Глава 11

«Ты родишь мне норовистых сыновей…» Слова Питера все вертелись у нее в голове, притупляя внимание, мешая вникать в речь губернатора. Пока тот, вычитывая что-то из книги, скреплял их с Хотендорфом вечный союз, сил Аннелизы едва хватало, чтобы то шепотом, то кивком изредка поддакивать ему. В таком же состоянии она безмолвно внимала мужу, взявшему на себя роль гида на время короткого путешествия от Банда-Нейры до близлежащего острова Лонтар. Показывая на быстрые как молнии и яркие как алмазы вспышки под водой, Питер объяснял ей, что это играют крошечные рыбки.

На удаленных островах даже сквозь дымку можно было различить молодую зелень.

– Мускатный орех, – с гордостью сказал Питер. – Ни одно дерево не дает листа такого оттенка.

Быстроходная легкая лодка с пологом, управляемая двумя туземцами, плавно скользила по чудесной голубой воде. Пять островов Банда располагались так близко, что путешествие с одного на другой занимало не более получаса; что же касается острова, где находились владения Питера, то он славился на всю округу благодаря наибольшему числу плантаций мускатного ореха, или, как его здесь называли, perkens, откуда и возникло название их владельцев – perkeniers. Благодаря своему богатству Питер принадлежал к небольшой привилегированной группе собственников – именно они заправляли этими островами, сменив властвовавших здесь прежде местных султанов.

Обо всем этом Питер успел поведать жене, пока темнокожие гребцы, шлепая по воде веслами-лопатками, гнали лодку мимо полных очарования живописных мест. Не восхищаться этой красотой мог только слепой. И все же, хотя Аннелиза всем своим видом старалась выражать понимание и признательность, не давая исчезнуть с лица лучезарной улыбке, душа ее была в смятении. «Ты родишь мне норовистых сыновей. Как можно больше сыновей». Чтобы сказать ей эти слова, он выбрал момент, когда она открыто выказала свое неповиновение. Таким образом Питер недвусмысленно напомнил ей, что она вступила в сделку и тем самым дала согласие стать для него племенной кобылой. Не только само заявление, пропитанное упоением от собственного могущества, злило ее, но и неизбежная необходимость подчиняться этому человеку в постели. Она не могла смириться с тем, что он заявлял свои права на нее, в то время как ее сердце признавало только Майкла.

Но Майкл Роуленд оставил ее, ушел, даже не сказав слов прощания, не выразив сожаления, не оглянувшись. Он поступил с ней в точности так, как предупреждал, и скорее всего больше она его никогда не увидит.

Ее мать выбрала жизнь незамужней женщины, преодолела стыд, произвела на свет внебрачного ребенка и одна воспитывала его. Она предпочла этот путь браку по контракту, несмотря на то что последний давал возможность прикрыть свой плотский грех. Сколько раз перед сном Аннелиза спрашивала себя, почему ее мать поступила именно таким образом, и только теперь поняла это. С какой радостью она вернулась бы сейчас на «Остров сокровищ» и отправилась обратно в Амстердам! Там она могла вместе с матерью продолжить работу в школе, и они жили бы вдвоем, как прежде, в мире и согласии.

Но неужели ей и впрямь хотелось опять приступить к воспитанию «дочерей компании»? Вот уж чего никогда не предполагала!

Да и кому теперь до этого дело – Питер ее все равно отсюда не выпустит. Компания выслала ему постановление директората, губернатор тоже сказал свое слово. После всех затрат и усилий Питер не мог выражать недовольство итогами процедуры.

А недовольство, конечно же, имелось, и еще какое! Всякий раз глядя на нее, Питер хмурился и качал головой, а потом, отворачиваясь, делал вид, что с интересом рассматривает окрестности, которые, вероятно, видел уже бесчисленное количество раз. Спустя короткое время он снова поворачивался и переводил взгляд с ее груди на линию талии и окружность бедер, словно убеждая себя, что по крайней мере взял в жены женщину, способную родить ему столь желанных сыновей.

Нет, он не отпустит ее. Почти полтора года он ждал жену, ждал долго и томительно, пока его брачную перчатку переправят в Амстердам и новобрачная доберется в эти края. Мужчина его возраста не мог позволить себе потратить столько времени и не получить никакого результата. Возможно, Питер пришел в отчаяние от ее твердолобости, от ее внешности, но он признался, что желает, чтобы его сыновья унаследовали ее дерзкий характер, он никогда не позволит ей уйти.

Среди покачивающейся благоухающей зелени показался небольшой причал. При виде этих джунглей у Аннелизы возникло ощущение, что, стоит ей ступить под их развесистую сень, как от ее прежней жизни не останется и следа. Когда она осознала, что это вот-вот произойдет, то с отчаяния предприняла еще одну попытку вырваться на свободу.

