Глава 2

Констанс уже в который раз взглянула на каминные часы. На ней был новый темно-коричневый костюм для путешествий, излишне обтягивающий ее, к чему она совсем не привыкла. Этот костюм вместе с другими был вчера прислан ей из Гастингс-Хауса. К посылке было приложено письмо от матери Филипа с краткими, но исчерпывающими указаниями. Эта одежда должна была помочь ей избежать чувства неловкости, которое может испытывать женщина, когда она плохо одета.

От Филипа не было ни слова. Он ничего не добавил к посланию своей матери, в котором не было и намека на предстоящий брак. Казалось, герцогиня избегала упоминать об этом. Знает ли Филип о вещах, которые послала его мать?

В холле уже стояли ее старенький сундук и письменное бюро. Это были все ее вещи, если не считать подарков от будущей свекрови – красивой одежды, которая должна была спасти ее от пренебрежительных взглядов посторонних. С этим сундуком она приехала сюда из Ричмонда почти десять лет назад. С ним же она отправляется в свою новую жизнь.

Бюро, принадлежавшее еще ее матери, доставляло Констанс немало радостных воспоминаний даже в самые мрачные времена жизни. Но бывали моменты, когда она не могла поднять ее крышку, чтобы опять увидеть плотно закрытые хрустальные чернильницы, гусиные перья с потемневшими от чернил кончиками, которыми ее мать писала свои последние письма.

В дальнем отделении бюро хранились пожелтевшие листки бумаги с инициалами матери, которые она заказала еще до начала войны. Это была единственная вещь, которая осталась у Констанс от ее прежней жизни, когда она уезжала, чтобы стать гувернанткой. Только ее она взяла с собой, покидая родину.

– Он скоро будет здесь, Констанс, – ободряюще сказала Гарриет, заметив, как волнуется девушка. – Он точно указал в записке время приезда твоего провожатого: между десятью и десятью с половиной утра, а сейчас только двадцать минут одиннадцатого. Я буду очень удивлена, если он опоздает.

Констанс покорно кивнула:

– И я тоже. Судя по его письму, мне кажется, что он удивительно пунктуален.

– Это не такая уж плохая черта, моя дорогая. Ты не должна сердиться на него за то, что не он сам отвезет тебя в Гастингс-Хаус. Твой жених очень высокого мнения об этом Джозефе Смите, раз доверяет ему самое дорогое, что у него есть. Единственная вина его друга в том, что он не лорд Гастингс. О, я слышу звук подъехавшей к крыльцу кареты.

Обе женщины продолжали сидеть, прислушиваясь к тому, как горничная Бетти открывает дверь.

Констанс услышала мужской голос, низкий и довольно приятный. Открылась дверь, и в гостиную стремительно вошла Бетти: лицо ее покраснело от волнения, накрахмаленный чепец чуть съехал набок.

– Мистер Смит прибыл, мэм, – доложила она и придержала дверь.

Джозеф Смит вошел в небольшую гостиную дома Уайтстоунов. Он был совсем не таким, каким его представляла себе Констанс. Несмотря на его довольно плебейское имя, она ожидала увидеть человека, похожего на Филипа, – стройного, элегантного щеголя с бакенбардами. Этот же был высок, даже выше Филипа, широк в плечах, такому ничего не стоило поднять одной рукой стул, как перышко, и запросто швырнуть его в другой конец комнаты. У него были густые с бронзовым отливом волосы, прямые и не такие шелковистые, как у Филипа. Казалось, от его острого взгляда ничто не может укрыться, хотя Констанс не смогла определить цвет глаз, но, кажется, они были такого же золотистого цвета, как и его волосы. А его лицо, чисто выбритое, было приятным и более чем просто красивым. Констанс привыкла к мужчинам, обросшим бородой, которая словно и служила тому, чтобы скрывать выражение их лица. Видеть столь открытым мужское лицо было для Констанс несколько непривычным и странным, даже немного волнующим, особенно лицо мужчины, столь безукоризненно одетого. Ее это несколько смутило.

– Мисс Ллойд? – обратился гость к Гарриет, которая вспыхнула ярким румянцем и отрицательно покачала головой.

– Боюсь, что нет, мистер Смит. Я Гарриет Уайтстоун. Вот мисс Ллойд. – Она указала на Констанс.

Та неуверенно улыбнулась и тоже кивнула. Она чувствовала какую-то неловкость в его присутствии.

– Простите, мисс Ллойд.

Теперь он, казалось, избегал смотреть на нее, переминался с ноги на ногу и перекладывал перчатку из одной руки в другую. Похоже, ему было достаточно одного взгляда, чтобы составить свое мнение о Констанс. Судя по его лицу, оно было не в ее пользу.

