Глава 17

– Черт бы побрал это все, – говорил Василий Лазарю, когда, отделавшись от спутников, они выехали вперед, – я хотел доказать самому себе и этой маленькой дикарке, что я могу это сделать.

Лазарь, ничуть не удивленный, кивнул: знавший все слабости и заскоки, все недостатки и достоинства графа, он понимал его лучше, чем кто бы то ни было.

Василий встретил Клавдию Шевченко вскоре после того, как они перевалили через Карпаты, когда в нем еще не остыло негодование из-за того, что его вынудили предпринять это дурацкое путешествие. И он провел целую неделю с этой дамой не потому, что не мог противостоять ее очарованию, а лишь для того, чтобы доказать – ив первую очередь, самому себе, – что помолвка никак не повлияет на его эгоистический образ жизни.

Как и большинство мужчин, Василий пользовался услугами женщин двух типов: тех, кто по-настоящему привлекал его, и тех, кто был доступен. Что касалось второй категории, то по причине своей удивительной красоты граф не испытывал недостатка в дамах подобного сорта. В основном это были женщины, сами предлагавшие себя без всяких попыток с его стороны завладеть их вниманием. И Василий в большинстве случаев шел им навстречу, потому что, прежде всего, привык потакать всем своим капризам, даже мимолетным.

Графиня Шевченко как раз принадлежала к этому второму типу. Она была довольно хорошенькой, но уж слишком худощава, а Василий предпочитал женщин с более пышными и сладострастными формами – таких, как Александра.

Лазарь кашлянул:

– Ну, из всей этой чепухи, по крайней мере, ясно одно: ты убедился, что баронесса знает, как обращаться с кнутом.

В награду за это напоминание Лазарь получил свирепый взгляд, но был бы разочарован, окажись реакция Василия иной. Со времени последнего инцидента прошло пять Дней, но Лазарь, похоже, не собирался забывать его никогда и напоминал о нем по меньшей мере раз в день, просто чтобы подразнить Василия.

Во время потасовки один из казаков Александры сломал себе палец на руке, и теперь братья именовали эту стычку не иначе как битвой. Господи, ну что за нелепость – не сломанный палец, конечно, а сама потасовка, которой Лазарь всласть налюбовался со стороны. А когда Александра выяснила, что один из казаков получил увечье, стало еще забавнее.

Она погналась за человеком Василия с хлыстом, и оказалось, что один лишь граф проявил достаточную решимость или достаточную злость, чтобы вырвать у нее из рук это опасное оружие, и с тех пор она не переставала награждать Василия и его стражей смертоносными взглядами.

После этого случая каждому стало ясно, что Александра любит Разиных, как собственную семью. Она обращалась с ними, как с братьями, защищала их, как братьев и оскорбляла, как братьев.

Как могло прийти Василию в голову, что они – ее любовники, Лазарь до сих пор не понимал, но заметил, что его друг слегка не в себе, с той поры как встретил свою «маленькую дикарку».

Лазарь размышлял о том, сознает ли Василий, что сам становится неуправляемым, когда речь заходит об Александре, и отдает ли себе отчет в том, сколько раз на дню оглядывается назад, чтобы взглянуть на нее.

Он даже сократил свои одинокие верховые прогулки, а когда они добрались до гор, отказался от них совсем. В те времена Карпатские горы были известны как весьма негостеприимное место – это касалось и погоды, и всего остального, – особенно же для тех путников, у которых были с собой какие-нибудь ценности. Один раз им удалось перевалить через эти горы благополучно, но миновать их во второй раз без потерь было почти немыслимо, особенно учитывая две тяжело груженные повозки и табун чистокровных скаковых лошадей.

