Глава 12

Кроме Филипа, герцогини и Кавендиша кто-то еще был в красной гостиной.

Констанс слышала женский голос, мягкий, томно-медлительный, однако хорошо различимый в коридоре. Этот голос ей уже был знаком.

В это время открылась дверь и появился Филип. Лицо его было красным от волнения, словно он был в какой-то опасности.

– Филип!

Он едва повернул к ней голову, но шага не убавил.

– Заседание. Я не должен опоздать. – Он как-то неопределенно махнул ей рукой и скрылся за поворотом коридора.

– Мисс Ллойд? Это вы?

Герцогиня услышала ее голос. Теперь у Констанс не было выбора.

Войдя в гостиную, она увидела прежде всего сияющую герцогиню. Такой счастливой мать Филипа была только в тот день, когда пришло приглашение в замок Сандринхем. Диши, как обычно, сидел в своем кресле с газетой на коленях. В уголке его рта застряла крошка от съеденного пирожного.

– Мисс Ллойд, у нас замечательная новость!

Третьим человеком в гостиной была Виола. Она сидела в голубом с золотом кресле с высокой спинкой.

– Мисс Ллойд об этом уже знает.

– Вы уже сказали ей о вашей помолвке? Где вы могли встретиться?

Констанс только собралась объяснить, что они встретились в Сандринхеме, но в этот момент Виола едва заметно кивнула головой.

– О, мы встретились…

– Здесь. Мисс Ллойд гуляла в саду, а я сидела и рисовала.

– Да, – поддержала ее Констанс. – Я рада снова видеть вас, мисс Рэтботтом. А как получилась ваша акварель?

– Боюсь, не очень хорошо. Пошел дождь, и зеленая краска дубов потекла на цветущие яблони.

– А еще говорят, что маленький дождик никому не помешает.

Констанс посмотрела на Виолу, пытаясь понять, почему их встреча в Сандринхеме должна остаться в тайне. Герцогиня сошла бы с ума от радости, если бы узнала, что обе ее будущие невестки были в обществе принца и принцессы. Может быть, потому, что не был приглашен Диши?

– Вы правы, мисс Ллойд. Иногда даже самые невинные капризы природы могут быть опасными.

Разговор стал принимать все более загадочный характер.

– Боюсь, я не поздравила вас как следует, – промолвила Констанс, повернувшись к брату Филипа.

Он кивнул, но тут же развернул газету и уткнулся в нее.

– Кажется, вас с Виолой не надо представлять друг другу, – промолвила герцогиня.

– Я столько слышала о вас, мисс Ллойд, – подхватила разговор Виола, – и буду только рада познакомиться с вами поближе.

– Да, конечно. Наше знакомство…

– В саду. Это был яблоневый сад.

– Конечно. Поэтому все было без особых формальностей.

– Моя кузина леди Мерримид тоже была в Сандринхеме вместе с вами, не так ли?

– Да. Я имела удовольствие познакомиться с ней. Она тоже неплохо рисует. Видимо, этот талант присущ всем в вашей семье.

Виола, казалось, растерялась.

– Неужели Абигайль там рисовала? Это не похоже на нее. Во всяком случае, мне всегда нравились ее рисунки. Я завидовала ее таланту.

– Она, бесспорно, талантлива, – согласилась Констанс.

Герцогиня попросила Виолу разлить чай. Молодая женщина спокойно и непринужденно сделала это, не выказывая почтительного волнения перед ее светлостью. Это не могло не восхитить Констанс.

– Мне показалось, что Филип куда-то страшно спешил, – заметила она.

– Да, он очень спешил.

– Еще бы. Похоже, он не жаждет твоего общества, Виола, – вдруг оторвался от газеты Диши.

Констанс с удивлением повернулась к нему. Обычно он удерживался от каких-либо комментариев, если его не вынуждали к этому.

Виола опустила глаза.

– Очень мило с твоей стороны, Кавендиш.

