Глава 3

Понадобилось ровно три минуты, чтобы весть об экстравагантном предложении леди Данбери распространилась по всему залу. Пенелопа знала это совершенно точно, поскольку она стояла лицом к огромным (и если верить Кейт Бриджертон, чрезвычайно точным) дедушкиным часам, когда леди Данбери сделала свое объявление. При словах «Тысячу фунтов тому, кто сорвет маску с леди Уистлдаун» часы показывали сорок четыре минуты одиннадцатого. Длинная стрелка продвинулась не дальше отметки сорок семь, когда Найджел Бербрук, нетвердо ступая, вклинился в быстро растущую толпу вокруг леди Данбери и громогласно назвал ее последнюю затею «шикарной».

А если что-то дошло до Найджела, значит, это дошло до каждого, поскольку зять Пенелопы не отличался ни сообразительностью, ни вниманием, ни способностью слушать, что ему говорят.

«Ни словарным запасом, – насмешливо подумала Пенелопа. – «Шикарная», это надо же!»

– И кто, по-вашему, леди Уистлдаун? – спросила леди Данбери у Найджела.

– Понятия не имею, – признался тот. – Знаю только, что это не я!

– Думаю, мы все это знаем, – заметила леди Данбери.

– У тебя есть какие-нибудь идеи? – спросила Пенелопа у Колина.

Он повел плечом.

– Я слишком редко бываю в Англии, чтобы размышлять на эту тему.

– Чепуха, – возразила Пенелопа. – Ты посетил достаточно вечеринок и приемов в Лондоне, чтобы составить мнение о леди Уистлдаун.

Но Колин только покачал головой:

– Я правда не знаю.

Пенелопа вглядывалась в него чуточку дольше, чем было необходимо и чем позволяли приличия. В глазах Колина мелькнуло нечто странное, что-то неуловимое и уклончивое. В свете он считался бесшабашным повесой, но был гораздо умнее, чем могло показаться, и Пенелопа готова была поклясться, что у него есть определенные мысли на этот счет.

Но по какой-то причине он не хотел делиться с ней своими подозрениями.

– А по-твоему, кто это может быть? – поинтересовался Колин, задавая ей встречный вопрос. – Ты вращалась в обществе почти столько же, сколько леди Уистлдаун пишет свои заметки. Наверняка у тебя есть какие-нибудь мысли.

Взгляд Пенелопы прошелся по бальному залу, останавливаясь то на одном, то на другом из присутствующих, пока не вернулся к небольшой толпе, собравшейся вокруг них.

– По-моему, это вполне может быть леди Данбери, – сказала она. – Неплохая получилась бы шутка над всеми нами.

Колин посмотрел на старую даму, которая явно наслаждалась происходящим, обсуждая свою последнюю идею. Она ударяла палкой об пол, оживленно болтала и улыбалась, как кошка, отведавшая сливок, рыбы и жареной индейки.

Уголки губ Пенелопы приподнялись.

– Она вполне способна на такое. – Взглянув на Колина, наблюдавшего за леди Данбери, она добавила: – Но ты так не думаешь.

Он медленно повернул к ней голову, приподняв бровь в безмолвном вопросе.

– Я определила это по твоему лицу, – объяснила Пенелопа.

Колин изобразил беспечную усмешку, которую часто использовал на публике.

– А я-то думал, что у меня непроницаемое лицо.

– Боюсь, что нет, – сказала она. – Не для меня, во всяком случае.

Колин вздохнул:

– Видимо, мне не суждено стать мрачным страдающим героем.

– Еще не все потеряно, – утешила его Пенелопа. – Ты вполне можешь стать чьим-нибудь героем. Но мрачным и страдающим? – Она улыбнулась. – Едва ли.

– Тем хуже для меня, – отозвался Колин, одарив ее еще одной из своих замечательных улыбок. – Женщины обожают мрачных страдальцев.

Пенелопа деликатно кашлянула, немного удивленная, что Колин Бриджертон счел возможным обсуждать с ней подобные вещи, не говоря уже о том факте, что у него никогда не было проблем с женщинами. Пока она смотрела на его улыбающееся лицо, пытаясь решить, изобразить ли ей праведное негодование или рассмеяться, появилась Элоиза, чуть не налетевшая на них.

