Глава 12
— Еще всего лишь несколько миль. — Выглянув из окна кареты, Тоби окинул взглядом знакомые просторы. Обернувшись к жене и заметив, что она сильно побледнела, он с беспокойством спросил: — Дорогая, тебе плохо? Укачало?
— Нет-нет, ничего страшного. И мне очень нравится этот пейзаж. Но должна признать, что я не привыкла к долгим путешествиям в карете. — Изабель заерзала на сиденье, пытаясь найти более удобное положение.
Тоби невольно вздохнул. Было очевидно, что Изабель действительно не привыкла к таким поездкам. К тому же он, ее муж, нещадно утомлял ее по ночам. Не в первый раз после их венчания Тоби испытывал угрызения совести. Он понимал, что обращается со своей женой как изголодавшийся по женщине матрос, наконец-то сошедший на берег, но ничего не мог с собой поделать. Он желал ее постоянно, и она всегда готова была ему уступить, когда бы он об этом ни попросил.
Даже сейчас при виде этой роскошной груди, подпрыгивающей в такт постукиванию лошадиных копыт, он не мог удержаться…
— Дорогая, может, тебе будет удобнее, если ты сядешь ко мне на колени?
Изабель бросила на него испытующий взгляд и, как ему показалось, все-таки не разгадала его намерения. Едва заметно покачав головой, она ответила:
— Спасибо за любезное предложение, но мне не хотелось бы помять твой костюм. — Немного помолчав, она вдруг спросила; — А там, на собрании, будет очень много людей?
Тоби энергично закивал:
— Да-да, несомненно. Несколько сотен, я думаю.
— Но, насколько я поняла, правом голоса обладают лишь немногие, — продолжала Изабель. — Только собственники земли. Так мне сказала твоя мать.
— Да, верно. Но люди воспринимают это собрание как увеселительное мероприятие. Как спектакль. Поскольку же здешний люд не избалован зрелищами, сюда стекаются жители всех окрестных деревушек, а им все равно, имеют они право голоса или нет. В нашем сонном округе народ рад любому развлечению. Для того чтобы подрать глотки и поразмахивать кружками с элем, любой предлог хорош. А ведь сегодня ничего особенного не намечается. Будут объявлены кандидатуры, вот и все. Ты даже не представляешь, что будет, когда начнется настоящая предвыборная гонка. Вот тогда жди настоящего разгула.
— И как долго продлится этот «разгул»?
— До тех пор, пока победитель не будет определен. Пятнадцать дней, не считая воскресений. — «Едва ли все это продлится больше пяти дней», — подумал Тоби. Логично было бы предположить, что Йорк с самого начала возьмет быка за рога, и тогда все закончится довольно быстро.
— Пятнадцать дней пьяного разгула? — Брови Изабель поползли вверх. — Теперь-то я понимаю, почему все здесь с таким нетерпением ждут выборов…
Тоби, не удержавшись, рассмеялся:
— Бывает и куда хуже, дорогая. Не забывай, что наш округ — очень тихий, спокойный. Ты не представляешь, что творится на севере, где голосование всегда кончается дракой, можно сказать — маленькой войной. И еще хуже бывает чуть поближе к Лондону, в Гаррете.
— А что происходит в Гаррете?
— О, они там устраивают шутовские выборы, целую мистерию, так что люди со всей округи приходят посмотреть. У них там фиглярские костюмы и грубые шуточки, и бесконечные бочонки с элем… Видишь ли, чтобы голосовать в Гаррете, не обязательно быть землевладельцем.
— Да, совершенно верно.
— Не обязательно. — Тоби усмехнулся. — Чтобы голосовать в Гаррете, необходимо выполнить одно-единственное требование: мужчина должен насладиться женщиной на открытом воздухе в любом месте, находящемся в границах этого района.
Изабель густо покраснела.
— Ты шутишь, да?
— Вовсе нет. — Не в силах противостоять искушению, Тоби поднялся со своего сиденья напротив жены и сел с ней рядом. Кивнув на окно, продолжил: — И знаешь, дорогая, я думаю, что мы все еще находимся на территории этого округа. Ты справедливо отметила, что пейзаж здесь чудесный. И мне кажется, глоток свежего воздуха может стать для тебя тем самым лекарством, в котором ты очень нуждаешься. Может, выйдем и немного погуляем? Не хочешь?