– Мне хотелось, чтобы наш отъезд не задержался. Я прикажу кучеру взять ваши вещи. – Он направился к двери.

– Да, конечно. – Констанс встретила взгляд Гарриет, в котором тоже было удивление.

Обе не понимали, чем вызвана подобная резкость мистера Смита.

– У меня всего лишь один сундук. И бюро.

– Только один сундук? Бюро? – В голосе мистера Смита было явное недоумение, но он тут же умолк и кивнул: – Понимаю.

Он еще раз окинул ее взглядом, и у нее создалось впечатление, что мистер Смит осуждает не только ее, Констанс Ллойд, но и то, что у нее всего один сундук, и прежде всего то, что у нее есть бюро.

Прежде чем хорошенько подумать, она вдруг почувствовала, что вся напряглась, и, крепко сжав руки, постаралась, чтобы ей хотя бы не изменил голос.

– Почти десять лет, мистер Смит, я была гувернанткой и не нуждалась в большом и изысканном гардеробе. Если вам не нравится мой единственный сундук, прошу извинить меня, но с этим я ничего не могу поделать в данной ситуации. А что касается бюро, то не считаю нужным что-либо объяснять вам. Да и причин не вижу.

Мистер Смит остановился и оглядел ее долгим, медленным и изучающим взглядом, начав с макушки, с виска, на котором бешено пульсировала жилка, зачем-то остановился на веточке лавра на ее платье, затем взгляд его упал на ее обувь не самого лучшего качества, ибо герцогиня почему-то забыла спросить свою будущую невестку, какого размера туфли она носит.

«Значит, я не сдержалась, – корила себя Констанс. – Если Филип узнает, как я повела себя, не будет ничего удивительного в том, что он разорвет помолвку, прогонит меня…»

Констанс услышала смех. Стоя в гостиной дома Уайтстоунов, мистер Смит смеялся. Искренне, от всей души. Побледневшее лицо Гарриет Уайтстоун вспыхнуло, и она вдруг тоже расхохоталась. Наконец мистер Смит обрел дар речи:

– Простите меня, мисс Ллойд. Филип всегда ругает меня за мой грубый юмор, но сегодня я перестарался. Вы были отличной гувернанткой, мисс Ллойд.

– О да, мистер Смит, это правда! – с готовностью воскликнула Гарриет. – Что бы я без нее делала!

Констанс в растерянности только моргала, испуганная переменой, произошедшей в мистере Смите. Он вторгся в дом, как грозная туча, а сейчас стал самым приятным и милым человеком на свете.

– Я… – попробовала объясниться она заикаясь.

– Я буду ждать вас внизу, мисс Ллойд. Уверен, вам нужно время, чтобы попрощаться с миссис Уайтстоун.

Поклонившись женщинам, он покинул комнату.

– Спасибо, мистер Смит, – сказала Констанс ему вслед.

– К вашим услугам, мисс Ллойд, – ответил он уже из холла.

Затем послышался шум: это кучер пришел за сундуком. Констанс больше ничего не слышала, если даже мистер Смит что-то говорил кучеру.

– Знаешь, Констанс, – произнесла Гарриет, обнимая свою бывшую гувернантку. – Твое путешествие в Гастингс-Хаус обещает быть интересным, если не сказать больше.

Констанс тоже нежно обняла ее.

– Как мне будет не хватать вас всех! Мне никогда не отблагодарить вас за доброту. Что было бы со мной, не попади я к вам?

– Довольно об этом, – успокоила Гарриет, чувствуя, что вот-вот расплачется, – Мы без тебя тоже никогда бы не справились, моя дорогая Констанс. Все теперь хорошо. Моя старшая дочь замужем, мой сын женат, они счастливы. Мелоди уже выезжает в свет. Ты великолепно воспитала их и дала им образование. Теперь пришло время подумать о себе. Тебе повезло! Боже мой, ты выходишь замуж за сына герцога! Скоро тебя станут приглашать на обеды к принцу Уэльскому, возможно, даже к самой королеве Англии. О, Констанс, я так горжусь тобой, словно ты моя родная дочь!

Констанс, сдерживая рыдания, кивала головой и от волнения не могла что-либо сказать. Она так привыкла скрывать свои чувства и не давать волю слезам, как это свойственно многим женщинам. Она знала, что стоит ей поддаться своим чувствам, которые всегда пугали ее своей силой и безудержностью, и тогда не совладать с собой. Однажды, потеряв контроль над собой, она потеряет его навсегда.