– Перестань. Ты не переставала мучить беднягу. Вспомни, как ты его столкнула в ров с пауками, где бы он так и остался, если бы не этот лохматый Джозеф Смит, проводивший у нас каникулы. Только он один заметил отсутствие Филипа.

Виола поставила чашку.

– Было очень забавно. Признаюсь, это моя проказа. – Она повернулась к Констанс, и нарочитая небрежность ее слов отнюдь не подкреплялась внезапной скованностью движений. – Видите ли, я известна среди завсегдатаев Мальборо-Хауса своими выдумками и шутками. В прошлом году я бросила кусок мыла в супницу на вечеринке в честь открытия сезона в Лондоне. В поместье Мартин-Смитов, куда все съехались поохотиться, я поставила на притолоку бутылку с чернилами.

У бедной герцогини был совершенно озадаченный вид. Она посмотрела на сына, но тот не собирался прийти ей на помощь. Скрестив ноги, он аккуратно подтянул на коленях брюки и продолжал читать газету.

– Дорогая, – не отрываясь от чтения, наконец промолвил он. – Возможно, лучше не рассказывать мисс Ллойд о твоем успехе в свете благодаря твоему бесспорно яркому остроумию.

– Глупости. Я все объясню мисс Ллойд. Это только позабавит ее. Да, я мучила Филипа, и не только в детстве. Но противный мальчишка даже не желал смотреть в мою сторону. Поэтому мои шалости становились все злее, все оскорбительнее, а когда я вышла в свет, меня уже считали безнадежной для воспитания.

Кавендиш откашлялся и явно выразил желание удалиться. Даже герцогиня была потрясена, хотя пыталась сохранить приятное выражение лица. Она то и дело поглядывала на Констанс.

– Однажды я даже…

Кавендиш с шумом сложил газету.

– Пожалуйста, Виола, хватит. Ты достаточно высказалась.

– Должна признаться, что я паршивая овца в нашем семействе. Но теперь, когда мы с Диши помолвлены, все счастливы. – Она улыбнулась. – Это сообщение всегда делает всех счастливыми.

Констанс посмотрела на герцогиню, та на сына, а Кавендиш только пожал плечами.

– Когда-нибудь в один прекрасный день, Виола, ты научишься тонкому искусству молчания.

– Я не сомневаюсь, дорогой Кавендиш, что именно ты станешь моим учителем. – Виола сказала это с такой милой улыбкой, что ни у кого не хватило бы мужества упрекнуть ее в чем-либо.

За чаепитием Констанс занимала одна мысль: как эти два человека смогут найти свое счастье в браке? Они были настолько разными, что представить их вместе было просто невозможно.

Она долго сидела на кровати в своей комнате, той самой золотой комнате, в которую ее переселили после триумфа с приглашением в замок Сандринхем.

Стемнело, вошла Стелла зажечь лампы и развести огонь в камине.

– Не хотите ли прилечь, мисс?

Констанс ответила не сразу, но потом отрицательно покачала головой. Стелла, присев, вышла с недоумением на лице.

В дверь постучали.

– Войдите, – прошептала она.

Дверь открылась, и вошел виконт Кавендиш с письменным бюро в руках.

– Сэр? – Констанс поднялась с кровати.

– Простите, – сказал он. – Простите, я просто принес вам вот это.

– Благодарю вас. – Взяв доску, Констанс положила ее на кровать. После чаепития она забыла о бюро, оставленном в библиотеке.

– Я не собираюсь быть навязчивым, мисс Ллойд. Но я хотел бы извиниться за случившееся в гостиной. Виола – человек импульсивный, и она, видимо, волнуется по поводу нашего предстоящего союза.

– Я ее вполне понимаю, – быстро заверила его Констанс.

– Да, для нас это предмет волнения. По количеству помолвок мы побили все рекорды. Увидимся за ужином.

Он кивнул, прощаясь, она ответила ему тоже кивком, однако на пороге виконт задержался.