Наши путники, конечно, принимали меры предосторожности, выставляя на ночь дополнительные посты, а так как Василий категорически отказался нанять дополнительных стражей в одной из горных деревушек, опасаясь, что те будут наполовину состоять из таких же воров и разбойников, ничего иного не оставалось. Но даже возросшая опасность во время перехода через горы не могла отвлечь Василия от его личной военной кампании. Казалось, он стремился использовать любую возможность, оскорбить или высмеять Александру, и буквально лез из кожи, чтобы вывести ее из себя и вызвать вспышку ярости с ее стороны. Возможно, причина заключалась в том, что при благоприятной погоде они могли добраться до Кардинии в течение недели. Но кто бы мог предположить, что это затянется так надолго?

Лазарь находил ситуацию весьма забавной, хотя похоже было, что только он один так и считал. Раньше, когда Василий и Александра пытались избегать друг друга, ему приходилось скучать. Теперь же хоть раз в день у них бывали стычки. И все же ни тот, ни другой не произносили волшебных слов, которые дали бы им возможность покончить с помолвкой. Вместо этого они упорно пытались вложить новый смысл в слово «упрямство».

Несмотря на то, что время от времени выглядывало солнце, погода была холодной, но до сих пор они еще не попадали в буран, а Василий надеялся, что снежная буря заставит Александру повернуть назад, к дому. Впрочем, Василий и сам был близок к отчаянию, хотя в Кардинии, как и во всякой другой стране, бывают суровые зимы, Василию редко случалось удаляться в это время года от приветливого и теплого очага. Так что если кому и было суждено страдать во время снежной бури, то, конечно, скорее ему, а не Александре.

Разумеется, следует отдать Василию должное, – и он сам, и Лазарь полагали, что невеста Василия – нормальная изнеженная дама. Им было невдомек, что Александра – дитя природы и лучше чувствует себя вне дома, чем под крышей, и, по-видимому, в любое время года снежный ураган причинял ей неудобств не более, чем минувшие три с половиной недели в седле.

Было еще светло, когда путники наконец добрались до перевала и начали спуск. Почти все утро ярко светило солнце, и, преодолев уже половину опасного пути, они начали понемногу успокаиваться, несмотря на то, что в небе потихоньку стали собираться мрачные черные тучи, угрожающе нависая над западным склоном горы. Не прошло и часа, как везение кончилось. Снег повалил такой густой, что в двух шагах было не видно дороги, и пришлось разбить лагерь. Пока ставили шатры, Александра принимала активное участие в поспешном сооружении укрытия для лошадей. Для этого она использовала и сами повозки, и все их содержимое, и по крайней мере половину лишних одеял, которые захватила с собой как раз на такой крайний случай. Она носилась туда и сюда, и сквозь зубы проклинала, не переставая, Василия за то, что он потратил целую неделю на свою чертову графиню, в результате чего они и торчат теперь на вершине горы вдали от какого-либо приличного укрытия.

Вдруг Александра остановилась, решив сначала, что ей мерещится, когда увидела, что граф помогает ей строить укрытие для лошадей вместо того, чтобы позаботиться о собственном шатре и комфорте. Она вяло выругалась еще пару раз, но уже без прежнего удовольствия, а потом и вовсе перестала браниться, в глубине души ощущая нечто подозрительно похожее на чувство вины.

Итак, он все-таки мог совершить что-то направленное не только на собственную пользу или удовольствие. Правда, это было не Бог весть что и не вносило кардинальных изменений в ее представление о графе как о человеке, полном пороков, и все же он старался помочь укрыть от бури ее лошадок, ее «детей». По крайней мере надо будет поблагодарить его, когда выдастся свободная минута.

Весь день буря свирепствовала с безудержной силой и яростью, и Александра продолжала беспокоиться за своих лошадей. Они, как и хозяйка, часто бывали на холоде, но все-таки привыкли потом возвращаться в теплую конюшню.

Теперь же все было иначе, и постоянная необходимость успокаивать их, как, впрочем, и себя, не позволяла Александре оставаться в тепле больше часа, она то и дело бегала проверить, каково приходится ее питомцам.

Она уже побывала в загоне дважды, а на третий раз убедилась, что ее опередили и услышала возглас: «О Господи!» – прежде чем узнала Василия, закутанного в длинный подбитый мехом плащ. Девушка подумала было, что он ворчит и жалуется на погоду, пока не оказалась рядом и не увидела, что загон наполовину пуст.