– Дай я помогу тебе приколоть шляпку, – хлопотала Гарриет, помогая Констанс воткнуть шпильки в ее густые волосы, а сама вспомнила, как ее дочери любили играть с красивыми длинными и шелковистыми волосами Констанс, сооружая на ее голове невообразимые прически, которые терпеливая мисс Ллойд расчесывала, после того как дети укладывались спать.

– Я напишу вам, как только приеду, – нежно прошептала Констанс, беря свой небольшой ридикюль.

– Я беру с тебя слово, что ты обязательно это сделаешь, – сказала Гарриет, провожая ее до двери, а затем вниз по лестнице.

– Скажите Мелоди, чтобы не морщила лоб, когда она не в духе, – тайным шепотом сказала Констанс на ухо Гарриет, прощаясь с ней. – И еще скажите ей, что я понимаю, почему ее нет сейчас здесь. Понимаю.

– Я знаю, – ответила Гарриет. – Ты одна из тех немногих, кто понимает, как сентиментальна бедняжка Мелоди. Она не выносит прощаний.

– Когда я устроюсь, вы обязательно навестите меня. Как бы мне хотелось, чтобы вы были на моей свадьбе. Но это от меня не зависит…

– Ну конечно, я знаю. Но я и не подумала бы приехать без приглашения, к тому же я в трауре… О, мистер Смит.

Джозеф Смит появился совсем внезапно, они не ждали его.

– Я позабочусь о мисс Ллойд, мэм. – Он поклонился Гарриет, и та ответила ему кивком.

– Я уверена, вы сделаете это. А теперь не будем затягивать прощание. Я верю, что мы скоро снова увидимся, Констанс, не сомневаюсь в этом.

Констанс еще раз кивнула Гарриет, прекрасно понимая, что нет причин более задерживать свой отъезд. Надо ехать. Она посмотрела на стоявших за Гарриет горничную Бетти и садовника Бена, а также на старого Коннера, некогда служившего здесь дворецким.

– Прощайте, – промолвила она и хотела было улыбнуться, но в этот момент Бетти с рыданиями убежала. – Господи, можно подумать, что меня везут на казнь.

Гарриет рассмеялась и еще раз обняла девушку.

– Хорошей и недолгой тебе дороги, моя дорогая.

Джозеф подождал еще мгновение, а затем помог Констанс сесть в экипаж. Пока они ехали по дороге из щебенки до парома, на котором им предстояло переправиться на материк, Констанс не отрываясь смотрела в окно, стараясь навсегда запомнить каждую деталь пейзажа, который стал почти родным. Ворота с ржавыми петлями, сад, где она учила детей ботанике, окно своей комнаты, теперь наглухо закрытое.

Когда карета резко повернула, Констанс, задумавшись, невольно коснулась плечом своего соседа.

– Простите, – пробормотала она, поправляя сбившуюся шляпку и отодвигаясь как можно дальше от внушительной фигуры мистера Смита.

Он ничего не ответил.

Констанс, вздохнув, закрыла глаза и подумала, что это будет очень долгое путешествие. Очень долгое.

Но дороги были сухими, море спокойным, поэтому они прибыли в Саутгемптон раньше, чем предполагали.

– Хотите чего-нибудь выпить? – спросил у Констанс мистер Смит.

Это прозвучало так неожиданно, что она даже испугалась. Каким-то образом они умудрились всю дорогу не промолвить ни слова, кроме кратких «да» и «нет». Констанс даже засомневалась, является ли английский родным языком ее спутника. Возможно, русский или итальянский? Он и взял себе простое имя Джозеф Смит, чтобы казаться англичанином.

Ей запомнился случай в Ричмонде, который произошел еще в детстве. Перед войной в их городе поселилась немецкая семья. Дети, родившиеся в Штатах, говорили без акцента. Родители, назвавшись Джоном и Мэри Джонс, хотя и произносили свою фамилию Иоханс, не сразу откликались на свои новые имена. Они уехали на Север, когда началась война, и Констанс, вспоминая их, часто думала, как наладилась жизнь этой несколько напутанной пары и их троих детей.

– Мисс Ллойд?

Констанс подскочила от неожиданности, что явно не понравилось ее спутнику.

– Я спросил вас, не хотите ли вы чего-нибудь выпить?

– О, спасибо, мистер Смит. Это было бы замечательно.

Утром, перед отъездом, произошли дебаты с участием кухарки, надо ли снабдить Констанс сандвичами в дорогу, и если надо, то не приготовить ли их также мистеру Смиту. В конце концов Гарриет и кухарка решили, что они еще никогда не слышали, чтобы джентльмены разворачивали в дороге бутерброды и ели их, а поскольку Констанс сама готовилась к принятию титула, то и ей тоже негоже жевать сандвичи в карете и ронять крошки на платье. Вопрос решился сам собой, когда речь зашла о питье. Гарриет считала, будь у Констанс в термосе чай, вода или сидр, все решат, что она пьет бренди или вино.

