Глава 14

Наконец она увидела Балморал. Уставшая от трудной каменистой дороги, Констанс отмахивалась от мошек, которые казались ей гигантскими, как млекопитающие, и все еще не знала, что будет делать дальше. В сущности, она никогда не думала, что осмелится зайти так далеко и что по дороге никто ее не остановит – ни королевская стража, ни тайные агенты, прячущиеся в кустах. Насколько она могла теперь судить, замок охраняли из рук вон плохо. Ей встречались садовники с граблями. Вежливо здороваясь, они прикладывали пальцы к голове. Женщины с ведрами или корзинами приветствовали ее широкими улыбками на обветренных лицах. Здесь не было солдат, как в Осборн-Хаусе. Балморал был похож скорее на большое поместье, чем на резиденцию самой могущественной королевы в Европе.

Констанс направилась к крыльцу, показавшемуся ей главным входом, все время ожидая, что из кустов кто-нибудь выскочит, схватит ее и призовет к ответу.

Но никто этого не сделал. Путь в замок был свободен, один из садовников даже убрал граблями кучу срезанных веток, что мешали ей пройти. Поборов остатки сомнений, она направилась к замку.

И тут сзади ее действительно схватили.

Вместо того чтобы сопротивляться или испугаться, она почувствовала почти облегчение.

– Кто вы, женщина? – спросил грубый мужской голос прямо над ее ухом.

– Я пришла сюда, чтобы увидеть мистера Брауна, – стараясь казаться спокойной, ответила Констанс, чувствуя, как ее ноги отрываются от земли.

Она оказалась в лапах огромного подвыпившего зверя. Ее обдало запахом мокрой шерсти и алкоголя.

– Как же вас зовут, женщина? – тиски рук ослабели, и Констанс смогла свободно вздохнуть.

– Я мисс Констанс Ллойд. Собственно, мне нужен мистер Джозеф Смит, если вы знаете, где он.

– Замолчите!

– Простите. – Констанс хотела повернуться и посмотреть в лицо говорившему, но он ей этого не позволил. – Сэр, вы ведете себя не как джентльмен.

– Я никогда и не собирался быть джентльменом, женщина! – рявкнул он. – Вы вторглись во владения королевы Англии.

– Я это знаю, – прошипела Констанс, насколько ей позволили державшие ее в тисках руки. – Я не окончательная идиотка.

– Ваши действия говорят об этом, женщина. Если я отпущу вас, вы обещаете быть благоразумной?

– Конечно.

– Что это за акцент?

– Я тоже хотела вас об этом спросить, сэр. У вас акцент скотча.

– Вы ничего в этом не смыслите.

Незнакомец отпустил ее на землю, и наконец она увидела того, кто так бесцеремонно обращался с ней: это был мужчина огромного роста. Лицо гиганта, когда Констанс удалось разглядеть его, показалось ей даже красивым, с мужественными и правильными чертами, обветренное, уже немолодое. На его головном уборе была замысловатая эмблема, из-под отлично сшитого синего сюртука виднелась ослепительно белая накрахмаленная сорочка. Но более всего Констанс поразили шотландская юбка, килт, и меховая сумка сбоку из такого густого меха, что Констанс невольно показалось, что она вот-вот залает. Толстые шерстяные носки обтягивали мощные икры. Никогда еще Констанс не видела таких мощных ног. Ей невольно вспомнилась подставка для зонтов в виде слоновой ноги. Но перед ней были ноги человека, хотя в это верилось с трудом.

– Я с вами говорю, женщина.

Он скрестил руки на груди. Видимо, из-за отлично сшитой одежды ей не сразу бросилось в глаза, что его руки столь же массивны, как и ноги.

– Мне кажется, сэр, что вы самый огромный человек, какого мне доводилось видеть в жизни, – не удержалась сказать Констанс.

Великан наконец улыбнулся, и Констанс неожиданно увидела, что гигант так же красив, как и огромен.

– Спасибо. Я скотт, а не скотч, – припомнил он ей ошибку.

– Простите!

– Вы сказали, что у меня акцент скотча. Возможно, акцент есть, но скотч – это виски.

– Прошу простить меня.

– А вы откуда, голубушка?

– Откуда? Из Виргинии, сэр.

– Значит, вы и есть мисс Ллойд. – Он поклонился. – Джон Браун к вашим услугам.

– Вы Джон Браун?

– А кого вы хотели видеть, горного козла?

– Простите. – Констанс протянула ему руку. – Рада познакомиться с вами.

– А я с вами. Смит рассказывал мне о вас.

– Он здесь? Я из-за него приехала сюда.

Браун отступил назад и внимательно оглядел ее, как говорят, с головы до ног. Медленно подняв руку, он погладил свои бакенбарды, темные с красноватым отливом, тронутые сединой. Глаза его сузились.

– Он ничего вам не говорил?

– Мистер Смит? – переспросила Констанс.

Браун кивнул.

