Глава 22

Тоби был младенцем, когда умер его отец. Он совсем его не помнил, и воспоминаний о матери в год ее траура у него тоже не сохранилось. Когда она упоминала сэра Джеймса Олдриджа, то неизменно делала это уважительно-бесстрастным тоном и всегда в прошедшем времени. Судя по всему, вдовствующая леди Олдридж очень уважала мужа и при его жизни.

А вот мистера Йорка она терпеть не могла. Мать и мистер Йорк постоянно находились в ссоре, неизменно находя для ссор все новые и новые поводы. Так было всегда — сколько Тоби себя помнил. В лицо друг другу они говорили колкости, а за глаза говорили и вещи похуже. И стороннему наблюдателю казалось: если их что-то и объединяло, то лишь взаимная неприязнь.

И никогда, до этого самого дня, Тоби не замечал очевидного.

Они любили друг друга.

Как же мог он этого не разглядеть? Тоби гордился своим знанием женщин, но, как оказалось, он ничего в них не понимал. Но с другой стороны, леди Олдридж никогда не была для него просто женщиной, потому что она была его матерью. Именно поэтому он никогда не искал у нее слабых мест. Он просто-напросто не хотел их видеть, не желал их замечать. И он всегда считал свою мать очень сильной женщиной.

Но только не сегодня. Сегодня она была совсем другой — бледной и смертельно уставшей.

— Мама, почему ты мне никогда не говорила? — Присев рядом с матерью, Тоби взял ее за руки. Они сидели в дальнем углу гостиной мистера Йорка. В комнате было довольно много людей, пришедших, чтобы отдать дань уважения покойному до того, как тело его перевезут в Суррей. Люди приходили и уходили. Они терялись, не зная, кому выражать соболезнования. У покойного не осталось близких родственников.

Тоби подал матери платок, и та, утирая слезы, прошептала:

— Ты считаешь, что я должна была рассказать тебе о своем любовнике? Тоби, я знаю, что мы с тобой очень близки. Но, право, есть темы, которые матери неудобно обсуждать с сыном.

В этом он не мог с ней не согласиться.

— И как давно вы…

— Очень давно.

— Несколько лет?

— Десятилетий.

Десятилетий? Тоби, нахмурившись, уставился на ковер, раздумывая, хочет ли он знать, сколько именно десятилетий.

— Не настолько долго, как ты, возможно, подумал, — сказала леди Олдридж, словно прочитав мысли сына. — Я никогда не изменяла твоему отцу.

— Я совсем не помню отца, — ответил Тоби со вздохом и поднял глаза к потолку — на втором этаже, в спальне, лежало тело мистера Йорка. — Я помню только его.

— Он любил тебя, Тоби. Он говорил мне, что завещал бы тебе свое поместье, если бы оно не отчуждалось вместе с титулом. Я знаю, что он относился к тебе как к сыну. А вот родного сына у него никогда не было.

— Почему у него никогда не было сына? Почему вы так и не поженились?

Мать Тоби покачала головой:

— Мы бы поубивали друг друга, если бы жили под одной крышей. Нет, я привыкла к своей независимости, и мы оба были слишком упрямы, чтобы уступить друг другу. — Она снова утерла слезы и высморкалась. — В последнее время он сильно сдал. Доктора советовали ему отдохнуть. Уже несколько лет я умоляла его уйти из парламента, но упрямец даже слышать об этом не хотел.

— Поэтому ты уговаривала меня выставить свою кандидатуру?

Леди Олдридж кивнула:

— Да, поэтому.

— Мама, тебе было бы достаточно просто сказать мне правду.

Леди Олдридж едва заметно кивнула:

— Да, возможно. Возможно, мне следовало бы сказать тебе об этом. Но повторяю, не так-то легко говорить о своем любовнике с собственным сыном. И как бы то ни было, он наконец уступил мне. На прошлой неделе он сказал, что решил предоставить тебе возможность победить на выборах. Сказал, что ты к этому вполне готов. Он считал, что вы с Изабель — прекрасная пара. И еще что-то добавил насчет ягнят.

У Тоби защемило в груди. Так вот почему они при голосовании шли с Йорком вровень, вот почему он встретил его в городе в разгар избирательной кампании. Выходит, правильно он тогда подумал — старик вообще не вел никакой кампании.

Тут в комнату вошел Джереми. А вместе с ним — мисс Осборн. Тоби встал, чтобы поздороваться с ними.

