Глава 21

Это было хуже, чем удар кулаком под дых. Хуже, чем выстрел прямо в сердце. Хуже, чем удар молнии. Ощущение было такое, словно многотонная лавина снега внезапно обрушилась на него и погребла под собой. Это был конец. Сердце остановилось, и наступила ледяная, мертвенная тишина.

Мир как будто перестал существовать.

Все чувства разом обострились, и мир обрушился на него мириадами красок, звуков и запахов — все то, что прежде, сливаясь воедино в один фоновый шум, как будто рассыпалось на мельчайшие кусочки и закружилось вихрем в его помутившемся сознании. Джулиану на миг показалось, что он сходит с ума. Он с необычайной ясностью ощущал все — стук каждой подковы о мощеную мостовую, шорох крысиных лапок в ворохе опавших листьев, крики уличных торговцев, предлагающих прохожим яблоки, букетики цветов, газеты, нюхательный табак и… Чернила, черные, как сажа! Перья, замечательные перья!

На противоположной стороне улицы, за несколько домов от того места, где они стояли, пронзительно скрипнула дверь. Какой-то старик натужно закашлялся.

Ощущение опасности стиснуло горло, а потом стекло вниз по спине. Волосы на затылке встали дыбом. Сердце Джулиана стучало в горле, словно примериваясь выпрыгнуть изо рта. Сжав кулаки, он с безумным видом озирался по сторонам. Кто? Кто знает? Кто это писал?

— Господи! — с досадой пробормотала Лили, ухватившись за его руку, чтобы не упасть. — Вот уж не ожидала… Джулиан, с тобой все в порядке?

Нет. С ним далеко не все в порядке. Идиот! Почему он с такой легкостью позволил убедить себя, что смерть Лео была несчастной случайностью? Господи… как же он ошибался!

— Джулиан? — Лили, не на шутку перепугавшись, дернула его за рукав. — Послушай, может, пойдем?

Нужно немедленно отвезти Лили домой… но как это сделать? Взять кеб? Нет, слишком рискованно. Джулиану вдруг показалось, что возница как-то странно поглядывает в их сторону.

Волосы зашевелились у Джулиана на голове. Повсюду ему мерещилась опасность. Морщинистый старик, казалось, не сводит с них налитых кровью глаз. Невесть откуда взявшиеся тучи подперли небосвод, заслонив собой солнце, и стало темно, как во время затмения. Размытый гадкой моросью желтый свет уличных фонарей колыхался над дорогой.

Теперь он не доверял никому.

Подхватив Лили на руки, Джулиан принялся судорожно проталкиваться через толпу, рявкая на любого, кто попадался ему на пути.

— С дороги, с дороги! — рычал он. — Моя жена нездорова. Дайте пройти!

— Джулиан! — наконец взмолилась Лили. — Говорю же тебе, со мной все в порядке! Я даже не ушиблась!

Джулиан, словно не слыша, продолжал проталкиваться вперед, плечом раздвигая толпу. Он поклялся беречь и защищать эту женщину — а вместо этого подверг ее опасности. И теперь он должен был спасти ее во что бы то ни стало.

Он так и нес ее на руках — до самых дверей Харклифф-Хауса. После нескольких бесплодных попыток вырваться Лили смирилась со своей участью. Прижавшись к груди Джулиана, Лили закрыла глаза и слушала, как стучит его сердце — глухо, ровно, по-мужски.

Господи… Оглянувшись, Лили убедилась, что они уже на площади.

Джулиан, не выпуская Лили из рук, взлетел на крыльцо. Лакей распахнул дверь и застыл с отвисшей челюстью. Из-за его плеча выглянула изумленная физиономия дворецкого, но Джулиан даже не повернул головы в их сторону.

— Со мной все в порядке! — прокричала Лили, пока муж нес ее по лестнице, иначе Свифт ринулся бы за ними, чтобы немедленно выяснить, что с хозяйкой.

Добравшись до дверей кабинета Лили — вернее, теперь уже их общего кабинета, Джулиан толкнул ее плечом, переступил порог и вошел. В последнюю минуту он едва было не потерял равновесия, но каким-то чудом удержался на ногах, захлопнул за собой дверь и привалился к ней спиной, все еще прижимая к себе Лили.