Взглянув на своего соседа, Констанс, однако, заключила, что глоток бренди, вина или виски – это не такая уж плохая идея.

Ее спутник не затруднил себя даже улыбкой. За исключением нескольких мгновений в гостиной Гарриет, Джозеф Смит казался Констанс не вполне живым человеком. Он был погружен в какие-то свои мысли, не имевшие никакого отношения к тому, что его окружало.

Карета, скорее нанятая, чем принадлежавшая герцогу, остановилась перед гостиницей. Констанс любила уютные гостиницы и таверны в Англии. В Америке не так много уютных мест на дорогах, где можно остановиться и отдохнуть. Конечно, она думала о своей любимой конфедерации. В период военных действий едва ли было время строить уютные таверны вдоль дорог. Впрочем, она тут же подумала, что такой огромный континент, как Северная Америка, к тому же мало обжитой, едва ли сможет когда-нибудь иметь такие уютные таверны, как в старой доброй Англии.

Собираясь сказать это своему спутнику, Констанс повернулась к нему, но так и осталась с приоткрытым ртом. Все это время мистер Смит внимательно смотрел на нее, но как только она повернулась к нему, он стал смотреть в окно.

Право, глупо было говорить с ним о каких-то тавернах и гостиницах, которыми она восторгалась, и отвлекать его от своих мыслей. Наконец Джозеф покинул карету и поспешил открыть дверцу с ее стороны. Он ждал, когда она ступит на подножку, чтобы помочь ей сойти на землю.

Стараясь не встречаться с ним взглядом, Констанс думала о том, чтобы не ступить ногой в грязь или навоз. Но Джозеф, предложив свою руку и поддержав ее под локоть, помог ей избежать этого.

– Благодарю вас, сэр, – пробормотала Констанс, отводя глаза.

На короткое мгновение, когда она ступила на подножку, их взгляды все же встретились. В этот момент Констанс убедилась, что она ниже своего спутника по крайней мере на полфута.

Теперь же она убедилась и в том, что ее догадка была верной: его глаза были необычайного коричневого или, скорее, бронзового цвета.

Не сказав ни слова, Джозеф провел ее в гостиницу «Золотой орел». Это было приятное на вид здание. Пройтись наконец пешком было просто наслаждением. Хотя их путешествие было не столь долгим, каждая косточка в теле Констанс ныла, а ноги и руки затекли от пребывания в одной позе.

Она благодарила судьбу, что ушли в прошлое пышные юбки, кринолины из жесткого конского волоса, уступив место более легким и удобным турнюрам, позволявшим франтихам сменить болевые ощущения на обыкновенное неудобство. Ее дорожный костюм не был лишен украшений в виде застежки из сутажа на лифе, но не страдал безвкусной вычурностью, как у многих модниц. Воротник из коричневого бархата, такие же манжеты.

Когда Констанс была гувернанткой, она мало следила за модой, но небольшой гардероб, который ей прислала будущая свекровь, дал ей понять, что отныне наряды станут ее немаловажной заботой. Вздохнув, она посмотрела на свои новые лайковые перчатки, тоже подарок свекрови. Мелоди говорила, что леди меняют перчатки каждый день, а руки они должны обтягивать так плотно, чтобы были видны очертания ногтей.

Констанс, постоянно озабоченной главным вопросом – как выжить, проблема перчаток не казалась столь серьезной.

В гостинице, освещенной колеблющимся светом медных масляных светильников и редкими свечами, было довольно темно. По запаху Констанс угадала, что свечи сальные.

Владелец гостиницы, человек, у которого весь лишний вес, казалось, ушел в непомерно огромный нос, приветливо встретил их и провел в небольшую гостиную в глубине дома, подальше от шума дороги. Вместо скамеек здесь за столиками стояли вполне приличные мягкие стулья. Двери между маленькой гостиной и главным залом не было, но завсегдатаи, входя в гостиницу, казалось, не замечали новых посетителей, а полная женщина за стойкой ни разу не бросила взгляд в их сторону.

Мистер Смит, отодвинув стул, предложил Констанс сесть. Почему-то ее охватило странное чувство, когда он не сразу, как ей показалось, снял свою руку со спинки ее стула, словно не знал, что делать дальше.

Неожиданно лицо мистера Смита просияло.

– О, у них есть свежие устрицы! – Он действительно был обрадован, заглянув в меню.

– Да, есть. – Констанс не хотелось говорить ему то, о чем она тут же подумала, но она считала, что обязана сделать это..

– Мистер Смит, мне жаль об этом говорить, но я вынуждена…

Он какое-то мгновение смотрел на нее, удивленно расширив глаза.

