О какой другой ты говорила?

– Опусти меня на пол!

– Только когда ты успокоишься, – возразил он, – так что за другая женщина?

– Та, которую упомянул… твой друг…

– Он мне не друг…

– Когда он спросил, стою ли я так же дорого, как другая!

В ее голосе звучала такая ярость, что теперь, наконец, Василий понял, почему Александра смотрела на него с такой ненавистью там, на снегу, когда Павел задал ему этот вопрос.

– Так ты ревнуешь, Алин? – спросил он совсем тихо, касаясь губами ее уха.

Василий представил себе, как она извивается в его объятиях, но ее голос прозвучал как всегда жестко и упрямо:

– Отвечай на мой вопрос, Петровский!

– Сначала ответь на мой, а иначе я выполню свое обещание изнасиловать тебя, если ты меня разозлишь.

– Ты сукин сын!

Его руки плотнее сомкнулись на ее талии.

– Ввиду необычных обстоятельств я собирался временно отложить наказание, но…

– Я вовсе не ревную, – поспешно перебила Алин, – но женщины, с которыми ты попытаешься улечься в постель, почувствуют остроту моего ножа. И я сказала тебе почему.

– Да-да, потому что я принадлежу тебе, – ответил граф тоном, ясно говорящим, что он слишком часто это слышал. – Для меня, лапочка, это попахивает ревностью.

– Что бы это ни было, но внакладе остаешься ты, – зарычала ока. – А теперь, кто она такая?

– Королева Татьяна.

– Кто?

– Жена моего кузена, хотя тогда она была всего лишь принцессой. Она выросла в Америке, потом потерялась, но это длинная история, и я не уверен, что тебе будет интересно. Ну, а теперь тебе не стыдно за свои подозрения?

– В отношении мужчины, лишенного чувства чести? Я так не считаю, – возразила она. – И сколько за нее заплатили?

Василий вздохнул:

– Пятьсот рублей, и, прежде чем ты попытаешься сравнить себя с принцессой, тебе следует знать, что это самая высокая цена за женщину, которую назначал сам Лятцко. Однако мой кузен был слишком зол, чтобы торговаться. Он просто хотел вернуть свою невесту. Но, заплатив так много, Штефан создал опасный прецедент, вот почему Павел выдвигает такие нелепые требования.

Александра чрезвычайно высокомерно возразила:

– Цена, которую он назначил за моих лошадей, ничуть не нелепа.

– Ты не понимаешь главного, Алин. Это простые люди с простыми потребностями. Они и выживают-то здесь, в горах, только потому, что не требуют от жизни слишком многого. Те, кого они грабят и за кого берут выкуп, чаще всего просто раздражены временными неудобствами. Но если бандиты начнут зарываться, кто-нибудь по-настоящему разозлится и предпримет решительные действия. Лятцко это понимает, а у Павла просто не хватает здравого смысла.

– Стало быть, никакой опасности нет?

– Будь здесь Лятцко – несомненно. Но пока всем заправляет Павел, нельзя быть уверенным ни в чем. Особенно, если речь идет о нас. Я уже говорил, что он очень ненавидит Штефана.

– А теперь, Петровский, можешь опустить меня на пол.

Василий обрадовался этой просьбе, ибо держать ее так долго на весу было затруднительно, потому что в теле его возникали соблазны, которые мозг отчаянно пытался отмести.

– Больше ничем не будешь в меня швырять?

– Думаю, некоторое время смог обойтись без этого.

Ее сарказм был более обнадеживающим, чем прямой ответ: Василий давно заметил, что в гневе Алин отличалась редкостной прямотой.

Граф бережно опустил ее и, едва перестав ощущать близость ее тела, вновь почувствовал пронзительный холод и повернулся к поленнице.

Он не знал, как Александра воспримет такое предложение, но сделать это было необходимо.

– Нам надо избавиться от мокрой одежды.

– Знаю, – послышался у него за спиной слабый голос.

Неужели у нее тоже есть здравый смысл? Но вдруг Василий осознал – и это было подобно удару, – что она собирается снять с себя одежду. А ведь они вдвоем в запертой комнате, и рядом есть постель! Василий немедленно почувствовал острейшее желание и застонал.