– Вам, должно быть, наше семейство кажется тяжелым. Но каждый из нас по-своему старается, чтобы все было хорошо. Надеюсь, сегодняшний день не заставит вас думать, что мы несколько странные люди.

– Не беспокойтесь, сэр, – улыбнулась Констанс. – Уверяю вас, что все, что было сказано сегодня, ни в какой степени не повлияло на мое мнение о вас.

В дверях он вдруг остановился, улыбка исчезла, и Констанс показалось, что он еще что-то хочет сказать ей. Она легонько помахала ему рукой.

– Я должна переодеться к ужину, – мило сказала она.

Виконт наконец ушел.

Констанс не тронулась с места и какое-то время смотрела на закрывшуюся дверь. Потом быстро открыла бюро и скользнула рукой к заветному ящичку, чтобы достать письмо Джозефа. Сначала она подумала, что ошиблась и ищет его не в том месте.

Но вскоре поняла, что письмо исчезло.

Ужин прошел в более приятной обстановке, главным образом благодаря присутствию за столом Виолы, которая отвлекала внимание герцогини, обычно не сводившей глаз с Констанс, да и сама Виола была приятным отвлечением для Констанс. Другим сюрпризом было присутствие Филипа, вернувшегося поздно с заседания, но уже успевшего переодеться в смокинг и начистить до блеска обувь. Он как раз поспел ко второму блюду.

Заметные перемены произошли в виконте Кавендише, не в одежде, разумеется, а в том, что он вдруг стал внимателен и вежлив с Констанс.

Герцогиня подождала, когда слуга подаст еду Филипу, и лишь потом заговорила:

– Итак, нам известно, наш дорогой Кавендиш и дорогая Виола вскоре сочетаются браком…

Филип с непроницаемым выражением лица смотрел в тарелку.

– А поскольку Диши является наследником поместья, вполне разумно полагать, что его бракосочетание состоится ранее, чем бракосочетание его младшего брата. Думаю, шести месяцев разницы будет достаточно. Главное, все знают, что Филип помолвлен. Он выиграл на выборах. Поспешный брак едва ли ему нужен.

Филип неожиданно положил нож и вилку на тарелку.

– Нет.

Герцогиня недоуменно заморгала глазами.

– Прости?

– Нет, мама. – Филип выпрямился на стуле.

– Что ты хочешь сказать этим своим «нет»? – Герцогиня явно не знала, как ей отнестись к возражению сына.

– А то, что этот вопрос будут решать лишь двое – жених и невеста. И никто больше. Тем более не мать жениха.

– Не будь смешным, Филип, – возразила герцогиня. – В том, как все складывается, главным является брак Диши, а не твой. Он старший сын. Если бы вы с мисс Ллойд были давно помолвлены, тогда я, возможно, и поняла бы твои возражения. Вы помолвлены всего две недели. Если учесть, что твой брат и Виола были уже трижды помолвлены, то, само собой разумеется, они должны венчаться первыми.

– Четырежды, – поправила ее Виола. – Не забывайте помолвку на балу в Рождество.

– Господи, я все время забываю вашу помолвку на рождественском балу. – Герцогиня улыбнулась, снова беря бразды правления в свои крепкие руки. – В конце концов, можно устроить венчание обеих пар.

– Нет, я не хочу, – возразила Виола и посмотрела на Констанс. – Нет смысла так торопить события. Главное для нас – получше узнать друг друга, разве не так?

– Ты живешь с нами по соседству всю свою жизнь, – заметил Диши. – Что еще ты хочешь о нас узнать? Ты знаешь о нас больше, чем кто-либо другой, кроме, разумеется, членов семьи. По сути, ты знаешь о нас даже больше, чем мы сами.

– Прости, дорогая Виола. – Герцогиня с силой воткнула в мясное филе вилку. – Но я по-прежнему герцогиня.

– Разумеется, ваша светлость, – улыбнулась Виола. – Для меня вы всегда будете герцогиней.