– Нет, мистер Браун. К сожалению, он ничего мне не говорил. Когда начали распространяться слухи о том, что у него неприятности, я решила попытаться найти его. Я подумала о том, что смогу как-то помочь ему. Почему вы так смотрите на меня?

– Как смотрю?

– Так, будто я угрожаю национальной безопасности.

– Именно это я и подумал. – Он продолжал поглаживать бакенбарды. – Вы помолвлены с другим мужчиной, не так ли?

– Да, но в сущности…

– А до помолвки вы были гувернанткой?

– Да, но…

– Итак, ваш жених позволил вам уехать одной и забраться в горы под таким дурацким предлогом, как поиски другого мужчины?

– Нет! Это совсем не так! – Констанс судорожно сжала руки. – Он не знает, где я.

– Ваш жених?

– У меня нет жениха, мистер Браун. У меня так же нет мужчины, как у вас нет женщины.

Сказав это, она тут же поняла, что совершила ошибку. Глаза Брауна сверкнули, и медленная улыбка пробежала по его губам.

– Вы знаете, что я ничего не имела в виду… – Констанс сделала глубокий вдох, глядя на вершины гор, над которыми плыли облака, на свежую зелень лужаек и пурпурные и желтые осенние цветы. – Боже, как здесь красиво!

– Да, здесь красиво.

Она повернулась к Брауну. Улыбка уже исчезла с его лица.

– Сэр, прошу вас. Вы хотя бы представляете, где можно найти мистера Смита?

– Нет.

– Нет?

– Именно так.

– Значит, я проделала весь этот путь Напрасно?

Браун пожал плечами.

– Кто знает. Не хотите ли чаю с булочкой?

Констанс не могла не улыбнуться:

– Благодарю, мистер Браун. Это было бы хорошо. Но прежде позвольте спросить вас…

– Спрашивайте все, что хотите. Я могу не на все вопросы ответить, но вы можете спрашивать обо всем.

– Что задумал мистер Смит? Ему грозит опасность?

– Я ничего не скажу вам о его делах. Я не имею права на это. Было бы неразумно думать, что ему ничто не грозит. Неразумно.

Констанс на мгновение закрыла глаза.

– Спасибо.

– Значит, чай?

– Да, чай, – подтвердила Констанс.

Он подал ей руку, а другой подхватил ее сумку.

Они расположились на половине прислуги. После чаепитий в Гастингс-Хаусе и Сандринхеме чай на кухне был отдохновением, здесь она могла быть сама собой. Но к сожалению, все судили о ней как о непредсказуемой женщине с Юга Америки. Она пустилась через всю Англию на поиски исчезнувшего мужчины, который даже не был ее женихом. Но даже скупые факты, изложенные Брауном, требовали от нее действий.

Констанс не могла разобраться, какой внутренний порядок подчинения существует у прислуги королевской кухни, помимо их бесспорного почтительного послушания мистеру Брауну, похожего на то, какое бывает обычно в доме эсквайра. Браун, проведя ее в кухню, усадил в особом углу и тут же сам занялся приготовлением чая. Он совершал этот ритуал с такой же мрачной торжественностью, с какой готовятся в церкви к церемонии причастия.

– Чай для королевы, – прошептала пожилая служанка в кружевной наколке со странными свисающими лентами.

Лишь после того, как Браун покинул кухню, среди прислуги начался свободный разговор. Констанс с удовольствием прислушивалась к их речи, к мягкому певучему говору, к их общей доброжелательности, столь характерной для горцев Шотландии. Несколько слов было обращено и к ней. Она заметила, как старательно и медленно они их произносили, заботясь о том, чтобы она их поняла.

Несмотря на каменный пол в кухне, в ней было удивительно тепло и уютно.

– Значит, вы ищете Смита? – спросила ее матрона в кружевной наколке с лентами. Констанс кивнула. Женщина опустила глаза. – Он хороший человек, этот Смит.

– Да, он хороший человек, – осмелев, согласилась Констанс. – Вы его видели здесь в последнее время?

Женщина собралась было ответить ей, как кто-то из помощников садовника громко прищелкнул языком.

– Я не помню, – ответила женщина, но столь неубедительно, что стало ясно: она не только видела мистера Смита, но запомнила, как он был одет и погоду в тот день.

– О, понимаю. – Констанс осторожно отщипнула кусочек булочки.

– А зачем он вам нужен? – спросила молодая горничная. Ей было не более семнадцати. – Браун сказал, что вы помолвлены с сыном богатого герцога.

Все, что могла сделать Констанс, – это отрицательно замотать головой. Она и сама теперь удивилась, какая сила заставила ее бежать в Шотландию. Мысль об этом теперь казалась ей абсурдной, даже смешной. Констанс Ллойд, бывшая гувернантка, в последнюю минуту вдруг взяла и сбежала от роскоши Гастингс-Хауса и от человека, который ее любил, или по крайней мере верил, что сможет полюбить, который готов был дать ей богатство и титул. Для чего она это сделала? Чтобы теперь сидеть на кухне королевского замка и надеяться вопреки всему, что ей удастся заслужить любовь валлийского фабриканта Джозефа Смита?