— Джем, мисс Осборн, очень хорошо, что вы пришли.

— Мы только что получили известие, — сказал Джереми. — Люси хотела присоединиться к нам, но…

— Конечно, все понимают, что она не могла приехать, — ответил Тоби. — Не с младенцем же одной недели от роду… Как поживает новорожденный Томас Генри Трескотт, пятый виконт Уоррингтон?

— Как положено родовитому лорду, — ответила мисс Осборн. — Весь дом у него на побегушках.

— Не могу сказать, что меня это удивляет, — с улыбкой сказал Тоби. Он жестом пригласил графа и мисс Осборн присесть рядом с кушеткой, на которой сидела леди Олдридж. — Надеюсь, вы помните мою мать.

— А у мистера Йорка не было родственников? — спросила мисс Осборн, окинув взглядом людей в гостиной.

— Нет, — ответил Тоби. — Не было близких родственников по крайней мере. У него, кажется, есть несколько двоюродных братьев и сестер, поэтому…

— У него были мы, — перебила леди Олдридж. — Мы — его семья. — Она снова заплакала. — Не заставляй их думать, будто он был один на свете.

— Нет, конечно, он не был одинок, — поспешно сказал Тоби. Для Джереми и мисс Осборн пояснил: — Наши семьи всегда были очень близки. Они с мамой были… добрыми друзьями.

— Мы были любовниками, — заявила вдруг леди Олдридж. Когда все трое уставились на нее в изумлении, она, обращаясь к сыну, добавила: — Я старая женщина, и теперь он мертв. И мне все равно, что скажут люди. Пусть знают. Мы были любовниками.

Джереми и мисс Осборн отвели глаза. Они готовы были смотреть куда угодно, лишь бы не на леди Олдридж.

Однако это ее не остановило. Утирая слезы, она продолжала:

|| — Ты был прав, Тоби. Мне следовало выйти за него. Он, знаешь ли, просил моей руки. Просил много раз, а я все время ему отказывала. И сейчас… — она всхлипнула, — сейчас я не имею на него никаких прав. Я не имею права носить по нему траур, не могу быть похоронена рядом с ним. Не имею права на то, чтобы подняться наверх и проследить, чтобы его слуга надел на него жилет в зеленую полоску, а не тот ужасный синий.

— Мама, пожалуйста, не плачь, — пробормотал Тоби. — Я… я поговорю с его слугой. — «О Господи, нашел чем ее успокоить! — отчитал он себя. — А ведь прежде я всегда знал, как успокоить дам, как поднять им настроение. Неужели я утратил эту способность?» Да, похоже, что так. Похоже, что он ее утратил. И произошло это сегодня утром, после разговора с Изабель. Очевидно, эта его способность объяснялась несокрушимой уверенностью в себе. И вот сегодня, в этот злополучный день, он лишился такой уверенности.

Тут Тоби заметил Реджинальда. А следом за ним в гостиную вошел Джосс. Снова поднявшись, он прошептал:

— Мама, тут Реджинальд.

— О, пусть он тоже узнает, — ответила мать. — Теперь мне нечего стыдиться. Йорк умер, и теперь уже ничего не имеет значения. — Она громко разрыдалась.

Мисс Осборн, сидевшая с ней рядом, покосилась на Тоби.

— Что мне делать? — спросила она шепотом.

Тоби вздохнул и беспомощно пожал плечами. Он никогда не видел мать в таком состоянии, никогда.

Реджинальд, пробравшись сквозь толпу, оказался наконец рядом с кушеткой.

— Августа отправила мне в контору записку, — сообщил он. — Как жаль, черт возьми, что Йорк от нас ушел! — Он бросил взгляд на леди Олдридж. — Она тяжело восприняла утрату, верно?

Тоби кивнул:

— Да, похоже на то. Очевидно, они были близки.

— Мы были любовниками, — всхлипывая, пробормотала мать Тоби.

Реджинальд изменился в лице и тихо присвистнул:

— Однако…

Мисс Осборн осторожно похлопала леди Олдридж по плечу.

— Ну, будет вам… Не стоит, — тихо сказала она. Но мать Тоби по-прежнему заливалась слезами.

В этот момент к ним подошел Джосс. Тоби кивнул ему.