– Мисс Ллойд, говорите все, что хотите, если должны, – наконец промолвил он.

– Видите ли… – Она оглянулась и, убедившись, что хозяин гостиницы их не услышит, продолжила: – Я бы не советовала вам заказывать свежие устрицы.

– Почему же? Ведь это обычная в этих местах еда, она есть в каждом, даже самом бедном доме. Это отнюдь не изысканное блюдо. Потому…

– Потому, что они явились причиной вспышки болезни в этих местах. Так считают здесь многие. Именно свежие устрицы.

Мимо проходил хозяин, и она еще больше понизила голос, пока тот не ушел в другую комнату.

Оживление исчезло с лица мистера Смита, и он печально вздохнул:

– Мисс Ллойд, я благодарю вас за заботу, но у меня крепкое здоровье. Я вырос на устрицах, вернее, мне, к счастью, попадались пригодные к употреблению. И мне хочется попробовать их сейчас. Не лишайте меня этого маленького удовольствия.

Констанс собралась еще что-то возразить, но вдруг остановилась и посмотрела в лицо мистеру Смиту. В этот момент они оба вдруг почувствовали, что произошло нечто значительное.

– О, – неопределенно промолвила Констанс, отведя глаза и стараясь смотреть куда угодно, только не на человека, которому попытались помешать съесть зараженные микробами устрицы, чуть не лишив его этой радости.

– Я совсем не то хотел сказать, мисс Ллойд. Совсем не то.

Констанс упорно прятала глаза и потому с особым интересом стала изучать меню.

– Пожалуйста, посмотрите на меня, мисс Ллойд.

Она медленно повернула голову.

– Думаю, нам следует быть честными друг с другом, – начал он. – Я здесь с вами только потому, что Филип мой друг. Но если быть откровенным, я здесь еще и потому, что этого потребовали мои дела. Но разумеется, моя главная задача доставить вас в Гастингс-Хаус. Так что вы должны понять, что во всем этом нет каких-либо неудобств для меня или неприятного поручения. Просто у меня такой мрачный характер. К вам это не имеет никакого отношения, мисс Ллойд, и мои плохие манеры не должны бросать тень на Филипа. К тому же я болван и плохой спутник. Поэтому прошу извинить меня и, уверен, я еще не раз буду просить у вас извинения за свое поведение.

Констанс какое-то время молчала. Глаза их встретились, и странное понимание, казалось, восстановилось между ними.

Он заметил, что Констанс улыбается.

– Благодарю вас, мистер Смит, за откровенность. А теперь вы позволите мне сказать кое-что?

– Безусловно.

– На вашем месте я бы избегала свежих устриц как чумы.

Он тоже ответил ей улыбкой.

– Благодарю вас, мисс Ллойд. А вы уже знаете, что вам хотелось бы заказать для себя?

Он подозвал хозяина.

– Да, знаю. Жареную курицу, пожалуйста.

Когда хозяин подошел к их столику, Смит повторил заказ, а затем громким голосом попросил самую большую порцию свежих устриц.

– Как их приготовить вам, сэр?

– Не надо готовить! – воскликнул Смит. – Подайте сырыми.

Констанс, поморщилась, что позабавило мистера Смита, и поэтому он не заметил, как поморщился также и хозяин гостиницы.

– А вино, сэр?

– Думаю, что леди захочет шерри, а я пинту эля.

– Очень хорошо, сэр.

Хозяин неуверенно помолчал, словно ему хотелось что-то сказать, но тут его позвала толстая женщина в огромном зеленом фартуке, стоявшая за стойкой:

– Хорэс! Иди сюда.

Хозяин кивнул и, повернувшись к Джозефу, прежде чем уйти, процедил сквозь зубы:

– Моя жена, – словно это все объясняло.

– Итак, скажите мне, мисс Ллойд, из какой части Америки вы родом?

Констанс была озадачена. Она уже не помнила, когда ее об этом спрашивали.

– О, сэр. Я из Виргинии, из Ричмонда.

– Это прекрасные края.

– Вы были там?

– Да, был. Я много лет назад собирался заняться поставками табака, пробыл там несколько месяцев, большую часть в Ричмонде.

– С начала войны?

– Нашей или вашей?

– Нашей. А после войны вы были там?

– Да. Если хотите знать, я был там два года назад.

– Вы там были? – От волнения она даже склонилась к нему над столом. – Как выглядит город? Его отстроили? Когда я уезжала, он лежал в руинах. Над мэрией висел звездно-полосатый флаг, так странно было его видеть. Вы кого-нибудь видели в городе…

Она неожиданно умолкла и заморгала, словно проснулась. Какое-то время она молча смотрела на него, даже не закрыв рта, затем провела рукой по лбу и откинулась на спинку стула.