И это она называет спасением?

Ее плечи невольно затряслись от смеха. Слуги переглянулись. Они немало нагляделись на всякие странности под этой крышей за те пятнадцать лет, когда сюда стала приезжать королева Виктория. Да и они сами, и королевская свита тоже люди не без странностей.

– С вами все в порядке, мисс Ллойд?

Бессонные ночи и тревога за Джозефа вконец измотали Констанс. Она была в чужой стране и искала человека, который не хотел, чтобы его нашли. Смех невольно перешел в слезы.

Все бесполезно и совершенно безнадежно.

– Мисс? Может, вам дать глоток виски?

Ей это показалось особенно смешным – в минуту полного отчаяния она пьет виски. В памяти чередой проплыли воспоминания, сменяя друг друга: война, сын старой миссис Уизерспун, продавший все состояние за американское виски. Возможно, для старого доброго Тревиса Уизерспуна в этом поступке было что-то особенное? Эта мысль снова заставила Констанс рассмеяться сквозь слезы. Настоящие слезы.

Констанс уже не могла остановиться. Все, что копила в себе за все эти годы, вырвалось наружу: запах смерти во дворе родного дома; выстрел в шею американскому солдату; страдания от морской болезни на пароходе по пути в Англию; чувство страха и ужаса, которое она постоянно подавляла в себе, опасаясь по ночам за свой рассудок.

Теперь это уже ничего не значило.

В кухне слышалось движение, шарканье ног по каменному полу, но она ничего не видела вокруг из-за слез, затуманивших глаза. Кто-то подал ей носовой платок, а потом еще второй, когда первый промок насквозь. Над ее склоненной головой в кухне что-то говорили, причем все одновременно, ничуть не заботясь о том, что она может услышать. Но Констанс было все равно. Даже если бы она попыталась сделать это, то в ее состоянии она едва ли разобрала бы их взволнованную речь.

– Успокойтесь, мисс. – Кто-то потрепал ее по руке.

– Дело в том, – промолвила Констанс упавшим голосом, словно продолжала прерванный обычный и нормальный разговор, – и это самое ужасное, что я люблю его, но я не знаю, где он, что с ним, жив ли он, здоров ли, болен. Если бы я только знала! Если бы мне что-нибудь сказали о нем, я бы тут же уехала.

На кухне внезапно воцарилась странная тишина, но Констанс не замечала этого. Она теребила край мокрого носового платка и разговаривала словно сама с собой.

– Я не видела его с того времени, как мы были в Сандринхеме, и не представляю, как я смогу жить, не зная…

Кто-то положил ей руку на плечо.

– Моя дорогая девочка.

Констанс подняла голову и выпрямилась. Она вдруг поняла, что слуги удили 309стр.

– Я не думал, что у вас такие глубокие чувства к Гастингсу, – промолвил мужской голос.

Он показался ей знакомым. Когда туман слез перестал заслонять глаза, она увидела перед собой принца Уэльского.

– Ваше высочество! – Констанс поднялась и тут же присела в глубоком поклоне.

– Моя дорогая, когда кругом никого нет, вы можете говорить мне «сэр». – На принце был его обычный костюм, от которого на сей раз пахло жареной говядиной.

– Простите, – заикаясь произнесла Констанс.

– Нет, не прощу. Я вошел в дом через кухню, вместо того чтобы обходить дом. Если бы я этого не сделал, то не узнал бы о ваших чувствах к Гастингсу. У меня сейчас мокрые ноги. – Губы его задергались так странно, словно он пытался языком почистить зубы после еды. Пышные напомаженные усы шевелились следом за движениями губ. – Тогда зачем вы здесь?

– Я… видите ли…

– Глупая, впечатлительная, романтическая девчонка! Я вас прекрасно понимаю. Вы хотите, чтобы он искал вас. – Он хлопнул в ладоши, словно аплодировал удачному эпизоду в какой-нибудь пьесе. – Должны ли мы известить его, где вы находитесь, или пусть мучится? Это восхитительная уловка! Восхитительная!

Принц был очень доволен и чуть не подпрыгивал, говоря все это.

Констанс поняла, как далеко все зашло.

– Ваше высочество, я не ожидала, что вы будете в Балморале. Я слышала, что вы в Лондоне.

– Да, я, был там. До вчерашнего утра. А сюда я приехал… Впрочем, у меня здесь кое-какие дела, и мне пришлось…

– Мисс Ллойд! – Это был, бесспорно, голос Джона Брауна. Он стоял еще в дверях, но его голос уже заполнил кухню. – Ваше высочество, – приветствовал он принца и едва кивнул головой. – Прошу прощения, ваше высочество, но мисс Ллойд устала с дороги. Мисс Робинсон уже приготовила ей свою комнату.