– Вы слышали новости? – спросила она, запыхавшись.

– Ты что, бежала? – поинтересовалась Пенелопа вместо ответа. Воистину удивительное достижение в такой толчее.

– Леди Данбери предложила тысячу фунтов за разоблачение леди Уистлдаун!

– Мы знаем, – сообщил Колин с ноткой превосходства в голосе, характерной для его старших братьев.

Элоиза испустила разочарованный вздох.

– Откуда?

Колин указал на леди Данбери, стоявшую в нескольких шагах от них.

– Мы присутствовали при этом знаменательном событии.

Элоиза выглядела чрезвычайно недовольной, и Пенелопа в точности знала, о чем та думает (и что скорее всего выложит ей завтра утром). Одно дело пропустить важный момент. И совсем другое – обнаружить, что твой брат видел все собственными глазами.

– Все только об этом и говорят, – сказала Элоиза. – Я уже несколько лет не наблюдала подобного волнения.

Колин склонился к Пенелопе и шепнул:

– Вот почему я предпочитаю проводить время за границей.

Пенелопа подавила улыбку.

– Я знаю, что вы говорите обо мне, но мне наплевать, – продолжила Элоиза, помедлив только для того, чтобы перевести дыхание. – Говорю вам, свет сошел с ума. Все до единого строят догадки насчет личности леди Уистлдаун, правда, самые хитрые держат свои мысли при себе. Видимо, опасаются, как бы кто не присвоил их выигрыш.

– Лично я, – заявил Колин, – не настолько нуждаюсь в тысяче фунтов, чтобы беспокоиться об этом.

– Это большие деньги, – задумчиво произнесла Пенелопа. Он недоверчиво повернулся к ней.

– Только не говори, что ты намерена включиться в эту нелепую игру.

Пенелопа склонила голову набок, приподняв подбородок с загадочным, как она надеялась, видом.

– Я не настолько богата, чтобы пренебречь тысячью фунтов, – заявила она.

– Может, если мы займемся этим вместе… – предложила Элоиза.

– Упаси Боже, – пробормотал Колин.

– Мы могли бы поделить деньги, – продолжила Элоиза, проигнорировав его реплику.

Пенелопа открыла рот, собираясь ответить, но внезапно перед ними появилась леди Данбери, энергично размахивая тростью. Колин поспешно сделал шаг в сторону, опасаясь за сохранность собственного уха.

– Мисс Федерингтон! – прогремела леди Данбери. – Вы так и не сказали мне, кого вы подозреваете.

– В самом деле, Пенелопа, – поддержал ее Колин с хитрой усмешкой на губах, – почему бы тебе не сказать, кого ты подозреваешь?

Первым побуждением Пенелопы было пробормотать себе под нос что-нибудь нечленораздельное и надеяться, что леди Данбери отнесет это на счет своего преклонного возраста и старческой глухоты. Но, даже не глядя на Колина, она ощущала его присутствие и язвительную ухмылку, которая, казалось, бросала ей вызов, и внезапно обнаружила, что спина ее распрямилась, а подбородок поднялся чуть выше, чем обычно.

Он заставил ее чувствовать себя более уверенной, более решительной. Он заставил ее стать… собой. По крайней мере, такой, какой она хотела бы быть.

– Вообще-то, – сказала Пенелопа, глядя на леди Данбери в упор, – я думала, что это вы.

Окружающие дружно ахнули.

Впервые в своей жизни Пенелопа Федерингтон оказалась в центре внимания.

Леди Данбери молчала, не сводя с нее пронзительного взгляда голубых глаз. Затем произошла невероятная вещь. Уголки ее губ начали подрагивать, затем раздвинулись, и Пенелопа поняла, что старая леди не просто улыбается, а ухмыляется во весь рот.

– Вы мне нравитесь, Пенелопа Федерингтон, – провозгласила леди Данбери, стукнув тростью об пол. – Готова поспорить, что половина бального зала думает так же, но ни у кого не хватило смелости сказать мне об этом.

