Глава 20
Спустя несколько дней, вернувшись из похода по магазинам с Элоизой, Гиацинтой и Фелисити, Пенелопа обнаружила мужа в кабинете за письменным столом. Он сидел, углубившись в чтение какой-то книги или тетради.
– Колин?
Он резко вскинул голову. Должно быть, он не слышал ее приближения, что было удивительно, поскольку она не пыталась приглушить свои шаги.
– Пенелопа, – сказал он, поднявшись на ноги, когда она вошла, – как прошло твое… э-э… то, чем ты занималась?
– Покупками, – улыбнулась Пенелопа. – Болталась по магазинам.
– Ах да, конечно. – Он слегка качнулся на каблуках. – Что-нибудь купила?
– Шляпку, – ответила она, испытывая соблазн, добавить «и три бриллиантовых кольца» только для того, чтобы убедиться, что он ее слушает.
– Отлично, отлично, – отозвался Колин, которому явно не терпелось вернуться к прерванному занятию.
– Что ты читаешь? – поинтересовалась она.
– Ничего, – машинально откликнулся он и после короткой заминки добавил: – Вообще-то я просматривал одни из своих дневников.
Его лицо приняло странное выражение, сконфуженное и одновременно вызывающее, словно он был смущен, что его застали за этим занятием, и вместе, с тем желал, чтобы она продолжила расспросы.
– Можно взглянуть? – осторожно спросила Пенелопа.
Казалось невероятным, что Колин может чувствовать себя неуверенно в какой бы то ни было ситуации. Однако, любое упоминание о дневниках, делало его уязвимым, что было и необычно… и трогательно.
Долгие годы Пенелопа считала Колина олицетворением счастья и хорошего настроения. Уверенный в себе, красивый, остроумный, он был любимцем общества. Как чудесно быть Бриджертоном, часто думала она.
Сколько раз, вернувшись домой после чаепития с Элоизой и ее семьей, она лежала на своей постели, сожалея, что не родилась в семье Бриджертонов. Жизнь так легка для них! Умные, привлекательные и богатые, они казалось, пользовались всеобщей любовью.
И были такими милыми, что она не могла даже завидовать им. Что ж, теперь она сама Бриджертон, если не по рождению, то в силу замужества. И ее жизнь действительно стала лучше – правда, не вследствие грандиозных перемен в ней самой, а потому, что она безумно влюблена в своего мужа и, благодаря какому-то невероятному чуду, он отвечает ей тем же.
Но жизнь не бывает совершенной и для таких, как Бриджертоны.
Даже Колин – золотой мальчик с неотразимой улыбкой и бесшабашным нравом – имеет свои уязвимые места. Его терзают несбывшиеся, мечты и тайные страхи. Как несправедлива она была, когда, размышляя над его жизнью, отказывала ему в праве иметь слабости.
– Мне незачем читать все, – успокоила его Пенелопа. – Может, пару коротких отрывков. По твоему выбору. Что-нибудь, что тебе особенно нравится.
Колин уставился на открытую тетрадь с таким видом, словно текст был написан по-китайски.
– Даже не знаю, что выбрать, – сказал он. – Все в общем-то одинаково.
– Не может быть. Я понимаю это лучше, чем кто-либо другой. Я… – Пенелопа осеклась, оглянувшись на открытую дверь, и поспешно закрыла ее. – Я написала бесчисленное множество заметок, – продолжила она, – и, уверяю тебя, они все разные. Некоторые мне ужасно нравились. – Она ностальгически улыбнулась, вспомнив удовлетворение и восторг, которые охватывали ее каждый раз, когда ей удавалось написать что-нибудь особенно удачное. – Это так здорово. Ты понимаешь, что я имею в виду?
Колин покачал головой.
– Чувство, которое испытываешь, – попыталась объяснить она, – когда понимаешь, что точно выразила свою мысль, что нашла именно те слова, которые нужны. Чтобы, его пережить, нужно просидеть бог знает сколько времени, тупо уставившись на чистый лист бумаги без единой мысли в голове.
– Мне это знакомо, – сказал он.
Пенелопа подавила улыбку.