Изабель еще гуще покраснела.
— Тоби, ты дразнишь меня! Как тебе не стыдно?!
— Я вовсе тебя не дразню. Я говорю вполне серьезно. У меня куда больше шансов победить в Гаррете, чем в собственном округе. Надо всего лишь уладить этот маленький вопрос о правомочности моей кандидатуры. — Тоби обнял жену за талию, а другой рукой потянулся к трости, делая вид, что хочет подать кучеру сигнал, чтобы тот остановил экипаж. — Так как же, дорогая?
— Ты этого не сделаешь! — воскликнула Бел, подавшись к мужу и пытаясь его остановить.
— Еще как сделаю, — сказал Тоби с улыбкой.
— Нет! — крикнула она, схватив его за плечи обеими руками — и в результате оказалась у него на коленях, чего Тоби и добивался.
Тихо рассмеявшись, он сказал:
— Я непременно это сделаю, но только в том случае, если ты меня сама попросишь.
Изабель улыбнулась. И теперь она смотрела на него так, словно давала понять: он может делать с ней все, что пожелает.
Тоби отбросил трость и обнял жену обеими руками.
— Ну вот, дорогая. Разве так сидеть не удобнее?
Она молча кивнула и заглянула ему в глаза.
— Теперь ты уже не чувствуешь себя больной, верно?
Изабель снова кивнула.
— Вот и хорошо, — прошептал Тоби и прижался губами к ее губам.
И в тот же миг, едва лишь губы их встретились, весь мир перестал для него существовать. Господи, как же он любил целовать ее! Тоби никогда не считал себя суеверным — но черт его побери, если в слиянии их губ не было чего-то волшебного. Нет, речь не о колдовских заклинаниях, что бормочут ведьмы, склоняясь над булькающим в котелке волшебным зельем, и не о фонтане светящихся огоньков, что разлетаются в небо от прикосновения волшебной палочки. Это колдовство было иным, древним и первозданным. Казалось, что поцелуй высвобождал энергию стихий. Когда они целовались, царство страсти распахивало перед ними свои двери, ив этом царстве правили иные законы, неподвластные законам обычного мира. И Тоби был уверен, что мог бы держать жену на коленях и целовать всю дорогу до самого Девоншира. Но так уж распорядилась судьба (вернее — география), что вначале они достигли его родного округа в графстве Суррей.
— Тоби…
— М-м…
— Это и есть тот самый городок?
Поцеловав жену в шею, он взглянул в окно.
— Да, вероятно…
Тихонько вскрикнув, Бел соскочила с колен мужа и села на противоположное сиденье. Он тут же снова к ней подсел.
— Дорогая, у нас еще есть несколько минут.
— Тоби, нет! — Она увернулась от него и опять села напротив него. На сей раз он не стал к ней пересаживаться и со вздохом пробормотал:
— Не беспокойся, дорогая. Они ведь не увидят нас, если только специально не постараются.
— Не сомневайся, они очень постараются! И взгляни на нас! Мы с тобой все растрепанные и мятые. — Бел окинула взглядом свое платье и всплеснула руками. — Тоби, прошу тебя, приведи себя в порядок.
— А в чем дело? У меня шейный платок съехал набок?
— Нет-нет, речь не о шейном платке. — Она бросила выразительный взгляд на его брюки повыше коленей.
Тоби опустил глаза и рассмеялся:
— Если бы ты, милая жена, снова села ко мне и облегчила мое состояние…
— Нет-нет, — перебила Изабель. — Только не сейчас.
Тоби тяжко вздохнул:
— Что ж, ладно. Но тогда только время сможет мне помочь.
— А ты знаешь, — проговорила она вдруг совершенно будничным тоном, — что механические щетки могут вычистить дымоход втрое быстрее, чем мальчик-трубочист? И при этом работа выполняется в два раза качественнее? Ты мог бы упомянуть об этом в твоей сегодняшней речи.
«Самое время говорить о чистке труб», — со вздохом подумал Тоби.
— Видишь ли, Изабель… — Он украдкой взглянул на свои брюки. — Видишь ли, наши избиратели живут в коттеджах, поэтому трубочистов они не нанимают.