Джозеф, с удовольствием следивший за тем, как Констанс оживилась, ждал, что она продолжит свой рассказ. Но Констанс умолкла. На ее лице появилась смущенная улыбка, она опустила глаза, будто рассматривала руки, лежащие на коленях.

У Джозефа невольно перехватило горло, с ним давно этого не случалось, но он не стал задумываться над этим, а просто смотрел на Констанс в мягком свете свечей, на ее нежную кожу и мягкие очертания лица.

– Продолжайте, мисс Ллойд, – попросил он очень тихо, но она услышала его и покачала головой.

– Нет. Это не важно. Тогда я была совсем другим человеком. Я хотела спросить о тех, кого знала, но им, наверное, нет дела до меня. Я просто гувернантка.

– Это неправда. Вы выходите замуж, у вас будет титул, мисс Ллойд. Уверен, ваши знакомые будут добиваться вашего внимания.

Это, видимо, ее совсем не обрадовало. Она будто не слышала его слов. Вглядевшись пристальнее, Джозеф увидел неожиданную печаль на ее лице. Это было странно. Ведь ей предстояло присоединиться к верхушке знати Англии, но она совсем не радовалась этому. Он даже встревожился и хотел было спросить ее, почему она так молчалива.

– Скажите мне, мистер Смит, – вдруг промолвила она, опередив его. – Что за фабрика у вас?

– Фабрика? О, я произвожу краски для тканей. Это новое слово в науке, искусственные краски. Естественных красителей очень мало, они дорожают, и их трудно добывать.

– Это интересно. Вы, должно быть, хорошо знаете химию и другие науки?

– Да, мисс Ллойд. Я работаю и над кое-какими другими проектами. Мы надеемся расширить наше дело, воспользовавшись новой технологией, открытой французами. Надеюсь, это сделает прохладительные напитки более безопасными при длительном хранении.

– Неужели?

Констанс была поражена, как переменился ее собеседник, рассказывая о своем деле. Он был оживлен, даже восторжен, говорил быстро, не умолкая, так что трудно было уследить за каждым его словом.

– Да. Вы знаете, меня всегда удивляло, почему так много отравлений питьевой водой, которая как будто кажется чистой…

– Или сырыми устрицами? – прервала его Констанс, не удержавшись, но он не рассердился, наоборот, рассмеялся, показав свои белые зубы, и продолжил:

– Совершенно верно. Я занялся этими исследованиями вместе с изготовлением устойчивых красителей.

– И какой же вы получили ответ?

– Болезни распространяются в разных формах. Но если мы уничтожим возможность заражения ими через воду, убьем в ней микробы так, что они уже больше не возродятся, то таким же образом можно обезвредить молоко и другие продукты. Очень важно для людей знать, что их пища безвредна.

Почему-то все, что он говорил, произвело на Констанс сильное впечатление. Все это, казалось, делалось не только ради денег. Это были серьезные исследования и попытки решить проблему, которая ежегодно грозила смертью тысячам людей.

– А что, если все жидкое просто кипятить?

– О, это кратковременное решение проблемы, а для молока и вообще не годится. К тому же чтобы кипятить, нужно топливо, а люди, живущие в бедности, особенно в городах, не имеют в достатке угля, дров, а часто и самого очага, где можно развести огонь. А если им повезло и у них есть очаг или хотя бы дымоход, они хранят драгоценное тепло, чтобы согреться. Этим людям трудно помочь, научить их элементарным правилам санитарии. Неудобно заходить в такие дома и рассказывать этим беднякам о чудесах науки, а мы могли бы так спасти, тысячи жизней, особенно детей. К тому же мы заняты проблемой безопасной доставки молока населению, живущему вдали от деревень, заботимся о детях в городах. Мы не можем повернуться к ним спиной и надеяться, что все образуется само собой. Все разговоры о том, что дети и женщины должны работать меньше часов и меньше дней в неделю, – это все правильно, я горячо разделяю эти мысли и поддерживаю их. А если речь идет о больных, которые не могут работать, какая им разница, будет ли восьмичасовой рабочий день или сточасовой? Жизнь их все равно убога и коротка.

Констанс поняла, что надо как-то прервать этот монолог, потому что он слишком сильно взволновал ее. Та страсть, с которой Джозеф говорил об этом, смущала ее. В ее собеседнике было что-то странное – выражение лица, жестикуляция и манера говорить.

– Как вы познакомились с Филипом? – спросила она, отвлекая его.

Джозеф, часто моргая, остановился, глубоко вздохнул, из его голоса исчезла валлийская певучесть.