– Только не в комнатах прислуги! – Принц выпрямился.

– Нет, ваше высочество. – Манера, с которой Браун умел обращаться к будущему королю, почему-то позволяла представить, что он говорил совсем не то, что произносят его губы. – Она будет прекрасно себя чувствовать в этой милой комнатке.

– Это невозможно, Браун. – Голос принца был ровен, но чувствовалось, как он еле сдерживает гнев. – Она будет отдыхать на верхнем этаже. Мисс Ллойд – моя гостья, а не моих слуг.

– Если позволите, ваше высочество. – Браун опустил глаза и стал разглядывать свои ногти, а затем пополировал их, потерев об юбку. – Мисс Ллойд – одинокая женщина, в данный момент она не замужем, она хорошо воспитана и очаровательна. В будущем ее будут представлять королеве. Поэтому сейчас она не может быть официальной гостьей в королевской резиденции.

Принц издал какой-то булькающий звук, но не произнес ни слова.

Голос и манера Брауна были сдержанны.

– Видите ли, сейчас, когда ваша супруга еще в Лондоне, мисс Ллойд, наша неожиданная гостья, должна остаться там, где она есть.

Лицо принца стало неестественно красным, он опять издал какие-то невнятные звуки. Не поднимая глаз на Констанс, он с силой поддал ногой небольшой плетеный стул и, поморщившись от боли, потому что стул упал, ему на ногу, покинул кухню. Он выходил, выпрямив плечи, и сзади не было видно, как он раздражён и недоволен, но выдавала его шляпа, свирепо нахлобученная на уши.

Как только принц ушел, Констанс повернулась к Брауну:

– Спасибо, мистер Браун.

Он улыбнулся с добротой и сочувствием. Но улыбка тут же исчезла, и если бы Констанс не видела ее собственными глазами, она бы подумала, что все это ей только показалось.

– Забудьте о старшем сыне королевы. – Браун даже не пытался скрывать свое неодобрение. – Его манеры оставляют желать лучшего. Мы пытаемся это исправить.

В кухню поспешно стали возвращаться слуги. Никто не сказал ей, ни слова, однако Констанс ловила на себе их взгляды, в которых было сочувствие и понимание.

Она чувствовала себя круглой дурой, но не могла в душе не благодарить этих людей. И все же даже здесь она снова стала лишь предметом любопытства и остро ощущала свою ненужность.

Помнила ли она себя совершенно свободной, не чувствующей на себе критических взглядов и молчаливого осуждения? Да, только тогда, когда была с Джозефом. Даже в Сандринхеме ей было спокойно и уютно, потому что где-то рядом был Джозеф. Или той ночью, в разрушенной таверне, темной, сырой и без крыши. Тогда она могла спокойно говорить все, что ей приходило в голову, и не стыдиться своих чувств.

Теперь, когда она узнала, что значит для нее его присутствие, сможет ли она жить без него?

Комната, которую приготовила для нее миссис Робинсон, была гораздо уютнее, чем королевские покои, в которых ей приходилось спать в последнее время.

Тут была лишь узкая кровать с ярким лоскутным одеялом, стул с кожаной спинкой и умывальник. В небольшом камине ярко горел огонь, окно закрывала накрахмаленная занавеска.

Комната была очень чистой и аккуратной, однако Констанс удивило, что в ней нет ни шкафа, ни комода для одежды, а лишь ярко-зеленая вешалка на стене.

Солнце клонилось к закату. Констанс села на кровать, пытаясь собраться с мыслями. Ей не было смысла задерживаться в Балморале. Возможно, ей стоит задать еще несколько вопросов мистеру Брауну и попытаться узнать, где ей искать Джозефа.

Усталость сковала тело, Констанс склонила голову на подушку. От подушки пахло хвоей, свежим ветром с гор, студеной водой ручьев, просторами. Красота входила к ней в это небольшое окошко каморки для прислуги. Горы были такими зелеными, что казались ненастоящими, с серыми вкраплениями камней и проплешинами голого грунта. Над их вершинами клубился туман.

В комнате пахло чистотой, словно здесь постоянно гулял ветер. Констанс закрыла глаза.

Она уснула. Ей снился вальс. Она кружилась, кто-то крепко держал ее в руках, она смутно видела чье-то лицо, музыка играла все быстрее и быстрее. На ней было золотистого цвета платье с кринолином и глубоким вырезом. Такие платья вышли из моды лет десять назад. Их носила еще ее мать, когда Констанс была ребенком. Она помнила мягкость шелка и как он переливался в мерцающем сиянии свечей, широкий кринолин, шорох накрахмаленных нижних юбок и запах лаванды.

Во сне она видела веточку лавра на своем старом платье, которое давно уже не надевала. Один из листочков щекотал ей шею и мешал.