– У меня бы тоже не хватило, – призналась Пенелопа, потихоньку охнув, когда Колин ткнул ее локтем в бок.

– Но ведь хватило, – возразила леди Данбери со странным блеском в глазах.

Не зная, что сказать, Пенелопа взглянула на Колина, который поощрительно улыбался, затем снова на леди Данбери, взиравшую на нее почти… по-матерински.

Что было самым странным из всего случившегося. Пенелопа сомневалась, что леди Данбери одаривала материнскими взглядами даже собственных детей.

– Ну разве не приятно, – сказала старая дама, склонившись ближе, так что только Пенелопа могла слышать ее слова, – обнаружить, что мы не совсем то, чем кажемся?

И двинулась прочь, оставив Пенелопу гадать, не она ли оказалась приятным сюрпризом для леди Данбери.

Возможно, и она, Пенелопа, представляет собой нечто большее, чем кажется.

На следующий день Пенелопа собиралась, как всегда, на чаепитие у леди Бриджертон на Брутон-стрит. Она не помнила, когда именно это вошло у нее в привычку, но так продолжалось уже десяток лет, и Пенелопа подозревала, что если она не появится на чаепитии у леди Бриджертон, та пришлет за ней.

Ей нравился этот обычай, принятый далеко не у всех. Собственно, Пенелопа не знала никого, кто устраивал бы ежедневные чаепития. Но леди Бриджертон утверждала, что она просто не в состоянии дотерпеть до обеда, особенно когда они живут в городе и едят поздно вечером. В результате каждый день в четыре часа пополудни хозяйка дома и ее дети (а часто и пара-другая друзей) собирались в семейной гостиной, чтобы выпить чаю и перекусить.

Хотя день выдался теплый, моросил дождь, и Пенелопа захватила зонтик, чтобы не промокнуть по дороге к дому леди Бриджертон. Она проходила этот путь сотни раз: несколько шагов по Маунт-стрит до перекрестка, а затем по периметру Беркли-сквер до поворота на Брутон-стрит. Но в этот день она пребывала в необычном настроении, немного легкомысленном и даже чуточку ребяческом, и потому решила пересечь Беркли-сквер с единственной целью – пройтись по зеленой лужайке в центре площади.

Всему причиной леди Данбери, решила Пенелопа. Она до сих пор испытывала пьянящую легкость, вызванную их вчерашней встречей.

– Я не та, кем была, – пропела она себе под нос, ступая по влажной земле.

Добравшись до особенно мокрого участка лужайки, она принялась скользить по траве, как по льду, продолжая напевать – вполголоса, разумеется: она не настолько изменилась за одну ночь, чтобы горланить во все горло, рискуя быть услышанной:

– Я стала иной, совсем другой, совсем на себя непохожей.

И тут, в подтверждение ее злосчастной способности выбирать самый неудачный момент из всех возможных, она услышала мужской голос, окликавший ее по имени.

Пенелопа резко притормозила, благодаря судьбу, что ей удалось в последний момент сохранить равновесие и не плюхнуться в мокрую траву.

Конечно же, это был он.

– Колин! – смущенно воскликнула она, ожидая, пока он поравняется с ней. – Вот так сюрприз.

У Колина был такой вид, словно он сдерживает улыбку.

– Ты танцевала?

– Танцевала? – переспросила Пенелопа.

– Это было похоже на танец.

– О нет. – Она виновато сглотнула. – Конечно, нет.

Он весело сощурился.

– Жаль, мне хотелось бы присоединиться к тебе, я никогда не танцевал на Беркли-сквер.

Если бы он сказал ей то же самое дня два назад, она бы рассмеялась и позволила ему и дальше демонстрировать свое обаяние и остроумие. Но должно быть, в уголке ее сознания снова прозвучал голос леди Данбери, потому что она вдруг решила, что больше не хочет быть скучной Пенелопой Федерингтон.

Нет, она присоединится к забаве.