– Мисс Ллойд, – повернулась герцогиня к Констанс. – А вы что скажете?

– Я…

– Почему вы так нетерпеливы, мама? Диши и я сами разберемся в этом. Зачем так грубо обращаться с Констанс? И с Виолой тоже? – Филип отодвинул от себя тарелку с такой силой, что она ударилась о бокал и от толчка он упал, залив вином скатерть.

– Филип! – возвысила голос герцогиня. – Ты ужасно несправедлив и груб.

– Я не согласен с вами, мама, и боюсь, что в создавшейся ситуации я совсем не груб. Диши, почему ты позволяешь так унижать себя? Мать всю жизнь помыкала нами. Неужели тебе не надоели ее игры?

– Прекрати! – Герцогиня изо всех сил хлопнула ладонью по столу. – Я прощаю тебе это, Филип.

Воцарилась мертвая тишина. Никто даже не шелохнулся.

– Я тебе сказала, что прощаю тебя.

– Спасибо, мама, но я тебя об этом не просил. – Филип потянулся за кларетом и наполнил доверху бокал, уже далеко не первый за вечер.

Герцогиня гневно взирала на младшего сына.

– Уходи, пока я…

– Пока ты что, мама? Пока не положишь меня на колено и не отшлепаешь? Отправишь спать, лишив сладкого?

– Пока я не выгнала тебя из дома! – Произнося эти слова, герцогиня побагровела от гнева.

– Тогда сделай это, мама.

– Филип, – попробовал остановить брата виконт Кавендиш.

– А ты не вмешивайся, – резко сказал Филип и ткнул в брата пальцем. – Мне тридцать четыре года, я член парламента. Мне надоело все это, до смерти надоело!

Констанс почувствовала внезапную гордость за Филипа, какую испытала бы, если бы младший брат вдруг влез на высокое дерево. Или ту, что испытывала за своего первого жениха Уэйда, когда он ушел в армию.

– Что тебе надоело, Филип? – неожиданно ласково спросила она, с удивлением слушая свой голос.

Он повернулся к ней, и лицо его разгладилось.

– Надоело, что меня так используют, что я не могу делать того, что хочу, не могу сделать приятное другим, а все только вам, мама. – Он бросил короткий взгляд на мать, а потом снова посмотрел на Констанс, и лишь потом глаза его остановились на Виоле. – Я выскажу все. Это была идея моей матери – найти мне невесту до выборов. И я, как всегда, согласился с ней.

– Филип, не время и не место говорить сейчас об этом, – попытался остановить его Кавендиш.

– Напротив, именно сейчас время и место все сказать.

– Вот видите, – с удовлетворением промолвила герцогиня, – ты сказал все, что хотел, Филип, и произвел на всех должное впечатление. Пожалуйста, перестань горбиться, сиди прямо. Закончим наш ужин в мирной обстановке. Я видела в «Дворцовом вестнике»…

– У меня не было таких намерений, – промолвил Филип, наклоняясь над тарелкой. – Я был раздраженным и обидчивым, поэтому прошу прежде всего вас, Констанс, извинить меня. Я не относился к вам как к личности, я обращался с вами как с помехой, препятствием, которое мешало каким-то моим планам, а вот каким, я и сам не знал. Я вел себя дурно. Я должен извиниться перед всеми, но это извинение ознаменует начало моей новой жизни без лжи, жизни по правде.

– Филип, – предупреждающе промолвила герцогиня. – Прошу тебя, прекрати подобные высказывания. Они неуместны.

– Как неуместен и нелеп взрослый мужчина, во всем подчиняющийся только своей матушке, – резко ответил Филип. – Прошу извинить меня, но уикэнд в Сандринхеме открыл мне глаза, если можно так сказать.

– Каким же образом? – с интересом спросила Констанс.

Это был первый в стенах Гастингс-Хауса разговор, который имел какой-то смысл, и еще он помог ей впервые увидеть настоящего Филипа.

Он сложил ладони словно в молитве.