Вальс продолжался, партнер закружил ее еще сильнее, заставляя поспевать за ритмом музыки, у нее ныли руки, она пыталась сопротивляться, хотела что-то сказать, но не могла вымолвить ни слова. Все громче звучала музыка, все быстрее кружились пары, но она вдруг стала падать, падать, ее юбки развевал ветер. Она снова была одна, музыка все еще играла, становясь громче, а ее ноги оторвались от земли.

Под нею был не натертый воском паркет бального зала, а какие-то осколки, кругом были острые камни, а на них тела в солдатских мундирах, изуродованные, в крови, и убитые женщины в бальных платьях.

Вдруг чья-то рука закрыла ей рот.

Она пыталась оттолкнуть руку и поняла, что это мужская рука. Ее партнер по танцам? Нет, это был кто-то другой…

Это уже не сон.

Она снова попыталась крикнуть, но рука, зажавшая ей рот, не позволила ей этого сделать. Ее сердце так бешено билось, что она не слышала, что ей говорят. Это был мужской голос.

Огонь в камине давно погас, в комнате было темно.

– Констанс, остановитесь…

Кто-то тесно прижал ее к себе, а она не раздумывая изо всех сил ударила его ногой. Похоже, удар пришелся в живот, и руки того, кто ее держал разжались. Теперь она могла кричать, просить о помощи.

– Господи – простонал мужчина, – меня сейчас стошнит.

Она остановилась, услышав чье-то тяжелое дыхание. Вдруг ее рука коснулась чьих-то волос. Они были мягкими, густыми. Рука двигалась уже по щеке – она была чисто выбрита…

– Джозеф?

– О-о, – простонал он. – Теперь вы знаете имя вашей жертвы. – Он закашлялся, а потом ей стало слышно, как он повернулся на бок.

– Джозеф! Это вы?

– Не приближайтесь ко мне. Ради Бога, не приближайтесь…

– Я не хотела причинить вам боль. О, Джозеф, я вас искала, вот почему я здесь.

Он снова застонал, Констанс в темноте снова коснулась его лица.

– Ух! – невольно вырвалось у него.

– Простите. Мне приснился страшный сон.

– Так я и подумал. – Теперь его дыхание стало более ровным. – Господи, Констанс, у вас смертельный удар.

– Где вы были? – Ее рука все еще касалась его щеки, ощущая тепло и нежность кожи.

– В данный момент я корчусь от невыносимой боли.

– Откуда вам стало известно, где я?

– Браун провел меня в вашу комнату. Клянусь, вы повредили мне внутренние органы.

– Простите. Значит, вы все время были в Балморале? Почему Браун не сказал мне об этом раньше?

– Я только сейчас приехал. Вот интересно…

– Что интересно?

– Вы только что обнаружили у меня мышцу, о существовании которой я даже не подозревал.

– Я прошу извинить меня. Но все-таки скажите, где вы были все это время?

– В своей лаборатории в Лондоне, работал. Теперь мой черед спросить вас, что вы делаете здесь?

– Я искала вас, Джозеф. Я тревожилась за вас.

– Не стоит тревожиться. Вас послал Филип?

– Нет.

– Он знает, где вы?

– Возможно, во всяком случае, сейчас. Я оставила ему письмо.

– Прекрасно. Значит, мы тут же отправим вас в Гастингс-Хаус. Я уверен…

– Нет!

– Нет?

– Я туда не вернусь.

– Послушайте, Констанс, я знаю, что герцогиня невыносима, но, я уверен, вы к ней привыкнете.

– Значит, вот что вы об этом думаете?

– Я… Констанс! Нет, я этого не думаю. Расскажите мне все.

– Я более не помолвлена с Филипом. – Она слышала, с какой силой он втянул в себя воздух, но продолжала: – Это было все неправильно, Джозеф. По многим причинам, но самая главная из них – это то, что я не люблю Филипа, а он не любит меня. Он влюблен в Виолу.

– В Виолу? Вы сошли с ума! Виола Рэтботтом была его проклятием с младенческих лет. Если бы вы только знали, сколько злых шуток…

– Я знаю. Она сама мне в этом призналась накануне моего отъезда из Гастингс-Хауса. Она все это делала, чтобы привлечь его внимание.

– Кажется, ей это удалось. Он стал ненавидеть ее.

– Нет, это не так. Он любит ее, но он так увлекся местью за вылитые на голову гостей чернила, за мыло в супе, что у него не было времени поразмыслить над причиной.

– А как же Диши?

– Виола согласилась обручиться и выйти замуж за него потому, чтобы избежать участи стать гувернанткой. Вот почему она так долго тянула с этими помолвками. Она все еще надеялась, что Филип вспомнит о ней.

– Дайте мне опомниться. Невероятно, совершенно невероятно!

– Вспомните взгляды, которые они бросали друг на друга. Разве вы не заметили? А в Сандринхеме они не сводили глаз друг с друга.