Пенелопа улыбнулась. Она даже не подозревала, что способна улыбаться загадочно и лукаво, но, судя по глазам Колина, которые заметно округлились, ей это явно удалось.

– Какое упущение. Это было бы довольно приятно.

– Пенелопа Федерингтон, – протянул он, – ты вроде бы сказала, что не танцевала.

Она пожала плечами.

– Я солгала.

– В таком случае, – сказал он, – я приглашаю тебя на танец.

Пенелопа ощутила странный трепет внутри. Пожалуй, ей не следовало идти на поводу у голоса леди Данбери, поселившегося у нее в голове. Может, ей и удалось блеснуть дерзостью на короткое мгновение, но что делать дальше, она не представляла.

В отличие от Колина, который, дьявольски усмехаясь, встал в позицию вальса.

– Колин, – ахнула она, – мы же на Беркли-сквер!

– Знаю. Я же только что сказал тебе, что никогда не танцевал здесь.

– Но…

Колин скрестил руки на груди и осуждающе зацокал языком.

– Нельзя бросать вызов, а потом идти на попятную. К тому же каждый человек просто обязан хотя бы раз в жизни потанцевать на Беркли-сквер, ты не согласна?

– Нас могут увидеть, – отчаянно прошептала Пенелопа.

Колин пожал плечами, пытаясь скрыть, что его забавляет ее реакция.

– Мне все равно. А тебе?

Щеки Пенелопы порозовели, затем покраснели. Ей потребовалось сделать над собой усилие, чтобы произнести:

– Люди могут подумать, что ты ухаживаешь за мной.

Колин бросил на нее пристальный взгляд, не понимая, что ее беспокоит. Какая разница, что подумают люди? Даже если кто-нибудь решит, что он ухаживает за Пенелопой, все скоро поймут, что это чепуха, и они вместе посмеются над светскими кумушками. Он чуть было не сказал «Ну и пусть», но вовремя спохватился. В глубине карих глаз Пенелопы притаилось какое-то чувство, которого он не понимал.

Чувство, которого, как Колин подозревал, он никогда не испытывал.

Он вдруг понял, что меньше всего хочет обидеть Пенелопу Федерингтон. Она была лучшей подругой его сестры, более того, она была очень милой девушкой, простой и сердечной.

Колин нахмурился. Пожалуй, не следует называть ее девушкой. В свои двадцать восемь она не более девушка, чем он юноша в свои тридцать три.

– А что, – осторожно поинтересовался он, – есть причины опасаться, что кто-нибудь подумает, будто я ухаживаю за тобой?

Пенелопа на мгновение прикрыла глаза. Когда она открыла их снова, в ее взгляде светилась легкая горечь.

– Это было бы очень забавно, – сказала она. – Поначалу.

Колин молчал, ожидая продолжения.

– Но в конечном итоге станет ясно, что между нами ничего нет… – Она замолчала, нервно сглотнув, и Колин понял, что Пенелопа совсем не так спокойна, как хочет казаться. – И все решат, – закончила она, – что это ты порвал со мной.

Колин не стал спорить. Он знал, что это правда. Пенелопа испустила печальный вздох.

– Мне бы не хотелось подвергать себя подобному испытанию. Даже леди Уистлдаун, полагаю, сочтет нужным высказаться по этому поводу. Да и как иначе? Это будет слишком аппетитная сплетня, чтобы устоять перед ней.

– Мне очень жаль, Пенелопа, – сказал Колин. Он не знал, за что извиняется, но испытывал потребность сказать что-нибудь в этом роде.

Пенелопа едва заметно кивнула.

– Я понимаю, что не следует обращать внимание на досужие разговоры, но это проще сказать, чем сделать.

Колин отвернулся, размышляя над ее словами. Или над тоном, каким они были произнесены. А может, над тем и другим.

Он всегда считал себя выше условностей. Не совсем, разумеется, поскольку он вращался в том обществе, к которому принадлежал. Но он всегда считал, что его счастье не зависит от мнения окружающих.