– Я в этом не сомневаюсь. Ты замечательный писатель, Колин. Я поняла это, как только прочитала твои записи.
В глазах Колина отразилась тревога.
– Только тот отрывок, о котором ты знаешь, – заверила его она. – Я бы никогда не стала читать твой дневник без разрешения, – Пенелопа покраснела, вспомнив, что именно так она и поступила, прочитав о его путешествии на Кипр. – Теперь, во всяком случае, – добавила она. – Но он очень хорошо написан. Просто замечательно, и в глубине души ты сам это понимаешь.
Он молча смотрел на нее. У него был такой вид, словно он не знает, что сказать. Такое выражение Пенелопа видела на множестве лиц, но никогда на лице Колина. Это было так странно и непривычно, что ей захотелось плакать. Она подавила желание стиснуть его в объятиях, охваченная жгучей потребностью вернуть улыбку на его лицо.
– Наверняка у тебя были такие моменты, – настойчиво сказала Пенелопа, – когда ты чувствовал, что написал что-то стоящее. – Она с надеждой смотрела на него. – Правда?
Колин не ответил.
– Я знаю, что были, – сказала она. – Нельзя быть писателем и не испытывать этих ощущений.
– Я не писатель, – отозвался он.
– Конечно же, писатель. – Пенелопа сделала жест в сторону дневника. – И вот доказательство. – Она шагнула вперед. – Колин, пожалуйста. Можно я прочитаю еще немножко?
Впервые она видела Колина в нерешительности и сочла это своей небольшой победой.
– Ты прочитал почти все, что я написала, – напомнила она. – Будет только справедливо, если…
Пенелопа замолчала, увидев выражение его лица. Она не знала, как его описать, не считая того, что оно стало непроницаемым и совершенно неприступным.
– Колин? – шепнула она.
– Я бы предпочел оставить все как есть, – бросил он. – Если ты не возражаешь.
– Конечно, нет, – сказала Пенелопа, но они оба знали, что это ложь.
Колин не двигался и молчал, так что ей ничего не оставалось, кроме как удалиться под благовидным предлогом, оставив его стоять посреди комнаты, бесцельно уставившись на дверь.
Он обидел ее.
И что самое скверное, она убеждена, что он стыдится ее. Конечно, он сказал бы ей, что это полная ерунда, но вряд ли она поверила бы, ведь он так и не смог заставить себя признаться, что просто завидует.
Проклятие, он и сам бы себе не поверил! Наверняка у него был не слишком искренний вид. Может, он и не лгал в прямом смысле этого слова, но определенно утаивал правду, что заставляло его чувствовать себя неловко.
Но когда Пенелопа напомнила ему, что он прочитал все, что она написала, его захлестнуло какое-то мрачное недоверчивое чувство.
Он прочитал все, что она написала только потому, что она опубликовала свои произведения. А его творческие потуги томятся, заключенные в его дневниках, где их никто не может увидеть.
Какой смысл записывать свои мысли и наблюдения, если их никто и никогда не прочитает? Кому нужны слова, которые никогда не будут услышаны?
Он и не думал публиковать свои дневники, пока Пенелопа не предложила это несколько недель назад. Зато, теперь эта мысль занимала Колина днем и ночью. Но его терзали всевозможные страхи. Что, если никто не пожелает печатать его труды? Что, если его напечатают только потому, что он принадлежит к богатой и влиятельной семье? Более всего на свете Колину хотелось быть личностью, которую ценили бы за его достижения, а не за знатное имя или приятные манеры.
Но была еще одна причина его боязни опубликовать дневники: они могут никому не понравиться.
Как он это вынесет? Как сможет жить после такого удара?
Неужели это хуже, чем оставаться тем, кем он является сейчас?
Позже вечером, после того как Пенелопа выпила чашку чаю, бесцельно побродила по спальне и наконец прилегла на постель с книгой, которую никак не могла заставить себя читать, появился Колин.
Он ничего не сказал, просто стоял и улыбался – правда, не обычной своей улыбкой, мальчишеской и бесшабашной, побуждавшей улыбнуться в ответ.
Это была едва заметная улыбка, смущенная и… извиняющаяся.
