Глава 21

Мару уложила ей косу вокруг головы и аккуратно пришпилила кончик.

– По-моему, очень хорошо, – сказала она. – Сегодня госпожа Педерсфельдт не сможет придраться к вашим волосам.

Аннелиза затрясла головой, пытаясь прогнать дрожь отвращения. Она уже забыла, что на сей раз в роли сторожевого пса выступала эта несносная Педерсфельдт.

С тех пор как губернатор Хон привез Аннелизу домой после гибели мужа, она ни на минуту не оставалась одна. День за днем в течение трех недель к ней по очереди приходили жены голландцев. Разумеется, такое участие могло проистекать из природной доброты и чуткости ее соседей, и все же их появление всякий раз напоминало Аннелизе о женщине, привязанной к столбу цепью лишь для того, чтобы помешать ей броситься вплавь за любимым человеком. Напрямую никто не упрекал ее за сухие глаза и отсутствие скорби во взгляде, однако по отдельным коротким замечаниям она догадывалась, что у многих ее спокойствие встречает откровенное непонимание.

– Для ребенка Питера мы готовы шить весь день, – с неизменным восторгом повторяла Герта Гунстедт.

– Благодарю вас за любезность, – каждый раз отвечала Аннелиза, сидя у окна и глядя в сад, в то время как Герта, сосредоточенно сжав губы, орудовала иглой, чтобы пополнить растущую стопку крошечных принадлежностей для будущего младенца. – Вот только не уверена, понадобится ли ему столько белья.

Труди Ван Хельмер также постоянно докучала ей своим чрезмерным вниманием: то ободряюще похлопает по руке, то нальет чаю, то поправит подушку в кресле. Временами от ее услужливости Аннелизу просто тошнило.

– Я восхищаюсь вами, дорогая, – как-то сказала Труди. – Вы такая сильная. Это так ужасно – не иметь родной могилы, к которой можно было бы прийти поплакать. Ничто так не облегчает душу, как слезы. Но я убеждена, что настанет день, когда вы сможете излить свое горе.

Пока Аннелиза предавалась этим размышлениям, Тали принесла платье и положила ей на колени.

– Это подойдет, госпожа?

– Нет, – сказала Аннелиза. – Это для прогулки. Выбери какое-нибудь другое.

– Знаете, что я подумала… – Тали запнулась и прикусила губу. – У госпожи Педерсфельдт ноги похожи на две большие толстые сосиски и ей трудно ходить; она тут же задыхается и делается вся красная. Может, вам сказать ей, что сегодня вы хотите прогуляться? Она наверняка ответит: «Госпожа Хотендорф, погуляйте без меня». А вам нужно гулять. Это полезно для ребенка.

«Полезно для ребенка», – сказала Тали. «Подумай о нашем ребенке», – говорил Майкл.

Аннелиза кивнула:

– Пожалуй, ты права. Ради здоровья можно и прогуляться.

В этом и правда не было ничего плохого, а заодно она избежит неблаготворного влияния на ее настроение Марты Педерсфельдт.

Все произошло именно так, как предсказывала Тали. Через несколько минут Аннелиза уже выходила на солнечный свет, оставив толстую Педерсфельдт дремать в кресле под портретом Хильды, который по ее распоряжению был водворен на прежнее место.

Ореховая роща, словно радушная хозяйка, распахнула Аннелизе свои зеленые объятия. Сверху слышалось мягкое воркование голубей. Птицы слетали с ветвей, когда она проходила под ними, и взмахом крыльев разносили мускатный запах, проникавший в легкие при каждом вдохе.

У развилки Аннелиза в нерешительности остановилась. Тропинка, ведущая налево, привела бы ее к пристани, где стояли лодки, и тогда прогулка закончилась бы слишком скоро; поворот направо напоминал ей о переживаниях, оставивших глубокий рубец в сердце. Этой дорогой Питер водил ее к Майклу в те ужасные дни, когда держал его в хижине и глумился над ними обоими. У нее пробежали мурашки по коже при воспоминании о том едва осязаемом касании Майкла, когда она была так уверена в их взаимной любви, неподвластной времени. Нет, сейчас она не могла идти по этой дорожке.

Аннелиза направилась по средней тропинке на призывный шум волн. Прижав руку к животу, она спешила к скалистому мысу, откуда открывался величественный вид на океан. Наверное, она правильно делала, что шла сюда вместе со своим ребенком. Здесь она расскажет ему историю об отчаянном пирате, бесстрашном искателе приключений, бороздящем моря.

Она почти дошла до края рощи, когда внезапно услышала звук хрустнувшей ветки, а затем шуршание сухих листьев под чьими-то шагами.

Кто-то двигался по тропинке следом за ней.

Аннелиза остановилась, но ничего не услышала, кроме шума прибоя. Она немного помедлила, прислушиваясь. Голубь с тревожным криком взмыл вверх с насиженного места, осыпав ее дождем листьев; округлый спелый плод упал ей под ноги.

– Я подберу, – пророкотал почти над самым ее ухом мужской голос.

Аннелиза стояла не дыша, пока рука тянулась к плоду возле ее ноги. Сильные ловкие пальцы нажали на мякоть и выдавили косточку.

– Хочешь? – Обняв одной рукой за плечи, он мягко заставил ее повернуться и взглянуть на него. – Хочешь? – повторил он с улыбкой. При этом его замечательные с янтарными искорками глаза засверкали от удовольствия. Он перебрасывал орех из руки в руку как ребенок, поддразнивающий сверстника резиновым мячиком.