Но возможно, он заблуждался. Легко думать, что тебя не интересует чужое мнение, если это мнение лестное. Но разве стал бы он пренебрегать им, если бы общество относилось к нему так же равнодушно, как к Пенелопе?

Ее никогда не подвергали остракизму, она не была замешана в скандалах. Но она была… непопулярна.

О, все были вежливы, а Бриджертоны даже подружились с ней, но в большинстве своих воспоминаний Колин видел Пенелопу стоящей на краю бального зала. Стараясь не смотреть на танцующие пары, она усиленно делала вид, что ей вовсе не хочется танцевать. Как раз в такие минуты он обычно подходил к ней и приглашал на танец. Она всегда выглядела благодарной и немного смущенной, потому что они оба понимали, что он делает это по доброте душевной.

Колин попытался поставить себя на ее место. Это оказалось не просто. Он всегда пользовался успехом в своей среде. В школьные годы друзья смотрели ему в рот, а когда он появился в обществе, женщины роились вокруг него. Сколько бы он ни говорил, что ему все равно, что о нем думают, на самом деле…

Ему нравилось, что его любят.

Колин вдруг понял, что не знает, что сказать. Это было странно, учитывая, что он никогда не лез за словом в карман. Собственно, он был известен своим красноречием. Возможно, подумал он, это одна из причин его популярности.

К тому же он был уверен, что Пенелопе небезразлично, что он скажет. Почему-то в последние несколько дней ее чувства стали очень важными для него.

– Ты права, – сказал он наконец, полагая, что никогда не вредно сказать кому-то, что тот прав. – Я вел себя как бесчувственный чурбан. Может, начнем сначала?

В ее глазах застыло изумление.

– Сначала?

Колин сделал неопределенный жест, словно это все объясняло.

– Да, с чистого листа.

Пенелопа выглядела восхитительно смущенной – наблюдение, смутившее самого Колина, поскольку он никогда не находил в ней ничего восхитительного.

– Но мы знакомы уже целых двенадцать лет, – возразила она.

– Неужели так долго? – Он порылся в памяти, но даже ценой собственной жизни не смог бы вспомнить их первую встречу. – Впрочем, не важно. Я имел в виду сегодняшнее утро, глупышка.

Пенелопа невольно улыбнулась, и Колин понял, что сделал то, что нужно, назвав ее глупышкой, хотя, положа руку на сердце, не представлял почему.

– Итак, – медленно произнес он, сопроводив свои слова широким жестом. – Ты идешь через Беркли-сквер, а я окликаю тебя по имени. Ты останавливаешься и отвечаешь…

Пенелопа прикусила нижнюю губу, пытаясь скрыть улыбку. Под какой волшебной звездой родился Колин, чтобы всегда знать, что сказать? Он был как сказочный флейтист, оставляющий на своем пути счастливые сердца и улыбающиеся лица. Пенелопа готова была поставить на кон все свои деньги – гораздо больше, чем тысяча фунтов, предложенная леди Данбери, – что она не единственная женщина в Лондоне, безнадежно влюбленная в Колина Бриджертона.

Колин склонил голову набок и призывно уставился на нее, ожидая продолжения.

– Я отвечаю… – медленно произнесла Пенелопа, – я отвечаю…

Колин подождал пару секунд, затем не выдержал:

– Ради Бога, Пенелопа, скажи что-нибудь.

Пенелопа, собиравшаяся изобразить лучезарную улыбку, обнаружила, что улыбается совершенно искренне.

– Колин! – воскликнула она удивленным тоном, словно только что заметила его появление. – Что ты здесь делаешь?

– Отличный ответ, – одобрил он.

Пенелопа укоризненно покачала головой:

– Ты нарушаешь правила.

– Ах да, прости, пожалуйста. – Он выдержал паузу и произнес: – Полагаю, то же, что и ты. Направляюсь на Брутон-стрит на чаепитие.

Пенелопа обнаружила, что получает удовольствие от разговора.

– Можно подумать, что ты идешь в гости. Разве ты не живешь там?

Колин скорчил гримасу.