— Но они ведь люди, и они христиане. Поэтому должны откликнуться на рассказ о бедственном положении несчастных детей. Несправедливость по отношению к самым беззащитным — это несправедливость в отношении нас всех.
Тоби благоразумно придержал язык. Он давно уже заметил, что после их с Изабель физической близости, ее рвение к милосердию удваивалось. Вчера ночью, к примеру, когда он еще не успел отдышаться после бурного соития, она соскочила с кровати и принялась искать свечи и огниво. Зачем? Ей приспичило в два часа ночи написать Августе письмо и предложить изменить текст в буклете их общества.
«Ну что ж, — подумал Тоби, — разные женщины по-разному ведут себя после близости с мужчиной. Некоторые, утомившись, почти сразу засыпают, а другие ощущают прилив энергии». Но чем бы ни занималась Изабель, вскакивая с постели после соития, она всегда в нее возвращалась, и Тоби это вполне устраивало. Во всяком случае, он решил, что не следует из-за этого раздражаться.
Тут карета выехала на городскую площадь и остановилась.
— Вот мы и приехали, — сказал Тоби, выглянув в окно. Он взял жену за руку. — Приказать кучеру, чтобы отвез тебя в Уинтерхолл? Наш багаж скорее всего уже там, и домашняя прислуга ждет тебя.
— Тоби, о чем ты? Я не хочу ехать туда одна. Я хочу остаться здесь с тобой, чтобы понаблюдать, как все будет происходить.
— Изабель, но ведь это всего лишь выдвижение кандидатов, то есть всего лишь повод выпить несколько кружек эля. Кроме того, при таком скоплении народа возможны беспорядки. Такое зрелище не для леди.
Изабель выглянула в окно.
— Но я уже вижу среди собравшихся нескольких дам. Тоби, пожалуйста, позволь мне остаться. Если хочешь, я могу остаться в карете и наблюдать за происходящим из окна. Мне хочется присутствовать при рождении твоей политической карьеры. — Робко улыбнувшись, она добавила: — К тому же мне ужасно хочется послушать твою речь.
— Правда? — спросил Тоби, внезапно пожалев о том, что поленился подготовить эту проклятую речь.
Изабель попросила кучера откинуть верх экипажа, чтобы было виднее, и теперь перед ней открывался отличный вид на все происходящее. Собравшаяся на площади толпа гудела в предвкушении зрелища, а в ближайших тавернах бойко шла торговля элем. Неплохо раскупались также товары с лотков, и повсюду развевались яркие флаги и транспаранты.
Через некоторое время какой-то мужчина в старомодном желтом сюртуке влез на помост и обратился к толпе. Он держался с необыкновенным достоинством и, судя по всему, очень серьезно относился к своим обязанностям.
— Все мы прекрасно знаем, что сейчас происходит! — кричал мужчина. — И я, как лицо, назначенное шерифом для наблюдения за этими выборами, буду читать вслух. — Он достал из кармана стопку сложенных вдвое листков.
— А можно эту часть пропустить?! — раздался из толпы жалобный голос.
— Нет, мы не может пропустить эту часть, — передразнивая интонации вопрошавшего, ответил мужчина в желтом. Вскинув вверх руку, сжимавшую листки, и повысив голос, он продолжал: — Не можем, потому что таков порядок, понял, идиот? Цивилизованные люди придерживаются порядка. Этим мы и отличаемся от дикарей. Именно это и сделало нас настоящими людьми.
— Именно это сделало из тебя самодовольного осла, — послышался еще один голос.
— Только осел мог бы напялить такой сюртук! — снова крикнули из толпы.
— Поверьте мне, ни один из вас не угадал! — подала голос круглолицая женщина, высунувшаяся из окна на втором этаже. — Он и без ничего надутый осел!
Толпа расхохоталась, и физиономия мужчины в желтом сюртуке побагровела.
— Хотела бы я, чтобы он как-нибудь ночью почитал мне эту бумагу, — продолжала круглолицая женщина. — Не может быть, чтобы она была еще скучнее, чем его…
Изабель не расслышала окончание реплики — ее заглушил очередной взрыв хохота. И все же Бел покраснела, поскольку прекрасно поняла, что имелось в виду.