— Прошу прощения, — пробормотал Джосс. — Возможно, я вам помещал. Но видите ли… Я был в конторе мистера Толливера, когда принесли записку. И я подумал, что должен почтить память покойного. — Он посмотрел на женщин, сидевших на кушетке. — Простите, я не знал…

— Не надо извиняться, — перебил Тоби. — Никто не знал. Хорошо, что ты пришел.

Его мать еще громче разрыдалась, и мисс Осборн снова покосилась на Тоби.

— А это не Монкриф у дверей? — с надеждой в голосе спросил Джереми. — Я давно хотел с ним поговорить.

— Нет, не уходи, — сказал Тоби, придержав друга за рукав. Он нисколько не осуждал Джереми за попытку сбежать, однако ему хотелось, чтобы тот остался.

— Я даже не знаю, как он умер, — всхлипывая, причитала леди Олдридж. Реджинальд протянул ей чистый носовой платок, и она, в очередной раз высморкавшись, продолжала: — Говорят, с ним случился апоплексический удар, но доктор отказывается раскрывать мне подробности. Было ли ему больно? Страдал ли он? Мне невыносима сама мысль о том, что он умирал тут в одиночестве, в своей кровати… О, это слишком ужасно, чтобы даже пытаться себе представить!

— Если у него действительно был апоплексический удар… и если это случилось с ним во сне, то скорее всего он не испытывал никакой боли, — тихо сказала мисс Осборн.

— Дорогая, вы очень добры, но… Прошу меня извинить, но я бы предпочла услышать эти заверения от его доктора.

— Она и есть доктор, — заявил Джосс.

Хетта мельком взглянула на него.

— Капитан Грейсон хочет сказать, — пояснила мисс Осборн, — что я получила серьезную медицинскую подготовку и приобрела профессиональный опыт благодаря своему отцу — довольно известному доктору. Но то, что я вам сейчас говорю, я узнала, когда была еще ребенком. Моя мать перенесла апоплексический удар, когда я была совсем маленькой. Кровоизлияние было серьезным, ее парализовало, и она так и осталась до конца жизни прикованной к постели. У нее пропала речь. За год, что последовал за тем, самым первым, кровоизлиянием, она перенесла много других, не таких сильных. — Хетта сделала глубокий вдох, потом продолжила: — И я всегда сидела рядом с ней, когда отец был занят в больнице. Я читала ей вслух, а также поила ее чаем или бульоном. Вначале эти ее приступы трудно было даже распознать. Со стороны казалось, словно мать спит. Она едва заметно вздрагивала, и веки ее чуть трепетали. Потом она просыпалась с немного испуганным видом, но боли она не чувствовала. Никогда не чувствовала боли.

Все молчали. Никто не решался заговорить. Но Тоби был уверен, что все сейчас думали об одном и том же — о мисс Осборн и ее несчастной матери. Слава Богу, что мистер Йорк ушел быстро и скорее всего без мучений. А вот что должна была чувствовать девочка, вынужденная стать сиделкой у постели своей парализованной матери?.. Об этом было даже страшно подумать.

— Выходит, он не страдал? — слабым голосом спросила леди Олдридж. — Вы уверены?

— Да, уверена, — ответила мисс Осборн. Голос ее стал тихим и ласковым. — Я была рядом с мамой, когда она умирала. Она ушла без боли и мучений.

— Что ж, я рада за нее, — пробормотала леди Олдридж. — И за вас тоже.

— Мама, мама, я здесь, — послышался женский голос. Все повернулись к двери и увидели Августу, только что вошедшую в комнату. Тоби вздохнул с облегчением и, поднявшись на ноги, уступил сестре место рядом с матерью.

— О, Августа! — Леди Олдридж бросилась в объятия дочери. — Августа, я любила его.

Поглаживая мать по волосам, Августа что-то шептала ей, пытаясь успокоить. А мисс Осборн, пробормотав извинения, поспешно вышла из комнаты. Через несколько секунд за ней последовал Джосс, оставив Реджинальда и Джереми продолжать жалкие потуги на светскую беседу.

А Тоби просто стоял в стороне и молчал.

Выскочив из комнаты, Хетта быстро проследовала в холл. Потом вдруг остановилась и, закрыв ладонями лицо, разрыдалась.