– В чем дело? – забеспокоилась Александра.

– Ничего, – ответил склонившийся над дровами Василий, но при этом как-то странно застыл на месте.

– Огонь, Петровский, – нетерпеливо напомнила она, – или ты думаешь, что без огня мы переживем эту ночь?

Он-то знал, что в любом случае не переживет эту ночь, и потому перестал волноваться, но взяв себя в руки все-таки сделал все необходимое, чтобы затопить печь.

– Скажи мне, почему Павел так не любит твоего кузена? – поинтересовалась девушка.

Великолепно. По крайней мере можно отвлечься от того, чем она там занимается у него за спиной.

– Павел был влюблен в Арину и, по-моему, до сих пор ее любит. Но та оказалась ему не по зубам, а лет восемь назад она встретила Штефана – тот был еще крон-принцем – и стала его любовницей. Потом они поссорились, и Арина вернулась к отцу. Штефан приехал, чтобы помириться с ней, и дело окончилось тем, что ему пришлось заплатить Лятцко пятьдесят рублей за то, чтобы тот отпустил ее обратно. А Павел настаивал, чтобы Штефан сразился за право забрать Арину.

– И он это сделал?

– Да.

– Звучит романтично. Василий фыркнул:

– Ничего романтичного. Павел вел нечестную игру и все-таки проиграл. Но беда в том, что он не умеет проигрывать. Когда захватили в плен Танго…

– Кто такая Таня? – Ее голос опять зазвучал резко, но Василий не обратил на это внимания.

– Татьяна настаивает, чтобы ее называли только так. Я же говорил, она выросла в Америке и своего полного имени не знала до прошлого года… но я отвлекаюсь. Так вот, ее захватили в плен, и Штефану пришлось опять ехать сюда, а Павел увидел в этом возможность взять реванш. Он снова вызвал Штефана на бой, на этот раз на ножах, с единственной целью убить его.

– Я так понимаю, что этот бой он тоже проиграл?

– Да, но ты же его слышала. Он до сих пор не успокоился, даже несмотря на то, что Лятцко предупредил его, что сам убьет Павла, если тот еще раз вызовет Штефана.

– Лятцко здесь нет, и… ты думаешь, он вызовет тебя до того, как все это кончится?

Что это? Неужели он слышит в ее голосе нотки беспокойства? Да нет, это просто игра воображения. Чтобы Александра за него беспокоилась? Да легче корову научить танцевать.

– Он был бы идиотом, если бы сделал это, – хмыкнул Василий.

– А что, он кажется тебе умным? – спросила Александра настолько бесстрастным тоном, что граф чуть было не рассмеялся и удивился сам себе: с каких это пор он стал находить ее шутки забавными?

Наконец огонь разгорелся и оказался вовсе не таким слабым, как опасался Василий. Конечно, требовалось много времени, чтобы комната как следует прогрелась, но все-таки гораздо меньше, чем Василий думал поначалу.

Он обернулся, чтобы предложить Александре придвинуться ближе к печке, перед тем как снять одежду, и застыл, как громом пораженный, увидев, что она уже завернулась в одеяло, а плащ, штаны и рубашка висят на спинке стула. Ноги ее были обнаженными, и у Василия захватило дух. Все мысли вылетели у него из головы, уступив место одной, от которой он уже не мог избавиться: была ли она совсем обнаженной под этим одеялом или на ней оставалось какое-то белье? Он чувствовал великий соблазн спросить ее об этом, хотя чертовски хорошо знал, что никогда не осмелится.

Василий принялся старательно изучать комнату, но не смог найти ни одного предмета, на котором мог бы остановить взгляд, чтобы хоть как-нибудь отвлечься. Может, надо было попросить отдельное помещение? Черт, да он совсем спятил.

– Ложись в постель, – выпалил Василий. – Я буду спать на полу.

– Не будь дураком. Не могу сказать, что мне это по душе…

Он резко повернул голову и выразительным то ном перебил:

– В этом мы с тобой оба сходимся.