– Питер, я все прекрасно понимаю. Ничего страшного не будет, если вы сейчас повернете лодку и отвезете меня обратно на Банда-Нейру. Уверяю вас, все обойдется. Если ваше сердце принадлежит кому-то из местных красавиц, вероятно, вам лучше жениться на ней.

– Ты ничего не смыслишь в этом, – отрезал Хотендорф. – Хотя кое-кто из голландцев действительно позволяет себе подобные интрижки, но только не я. А если какому-то глупцу взбредет в голову жениться на папуаске, то очень скоро он столкнется со всеобщим осуждением и лишится своих владений. Ни один здравомыслящий человек не захочет платить такую цену за сомнительное удовольствие.

– Вы говорите об этих женщинах с таким презрением, – растерянно пробормотала Аннелиза.

– И не без основания. Интеллект их ниже среднего, а из-за темного цвета волос и глаз они выглядят не лучше коров.

Аннелиза плотнее прижалась к сиденью.

– Вот почему я так разочарован, – продолжал негодовать ее муж, – компания прилагает столько усилий, чтобы отбить охоту у наших мужчин путаться с туземками, и тут же присылает мне почти такую же, как они. Это просто возмутительно. Я, конечно, верноподданный член общества и считаюсь с тем, что компания сделала для меня. Но это я им припомню.

Наконец лодка ткнулась носом в причал, за которым начиналась тенистая роща. Покачивая ветвями, деревья словно приглашали под свой прохладный шатер – те самые деревья, что сделали Питера сказочно богатым человеком и являлись источником прибыли для Голландской Ост-Индской компании. Эти деревья были подарком местным плантаторам от компании, таким же, как и она, Аннелиза; но одним подарком ее муж дорожил как драгоценностью, другой же презирал.

Из всех мужчин только один находил ее прекрасной. Только Майкл Роуленд считал ее умной и находчивой, но и он предпочел ей эти деревья и приносимые ими плоды. Он рисковал жизнью, чтобы украсть горсть орехов и привезти их на необжитую заморскую землю, которую называл своим домом. Но ей в этом доме не было места.

В конце концов Аннелиза решила больше не думать и не тосковать по человеку, объявившему с самого начала, что он не верит в любовь.

– Пора выходить, – сказал Питер, как только слуга набросил канат и закрепил лодку у мола. Он помог Аннелизе подняться со скамейки и крепко взял за локоть. – Осторожнее, здесь довольно высоко.

Его хватка была тверда и незыблема, как гранит. Стоя рядом с женой в мягко покачивающейся лодке, широко расставив ноги для устойчивости, он, посмеиваясь, подстегнул Аннелизу звонким шлепком по заду:

– Ну! Живее!

Шокированная его прикосновением, она слабо вскрикнула, но сразу же постаралась взять себя в руки. Ей не пристало предъявлять претензии мужу в связи с подобной свободой поведения, тем более что на этот раз он явно не желал ей ничего плохого.

Как и обещал капитан, на плантации ее ожидали ухоженные дорожки для прогулок. Одна из них змейкой вилась между деревьями с крупными тяжелыми плодами. Когда они вошли под деревья, голуби, доселе мирно ворковавшие в ветвях, с шумом захлопали крыльями. Одна птица зацепила круглый плод, и он шлепнулся на землю, распавшись на две ровные половинки. Почти тотчас же другой голубь камнем спикировал вниз и выхватил косточку из самой середины мякоти.

Питер взмахом ноги отогнал птицу, заставив ее улететь прочь, и пробормотал ей вслед какое-то ругательство.

– Ганс, – сказал он слуге. – Утром я приказал перебить этих мусорщиков, а они опять здесь расселись.

– Мы делали это дважды, господин.

– Так сделайте снова.

– Хорошо.

– Зачем стрелять в голубей? – наивно спросила Аннелиза.

– Затем, что эти воры, – Питер ткнул пальцем куда-то вверх, – набивают зобы моими орехами. – Он поддал мыском ботинка плод с пустой сердцевиной, из которого медленно вытекал сок.

Так, значит, вот он какой, этот мускатный орех. Сочная золотистая мякоть напоминала спелый персик, дожидающийся маленькой порции сливок перед подачей на десерт. Внезапно Аннелиза подумала о сходстве между ней и этим плодом. Такая же пустота была и у нее в том месте, где помещалось сердце.

– Наглость этих птиц выйдет мне боком, когда представитель компании придет подсчитывать урожай.

– Но почему?

– Агенты в начале сезона предварительно оценивают ожидаемый урожай. Так положено. Конечно, они делают поправку на неизбежные потери, но этого все равно недостаточно. Невозможно учесть все убытки, которые мы несем из-за проклятых птиц.