Ей очень хотелось отойти подальше от этого дома, прежде чем откроются шлюзы, но она не успела — теперь рыдала неподалеку от двери гостиной. Было бы приятно думать, что единственная причина этих слез — сочувствие леди Олдридж или даже внезапно накатившая скорбь по давно усопшей матери, но, увы, все было совсем не так. Причиной ее слез были зависть и страх. Зависть к тем, кто познал сладость долгой и прочной привязанности. Что же касается страха, то она ужасно боялась, что проживет всю жизнь в одиночестве, превратится в старуху, а оплакивать ей будет некого.

И никто после ее смерти не будет скорбеть по ней.

Внезапно сильные руки схватили ее за плечи. Она замерла на мгновение, потом прошептала:

— Уходи. — Ей не надо было поднимать голову, чтобы узнать этого человека. Она и так прекрасно знала, кто это.

— Нет, не уйду, — последовал ответ. — Тебе нужна поддержка, и я намерен тебя поддержать.

У нее не осталось ни сил, ни желания сопротивляться. И гордости тоже не осталось. К тому же она действительно нуждалась в поддержке, очень нуждалась.

Те же сильные руки вдруг развернули ее спиной к стене и крепко обняли. Уткнувшись лицом в широкую мужскую грудь, Хетта всхлипнула и прошептала:

— О, Джосс…

— Тсс… Все хорошо. Ничего не говори.

Он стал осторожно поглаживать ее по волосам — раз, другой, третий. Так ее давно уже никто не успокаивал, с тех пор как заболела мать.

— Не плачь, Хетта, — послышался тихий голос Джосса. Она тут же расслабилась и сделала глубокий вдох. А он поглаживал ее по волосам и нашептывал ей на ухо ласковые слова, пытаясь успокоить. Но Хетта все равно плакала, она не могла сдержать потоки слез.

— Знаешь, Хетта, то, что ты сказала леди Олдридж… Ты такая храбрая… Тебе нелегко это далось, но ты ее успокоила.

Она снова всхлипнула, и он обнял ее покрепче.

— Каким же я был дураком! — продолжат Джосс. — Я очень плохо с тобой обходился. Ты сможешь меня простить? Хотя я знаю, что не заслуживаю прощения.

— Нет, ты был прав, — сказала Хетта, утирая слезы. Она с радостью взяла бы на себя свою долю ответственности за их ссоры. Возможно, теперь они смогут стать друзьями. — Я знаю, что мне следует душевнее относится к своим пациентам, к их близким, но… — она вздохнула, — но это очень трудно. Ты только посмотри на меня, — добавила она, указывая на опухшие покрасневшие глаза.

— Да, я смотрю на тебя. — Он приподнял ее подбородок. — Смотрю… и не понимаю, как в такой маленькой женщине может быть столько силы, столько ума и храбрости. — Он провел ладонью по ее щеке и смахнул пальцем слезинку. — Столько силы, ума и храбрости — и при этом такие чудесные глаза.

«Нет, не может быть, — думала Хетта. — Не может быть, что он настолько жесток и опять надо мной насмехается». Он снова взял ее за подбородок:

— Нет-нет, не отворачивайся. Ты знаешь, как мучили меня эти глаза? Знаешь, как они повсюду меня преследовали?

Хетта молча покачала головой. Он улыбнулся уголками губ:

— Вначале они раздражали меня, злили бесконечно. Они все время смотрели на меня в упор, задавая мне вопросы, на которые я не хотел отвечать. Затем я поймал себя на том, что ужасно хочу смотреть в эти глаза, хочу задавать свои собственные вопросы, и это раздражало меня еще сильнее. А потом Бел выздоровела, и ты перестала приходить. И тогда я обнаружил, — он тяжело вздохнул, — что очень по ним скучаю, по этим глазам. И вот это злило меня сильнее всего.

— Потому что ты чувствовал себя так, словно изменил ей?

Джосс решительно покачал головой:

— Нет. Клянусь Богом, нет. — Он еще крепче обнял ее. — Я злился потому, что почувствовал себя живым. Болезненно живым, если можно так сказать. А ведь я потратил столько времени и усилий на то, чтобы умереть для мира… И вот вдруг… Я вдруг почувствовал влечение к тому, к чему поклялся никогда не стремиться. Ты не представляешь, как я ненавидел тебя за это!

Она невольно рассмеялась:

— Думаю, что имею об этом кое-какое представление.

— Да, имеешь. И мне очень стыдно за это.

— Знаешь, я никогда не считала тебя странным, необычным… — сказала Хетта. — Я старалась не пялиться на тебя во все глаза, но ничего не могла с собой поделать. Ты такой мужественный, такой привлекательный, и… я… я просто не могла удержаться.