– Но мы взрослые люди, а постель всего одна, и стоит тебе снять сапоги, ты сразу убедишься, что холод идет от дощатого пола, просачивается сквозь половицы и завтра утром ты уже будешь простужен так, что…

– Я все понял, Алин! – рявкнул он в ответ, хотя, пожалуй, чересчур громко. Она вся сжалась от его окрика.

– Можешь попробовать докричаться до кого-нибудь, чтобы тебе отвели отдельное помещение, но вряд ли тебя услышат: наши бандиты, кажется, по уши увязли в своей гульбе.

Он тоже так считал, но это не имело значения. Василий ее хотел, то есть не он, а его тело, а ему частенько случалось позволять инстинктам брать верх над разумом. Но на этот раз он не мог этого допустить и боялся даже подумать о том, как сильно его влечение к этой девушке.

– Ты, конечно, права. Просто я не ожидал, что ты окажешься столь рациональна в этом вопросе.

Александра презрительно вздернула подбородок, но тело ее напрягалось еще сильнее.

– Нет ничего сверхъестественного в том, чтобы поделиться теплом своего тела в такую ночь, – сообщила она. – Но не делай из этого необоснованных выводов. Петровский. Конечно, я предпочла бы чье-нибудь другое тело, однако выбора нет…

– Ложись в эту чертову постель и спи, – рявкнул он. – Для меня утро наступит нескоро.

Стоя у печки и собираясь раздеться, Василий ощущал на себе ее взгляд. Он знал, что этого просто не может быть, что его воображение сорвалось с цепи и обезумело, потому что Александра не могла проявлять к его телу никакого интереса. Кроме того, она, должно быть, уже уснула – он выждал достаточно долгое время. И, тем не менее, он представил, как Александра разглядывает его, и возбуждение Василия возросло до такой степени, что он испытывал уже физическую боль.

Конечно, это просто издевательство над собой – улечься с ней в одну постель. Девушка плотно закуталась в одеяло, а сверху навалила все, что только смогла отыскать, но едва Василий лег рядом, как почувствовал жар, исходящий от ее тела.

Истомившись от холода, он потянулся к этому теплу с такой силой, с какой никогда в жизни не тянулся ни к одному женскому телу, и это влечение не было только чувственным. Телесное притяжение имело место, но существовала и иная потребность, столь же древняя, как и плотское желание, – простая потребность в тепле.

И все же он не осмеливался удовлетворить эту потребность. Возбуждение графа было настолько сильным, что, уступив тяге к теплу, Василий неминуемо потерял бы контроль над собой. Итак, он лежал, начиная уже дрожать, и стискивал зубы, чтобы они не стучали, и разрывался между двумя исконными человеческими потребностями.

Рассуждая логически, в конце концов он тоже согреется, как согрелась Александра, да и возбуждение его рано или поздно уляжется, и, возможно, ему даже удастся уснуть, но до тех пор графу предстояло пережить и перестрадать худшую ночь в жизни. Желаемое было совсем рядом, только руку протяни, но с тем же успехом могло бы находиться за тысячи верст от него, результат был бы тот же.

Но все же можно попробовать лечь поближе, не касаясь ее. Постель была узкой. Василий лежал лицом к Александре и уже оказался к ней совсем близко. Еще несколько вершков и…

Александра судорожно вздохнула и вскочила как ошпаренная, когда его колено случайно коснулось ее.

– Боже, да ты замерзаешь!

Нырнув руками под одеяло, она схватила его ногу, положила к себе на колено и быстро начала растирать ее своими теплыми ладонями.

Одеяло сползло с ее груди и держалось только на плечах, но положение Василия было невыгодным, и он не мог видеть то, что сейчас открывалось взору.

– Неужели у тебя не хватило ума вытянуть ноги перед огнем? – говорила она язвительным тоном. – Разве тебе неизвестно, что если ноги останутся холодными, ты никогда не согреешься!