— Довольно! — взревел мужчины в желтом. — Пейте свой эль, дикари. А ты, женщина… — Он погрозил пальцем бойкой даме в окне. — Сегодня я заставлю тебя образумиться, ты у меня еще покричишь!
— О, Колин!.. — пропела дама, хлопая ресницами. — Ты обещаешь, да?
Когда толпа наконец унялась, а случилось это лишь минут через пять, мужчина в желтом принялся читать. И Бел сразу поняла, почему его просили «пропустить эту часть». Вначале он прочел указ о созыве нового парламента, а потом — выдержки из закона против подкупа избирателей.
Затем на помост забрался человек, заявивший, что его-то точно никто не подкупал. Когда же он начал о чем-то говорить, Бел украдкой зевнула несколько раз, а кучер уже захрапел.
Наконец мужчина в желтом стал называть имена кандидатов.
— Монтегю! — как один взревела толпа. Люди повторяли это имя до тех пор, пока оно не превратилось в трехсложный речитатив — Мон-те-гю, Мон-те-гю!
«Монтегю? Но кто же такой этот Монтегю?» — думала Бел. Она ничего не слышала о нем, хотя у него оказалось столько преданных сторонников. А она-то считала, что единственным соперником Тоби будет мистер Йорк.
Тут к помосту приблизился сгорбленный немощный мужчина. По ступеням ему помог подняться какой-то рослый молодой человек. На старике был поношенный красный мундир с потемневшими пуговицами и побелевшими от долгой носки обшлагами. Скандирование толпы становилось все громче и достигло крещендо, когда Монтегю вышел на середину помоста и поприветствовал толпу, отсалютовав по-военному.
Толпа затихла в напряженном ожидании, но тут вдруг кто-то крикнул:
— Да здравствует Безумный Монтегю!
Рослый молодой человек, стоявший рядом с ветхим кандидатом, погрозил крикуну кулаком:
— Имей уважение к полковнику!
— Да перестань ты. Как будто он может меня услышать, — отозвался крикун.
В этот момент мужчина в желтом заговорил:
— Полковник Джеффри Монтегю — кандидат на должность члена парламента.
Толпа опять возликовала, а старик еще энергичнее отсалютовал собравшимся, отчего эполеты на его мундире покосились.
Теперь Бел наконец-то поняла: толпа просто потешалась над стариком. Должно быть, он выставлял свою кандидатуру на каждых выборах без особой надежды на победу, и это вызывало всеобщее веселье. Бел было искренне жаль бедного старичка.
— А теперь другие! — выкрикнул мужчина в желтом сюртуке.
— Я выдвигаю уважаемого, ныне представляющего интересы нашего округа в парламенте мистера Арчибальда Йорка, моего друга, — заявил Тоби.
Бел с удивлением посмотрела на мужа. Почему Тоби выдвинул своего главного соперника? А может, он таким образом демонстрировал избирателям свое уважение к сопернику?
Мистер Йорк взошел на помост под щедрые аплодисменты и учтиво поклонился толпе. Заметив Бел, сидевшую в экипаже, он приподнял шляпу, приветствуя и ее. Бел почувствовала угрызения совести при мысли о том, что Тоби собирается занять место в парламенте, столь долго принадлежавшее этому уважаемому человеку. Но тут она вспомнила о неприязни, что питала к этому джентльмену леди Олдридж. Бел доверяла суждениям своей свекрови, поэтому решила, что будет лучше, если Тоби займет его место. «Да-да, время мистера Йорка закончилось, и настало время Тоби», — сказала она себе.
— Хорошо, с этим покончено, — кивнул мужчина в желтом, контролировавший проведение парламентских выборов. — Другие кандидатуры будут? — спросил он.
Мистер Йорк похлопал его по плечу:
— Да, у меня есть кандидатура.
Толпа тотчас притихла — казалось, все очень удивились, услышав заявление ныне действующего члена парламента.
— Но вас уже выдвинули, — заметил «желтый».
— Да, знаю. Но и я хотел бы выдвинуть другую кандидатуру.
— Другую? Ну, не знаю, имеете ли вы на это право… — «Желтый» зашелестел своими бумажками. — Поскольку вы, мистер Йорк, уже кандидат…
— Я ведь владею землей в этом районе, верно? — перебил Йорк. — А если так, то я имею право выдвигать своего кандидата.