Она чувствовала, как тяжело вздымается его грудь, пока он пытается отдышаться. Джулиан был бледен, как полотно.

— Джулиан, прошу тебя! — взмолилась она. — Это уже чересчур! В конце концов, я всего лишь беременна, а ты ведешь себя так, будто я уже одной ногой в могиле.

Он с трудом сглотнул.

— Знаю, — беззвучно пробормотал он. — Знаю.

Немного отдышавшись, Джулиан отнес Лили в спальню и бережно опустил на кровать. Потом стащил с себя пальто, швырнул его в угол и заметался по комнате, натыкаясь на мебель.

— Джулиан!

Он вдруг замер, словно налетев на невидимую преграду, и невидящим взглядом уставился в потолок.

Лили схватила мужа за руку.

— А ну-ка иди сюда, — пробормотала она, решительно потянув его к себе.

Джулиан молча присел рядом и обнял Лили за плечи.

— Иди ко мне… — прошептала она, притянув его к себе.

Вытянувшись рядом, Джулиан крепко прижал ее к себе.

— Все в порядке, — шепнула она. — Я все понимаю. Непросто сразу осознать, что скоро станешь отцом. Знаешь, если честно, мне тоже страшно. Как-то тревожно на душе… — я все думаю, а что потом? Что, если наш… — Голос Лили дрогнул. Наверное, лучше было бы промолчать, однако она так устала бояться, что просто махнула на все рукой. — Что будет, если наш малыш станет звать меня, а я не услышу?

Джулиан только молча прижал ее к себе.

Лили, спрятав голову у него на груди, дала волю слезам. У нее тоже было немало причин для страхов. Это были те страхи, которые она пыталась заглушить многие годы.

Джулиан, вздохнув, привлек ее к себе и стал тихонько покачивать, словно пытаясь убаюкать.

— Не думай об этом. — Его глаза вдруг сверкнули яростным огнем. — Не смей думать об этом, слышишь? Из тебя получится самая лучшая, самая добрая, нежная и заботливая мать! Ты меня поняла?

Лили молча кивнула, глотая слезы. Если матери Джулиана хватило мужества родить сына на заброшенном складе, а потом растить его в одиночку, то она и подавно справится. В конце концов, у нее есть чудесный дом, она наймет няню, и та станет ей помогать. Но, самое главное, у нее есть любящий муж.

— Конечно, ты прав. Какая я глупая! Ведь у меня есть ты, — всхлипнула она, улыбаясь сквозь слезы и стараясь, чтобы ее голос звучал твердо.

Лицо Джулиана внезапно окаменело.

— Так вот в чем дело? — встрепенулась Лили, только сейчас сообразив, чего он боится. — Ты из-за этого волнуешься? Что будет с нами, если что-то случится с тобой?

Джулиан молча кивнул и, зажмурившись, прижался лицом к руке жены.

— Ты расскажешь, что случилось тогда с тобой? Я имею в виду, когда твоя мать вдруг заболела? Прошу тебя, — взмолилась она. — Я ведь твоя жена, Джулиан. Ты можешь рассказать мне все. Ты должен мне рассказать.

— Да, ты права, — неохотно согласился он. — Ты имеешь право знать.

Он помог ей подняться, и они уселись лицом друг к другу.

— Ты говорил, что тебя бросили в тюрьму, — шепотом напомнила Лили. — За то, что ты досаждал кому-то из лордов.

— Все началось задолго до этого.

Лили хорошо знала эту позу — она означала, что Джулиан настроился на долгий разговор. Руки свободно лежат на коленях, мышцы лица расслаблены, однако Лили знала, что стоит ему заговорить, как они тут же придут в движение, и на этом подвижном лице она сможет прочесть все, что он хочет сказать, если слова вдруг окажутся бессильны. Наконец Джулиан решился. Он говорил медленно, сопровождая каждое слово, жестами, постоянно останавливаясь и повторяя, если, видел по лицу Лили, что она чего-то не поняла.