Однако одна частица его тела была весьма разгоряченной, можно сказать, пылала, что ставило под сомнение ее слова. Но Василий не стал просвещать ее на этот счет, кроме того, он думал сейчас не о холоде: он думал о ней. Думал о ней, лежащей обнаженной в этой постели, думал о том, чтобы лечь обнаженным с нею рядом, представлял, как она поворачивается к нему, и то, что совершенно естественным образом потом между ними происходит. Вдруг он подумал, что вот она сидит, растирая руками его ноги и отчитывая его, и делает это так, словно это самая естественная и привычная вещь в жизни.

Тот факт, что Александра обращалась с ним как с ребенком, уже был для Василия потрясением, но то, что она касалась его тела, хотя и совершенно не чувственным образом, придавало всему этому вовсе не детскую окраску. Было непостижимо, как это она вообще дотронулась до него.

Василий никак не мог взять в толк, зачем Александра это делала. Ну, например, почему настояла на том, чтобы лечь вместе? Может быть, перед лицом общих неприятностей она решила на время забыть их распри или…

При мысли о том, что могла быть и другая причина, сердце Василия заколотилось так сильно и громко, что его можно было бы услышать на расстоянии. Неужели Александра тоже сгорает от желания, но была слишком застенчива, чтобы дать понять об этом после всего, что произошло между ними?

Его ноги быстро согревались, и онемение проходило. Через несколько минут Александра нетерпеливо сказала:

– Давай-ка сюда другую!

Василий мгновенно подчинился и вскоре почувствовал, что всему телу стало теплее: то ли от ее заботы, то ли от собственных мыслей.

– Спасибо тебе, – проникновенно сказал он, когда Александра наконец перестала растирать его ноги.

Она ответила коротким кивком и улеглась в постель и отвернулась к стене.

Отбросив осторожность, Василий принялся бессовестно лгать:

– Я все еще мерзну, Алин. Мне показалось, ты сказала, что нам следует подарить друг другу тепло наших тел…

Перевернувшись на живот, Александра взбила подушку и застонала. Василий счел это добрым знаком.

– Ты передумала? – спросил он, стараясь, чтобы в его голосе звучало нечто среднее между равнодушием и разочарованием, а в его состоянии это было настоящим подвигом.

Девушка вздохнула:

– Нет, отчего же? – И строго добавила:

– Но только если ты будешь держать руки на привязи.

Итак, никакого одобрения с ее стороны. Потом она снова повернулась на бок и слегка подвинулась назад, к стенке, Василий придвинулся ближе, и теперь ее спина касалась его груди, но он желал, чтобы их тела касались друг друга везде, и придвинулся еще ближе. Александра выразила свой протест, попытавшись отодвинуться, но Василий последовал за ней, и, так как дальше отодвигаться было некуда, она сдалась. И снова вздохнула.

Это был весьма хитрый способ совращения. Василий как бы случайно касался ее тела в одном месте, потирал в другом, ворочался, вытягивался, щекотал теплым дыханием ее шейку – ничего открыто угрожающего, и, тем не менее, весьма действенно. Он чувствовал, как тело Александры, окутанное его обволакивающим теплом, постепенно расслабляется, но тут та часть его тела, что жила по собственным законам, прижалась вплотную к ее ягодицам.

Девушка вся напряглась:

– Мне кажется. Петровский, ты уже согрелся. Пожалуй, это было даже преуменьшением, но он взял себя в руки и прошептал ей на ухо:

– Так почему же я все еще дрожу?

– Я не понимаю. Василий тут же перебил ее:

– Конечно, ты не понимаешь, ведь ты завернута в одеяло, а надо просто укрыться им сверху и чтобы я лежал рядом.

– Петровский… Он снова перебил ее:

– Подвинься поближе, и ты убедишься.

– Нет, я верю тебе на слово.

– Вот и я тоже поверил тебе на слово, а ты не хочешь поделиться со мной своим теплом, – укоризненно заметил он. – Или под одеялом на тебе совсем ничего нет?

– Есть, но…

– Тогда какая разница, если ты его сбросишь? Мне кажется, что поделиться означает…

Не снимая верхних одеял, Александра сдвинула то, в которое завернулась, вниз, к бедрам, и дважды обернув им поясницу, как бы создала таким образом нечто вроде щита между собой и той частью его тела, которую чувствовала.