— Э-э… Ладно.
— И я выдвигаю сэра Тобиаса Олдриджа, — сказал Йорк.
Публика встретила это заявление молчанием. Мужчины переглядывались, не зная, то ли смеяться, то ли аплодировать.
Тут Тоби поднялся на помост, и Бел, собравшись с духом, захлопала в ладоши. Ее примеру тотчас же последовали многие другие, и вскоре аплодировала почти вся толпа. Тоби же снял шляпу и весьма элегантно поклонился публике. Бел сразу заметила, что среди дам, присутствовавших на площади, интерес к происходящему значительно возрос, дамы не просто смотрели на Тоби, они таращились на него во все глаза.
Но кто мог бы их за это осуждать? Ведь Тоби смотрелся таким красавцем! Его чарующая мальчишеская улыбка слепила глаза даже здесь, на краю площади. И если бы не модный элегантный костюм и юношеская живость в движениях, то его легко можно было бы принять за мраморную статую античного юного бога. Бел чувствовала гордость за мужа. Ведь этот красавчик — высокий и статный, вызывавший всеобщее восхищение, — принадлежал ей, ей одной!
— Ну, события принимают неожиданный оборот, — протянул распорядитель в желтом, почесав в затылке. — Похоже, в этом году нам действительно придется вести подсчет голосов. На моей памяти такого еще ни разу не бывало.
— Речи! — выкрикнул кто-то из толпы. — Где их речи?!
— Да-да, пусть произнесут речи! — крикнул еще кто-то. И вскоре вся толпа принялась громко скандировать:
— Речи, речи, речи!
— Хорошо. — Мужчина в желтом указал на мистера Йорка: — Вначале мы послушаем действующего члена парламента, если вы не возражаете.
Бел за всю свою жизнь ни разу не слышала политических речей. И все же выступление мистера Йорка показалось ей весьма странным. Поразительно странным. Во-первых, речь его была очень короткой, она заняла от силы несколько минут. Во-вторых, в его речи не прозвучало ни слова о каких-либо важных законодательных инициативах. Он всего лишь напомнил своим избирателям о том, сколько лет отдал палате общин, и произнес несколько общих фраз о долге перед страной и о пользе прогресса, после чего торопливо удалился.
Бел даже немного обиделась за Тоби. Неужели мистер Йорк был такого низкого о нем мнения, что не видел в нем достойного соперника? Иначе зачем бы он, лично выдвинув кандидатуру Тоби, в своей первой же речи не сделал никакой попытки склонить избирателей на свою сторону? Толпа проводила мистера Йорка сдержанными аплодисментами, а Бел, презрительно фыркнув, принялась расправлять юбку на сиденье экипажа. Что ж, возможно, ей следовало бы поблагодарить мистера Йорка за излишнюю самоуверенность. Недооценка соперника дорого обойдется старику. Ведь Тоби — с его-то умом и обаянием! — не составит труда привлечь на свою сторону тех, кто раньше отдавал голос за мистера Йорка.
Между тем в толпе нарастало возбуждение. Дружный рев восторга сопровождал очередной выход древнего полковника Монтегю. Бел смотрела, как старик выходит на середину помоста. «Господи, зачем им понадобилось так унижать этого несчастного? — думала она. — Неужели они не могут развлечь себя как-то иначе?»
Толпа затихла, когда бравый вояка вновь поприветствовал избирателей, отсалютовав по-военному.
— Долг! — крикнул старик хриплым голосом.
— Долг! — дружным эхом отозвалось многолюдное собрание.
— Честь! — прохрипел Монтегю.
— Честь! — раздался дружный рев, и в воздух взметнулись кулаки.
— Бдительность! — продолжал престарелый полковник.
— Бдительность! — орала толпа, заглушая голос старика. И нетрудно было догадаться, что этот ритуал хорошо знаком всем присутствовавшим.
Всем, кроме Бел, конечно же. Она озиралась в недоумении. Разве Тони не говорил, что этот округ — тихий и мирный, не склонный к мятежам и буйству? Тут она перехватила взгляд супруга, и он, подмигнув ей, пожал плечами. Было очевидно: ситуация не слишком его беспокоила. Увы, этого нельзя было сказать о запряженных в их экипаж лошадях — животные, встревоженные криками толпы, нервничали все сильнее.