– Я увидел, каким я стану. Я увидел также, кто такой Джозеф, особенно если его сопоставить с некоторыми другими представителями сильного пола. Я всегда подтрунивал над его серьезностью, а потом увидел его рядом с другими и впервые почувствовал стыд. У него есть увлеченность, интерес к чему-то, какая-то цель. Всех остальных интересуют лишь охота, светские обеды, выезды в предстоящем сезоне. Я тоже был таким, без цели плывущим по течению, спешил с одной вечеринки на другую, скорее пьяный, чем трезвый. Но мне кажется, что я могу решить эту проблему. Ирония состоит в том, что мне понадобилось знакомство с Констанс, чтобы понять это.

– Ты говоришь глупости, Филип. У тебя всегда полна голова глупостей после встреч со Смитом, – презрительно фыркнула герцогиня. – Да, он нам помог поправить наши финансовые дела. Но он не тот, с кем следует дружить.

– Мама, он спас наше поместье, и ты это прекрасно знаешь. Подумав хорошенько, я вдруг понял, что хочу стать членом парламента, – это лучшее, что я могу сделать, и это не будет развлечением. А дальше есть еще кое-что, что я хотел бы сделать.

– Что же? – Его мать даже подалась вперед от нетерпения.

– Я уверен, что у меня есть настоящий талант.

– Какой же, скажи наконец? – не выдержал Кавендиш, поднимаясь со стула, но тут же снова сел. – В Оксфорде ты изучал английскую литературу, правда, весьма поверхностно, должен сказать. С тех пор ты стал забавным собеседником в лучших гостиных Англии. Поистине это и есть та великая роль, к которой ты себя готовил?

– Да, Филип. Какой талант ты прячешь от всего мира? – в свою очередь добавила графиня. Она потерла виски, голос ее стал спокойным, почти нежным. – Прости, Филип, но ты удивляешь нас всех. До сих пор у тебя не было ни таланта, ни интереса к чему-нибудь.

– Что бы это ни было, ты можешь этим заниматься в перерывах между заседаниями в парламенте, – рассудительно сказал Диши.

– Но почему надо заниматься только чем-то одним? У Джозефа есть несколько призваний, и он великолепно совмещает их. Насколько я знаю, ему никогда не бывало скучно и он никогда не оставался без дела. А теперь обо мне: мы потратили сотни фунтов на эту избирательную кампанию, и я выиграл ее. Но у меня нет даже желания. – Он прочистил горло и провел пальцем по краю бокала. – Но я уверен, что, как художник, я могу зарабатывать неплохие деньги.

– Художник? – воскликнул Диши. – Филип, ты сошел с ума?

– Художник? – Герцогиня недоумевающе посмотрела на присутствующих. – Это тот, кто отделывает и красит дома?

Констанс и Виола промолчали и обменялись улыбками.

– Что здесь смешного, мисс Ллойд? – не выдержала герцогиня, взглянув на Констанс.

– Теперь все ясно, – сказала Констанс. – Ручаюсь, что вы занимались этим, еще учась в Итоне. А когда Джозеф решил стать промышленником, он выбрал то, с чем познакомился благодаря вам. Он стал изготавливать краски.

Филип кивнул.

– Он воровал у меня краски и экспериментировал с ними. Знали бы вы, как противно пахнут краски, если их поджечь.

– Что ж, когда парламент не заседает, ты можешь рисовать, – повторил Диши, довольный тем, что может дать совет. – Тем более что ты, должно быть, этим не занимался столько лет. Возможно, у тебя был небольшой талант, когда ты был студентом, но потом, когда ты вырос… Мы все знаем, что случается с детскими талантами. Когда человек взрослеет…

– Это не совсем так, Диши. Я не переставал рисовать в течение десяти лет в Лондоне. Я устроил мастерскую в лаборатории Джозефа. Это ужасное место на другом берегу Темзы, недалеко от Ватерлоо-роуд. Мне кажется, Джозеф остается в этой дыре лишь чтобы мучить меня. Но это великолепно, абсолютно великолепно!