— Это случилось в кофейне, — начал он. — Ты уже знаешь, что там служили только глухонемые. Так уж повелось. Там собирались джентльмены, которые занимались благотворительностью, чтобы обсудить свои дела, и постепенно заведение приобрело популярность — особенно среди знати. Но помимо благотворительности там частенько велись разговоры, которые не были предназначены для посторонних ушей — считалось, что это безопасно, ведь служанки не могли их подслушать. В кофейне даже имелась особая комната для подобных встреч. На меня никто не обращал внимания — посетители считали, что я тоже глухой, как и остальные.

— Значит, ты слышал все, о чем они говорили между собой?

Джулиан кивнул.

— Вообще-то я старался пропускать их разговоры мимо ушей. Все эти политические интриги и торговые сделки не особо меня интересовали. Но однажды — мне тогда только-только сравнялось четырнадцать — меня послали отнести поднос в ту особую комнату. Собравшиеся там джентльмены решили заранее отметить завтрашнюю победу на скачках, на которой они должны были сорвать неплохой куш. Как я понял, они подкупили кого-то из жокеев, и лошадь, на которую они поставили крупную сумму, должна была прийти к финишу первой, обогнав фаворита, что в результате принесло бы им целое состояние.

— Выглядит не очень красиво, — скривилась Лили. — Не говоря уже о том, что это незаконно.

— Согласен. Но тогда меня это не слишком волновало. Я понял, что могу на этом подзаработать. — По губам Джулиана скользнула кривая усмешка. — Мне было известно, где мать прячет деньги, отложенные на черный день. Я пересчитал монеты — два фунта и три шиллинга — и помчался в букмекеру, где принимали ставки. Они в тот день были двенадцать к одному. Можешь себе представить? Это означало, что я могу выиграть двадцать пять фунтов — больше, чем мать зарабатывала за год. Мне в то время эти деньги казались настоящим богатством. Первым делом, решил я, куплю себе новые башмаки. Я тогда быстро рос и постоянно мучился оттого, что башмаки были мне тесны. А матери — теплый плащ. И непременно что-нибудь красивое — может, гребень в волосы. — В глазах Джулиана блеснули слезы. — Мне так хотелось хоть чем-нибудь ее порадовать.

— И что случилось?

— А ничего. Вернее, случилось то, что должно было случиться. Меня подвела глупость. И жадность. Я бежал к букмекеру, зажав в кулаке свои жалкие два фунта. И вдруг мне в голову закралась одна мысль. А почему бы не поставить не два фунта, а, скажем, четыре, вдруг подумал я. Помнишь, я рассказывал, что раньше частенько просил подаяние на улицах. Я еще тогда упоминал, что научился неплохо подражать голосам других людей.

Лили молча кивнула.

— Именно так я в свое время и научился говорить, — продолжал он. — А как иначе? Ведь моя мать была глухонемой. Поэтому я прислушивался к тому, как говорят окружающие. Мальчишкой я часами бродил по Стрэнду в компании уличных музыкантов, передразнивая прохожих у них за спиной. Люди вокруг смеялись и частенько мне удавалось заработать монетку-другую. — Джулиан умолк. Он будто снова вернулся в те дни, и лицо у него стало грустное.

— Но в тот день что-то пошло не так?

— Нет-нет, все шло, как надо — во всяком случае, поначалу. Вокруг меня собралась небольшая толпа, прохожие смеялись, швыряя в мою шляпу монетки. Но потом увлекся и не сразу сообразил, что выбрал для насмешек не ту мишень. Человек, которого я передразнивал, оказался знатным лордом — я и глазом не успел моргнуть, как его здоровенный лакей схватил меня за шиворот и принялся трясти. Я, конечно, твердил, что просто пошутил, но не тут-то было. Этот чванливый индюк разобиделся и велел лакею тащить меня на Флит-стрит, в магистратуру.

— Как уличного попрошайку?

Джулиан мрачно кивнул.

— Конечно, это было незаконно. И тут я вдобавок совершил ужасную глупость — достал из-за пазухи кошелек, вытряхнул монеты на ладонь и сунул ему под нос. — «Смотрите», — хвастливо заявил я. — «У меня есть два фунта и три шиллинга. Стал бы я попрошайничать, когда у меня имеются деньги? Так какого дьявола вы ко мне привязались?»