– Надеюсь, это продлится не больше недели. В крайнем случае двух. Когда я уехал на Кипр, мне пришлось отказаться от прежних апартаментов, и пока еще я не нашел подходящей замены. У меня были кое-какие дела на Пиккадилли, и я решил пройтись пешком.

– Под дождем?

Он пожал плечами.

– Утром, когда я вышел из дома, дождя не было. Да и сейчас всего лишь моросит.

Всего лишь моросит! От дождя его возмутительно длинные ресницы слиплись, а глаза казались такими зелеными, что могли вдохновить не одну юную барышню на сочинение стихов. Даже Пенелопа, при всем ее здравомыслии, провела ночь без сна, уставившись в потолок и не видя ничего, кроме этих глаз.

– Пенелопа? – окликнул ее Колин, заставив очнуться.

– Ах да. Я тоже иду на чай к твоей матери. Вообще-то я это делаю постоянно, – призналась она, – когда у меня нет никаких дел дома.

– Не стоит говорить таким извиняющимся тоном. Моя матушка – очаровательная женщина. Если она хочет, чтобы ты приходила к чаю, лучше так и поступать.

Пенелопа в силу дурной привычки искать в чужих словах скрытый смысл уловила в замечании Колина намек, что он не винит ее за желание сбегать время от времени от собственной матери.

Почему-то это ее опечалило.

Колин помолчал, покачиваясь на каблуках, затем сказал:

– Пожалуй, мне не следует держать тебя под дождем.

Пенелопа улыбнулась. Они простояли здесь по меньшей мере пятнадцать минут. Но если он хочет продолжить игру, она с удовольствием подыграет.

– Ничего, у меня зонт, – сказала она.

Его губы слегка изогнулись.

– Да, но я не был бы джентльменом, если бы не пытался увести тебя в более уютное местечко. Кстати, к вопросу… – Он нахмурился и огляделся по сторонам.

– О чем?

– О джентльменах. Предполагается, что мы должны заботиться о благополучии дам.

– Ну и что?

Он скрестил руки на груди.

– Разве тебя не должна сопровождать горничная?

– Я живу недалеко отсюда, – сказала Пенелопа, несколько задетая тем, что он не помнит, где она живет. В конце концов, они с сестрой – лучшие подруги его сестер. Пару раз он даже проводил ее домой. – На Маунт-стрит, – добавила она.

Колин слегка прищурился, устремив взгляд в сторону Маунт-стрит, хотя что он там надеялся увидеть, она не представляла.

– О, ради Бога, Колин. Здесь пять минут ходьбы. Даже четыре, если идти быстро.

– Я всего лишь хотел убедиться, что там нет темных закоулков, – он повернулся к ней, – где могли бы притаиться злоумышленники.

– В Мейфэре?

– Да, в Мейфэре, – мрачно подтвердил Колин. – Я считаю, что ты должна брать с собой горничную, когда расхаживаешь по улице. Я не желаю, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Пенелопа была тронута его заботой, хоть и понимала, что он проявил бы такое же внимание к любой знакомой женщине. Просто это было в его характере.

– Уверяю тебя, я соблюдаю все правила приличия, когда отправляюсь на более длинные расстояния, – сказала она. – Но, право, это так близко. Всего лишь несколько кварталов. Даже моя мама не возражает.

Челюсть Колина напряглась.

– Не говоря уже о том, – добавила Пенелопа, – что мне уже двадцать восемь лет.

– При чем здесь твой возраст? Мне, если хочешь знать, уже тридцать три.

Еще бы ей не знать! Она знала о нем практически все.

– Колин, – сказала она, недовольная жалобными нотками, прозвучавшими в ее голосе.

– Пенелопа, – отозвался он точно таким же тоном.

Она испустила долгий вздох.

– Колин, я старая дева. Мне больше не нужно беспокоиться о соблюдении правил, предписанных семнадцатилетним девушкам.

– Ни за что не поверю…

Пенелопа уперлась рукой в бок.

– Спроси у своей сестры, если не веришь.

Внезапно его лицо приняло серьезное выражение.

– Я не стал бы полагаться на свою сестру в вопросах здравого смысла.