— Мои друзья и соседи, — сказал Монтегю, обращаясь к собравшимся, — наша великая страна стоит перед лицом угрозы. Нам угрожает враг пострашнее мусульман и язычников.
«О ком это он? — удивлялась Бел. — Не может быть, чтобы он имел в виду Наполеона. Ведь битва при Ватерлоо закончилась три года назад».
— Наш враг атакует с тыла, — заявил старик и занес над головой кулак. — Да, я говорю о предателях. О тех вероломных предателях, которые поднимают руку на своего короля.
Теперь Бел окончательно запуталась. Ведь в данный момент Англией правил не король, а принц-регент. Но, судя по всему, никого из собравшихся не смутили речи о язычниках и предателях. Люди воспринимали полковника всего лишь как шута и реагировали соответственно.
— Мы должны подавить мятеж, — продолжал Монтегю. — Долг каждого англичанина задавить бунт в зародыше и предать бунтарей суду. Защитить Англию и Господа до того, как предатели явятся по наши души. — Он ткнул костлявым перстом в толпу и, повысив голос, заявил: — Имейте в виду: штурм неминуем! Да-да, опасность близка. — Старик дрожащей рукой вытащил из кармана старинный пистоль и принялся размахивать им, восклицая: — Штурм, опасность! Штурм, опасность!
Настроение толпы тотчас изменилось. Теперь все переглядывались, явно озабоченные поведением старика; очевидно, пистолет выходил за рамки сценария.
— Я призываю всех мужчин, способных держать оружие, присоединиться к нам! — кричал полковник. — Вступайте в ряды милиции Монтегю. Защитите свой дом и страну. Долг зовет! Долг! Честь! Бдительность! — Направив дуло пистоля в небо, Монтегю заорал: — Готовьтесь!
Внезапно за спиной Бел раздались громкие щелчки. Стремительно обернувшись, она увидела, что несколько мужчин на дальнем краю площади — среди них был и тот крепкий парень, что помогал полковнику подняться на помост, — вытащили из-под курток мушкеты и направили их стволы в воздух. Люди, собравшиеся на площади, в испуге бросились на землю. Где-то громко завизжала женщина, и у Бел вдруг промелькнула мысль, что этой женщиной, возможно, была она сама.
— Целься! — приказал полковник, опустив свой костлявый палец на курок. — Огонь!
Тут загремели выстрелы, и вею площадь охватила паника. Оглушенная грохотом, задыхаясь от едкого дыма, Бел в ужасе озиралась. Люди вокруг кричали, а лошади громко ржали. Внезапно экипаж покачнулся и понесся на толпу. Бел завизжала — теперь уже сомнений в этом не оставалось.
Кучер, очнувшись наконец от сна, дернул за поводья, но лошади его не слушались, они мчались по площади, и люди в страхе разбегались, толкая друг друга. Бел схватилась за ручку двери и в отчаянии принялась молиться о том, чтобы лошади никого не растоптали.
Внезапно на пути экипажа оказалось препятствие — каменный бордюр тротуара. Карета резко накренилась, и Бел швырнуло в сторону. А кучер… О Боже, кучер свалился на землю! Бел в ужасе смотрела на пустое сиденье кучера и на поводья. А потом вдруг и поводья куда-то исчезли, и вместе с ними исчезла и последняя надежда на спасение. Остановить лошадей Бел не могла, и было ясно: испуганные лошади вот-вот споткнутся — и тогда… Бел боялась даже подумать о том, что произойдет после этого. Парализованная страхом, она словно окаменела. А лошади между тем продолжали зигзагами мчаться по площади. Люди же попрятались в окрестных домах, а оставшиеся прижались к помосту, пытаясь таким образом спрятаться и от стрелков, и от неуправляемых лошадей.
Тут вдруг экипаж резко повернул в сторону — теперь лошади неслись прямо на прятавшихся у помоста людей.
«Нет, нет, нет. Только не это!» — подумала Бел.
— Бегите! — закричала она.
И в тот же миг люди помчались к краю площади, прочь от обманчиво надежного укрытия помоста. Все разбежались в разные стороны — все, кроме одного человека.
Этот человек бежал прямо к ней, и Бел узнала в нем своего мужа.