Василий чуть не рассмеялся вслух. Она знала, что он желает ее, но не стала говорить об этом. Он прекрасно был знаком с подобной игрой. Вместо того чтобы изобразить негодование, вскочить с постели, показать, что она обижена и возмущена, Александра была склонна играть в эту игру, изображая притворный протест. Значит, Василий должен предпринимать все новые и новые шаги, а она будет продолжать притворяться, что не понимает, к чему идет дело. Это будет великолепно разыгранная партия, а результат удовлетворит обоих.

И хотя внутренний голос твердил ему, что Александра слишком пряма и бесхитростна для таких игр, Василий предпочел не слушать его.

Вместо этого он решил пойти по проторенной дорожке, хотя, как опытный соблазнитель, и понимал, что с этой, ни на кого не похожей женщиной, требуется честность и только честностью можно выиграть эту игру.

Но пока еще рано – предостерегал его внутренний голос. С Александрой необходимо терпение, и он должен его проявить даже, если бы оно его убило, а Василий чувствовал, что так вполне может случиться.

По-прежнему не касаясь ее, Василий постарался лечь так, чтобы окружать девушку со всех сторон своим телом. Он не видел ее одежды, но почувствовал, что это какая-то безрукавка из толстой и грубой ткани, без всяких оборок или фестонов. Василий представил Александру облаченной в шелка и кружева и с трудом удержался от стона.

Через минуту он прижался к ней лицом и нежно потерся о ее затылок. По Александре пробежала ответная дрожь, и Василий не упустил этого.

– Если тебе холодно, – хрипло сказал он, – мои руки к твоим услугам.

– Нет! Мне не холодно! – заверила она. – Собственно говоря, мне становится слишком жар…

– Не могу выразить, как это меня воодушевляет, Алин, – ответил он.

Она снова вздохнула, на этот раз с оттенком досады. Василий хотел, чтобы ее тело снова расслабилось, но Александра не поддавалась на его уловки.

– Ты боишься меня?

– Конечно, нет.

– Прекрасно, потому что мы будет мерзнуть до Тех пор, пока ты…

Василий не закончил фразы, ожидая, что девушка проявит любопытство. Такого рода тактика редко подводила его, не подвела и теперь, но прошло секунд десять, прежде чем она откликнулась.

– Что?

– До тех пор, пока ты не ляжешь на меня сверху.

Ее напряжение стало почти ощутимым, пока, наконец, не взорвалось восклицанием:

– Ну это уж чересчур!

Отчаяние заставило Василия действовать стремительно: его рука обвилась вокруг ее талии и потянула назад в постель, его грудь прижалась к ее груди, а губы – к губам, чтобы заглушить протест девушки и заставить замолчать хотя бы на минуту. У него оставались считанные секунды, чтобы одержать победу, и Василий знал это – он почувствовал, как она толкает его в плечо. Если он упустит время…

Александра проиграла. Она боролась с собой с того момента, как он снял рубашку и перед ней предстало его золотистое тело – гладкая кожа и мужественная фигура, куда более мужественная, чем она могла вообразить. Александра зажмурилась, чтобы отогнать это видение, испуганная ощущениями, вызванными в ней видом его обнаженной груди. И она уже была готова сказать, чтобы Василий лег спать на полу.

Но Александра этого не сказала. Должна была, но не сказала. И, когда его тело обвилось вокруг нее, в девушке вспыхнуло желание, чуть ли не вдвое более сильное, чем прежде, и она уже не могла ему противостоять. И граф не давал ей опомниться. Знал ли Василий, что она чувствовала? Что он заставил ее почувствовать?

Василий взял ее лицо обеими руками и поцеловал. Он был нежен. Не спешил. Он был настойчив, как никогда, и столь же убедителен. И он сводил ее с ума…

– Твое тело сводит меня с ума, любовь моя. Прости, но я не могу лежать рядом с тобой и не ласкать, не любить тебя.