Кавендиш поправил галстук.

– Я не представлял себе этого, Филип. Понятия не имел. Да и не только я.

– Это не совсем так, – ответил Филип.

– Я знала об этом, – добавила Виола. – Знал и Джозеф, и, разумеется, герцог.

– Отец? – воскликнул Диши.

– Кто? – переспросила герцогиня.

– Мой отец, герцог. Человек, который живет в подвале и подземных туннелях. Джозеф несколько лет назад рассказал ему обо всем, и хорошо сделал, потому что мне негде было хранить мои полотна.

– Как же тебе удалось привезти их в дом так, чтобы никто из нас об этом не узнал? – удивился Диши.

– А туннели зачем? – Филин отпил вина. – Входы в некоторые из них находятся далеко от дома. А слуги, разумеется, молчали. Они – преданная гвардия отца. Когда я приезжал сюда, я оставлял картины у входа в туннель, а в дом входил с крыльца.

– Это ваши картины в коридоре апартаментов герцога? – спросила Констанс.

– Не все, но там есть и мои. Отец любит старых мастеров, а я не умею так писать.

– Голова охотничьей собаки в гостиной?

Филип рассмеялся:

– Самсон. Да, Констанс, это нарисовал я.

– Просто замечательно! А портрет Виолы? Конечно, это вы нарисовали Виолу?

Констанс взглянула на Филипа, но он смотрел на Виолу. Ее поразило выражение его лица, и вдруг догадка поразила ее. В его взгляде была любовь. Филип любил Виолу.

– Мы все обсудим позднее, – решила герцогиня, но уже не столь повелительно, как обычно.

У Констанс разламывалась от боли голова, но разговор за столом продолжался. Ей надо было подумать, разобраться в том, что произошло. Наконец она решилась и встала.

– Прошу простить меня. Я опять чувствую себя неважно.

– Вполне понятно, мисс Ллойд, я тоже плохо себя чувствую. – Герцогиня бросила короткий, но многозначительный взгляд на младшего сына.

Филип тоже поднялся:

– Вам помочь?

– Нет, благодарю. Завтра все будет в порядке.

– Спокойной ночи, мисс Ллойд, – промолвила Виола.

Она тоже почувствовала, что устала.

Все пожелали друг другу спокойно! ночи, и наконец Констанс смогла уйти к себе.

Джозеф. Где он? Он в безопасности или ему что-то грозит? Возможно, он сказал, где он, в той записке, что исчезла? И возможно, она, Констанс, была ему нужна?

А теперь еще Филип. Сознает ли он, что влюблен в Виолу?

Констанс казалось, что вся ее жизнь вышла из-под контроля и завертелась как карусель, а она едва удерживается на ней.

– О Господи! – Она бросилась на кровать. – Думай! – велела она себе.

Наконец ей все стало ясно. Она не может оставаться в Гастингс-Хаусе ни на один день. Необходимо покинуть его, и сегодня же вечером.

Она невольно стала причиной того хаоса, который творится в этом доме. И потому обязана ради всех, и особенно ради Филипа, покинуть этот дом.

Куда она поедет?

Искать Джозефа. Помочь ему. Возможно, она совсем ему не нужна, но это не важно. У Констанс не было выбора – она найдет Джозефа.

Вошла Стелла, чтобы помочь раздеться, и Констанс подумала, что надо ей все рассказать, передать записку для Филипа, все объяснить и извиниться. Но тогда Филип непременно поедет ее искать и ситуация осложнится еще больше. Нет, она ничего не скажет Филипу.

Герцог? Он поймет ее, она в этом уверена. Но она не должна ставить его в неудобное положение. Недопустимо взваливать на него свои заботы и таким образом пытаться спастись от угрызений совести.

Нет, она все должна сделать сама.

Она, Констанс Ллойд, должна сама позаботиться о себе.