Аннелиза протянула ладонь, и Майкл положил в нее орех. Он был липким от сока и рождал ощущение прохлады.

– О Майкл! – тихо произнесла она.

– Только не плачь, – ласково предупредил он. – Тебе нужно беречь глаза – они тебе пригодятся для побега.

– Твоего?

– И твоего тоже.

Аннелизе показалось, что вибрирующий голос Майкла через ее плоть дошел до их ребенка.

– Они не позволят мне уйти, – сказала она. – Если даже твое появление – не сон, то все равно мы не сможем ускользнуть от их стражи.

Однако вместо того чтобы согласиться с ней, Майкл только передернул плечами, словно выказывая свое пренебрежение к воле Голландской Ост-Индской компании.

– Я пират, Аннелиза, и у меня имеется кое-какой опыт по части похищения ценностей. Я не могу жить без тебя. А компания пусть подыщет себе другую наложницу.

– Но… ты ведь бросил меня, когда губернатор Хон сказал, что тебе можно идти…

– И правильно сделал. Когда голландец говорит: «Иди», – нужно брать ноги в руки и бежать не раздумывая. И вообще, если хочешь, чтобы твой побег удался, надо сначала исчезнуть, а потом утрясать мелочи.

– Вот как? Мелочи.

– Ну да. Провизию и прочее. – Майкл выпрямился и стукнул себя по груди, где между пуговицами рубашки торчал уголок охранной грамоты. – Вот здесь гарантия безопасности для меня и всего, что я повезу с собой. Когда я требовал у Хона этот пропуск, я кое-что держал в голове, так, одну-две вещи.

– И я была в их числе? Значит, я и есть одна из тех мелочей?

– Не ты – одна из тех мелочей, а все они, вместе взятые, – малая часть тебя. – Майкл притянул ее к себе в объятия, и Аннелиза почувствовала, как мощные удары его сердца вливаются в ее сердце и как постепенно исчезают ее неуверенность и опасения. – Ты для меня все на свете, и я хочу знать о тебе как можно больше прямо сейчас. Например, сколько цветов и оттенков солнца я увижу в твоих волосах, если расплету эти злосчастные косы, и как от настроения меняются твои глаза. Я должен знать, будет ли наш ребенок мальчиком или девочкой и кто родится следующим, а потом следующим за ним. Я хочу изучить все эти мелочи и бесчисленное множество других, и это будет величайшим путешествием моей жизни.

– Мы правда поедем в Виргинию? – спросила она и задержала дыхание. Взбудораженное воображение уже рисовало ей новую жизнь с Майклом и детьми в необжитой свободной стране.

– Да. Хотя должен заранее предупредить тебя относительно воззрений тамошнего общества. Не жди, что пожилые матроны старой закваски одобрят твой выбор. Тебя определенно не похвалят за то, что ты вышла замуж за такого бродягу, как я.

– Какое мне дело до каких-то матрон? – в возбуждении воскликнула Аннелиза. – Когда мы едем?

– Сейчас.

– Сейчас?

– Ну конечно, а когда же еще, черт побери! Только женщина может задавать подобные вопросы. Заставила меня ждать целых три недели и еще спрашивает! Я уж думал, ты никогда не выйдешь из этого дома.

– Так ты все это время прятался здесь, в рощах?

– С первого дня и до последней минуты.

– Но ведь тебя могли поймать! О Майкл! А вдруг губернатор Хон передумает, и тебе запретят…

Он заставил ее прекратить вопросы, приложив палец к ее губам.

– Дорогая моя учительница, что бы я делал без тебя! Если бы ты однажды не пришла и не помогла мне, вряд ли бы я когда-нибудь освоил все тонкости мастерства. Дай срок, как только мы доберемся до Виргинии, обещаю тебе, что заставлю себя сто раз написать в школьной тетрадке: «Я ничего не смыслю в побегах. Я – плохой ученик».

– Ты ждал здесь столько времени, – прошептала Аннелиза, чувствуя, как ее охватывает разочарование. Все те ужасные мучительные часы, которые ей пришлось провести, глядя в пустоту, она могла находиться в объятиях Майкла. Но нет, лучше ей отбросить сожаления. Впереди ее ждала целая жизнь, полная любви и радости; тем более сейчас ей не следовало раскисать.

– Должен признаться, – заметил Майкл, – в редкие минуты я пытался заняться еще кое-чем. Оказывается, это чертовски трудное дело – выхватывать орехи из клювов голодных голубей.

– Ясно. Ты по-прежнему озабочен судьбой бедствующих колонистов.

Майкл проделал затейливый трюк пальцами:

– Поверь, Аннелиза, на корабле найдется место для небольшого мешка с орехами.

– Мешка?

– Ну да. Выращивать эти проклятые деревья – каторжный труд. И потом, не ты ли однажды сказала, что было глупо с моей стороны рисковать жизнью из-за какой-то горстки орехов? Рисковать так рисковать.

– Мне нужно взять несколько платьев на смену. Еще деньги и…

Но Майкл не желал ничего слушать и закрыл ей рот поцелуем.

Далеко внизу разбивался о скалы прибой, но Аннелиза уже не отличала его шум от стука собственного сердца.

Майкл неохотно оторвался от ее губ. Затем он обвил талию Аннелизы одной рукой, а другую приложил к ее животу. Немного помедлив, словно давая себе возможность еще раз убедиться в торжестве новой жизни, он сказал:

– Пойдем, любимая. Все, что нам нужно, ты уже взяла.