– Я думал, что он просто следит за ней, опасаясь, как бы она не сделала ему гадость. – Он невольно погладил ее руку. – Я кое-что уже понял, Констанс. Он все время делал с нее наброски. Моя лаборатория полна набросков и портретов Виолы. Видимо, он все время видел перед собой ее лицо. А вы, пожалуй, правы. Черт возьми! Виола и Филип. – Покачав головой, он довольно засмеялся. – Право, Констанс, если бы вы только видели ее в детстве – одни кости, руки да ноги, но на голове всегда огромный бант. Мы считали, что так она маскируется: для кого-то она была просто девчонкой, а для нас двоих – агентом французской разведки, подосланным, чтобы убить нас. У нее были рогатка и коллекция острых камней для нее. Однажды она прицелилась в Филипа, а попала в меня, прямо в щеку.

– Вот откуда у вас этот шрам? – Констанс улыбнулась, снова коснувшись его щеки. – А я-то думала, что он получен на дуэли.

– В какой-то степени это было именно так. Она сражалась за Филипа. Как странно! Она сражалась за него, а мы этого не понимали.

Констанс коснулась своих волос, которые пришли в беспорядок от сна и сражения с Джозефом.

– У вас было интересное путешествие? – спросил он, щекоча своим дыханием ее щеку.

Какой странный вопрос, подумала Констанс.

– Да-да, спасибо. – Она едва осознавала, о чем он спросил.

В темноте она снова погладила его лицо, сначала медленно, понимая, как они близки друг к другу, ближе, чем она себе представляла, и вдруг стала легонько ощупывать его черты – лоб, нос. Когда ее пальцы, скользнув по щеке, коснулись губ, он схватил ее за руку.

– Констанс, – услышала она его шепот.

– Джозеф. – Она тут же прикусила губу, чтобы приглушить голос и то чувство, которое завладело ею.

Но его губы уже приникли к ней. Все куда-то поплыло. Он осторожно взял ее лицо в ладони. Ей была незнакома такая нежность.

– Джозеф, – Констанс снова попыталась поговорить с ним, но он остановил ее.

Она ощутила его близость, тяжесть прильнувшего к ней тела, слышала его дыхание, это было приятно, и хотя удивляло ее, но ей было покойно. Она расслабилась.

Джозеф что-то говорил, но ей уже не хотелось слышать его голос, как бы мил он ни был ее слуху. Она просто хотела чувствовать его рядом, быть с ним.

Он во всем казался ей совершенством. Запах его кожи, чуть уже знакомый ей по случайным и коротким мгновениям, теперь она вдыхала свободно и жадно, с наслаждением. Ее руки ощущали крепость его мускулов, и она угадывала то волнение, которое он испытывал от ее прикосновений.

Он удивительно легко и быстро снял с нее одежду, его руки коснулись ее обнаженной кожи. Вместо испуга и смущения она испытала облегчение. Теперь его руки свободно ласкали ее.

Внезапно поддавшись незнакомому чувству экстаза, она легонько укусила его мочку уха.

Что произошло потом, скорее было похоже на налетевший ураган. Все вдруг смешалось и понеслось куда-то. А потом сладкая истома пронзила Констанс, когда его губы коснулись ее груди.

– Констанс, – тихо, словно выдохнув, произнес Джозеф.

Она более ничего уже не понимала, кроме его ласк и прикосновений, запаха его кожи. Она как бы вся растворилась в нем.

Было все еще темно, и Констанс по-прежнему не могла разглядеть лица Джозефа.

Прежде чем заговорить, он провел рукой по ее волосам и прижал прядь к губам.

– Нам не следовало этого делать, – наконец вымолвил он. – Я не вправе был так поступать. Нам лучше было подождать.

– Я хотела этого, – еле слышно произнесла Констанс. – Более чем чего-либо, и мне все равно, что будет. Я хотела этого. – Она поцеловала его в грудь. – Могу я теперь задать серьезный вопрос?

– Мы пытаемся переменить тему?

– Вы обещаете мне ответить честно?

Глубоко и медленно втянув в себя воздух, он наконец уклончиво ответил:

– Насколько это будет возможно.

– Джозеф, то, что о вас говорят, это правда? Вы действительно намерены отравить королевскую семью?

Он помолчал, прежде чем ответить.

– Если быть честным, то мне не понадобится прикладывать к этому личных усилий.

– Господи, что вы хотите сказать?

– Вы пробовали вкус еды в Сандринхеме? Так вот, французский повар вполне справляется с этой работой за меня.

– Я спрашиваю вас серьезно, Джозеф! Эти ваши склянки, ваше знание химии? Я сама слышала ваши решительные высказывания о республике.

– Вы также просматривали самые популярные газеты, не так ли?

– Некоторые… – попробовала оправдаться Констанс.

– Мне придется подать в суд на ту, что опубликовала снимок врача-убийцы и заявила, что это я. Я более пригож на вид, чем он, и к тому же у меня нет бороды.

– Джозеф, перестаньте шутить. Я должна знать правду. Чем вы занимаетесь? Почему вы связаны с Брауном? Почему исчезли?