– Я не знала, что мускатный орех находится под таким строгим контролем.

Питер насмешливо вскинул бровь:

– Еще бы! Иначе у них будет полная уверенность, что мы, плантаторы, набиваем карманы деньгами. В компании боятся, что часть прибыли не попадет в их сундуки, – вот почему за недостающую часть урожая мы обязаны платить большие штрафы даже в том случае, если недоимки случаются не по нашей вине.

Аннелиза вспомнила о подозрениях Фербека относительно того плантатора, который, согласно его логике, помогал контрабандистам. Если капитан говорил правду, то такой плантатор, несомненно, был неумным человеком. Заниматься подобными вещами, зная, как компания следит за урожаем, было просто безрассудно.

– Зачем же плантаторы так рвутся сюда, если здесь им приходится подвергать себя риску?

На лице Питера промелькнуло раздражение, и Аннелиза сразу прикусила язык. Наверняка ему показалось, что она хочет уличить его в мелочности и расчетливости. В таком случае сейчас должен был последовать выговор.

Но оказалось, что не она со своими вопросами, а компания была причиной недовольства ее мужа.

– Некоторые считают человека ненасытным по своей природе, – сказал он. – Такие люди уверены, что другим никогда не достаточно тех богатств, которые они уже имеют, и откровенно завидуют тем, кто преуспевает, но при этом не учитывают, каким трудом достигается успех. Мне очень не нравится, когда ретивые прислужники компании подсчитывают мой урожай, указывают, какую прибыль мне позволительно иметь, и вообще вмешиваются в мои дела.

– Наверное, за этой жесткой системой что-то стоит. Может быть, с помощью такого учета компания хочет сберечь часть урожая от контрабанды. – Аннелиза была рада сказать хоть что-то, лишь бы освободить голову от мрачных мыслей.

Услышав слово «контрабанда», Питер насторожился, и Аннелиза снова испугалась. Перед ее мысленным взором тотчас возник образ сбежавшего пирата Майкла Роуленда.

– Что ты знаешь о контрабанде? – подозрительно спросил Питер.

Ей вдруг стало тошно от этой внешне вежливой беседы, с помощью которой они пытались скрыть взаимную неприязнь, по-видимому, вызванную тем, что рассказал про нее Фербек. Собравшись с духом, Аннелиза решила разрушить мешавшую им обоим стену отчуждения. Быть может, внеся ясность в выдвинутые против нее обвинения, она сможет убедить Питера, что искренне хочет стать ему хорошей женой, и тогда ее неловкость уменьшится…

– Я уверена, вам уже многое рассказали обо мне. Капитан считает, что я помогла бежать контрабандисту, которого он захватил несколько недель назад. Теперь, когда вы объяснили мне, как бдительно компания следит за урожаем, я не без основания могу предположить, что в этой спланированной акции участвовал кто-то из плантаторов.

Услышав эти слова, Питер даже побелел.

– Чушь, – прошипел он сквозь зубы. – Любой плантатор, замешанный в контрабанде, будет тут же арестован и подвергнут публичному суду, а его участок конфискован. У нас такой человек на три года попадает в рабство.

Господи, ну почему всем ее благим намерениям суждено заканчиваться одинаково плачевно? Она хотела только показать свой интерес к бизнесу Питера, а вместо этого бросила тень на всех плантаторов. Естественно, он ужасно рассердился, и она была не вправе винить его.

Нужно было немедля сгладить неприятное впечатление от разговора, но прежде чем Аннелиза придумала, как это сделать, они уже дошли до поворота и оказались прямо перед ее новым домом.

– О! – Она на миг замерла от изумления.

Трехэтажный голландский особняк с двухскатной крышей выглядел посреди ост-индских джунглей устрашающе огромным и нелепым.

– Я строил его для жены, – назидательно изрек Питер. В голосе его послышалась гордость. – Хотел, чтобы дом ей понравился. Специально для этого я скопировал особняк ван Бисбрука. Хильда всегда им восхищалась. У меня была мечта, что со временем таких домов будет много, и это место станут называть Остров Хотендорфа.

– Как романтично! – прошептала Аннелиза.

Хильда. Его первую жену звали Хильда.

Питер помолчал. Неожиданно взгляд его несколько смягчился.

– У меня целая команда слуг, не занятых ничем, кроме реставрации. В этом климате все очень быстро рушится, краски выцветают за несколько месяцев. Слуги ворчат, не хотят работать – им бы только собирать орех, а чуть что посложнее, они тут же начинают капризничать.

Аннелиза подумала, что, возможно, он предлагает ей проявить инициативу и самой заняться домом. Или он хотел сказать, что одной из ее обязанностей будет борьба с обленившейся челядью?