— О нет! — Сердце у Лили ухнуло в пятки. — Зачем?!

— Да уж. Никогда не забуду глумливую усмешку этого парня. Конечно, он заявил, что я их украл.

— Но ведь ты их не крал! — возмутилась Лили.

— Да, конечно. Но кому бы, по-твоему, поверил суд — жалкому уличному попрошайке или знатному лорду? Мир, к несчастью, устроен так, что слово бродяжки ничего не стоит — естественно, любой судья принял бы его сторону. Я понимал, что у меня нет ни малейшего шанса доказать, что не лгу. — Лицо Джулиана исказилось от гнева. — И прекрасно понимал, что за кражу больше фунта меня попросту вздернут.

— И что же ты сделал?

— Единственное, что мог сделать в такой ситуации. — Джулиан устало пожал плечами, признавая свое поражение. — Я безропотно отдал мерзавцу свой кошелек и смирился с тем, что меня сунут в тюрьму за попрошайничество. Суд приговорил меня к месяцу исправительных работ в тюрьме Брайдуэлл. Мне даже не позволили послать весточку матери. Уже потом я узнал, что она снова заболела, но у нее не было денег на доктора.

Голос его оборвался. Лили незаметно смахнула слезы. Глаза Джулиана тоже подозрительно блестели.

Больше всего ей хотелось утешить его, но она сдержалась, понимая, что Джулиану нужно выговориться.

— Я не знаю и теперь, наверное, уже никогда не узнаю, — дрогнувшим голосом продолжал он, судорожно глотнув, — что моя мать думала обо мне, умирая. Я не говорил, но накануне мы поссорились. Так, не из-за чего, как уже не раз бывало до этого. Кто из мальчишек в таком возрасте не ссорится с родителями? Я рос довольно строптивым, и матери со мной бывало нелегко. Сейчас я все отдал бы, чтобы этой ссоры не было. Собственно говоря, именно поэтому мне так и хотелось удивить ее каким-нибудь подарком! А вышло так, что я попросту удрал из дома, да еще прихватив с собой последние деньги. Я пытался передать ей записку — договорился с мальчишкой, которого должны были выпустить из тюрьмы через неделю. Он обещал сходить к ней. Но одному Богу известно, отнес ли он ей записку. А даже если и отнес, кто знает, смогла ли она найти кого-нибудь, кто бы согласился прочитать ее вслух.

Похожий на рыдание вздох вырвался из его груди.

— Теперь мне придется с этим жить. Жить, зная, что мать, умирая, считала, что я сбежал, бросив ее на произвол судьбы. Возможно… — Джулиан, запнувшись, вытащил из кармана платок и с досадой вытер струившиеся по лицу слезы. Его била дрожь. Он старел на глазах, будто сказанное отнимало у него годы жизни. — Возможно, эти деньги могли бы ее спасти. Возможно, она бы упорнее цеплялась за жизнь, если бы была уверена, что я не бросил ее. Меня до сих пор преследует мысль о том, что она умерла просто потому, что не хотела больше жить…

— Нет, — твердо сказала Лили, беря его за руку. — Никогда в это не поверю.

Обхватив его лицо руками, Лили осторожно смахнула катившиеся из глаз Джулиана слезы.

— Послушай, твоя мать была мужественной и сильной женщиной. Она всем пожертвовала ради тебя. И уверена, что она верила тебе — до последнего своего вздоха.

— Лили… — Голос Джулиана дрогнул, и он наконец осмелился взглянуть ей в глаза. — Лили, что бы ни случилось, дай мне слово, что никогда не усомнишься во мне.

— Никогда. — Она прижалась губами к его лбу.

— И если со мной что-то случится…

Договорить он не успел — губы Лили прижались к его губам, не дав ему закончить.

— Если с тобой что-то случится, — начала она, с трудом заставив себя оторваться от его губ, — я буду горевать. Вряд ли я захочу жить без тебя. — При мысли о том, что приходится говорить ему подобное, у нее разрывалось сердце. — Да, возможно, я не захочу жить, если останусь одна, но буду. Когда-то, после болезни, узнав, что навсегда останусь глухой, я тоже заново училась жить. Когда погиб Лео, у меня будто вырвали душу. И все же я справилась…

Придвинувшись к Джулиану поближе, она прижалась головой к его плечу.