Джозеф откашлялся, и Констанс приготовилась услышать очередную отговорку, но он не спешил с ответом.

– Не думаю, что мне следует вам все рассказывать. Это большая ответственность. Я предупреждаю вас, это тяжелый груз ответственности. Вы по-прежнему хотите знать правду?

– Конечно, хочу!

– Хорошо, будь по-вашему. Я расскажу это не ради себя, а ради Брауна. Есть немало людей, которые ждут не дождутся его падения.

– Мне все равно, ради чего вы это сделаете, – произнесла Констанс.

Джозеф медленно погладил ее по щеке.

– Браун познакомился со мной несколько месяцев назад. Он слышал о моем увлечении науками, особенно теми, которые помогают в борьбе с болезнями. Я получил от него письмо, а прошлой весной произошла наша встреча. Я ему понравился как соотечественник, кельт.

– Зачем он с вами познакомился?

– Как вам известно, на королеву было совершено несколько покушений. Анархист с ружьем и тому подобное.

– К счастью, ваш безумец был не столь точен, как наш мистер Бут.

– Да, мы должны радоваться этому. Но Браун боится, что эти сумасшедшие откажутся от огнестрельного оружия и прибегнут к более незаметным, но и более надежным способам.

– Что вы хотите сказать?

– Вернусь немного назад. В последние годы в медицине были сделаны великие открытия. Ваша Гражданская война очень расширила наши познания в медицине. Несколько лет назад микробы и многие заболевания, которые они вызывают, были мало известны медикам. На поле боя хирурги ампутировали конечности, затачивая скальпель о свои сапоги, а потом удивлялись, что пациент умирает после вполне успешной операции. Они убивали своих пациентов не ножом, а микробами, которыми были заражены их руки и те инструменты, с помощью которых они спасали жизни людей.

– Это затрагивает те сферы, в которых вы работаете, не так ли? Предупреждение болезней с помощью гигиены и очистки воды?

– Совершенно верно! – Его пальцы обхватили ее ладонь, и это было приятно. – Браун узнал о моих исследованиях. Как известно, у слуг тайная сеть передачи сведений и слухов почище шпионской. Итак, Браун попросил меня снять необходимые пробы, и в первую очередь пробы воды, во всех королевских резиденциях. Видите ли, среди гостей, побывавших в замках, нередки были случаи заболевания и даже смерти. Три года назад, как вы помните, болел принц и едва не умер.

– Я помню благодарственный молебен. Это было так торжественно.

– В прошлом году, когда заболела королева, Браун призадумался: совпадение это или просто рок? Почему члены королевской семьи так часто болеют?

– Как умер супруг королевы?

– Это совсем другое дело. Но и это продолжало беспокоить Брауна. Почему принц Альберт так быстро умер от тифа?

– Но ведь это случилось еще до новых открытий в медицине?

– Верно. Однако кое-кого это навело на раздумья.

Констанс в растерянности покачала головой, но Джозеф продолжил:

– Мы знаем, что тиф очень заразен и передается от больного человека здоровому. Что, если кому-то вздумалось, заболев тифом, заразить других? Что вы думаете об этом? Для этого достаточно заразить всего лишь воду. В королевских резиденциях такая же ужасная система канализации, как и во всех домах Лондона. Вода застаивается и становится рассадником любых болезней. Браун попросил меня проверить все королевские замки и убедиться, что во всем этом нет злого умысла. То, что вы у меня видели, были взятые мною пробы.

– Какие пробы?

– Я уже говорил, прежде всего воды, красок – вы меня поймали с ними в Сандринхеме, – грунта, пищи, даже тканей. Всего, что только можно. Я работаю сейчас над тем, как проверить чистоту воздуха, но пока так и не нашел метода, как сделать это.

– Джозеф, почему бы вам не сказать об этом во всеуслышание?

– Потому, что мы не хотим оповещать об этом наших будущих Джонов уилксов бутов, Констанс. Об этом даже страшно подумать. Теоретически любой может получить доступ к водоснабжению целого города. Мы пока не можем сделать наши подозрения достоянием общественности. И помимо этого…

Он внезапно умолк, словно усомнился в том, стоит ли говорить ей это.

– Вы можете доверять мне, – тихо сказала Констанс.

– Я знаю. Это я знаю. Просто думаю, разумно ли рассказывать вам все. Я уже подверг вашу жизнь опасности.

– Следовательно, хуже уже не будет, не так ли? Пожалуйста, Джозеф. Это будет нечестно.

– Мы… то есть Джон Браун и я, догадываемся, кто лично может стоять за этим.

– Почему вы не заявите в полицию и не арестуете его?

– Потому что это сам принц Уэльский.

Констанс так и осталась с открытым ртом.

– Принц Уэльский?! Это невозможно! Зачем ему отравлять свою семью? Господи, зачем ему убивать и себя самого?