Он склонил голову к плечу.

— Не могла удержаться? Хм…

Хетта затаила дыхание в ожидании продолжения. Но Джосс молчал, и она сказала:

— Терпеть не могу, когда ты смотришь на меня с таким самодовольным, загадочным выражением… и молчишь! Я не знаю, как тебя понимать, и…

— Тсс… — Он прижал палец к ее губам. Затем легонько прикоснулся к ее губам своими. — Это означает, что сегодня я намерен тебя поцеловать. Можно?

— Можно.

И он поцеловал ее. Он целовал ее нежно и ласково. Потом Хетта ответила на его поцелуй. И вложила в этот поцелуй всю свою страсть. Она чувствовала себя так неуверенно, была так беззащитна… И она ужасно боялась, что все делает неправильно. Но Хетта не желала себя сдерживать, поскольку к моменту своего первого поцелуя достигла возраста двадцати трех лет. К тому же этот первый поцелуй вполне мог стать и ее последним поцелуем.

Услышав тихий стон, вырвавшийся из груди Джосса, Хетта приободрилась. У нее появилась робкая надежда на то, что кое-что она все же делала правильно.

А потом все кончилось, и он снова держал ее в объятиях.

— Ты дрожишь, — сказал он.

— Да. Я боюсь.

Он обнял ее покрепче.

— Не бойся. Я женюсь на тебе, Хетта.

— Вот этого я и боюсь.

— Почему? Только не говори, что ты переживаешь из-за того, что скажут по этому поводу люди. Я знаю, все будет нелегко, но мы оба привычны к тому, что…

— Нет-нет, не из-за этого я боюсь. — Она отстранилась, чтобы заглянуть ему в глаза. — Ты очень добрый человек, Джосс, но делать мне предложение нет необходимости. Я не ожидаю…

— Доброта тут ни при чем. И я совсем не добрый человек. Я знаю, что я не обязан делать тебе предложение. Просто я хочу, чтобы ты вышла за меня.

— Но… — В глазах ее вновь заблестели слезы. — Но как ты можешь на мне жениться? Во-первых, у меня нет ни гроша. К тому же я очень неуживчивая и вечно занятая. И, что очень важно, я не брошу медицину. Жена из меня получится никудышная. И еще… у тебя есть ребенок. — Она сокрушенно покачала головой. — А ведь я понятия не имею, что делать с детьми после того, как перерезана пуповина. То есть няня из меня тоже никудышная.

Он засмеялся. А она едва заметно нахмурилась:

— Почему ты смеешься только тогда, когда смеешься надо мной?

Джосс пожал плечами и пробормотал:

— Даже не знаю… Но лучше бы тебе выйти за меня, а то я, возможно, больше никогда не буду смеяться. — Он поцеловал ее в губы. — Так вот, мне решительно наплевать на твое приданое. И я никогда не потребовал бы от тебя бросить медицину или что-либо другое, что для тебя важно. Более того, я уверен, что домохозяйка из тебя не получится. И нянька — тоже. Но мне не нужна ни нянька, ни домохозяйка. Моему сыну нужна мать, которая будет верить в то, что он сможет кое-чего достичь в этой жизни. А что касается меня самого… Я едва ли смогу объяснить словами, что мне нужно. Но я точно знаю: все, что мне требуется от жизни, я сейчас держу в своих руках: Мне нужна не просто жена, а подруга. Равноправный партнер. Сильная, умная женщина, которая будет ожидать от меня не меньше того, что я сам от себя ожидаю. И мне нужно смеяться. Часто. И тебе все это тоже нужно.

Хетта молча смотрела на его шейный платок.

— Мне нужно любить, — сказал он, снова привлекая ее к себе. — Любить и быть любимым. Как думаешь, ты смогла бы меня полюбить, Хетта?

— Я думаю, что уже тебя люблю.

— Вот и хорошо. — Он опустил подбородок на ее макушку. — А сейчас — самое трудное. Ты можешь позволить мне любить тебя?

Она закрыла глаза.

— Пожалуй, да.

Он поцеловал ее в лоб, и она почувствовала, как губы его растягиваются в широкой улыбке.

— Вот видишь, — сказал он, — разве это так трудно?

— Да, это ужасно трудно. И страшно.

Он снова поцеловал ее в губы и прошептал:

— Я знаю, моя дорогая, знаю.