– Это было в частной школе, потом мы вместе учились в Оксфорде. – Джозеф был несколько обескуражен тем, как Констанс переменила тему разговора.

– А откуда вы родом?

– Из Уэльса. Неизвестный благодетель дал деньги на то, чтобы я мог окончить привилегированную школу. В школе таких, кто учился на благотворительные деньги, всегда презирали. Филип был настолько добр, что пригласил меня на каникулы, мне было тогда девять лет.

– Он это сделал? – Кажется, Констанс было приятно слышать это, и Джозеф был рад, что не рассказал ей об истинной причине этой доброты.

Приглашение было сделано по приказу герцога, который считал, что его избалованным сыновьям следует поучиться скромности у бедного сироты. Такие каникулы были более безопасными, чем если бы он предоставил сыновьям возможность искать развлечения на улицах Лондона. Да и учитель лично поручился герцогу за юного Смита, сказав, что он не из тех, кто может перерезать высокородным отпрыскам горло, когда те спят.

Впоследствии герцог сам это рассказал Джозефу за рюмкой кларета. И хотя они оба от души посмеялись, у Джозефа остался след от очередного укола, нанесенного его самолюбию.

– Ваши родители по-прежнему в Уэльсе?

– По-прежнему, но их уже нет в живых.

– Простите, я не знала.

Он ничего не ответил.

– У вас тоже нет родителей, не так ли?

– Да.

– Итак, мы сироты в руках судьбы и случая.

Хозяин гостиницы поставил на стол напитки, и Джозеф поднял свою кружку:

– Пожелаем чего-нибудь себе?

– Прекрасная мысль, мистер Смит. Но по этикету мы не можем желать что-то себе. Это могут пожелать нам другие.

– Что ж, будем дерзкими и нарушим этикет.

Его глиняная кружка с элем коснулась ее хрупкого бокала с шерри, и Констанс улыбнулась ему в ответ.

– За нас в таком случае, – кивнула она. – За двух сирот.

Они выпили. Он пил долго, медленными глотками. Констанс лишь пригубила шерри. Появился хозяин и торжественно поставил перед ней жареную курицу.

– Я надеюсь, вам понравится, мэм, – сказал он. – Лучшее блюдо к югу от Лондона. Так говорят мои клиенты.

Несколько неуверенно он поставил перед Джозефом большой горшок с устрицами. Он, казалось, снова хотел что-то сказать, но в это время резкий голос жены окликнул его:

– Хорэс!

Это был одновременно приказ и угроза, поэтому бедняга быстро поставил на стол хлеб и сыр и поспешил уйти, что-то бормоча под нос.

– Ну, как ваши устрицы, сэр? – спросила Констанс, когда Джозеф отведал одну.

– Совершеннейшее объедение, – улыбнулся ей Джозеф, настолько довольный, что Констанс ограничилась лишь кивком понимания. – Не хотите попробовать?

– Нет, спасибо.

– Боюсь, вы многое теряете, мисс Ллойд, отказываясь от устриц.

– Благодарю за заботу, мистер Смит, но я вполне удовлетворена своим блюдом.

Он заказал еще кружку эля, а ей придвинул недопитый бокал шерри. Констанс отрицательно помотала головой.

Она подумала, что он заказал слишком большую порцию устриц, а потом постаралась выбросить это из головы.

– Ничего, мистер Смит, – старалась успокоить его Констанс, когда экипаж преодолел очередной бугор на дороге, словно переехал через гигантский ствол поваленного дерева. – У меня и в ридикюле имеется отличное средство от несварения желудка.

Джозеф Смит со странно позеленевшим лицом отрицательно замотал головой.

– Я отлично себя чувствую, мисс Ллойд, – хрипло произнес он.

Необходимость передохнуть на полуслове тут же поставила под сомнение храбрость его заявления.

Он тяжело опустил голову на спинку сиденья и часто и судорожно глотал.

– Позвольте мне хотя бы развязать ваш галстук и расстегнуть ворот сорочки.

Он ничего ей не ответил, лишь поднял в воздух руку. Констанс, не совсем понимая, что означает этот жест – согласие или запрет, – решила принять его за согласие и стала развязывать узел его шелкового галстука.

Джозеф избегал ее взгляда, а она по своему опыту гувернантки уже приготовилась к тому, что все закончится рвотой.

Доводя до конца то, что начала, она внимательно следила за лицом Джозефа, по-прежнему удивительно красивым, несмотря на бледность. С галстуком она справилась быстро, так же быстро ей удалось отстегнуть накрахмаленный воротничок батистовой сорочки. Джозеф сделал еще один глубокий вдох и закрыл глаза.