– Он делает это не намеренно. Позвольте мне все вам объяснить. Браун хочет найти виновного в преступлении. Я думаю, что настоящий виновник – это лакей принца, а не Берти. Между лакеем принца и Брауном уже много лет существует откровенная неприязнь, и именно лакей подталкивает принца к мысли, что во всем виноват Браун. Принц старательно делает вид, что ничего не знает. По крайней мере таково мое мнение.

– Но он будущий король! Как он может поступать так?

– Он будущий король, который думает только об одном – ему нужно, чтобы его уважала собственная мать. Она же пока не позволяет ему править, разве что только в светских салонах. Он подавлен и полон обиды, и поэтому всю свою горечь и гнев направляет на единственного человека, которого уважает его мать и которому безгранично доверяет, – на Джона Брауна. Принц убежден, что именно Браун стоит между королевой Викторией и им, наследным принцем. К сожалению, его лакей оказался отъявленным авантюристом.

– Значит, королева не знает, что происходит у нее под носом?

– Насколько мне известно, она ничего не знает, но полностью во всем доверяет Брауну. Он же ни за что не потревожит ее страшными слухами. Он считает, что это его задача, и он с ней справится.

– И ваша тоже?

– Да. И моя тоже.

– Вам платят за эти услуги? Я имею в виду, что ваша репутация, даже ваша жизнь могут подвергнуться опасности.

Смех Джозефа нарушил тишину комнаты.

– Нет. Боюсь, что на этот раз я оказался очень плохим коммерсантом. Именно по этой причине Браун отдал предпочтение мне, а не какому-либо доведенному до нищеты ученому. Я не только с готовностью посещаю различные светские рауты, где попутно занимаюсь своим делом, но Браун сам подбрасывает мне нужные приглашения. Он знает, что я не попрошу за, это гонорар. А моим выездам в свет никто не удивляется. Никто, кроме меня самого.

– Значит, это все известно только вам двоим? Вы не сообщили этого премьеру или еще кому-нибудь?

– Вы угадали. Хотя сейчас в этот секрет посвящены уже три человека.

– Спасибо, – прошептала Констанс. – Спасибо, что рассказали мне.

– Не стоит благодарности. – Джозеф откинулся на подушки, словно почувствовал облегчение. – Знаете, мне даже стало легче, – признался он. – Мне не хотелось, чтобы вы плохо думали обо мне.

– Я никогда бы не подумала о вас плохо.

– Я… благодарю вас. – Он переместился на постели.

Они долго молчали, но каждый из них остро ощущал присутствие другого, его близость и теплоту.

Джозеф приподнялся и сел, прислонившись к изголовью кровати. Констанс подвинулась поближе и положила голову ему на грудь. Он обнял ее и нежно поцеловал в лоб. Его легкое дыхание щекотало ей висок.

– Что мы будем теперь делать? – тихо, почти шепотом, спросила Констанс, уткнувшись в его плечо.

Он ответил не сразу, лишь глубоко вздохнул.

– Я должен закончить это дело. Не только ради Брауна, но и ради будущего короля Англии. Он жертва пагубных советов, и это не его вина. Но он когда-нибудь станет королем и должен понять, что подобным интригам не должно быть места.

– А когда все будет сделано, что будет с нами?

– Я ничего не могу обещать, Констанс. Я не знаю, что ждет меня впереди, чем все это кончится. Я делаю все, что могу, хотя действую почти вслепую. Одно лишь могу сказать… Мне сейчас хорошо. Как никогда прежде…

– Это правда?

– Спокойной ночи, Констанс.

Она поняла, что больше ничего от него не услышит. Он доверился ей, сказал больше того, что она могла себе представить, и дал ей то, о чем она лишь могла мечтать.

– Спокойной ночи, – прошептала она и добавила еще тише: – Я люблю вас.

Ответа не последовало. Констанс только улыбнулась, довольная хотя бы тем, что наконец могла признаться ему в этом.

– Проклятие, – пробормотала она, проснувшись.

Его не было рядом. Она, открыв глаза, собралась было обнять не только Джозефа, но и весь мир, однако его уже не было рядом, он исчез. Остались лишь записка и цветок. И ничего больше.

Сна как не бывало, иллюзии исчезли, как утренняя роса под солнцем.

Роза была великолепной.

Едва заметная улыбка мелькнула на губах Констанс, когда она взяла ее в руки, удивляясь, где в горной Шотландии в середине осени он мог достать такую роскошную красную розу. Она с наслаждением вдыхала тонкий изысканный аромат бархатных лепестков.

– Проклятие, – снова повторила Констанс, но уже не так сердито.

Только сейчас она развернула записку. Имени, кому она адресована, не было – просто сложенная вдвое бумажка, обращенная ни к кому.

Констанс взяла ее в руки и прочла ее:

А в конце приписка:

– Черт возьми!

Констанс наконец улыбнулась, а потом подумала, когда же это будет? Как ей хотелось, чтобы это произошло как можно скорее!