– Что ты натворил? – угрожающим шепотом спросила она, готовая не задумываясь обвинить во всем его.

– Хотел бы я, чтоб это было так, но, увы, я тут ни при чем, – с привычной насмешкой отозвался он, но, увидев ее отчаянное лицо, тут же пожалел о своей реплике. – Черт, я ведь знал, что так случится. И как ты могла рассчитывать на то, что притащишь в эти кишащие разбойниками горы таких великолепных и ценных лошадей и не лишишься некоторых Из них!

– Некоторых? Все мои белые пропали! – закричала она и затем добавила:

– Боже! Это я во всем виновата, я отправила охрану в палатку. Но я не думала, что в такую бурю может что-нибудь случиться.

– Милая, этот снег – прекрасное и надежное прикрытие, а горцы весьма привычны к такой погоде!

С таким же успехом он мог бы сказать, что никогда не слыхивал о подобной глупости, но Александра поняла его правильно. И даже согласилась. Она не подумала о разбойниках, она думала только о буране, кроме того, хотела избавить своих людей от вахты в такую адскую погоду и дать им возможность передохнуть хотя бы до вечера, а там, глядишь, ветер и снег утихнут. Но это было не оправдание, и Александра даже и не пыталась объяснить свое поведение. Выбросив Василия из головы, девушка наклонилась к канату, ограждавшему импровизированный загон, и двинулась к дальнему углу, туда, где канат был перерезан. Оставшиеся лошади даже не пытались выйти из укрытия. А так как в загоне их оставалось еще много, в том числе чалый жеребец Василия, то возникало подозрение, что целью кражи были только ее породистые белоснежные скакуны.

След, оставленный грабителями, был широк, но уже почти не различим под свежевыпавшим снегом, который все продолжал валить, и через несколько минут должен был совсем исчезнуть. Созывать людей не было времени, а кричать бесполезно из-за рева и свиста ветра. Она должна была отправиться по следу, пока тот еще виден, хотя бы для того, чтобы выяснить, куда увели коней, а затем вернуться за подмогой.

– Куда это ты собралась?

Александра уже вскочила на одну из оставшихся лошадей – все они были под седлами, чтобы сохранить хоть видимость тепла, но Василий рывком стащил ее на землю прежде, чем она успела ответить на его идиотский вопрос:

– Нет времени болтать, Петровский!

– Я верну твоих лошадей!

– Как?

– Я выкуплю их. Мы с кузеном знаем, как обращаться с этими горными разбойниками – у нас уже бывали с ними дела вроде этого. Им нужно только одно – деньги.

– Не говори глупостей, – возразила Александра, – еще и быть тебе обязанной! Нет уж, я верну их сама, и это ничего не будет стоить, разве что нескольких жизней – их.

– Дело в том, Алин, что их там не несколько воришек, а целое селение конокрадов.

– Я сказала, что сама верну своих лошадей, и вся ответственность за это на мне! А пока мы тут болтаем, следы заметает снег. Если хочешь помочь, поднимай остальных и догоняй меня. Но я отправляюсь немедленно.

Ей пришлось слегка отпихнуть его, чтобы освободиться, и было невыносимо сознавать, что этот толчок ничего бы не дал, если бы Василий не потерял равновесие в глубоком снегу. Его надменность была отвратительна, и Александре хотелось сказать ему об этом на прощание, но не было времени.

От толчка Василий чуть не упал, и, когда ему удалось восстановить равновесие, Александра была уже у дальнего конца загона и почти исчезла в белом вихре, окутавшем лагерь. Он закричал, призывая на помощь своих людей, но времени оставалось в обрез: только вскочить на своего жеребца, чтобы не потерять ее. Весьма сомнительно, чтобы кто-нибудь услышал его крики, но в тот момент Василий не особенно беспокоился на этот счет, а когда наконец он догнал эту глупую женщину, то уже был готов свернуть ей шею, а для этого помощи не требовалось.