— Если ты уйдешь из моей жизни, мое сердце будет разбито. Я уже никогда не буду прежней. Но буду жить — ради тебя, ради нашего ребенка. Ради себя самой. Я сильнее, чем ты думаешь, Джулиан. Наверное, даже сильнее, чем кажется мне самой.

Каждое слово Лили дышало уверенностью. И она вдруг поймала себя на том, что и сама понемногу начинает успокаиваться.

Они так и продолжали сидеть, поджав под себя ноги и глядя друг другу в глаза.

Обоим не хватало воздуха. Лили никогда еще не чувствовала такого полного, такого безраздельного слияния с другим человеком, когда не только тела, но и души становятся единым целым.

А потом оба как будто сошли с ума.

Будь прокляты эти пуговицы! Впрочем, с пуговицами было покончено почти мгновенно. Прикосновение одежды к телу почему-то неожиданно стало раздражать до безумия. Скорее, скорее избавиться от нее. Особенно Джулиана бесили башмаки. Развязывать шнурки тоже было некогда.

Впрочем, обоих это нисколько не смущало.

Опрокинув Лили на спину, Джулиан широко развел ей ноги и на минуту замер — она была еще не готова принять его и тем не менее даже не думала возражать. Ей и в голову не приходило просить его подождать немного — она понимала, как отчаянно он хочет этого… как ему сейчас нужно погрузиться в нее, почувствовать себя в безопасности.

Ноги ее обвились вокруг его талии, и Джулиан одним мощным толчком ворвался в нее, потом еще раз, и еще. Что-то капнуло ей на грудь — то ли пот, то ли слезы, Лили не знала. А может, и то и другое. В каждом движении Джулиана, в том, как он судорожно старался оказаться в ней, ощущалось отчаяние, едва ли не мука. Мучаясь сам, он невольно причинял боль и ей.

Она не жаловалась — смирившись, Лили принимала его таким, какой есть.

Она выдержит, твердила себе Лили. Однако у нее были и собственные желания…

Дождавшись удобного момента, Лили стиснула его ногами и одним рывком опрокинула на спину, усевшись верхом. Поначалу Джулиан даже не понял, что произошло. Спустившиеся до колен панталоны лишили его возможности сопротивляться. Впрочем, судя по выражению его лица, ему это и в голову не пришло. Лили на миг охватило ликование — ее пленник, пригвожденный к постели, оказался полностью в ее власти.

Она слегка поерзала, усаживаясь поудобнее, чтобы его вздыбленное копье не причиняло ей боли. По губам ее скользнула легкая усмешка.

— Лежи смирно, — нагнувшись к мужу, шепнула Лили. — Остальное предоставь мне.

— Лили… — Слегка сбитый с толку, но, судя по всему, вполне довольный, Джулиан попытался приподняться.

— Ш-ш-ш, — прикрикнула она. — Я же велела тебе не двигаться.

Положив ладони ему на грудь, она слегка приподнялась — неторопливо, томительно-медленно — после чего с дразнящей улыбкой вновь опустилась на него. Из груди Джулиана вырвалось рычание — услышать его Лили, конечно, не могла, зато почувствовала ладонями, как содрогнулась его грудь.

Обхватив ее за бедра, он попытался протиснуться поглубже.

— А ты нахал! — Лили, неодобрительно поцокав языком, шлепнула Джулиана по рукам, когда он попытался подхватить ее под попку — Неужели тебе не хочется убедиться, что я сильнее, чем ты думаешь? Что я вполне способна справиться и без твоей помощи?

В глазах Джулиана вспыхнуло пламя, и Лили возликовала. Наконец-то понял, одобрительно усмехнулась она.

Еще ни когда раньше она не чувствовала себя такой сильной, такой уверенной в себе, как сейчас, когда Джулиан оказался в полной ее власти.

— Руки по швам! — скомандовала она. — И попробуй только пошевелиться!