– Мистер Смит, вы не должны закрывать глаза…

Ей не удалось закончить фразу, потому что Джозеф внезапно вскочил и изо всех сил застучал по крыше кареты.

– Остановись!

Кучер едва расслышал, но остановил карету. Джозеф поспешно выскочил из нее.

Карета стояла не менее десяти минут, лошади нетерпеливо били копытами по щебенке, кучер тихим голосом успокаивал их. Наконец Джозеф Смит вернулся в карету.

– Прошу прощения, – тихо произнес он.

На его лице снова появился румянец, но чувствовалось, что он не совсем пришел в себя.

– Вам лучше, мистер Смит?

Он натужно улыбнулся, и улыбка казалась какой-то растерянной, словно он ничего подобного никак не ожидал. Однако, сев на свое место, он приободрился.

– Кто вам сказал, мисс Ллойд, что мне плохо?

Констанс прикусила нижнюю губу, чтобы не рассмеяться.

– Я подумала, что именно по этой причине вы так стремительно покинули экипаж.

– Это не было недомоганием, мисс Ллойд, а рассчитанной акцией.

Постучав по крыше, он велел кучеру трогаться.

– Что ж, в таком случае, мистер Смит, хорошо, что это произошло не на утесах Корнуолла.

Он слабо хмыкнул.

– Вы правы.

Он несколько раз менял позу на кожаном сиденье, стараясь устроиться поудобнее. Карета была комфортабельной, но с сиденьем на две персоны.

Констанс, наблюдая его мучения и сдерживая смех, спросила:

– Мистер Смит, могу я дать вам совет?

Джозеф прекратил свои поиски удобной позы.

– Честно говоря, мисс Ллойд, это будет ваш второй совет за то короткое время, что мы знакомы. Я не принял во внимание ваш первый тогда, за ленчем в гостинице. Поверьте, мэм, я буду полным идиотом, если не отнесусь сейчас к вашему второму совету со всей серьезностью.

– Я не хочу показаться вам чрезмерно назойливой, – неуверенно сказала Констанс, глядя на его потерянный вид и несчастное лицо. – Но к черту все условности! В карете тесно, а вам нужно удобно устроиться. Почему бы вам не положить голову мне на колени?

Она ждала бурных возражений и была уже готова спорить и убеждать его в том, что ничего предосудительного в этом нет, начав с того, что на ней много юбок, и закончив простым фактом, что она не леди, а всего лишь гувернантка. Но он не стал возражать, а лишь растерянно улыбнулся.

– Благодарю вас, – наконец промолвил он и положил голову на ее колени.

Спустя несколько секунд глаза его сомкнулись, и Констанс услышала глубокое и ровное дыхание.

Как странно все получилось, думала она, чувствуя тяжесть его головы на своих коленях. Еще ни один мужчина не клал ей голову на колени. Никогда.

От Джозефа исходило тепло, и это было приятно. Впервые за свою жизнь она испытала чувство заботы о взрослом мужчине.

Пока он спал, в ее голове роились разные мысли. Констанс непроизвольно откинула с его лба растрепанные пряди и пригладила их. Странно, какими мягкими могут быть густые волосы. Спереди их не мешало бы укоротить. Еще в гостинице, когда он рассказывал ей за ленчем о своей работе, она заметила, что непослушная прядь волос все время падала ему на лоб, и он то и дело отбрасывал ее кивком головы или просто убирал рукой.

Странно, и у мужчин бывают мягкие волосы.

Вскоре глаза Констанс тоже стали слипаться, но даже сквозь дремоту ее рука продолжала гладить волосы Джозефа.

– Мистер Смит, – шепнула она ему на ухо.

Джозеф в это время видел чудесный сон. Детали его были расплывчаты и неуловимы, но ему было приятно, тепло, и он испытывал чувство защищенности. В реальной жизни он едва ли мог такое припомнить, а во сне он был переполнен этим чувством, сделавшим его сильным и цельным человеком, каким он себя никогда еще не ощущал.

Женский голос тревожил его сон, нежный и желанный.

– Мистер Смит, – повторил голос на этот раз строго и решительно. – Сэр, проснитесь.

Неохотно Джозеф наконец открыл глаза. Только тут он вспомнил, что едет в экипаже, что ему было плохо после съеденных устриц – одна мысль об этом вызывала у него дурноту – и что уснул на коленях мисс Ллойд. Он медленно поднялся, все еще плохо соображая и испытывая последствия отравления.

– Почему мы остановились? – спросил он.

Мисс Ллойд наконец помогла ему принять сидячее положение, а ответ на вопрос, почему остановилась карета, он получил тут же. Джозеф, подняв голову, увидел, что на него наставлено дуло пистолета.