– Может быть, сменить оттенок на фасаде? – робко предложила она, но Питер не дал ей продолжить.

– Хильда сама подбирала цвета, и я никому не позволю менять что-либо в этом доме.

– Да, конечно, вы правы. – Она смешалась и взглянула на дом. Привычная архитектура должна бы была радовать ее глаз и успокаивать нервы, однако вид спроектированного по желанию Хильды монстра отчего-то представлялся ей зловещим. Казалось, солнце чересчур ярко отражалось от его многочисленных окон, будто в доме поселилась нечистая сила и вытеснила изнутри весь свет, все признаки жизни.

Аннелиза непроизвольно вздрогнула.

В сопровождении мужа она поднялась по широким ступеням и вошла в парадную дверь. Из-за того, что изнутри все окна были закрыты темными жалюзи, в доме царил полумрак; однако поняв, что именно этим вызван необычный черный вид окон снаружи, Аннелиза почувствовала облегчение. Тем не менее она не могла не заметить, что само помещение выглядело еще более унылым и мрачным из-за темных стен, массивной мебели, полов из красного дерева и тяжелых ковров.

Над камином, в котором поблескивал огонь, висел большой портрет женщины.

– Моя первая жена была привержена голландским обычаям. – Питер скосил глаза на портрет. – Вот почему мы растапливаем камин каждое утро.

Аннелиза продолжала сквозь ресницы незаметно смотреть на портрет.

Хильда Хотендорф, казалось, тоже разглядывала ее, невозмутимо, спокойно, уверенная в своем положении, до которого ей, Аннелизе, не суждено было когда-либо дорасти. Еще бы, Хильда имела все, что отсутствовало у нее. Первая жена Питера выглядела маленькой и кругленькой, у нее была бело-розовая кожа и толстые золотистые косы, уложенные вокруг головы, – одним словом, голландка до мозга костей. Питер разглядывал портрет с такой неподдельной тоской, что Аннелизе тут же захотелось оставить мужа наедине с объектом его поклонения. Вид мужа, склонившегося в печали перед этим алтарем памяти, окончательно лишил ее всякой надежды на возможность взаимопонимания между ними хотя бы в будущем. Майкл, которому она отдала свое сердце, никогда не смотрел на нее подобным образом. «Ну и пусть», – внезапно решила она. Пусть Хильда и дальше владеет сердцем Хотендорфа и правит домом, а Майкл возится со своими орехами. Теперь это не имеет значения. Ничто не имеет значения. Впереди бесконечная череда лет, сулящих показное уважение и отсутствие радости, но ей уже поздно об этом жалеть.

После того как она безрассудно распорядилась своим сердцем, от нее осталась одна внешность, и ей суждено до конца дней бродить неприкаянной по этому могильнику, надгробному памятнику другой женщине. Каждый из них двоих, живущих здесь, останется при своем: она будет грустить о Майкле, а Питер – оплакивать безвозвратно утраченную любовь.

– Я устала, – чуть слышно сказала она. – Если б я могла отдохнуть…

– Разумеется! – Питер неторопливо оглядел ее с головы до ног, и сразу же его взгляд переместился обратно на портрет. В этот момент Аннелиза заметила в его глазах нечто вроде раскаяния. – Тебе наверняка покажется, что этот климат расслабляет. Те, кто живет здесь, рассказывают, что их жены частенько проводят самые жаркие часы в постели. Хильде, разумеется, были чужды подобные слабости: она никогда не ложилась днем.

Аннелиза могла бы заверить Питера, что в этом отношении не уступает его Хильде, но она предпочла ограничиться коротким кивком.

– Через несколько часов я снова стану человеком, – лишь добавила она.

– И потом, надеюсь, отобедаете со мной…

– Конечно. Как вам будет угодно.

– Это морское путешествие, вероятно, было для вас ужасно изнурительным?

Запоздалый бесстрастный вопрос напоминал формальные фразы, коими из вежливости незнакомые люди осведомляются о самочувствии друг друга. В этот момент Аннелиза не могла не вспомнить, что Майкл замечал каждый нюанс в ее внешности и всегда с непостижимой точностью определял ее самочувствие.

– На корабле я практически ничем не занималась и порядком обленилась. Никогда еще у меня не было такой праздной жизни.

– Вам нет надобности и теперь отказываться от нее. – Питер скрестил руки и снова бросил взгляд на портрет. На какое-то время его лицо снова омрачилось и приняло виноватое выражение, но он тут же встряхнулся и повернулся к жене. – Идите пока отдыхать, а с завершением супружеского долга можно и повременить. Я не стану делать из этого трагедии. К ночи станет ясно, как нам поступить дальше…