– Колин! – воскликнула Пенелопа. – Что за ужасные вещи ты говоришь.

– Я не сказал, что не люблю ее. Я даже не сказал, что не одобряю ее. Я обожаю Элоизу, как тебе прекрасно известно. Однако…

– Все, что обычно следует за «однако», не сулит ничего хорошего.

– Элоизе, – сказал Колин с несвойственным ему высокомерием, – давно пора выйти замуж.

А вот это, пожалуй, чересчур, особенно произнесенное таким тоном.

– Между прочим, – парировала Пенелопа, вздернув подбородок, – тебе тоже давно пора жениться.

– Ну…

– Тебе уже тридцать три, как ты только что гордо сообщил.

Хотя Колин продолжал делать вид, что все происходящее его немного забавляет, раздражение, мелькнувшее в его глазах, подсказало Пенелопе, что ей пора остановиться.

– Пенелопа…

– Это еще не старость, но вполне солидный возраст, – невозмутимо продолжила она.

Колин выругался себе под нос, удивив Пенелопу, никогда не слышавшую, чтобы он поминал дьявола в присутствии дам. Возможно, ей следовало отнестись к этому как к предостережению, но он задел ее за живое. К тому же она с утра пребывала в легкомысленном настроении, близком к безрассудству.

– Разве твои братья не женились до тридцати? – осведомилась она, приподняв брови.

К ее удивлению, Колин вдруг улыбнулся и скрестил руки на груди, прислонившись к дереву, под которым они стояли.

– Я не во всем похож на братьев.

Это было весьма красноречивое заявление. Многие в свете, включая леди Уистлдаун, считали, что братья Бриджертоны поразительно похожи. Некоторые заходили еще дальше, утверждая, что их невозможно различить. Пенелопе и в голову не приходило, что это может вызывать досаду у кого-нибудь из них. Собственно, она была уверена, что им льстит это сходство, поскольку они прекрасно ладили друг с другом. Но возможно, она ошибалась.

А может, просто не задумывалась об этом.

Что было странно, учитывая, что она провела половину жизни, размышляя о Колине Бриджертоне.

Впрочем, если Колин и обладал темпераментом, он никогда не демонстрировал его при ней. Так что у нее есть все основания гордиться собой. Похоже, ее маленькая колкость насчет того, что его братья женились до тридцати, вывела Колина из равновесия.

Его обычным оружием была ленивая усмешка и тонко рассчитанная шутка. Если бы Колин вышел из себя…

Пенелопа покачала головой, не в состоянии представить себе Колина в ярости. Он никогда не выходил из себя. Во всяком случае, при ней. Он бы по-настоящему – нет, до глубины души – расстроился, случись с ним такое. Да и чтобы привести человека в ярость, нужен кто-то, к кому он испытывает настоящие, глубокие чувства.

Конечно, Колин неплохо относится к ней – может, далее лучше, чем большинство людей, но вряд ли его чувства можно назвать глубокими.

– Пожалуй, нам следует признать, что у нас разные мнения по этому вопросу, – сказала она наконец.

– По какому?

– Э-э… – она с трудом вспомнила, – ну, насчет того, что можно и чего нельзя делать старой деве.

Его, казалось, позабавила ее заминка.

– Для этого, видимо, потребуется, чтобы я считался с мнением моей младшей сестры, что, как ты понимаешь, крайне тяжело для меня.

– Но ты готов считаться с моим мнением?

Колин вкрадчиво улыбнулся:

– Да, если ты пообещаешь, что никто об этом не узнает.

Разумеется, он не имел в виду ничего подобного. Но такова была его натура. Шутка и улыбка проторят дорожку к любому сердцу. И, как всегда, это сработало. Пенелопа услышала собственный вздох и обнаружила, что улыбается.

– Ладно! А теперь пошли к твоей матушке.

Колин усмехнулся:

– Как по-твоему, там будет печенье?

Пенелопа закатила глаза.

– А как же иначе?

– Отлично, – сказал Колин, сорвавшись с места и увлекая ее за собой. – Я обожаю свою семью, но еще больше люблю вкусно поесть.