Неужели это она сказала? Нет, это сказал он. И на сей раз обращение «любовь моя» не прозвучало насмешливо: нет, оно прозвучало нежно, как и следовало. Но Василий не дал ей ответить. Он снова поцеловал ее, на этот раз крепче и глубже, и она потонула в своих ощущениях, в этом пламени, в этом кипении – в нем. Александра тонула в нем и вместе с ним.

– Да, – задыхаясь, прошептала она, когда обрела голос.

– Что?

– Да, сейчас!

– О Боже, благодарю тебя, – прошептал граф, покрывая ее лицо поцелуями, и Александра улыбнулась, не вполне уверенная, что Бог имеет к этому какое-то отношение. Но Василий ничего не заметил, продолжая целовать ее шею, плечи, оставляя влажные и горячие следы на коже, ее тело вздрагивало, а он продолжал покрывать поцелуями ее руки, спину, ноги.

Одеяла полетели на пол. Теперь он был ей вместо одеяла, и Александра совсем не ощущала холода. Напротив, ей было слишком жарко, настолько, что впору было погасить этот жар, окунувшись в снег. Но желаннее снега был Василий. Его тело надвигалось на нее, и вот уже его талия оказалась у нее между ног, потом он спустился ниже и целовал ее тело сквозь глубокий вырез камзола, потом потянул шнуровку, и тело ее обнажилось – вершок за вершком сгорающей от страсти плоти.

Теперь уже и ее руки не лежали праздно: они изучали, ощупывали, пробовали его кожу, касались широких плеч, обнимали за шею, ерошили волосы, пропуская их сквозь пальцы и ощущая их шелковистость.

– О Иисусе, благодарю тебя. Они еще совершеннее, чем я думал, – прошептал Василий благоговейно, обнажив ее груди полностью и глядя на них как на икону. Александра всегда стеснялась своих грудей. Они были слишком пышными и часто приходилось бинтовать их, когда она работала или объезжала лошадей – в общем, от них было куда больше беспокойства, чем радости.

Но, похоже, Василий считал иначе, и Александра с изумлением смотрела, как он зарылся в них лицом и медленно поворачивает голову из стороны в сторону, целуя то одну, то другую. Лишь теперь она осознала его слова. Он не считал ее груди необычными, наоборот, находил их прекрасными и не уставал показывать свое восхищение снова и снова. Приподнимал их, ласкал, целовал и никак не мог оторваться. И эта атака вместе с тяжестью его мускулистого живота на ее бедрах привели Александру на край бездны, казалось, стоит только подтолкнуть ее, и она рухнет в эту пропасть. Василий это чувствовал. Он знал женское тело столь же хорошо, как и свое собственное, знал, как усилить наслаждение женщины, и знал, что Александра уже перешла черту – об этом говорили ее прерывистое дыхание, пальцы, вцепившиеся ему в волосы, и то, что ее тело изгибалось дутой и подавалось вперед, и то, с какой силой ее ноги обвились вокруг его талии. Василий с восторгом исследовал ее тело, но еще больше ему хотелось ощутить пик ее наслаждения, почувствовать его своей плотью. И он понял, что если сейчас же не войдет в нее, она испытает эту вершину наслаждения без него. Найдя ее губы своими губами. Василий легкими покусываниями попытался умерить ее страсть, а сам тем временем лихорадочно стаскивал с девушки оставшееся белье, но она уже перешагнула предел и оказалась такой же требовательной и страстной в любви, как и во всем остальном: как только Александра осталась совсем обнаженной, она обхватила его и с силой прижала к себе.

Василию повезло: он завял правильное и точное положение – Александра не могла больше ждать, ее бедра метнулись вперед, и его плоть скользнула в ее тело, в это влажное тепло, в это невероятно тугое и узкое пространство, и, миновав неожиданную преграду, Василий не сразу осознал ее значение.

Александра едва уловимо напряглась и издала судорожный вздох, который тотчас же подавила.

Василий склонился над ней, изумленный, но тут же забыл, что собирался сказать, увидев на ее лице выражение безумного восторга и почувствовав биение ее влажной плоти, вовлекавшей его все глубже и глубже, и в следующее мгновение он воспарил на волне такого полного наслаждения, какого никогда еще не испытывал в своей жизни.