Джулиан покорно вытянул руки вдоль тела.

— Обещаешь лежать смирно?

— Обещаю.

— Поклянись! — потребовала Лили. — Иначе мне придется тебя связать.

Ох. Джулиан поймал себя на том, что он ничего не имеет против.

— Клянусь, — проскрипел он, нетерпеливо выгнув спину. — Как скажешь, дорогая. Только поторопись, умоляю!

Лили довольно усмехнулась. Сидя на нем верхом, она могла беспрепятственно любоваться широкой грудью и мускулистыми руками. Тем более что тут было на что посмотреть. Ну просто живое олицетворение сладострастной агонии!

Жадно пожирая Джулиана глазами, Лили задвигалась, постепенно ускоряя темп и чуть слышно постанывая от удовольствия. Каждый раз, когда она опускалась, возникало восхитительное ощущение трения, причем именно там, где ей и хотелось. Джулиан со стоном заметался на подушке, и каждый его стон, каждое нетерпеливое движение наполняли ее счастьем.

— Ну как, убедился? — игриво поинтересовалась она. — Уж кому, как не мне, знать, что тебе нужно. И мне самой, кстати, тоже.

Негромко выругавшись сквозь зубы, Джулиан откинулся на подушки.

Чувствуя, как твердеет его плоть, Лили задвигалась быстрее. Руки ее блуждали по груди Джулиана, лаская, трогая, пощипывая.

Джулиан скрипнул зубами, чувствуя, что долго ему не продержаться.

— Лили… — прохрипел он, с трудом оторвав голову от подушки. Взгляд его устремился в то место, где их тела сливались. — Я хочу дотронуться до тебя! — взмолился он. — Пожалуйста, позволь мне!

— Ни за что! — Заметив, как он расстроился, Лили с милой улыбкой добавила: — Лучше я сама себя потрогаю…

Кокетливо подняв руки к груди — куда подевался корсет и когда это случилось, ни Лили, ни Джулиан не смогли бы вспомнить даже под пыткой — она слегка приподняла их ладонями, отметив про себя, что за последнее время они определенно потяжелели. Соски тоже стали чувствительнее — достаточно было только коснуться их, и они моментально набухли и затвердели, приподняв тончайшую ткань шемизетки. Лили обвела их кончиком пальца и едва не застонала от возбуждения.

— Господи… — простонал Джулиан. — Ты меня убиваешь!

Ничто не могло доставить Лили большей радости в этот момент, чем те мучения, что испытывал Джулиан. Восседать на муже верхом наподобие древней языческой богини, видеть, какими голодными глазами он пожирает ее тело, такое нежное, соблазнительное и женственное, и безжалостно приказывать ему — какое наслаждение! Боже, до чего же приятно чувствовать свою власть!

Откинувшись назад, Лили принялась ласкать себя руками в том месте, где соприкасались их тела — коснулась крохотного, напряженного бугорка между ног, и ее волной захлестнуло наслаждение. Дрожь пробежала у нее по спине — она опять задвигала бедрами, не отрывая взгляда от лица Джулиана. Глаза у него едва не вылезли из орбит — он смотрел, как она ласкает себя, и явно терял те жалкие крохи самообладания, которые еще у него оставались. Лили молча ликовала. Наконец по всему его телу прошла судорога, и он хрипло застонал.

Лили привстала. Ей хотелось, чтобы Джулиан убедился, как она владеет собой, хотелось, чтобы он умолял ее о пощаде.

— Лили, — наконец взмолился он. — О Господи, Лили… Я больше не могу!..

— Да. — В этот момент обжигающая волна наслаждения захлестнула ее. Лили даже не почувствовала, как Джулиан, схватив ее за бедра, с силой вонзился в нее и закричал, изливая в нее свое семя.

Она рухнула на него, дрожа и содрогаясь всем телом. Джулиан, закрыв глаза, крепко прижал ее к себе.

— Все будет хорошо, — прошептала она, прижавшись губами к его губам. — Поверь мне, Джулиан. Все будет чудесно, вот увидишь.

Еще никогда Лили не была так уверена в том, что говорит. И никогда еще она не ошибалась так глубоко.