Пенелопа положила книгу на живот обложкой вверх.
– Можно? – спросил Колин, указывая на пустое место рядом с ней.
Пенелопа поспешно подвинулась.
– Конечно, – ответила она, переложив книгу на ночной столик у кровати.
– Я отметил несколько отрывков, – сказал он, протянув ей тетрадь, после того как пристроился на краешке постели. – Если ты согласна прочитать их, – он покашлял от смущения, – и высказать свое мнение, – он снова кашлянул, – я был бы признателен.
Пенелопа посмотрела на тетрадь, элегантно переплетенную в розовую кожу, затем на Колина. Лицо его было серьезным, взгляд сосредоточенным, и, хотя он был абсолютно неподвижен – не жестикулировал и не ерзал, – она знала, что он нервничает.
Чтобы Колин нервничал? Она и представить себе не могла, что такое возможно.
– Для меня это большая честь, – вымолвила она, осторожно вытащив тетрадь из его пальцев. Некоторые страницы были отмечены закладками, и она открыла одну из них.
«14 марта 1819 года Впечатления о Шотландском нагорье»
– Это когда я навещал Франческу в Шотландии, – сообщил Колин.
Пенелопа наградила его укоризненной улыбкой, призывающей к терпению.
– Извини, – пробормотал он.
«Казалось бы – во всяком случае, уроженцу Англии, – что здешние холмы и долины, должны радовать глаз своей яркой зеленью. В конце концов, Шотландия располагается на том же острове и по всем параметрам должна страдать от тех же дождей, что нещадно поливают Англию.
Как мне сказали, эти холмистые пространства тускло-коричневого цвета называются пустошами. Дикие, пустынные места, почти лишенные красок. И тем не менее они трогают душу».
– Я написал это, когда забрался довольно высоко в горы, – пояснил Колин. – Внизу и около озер совсем другая картина.
Пенелопа подняла глаза, наградив его очередным укоризненным взглядом.
– Извини, – снова буркнул он.
– Может, тебе будет удобнее, если ты не будешь нависать над моим плечом? – предложила она.
Он непонимающе посмотрел на нее.
– Думаю, ты это уже не раз читал. Так что тебе незачем читать это сейчас. – Пенелопа выдержала паузу и, не дождавшись никакой реакции, уточнила: – Через мое плечо.
– О! – Он несколько отстранился. – Извини.
Она посмотрела на него с явным сомнением.
– Думаю, тебе лучше пересесть.
Явно пристыженный, Колин поднялся с постели и плюхнулся в кресло в дальнем конце комнаты, привычно скрестив руки на груди и нетерпеливо постукивая ногой по полу.
– Колин!
Он вскинул голову, искренне удивленный.
– В чем дело?
– Перестань притоптывать!
Колин уставился на свою ногу как на какой-то чужеродный предмет.
– Разве я притоптывал?
– Да.
– О! – Он крепче скрестил руки на груди. – Извини. Пенелопа снова сосредоточилась на чтении.
Тук, тук…
Она вздернула голову.
– Колин!
Он твердо поставил ноги на ковер.
– Вот черт! Я даже не сознавал, что делаю. – Он откинулся на спинку кресла и положил руки на подлокотники, однако не казался расслабленным, вцепившись пальцами в обивку.
Пенелопа задержала на нем взгляд, чтобы убедиться, что он действительно способен сидеть тихо.
– Я больше не буду, – заверил он ее. – Обещаю.
Она смерила его последним оценивающим взглядом, прежде чем вернуться к отрывку, который читала.
«Принято считать, что шотландцы как народ презирают англичан, и это истинная правда. Но по отдельности они весьма сердечны и дружелюбны, охотно угостят вас стаканчиком виски, пригласят за стол и предложат ночлег. Компания англичан – как, впрочем, и любой англичанин, облаченный в мундир, – не встретит теплого приема в шотландской глубинке. Но случись вам в одиночку забрести в деревенскую таверну, местные жители примут вас с распростертыми объятиями.
Именно это произошло со мной в Инверери, небольшом городке на берегу озера Лох-Файн. Спроектированный Робертом Адамом по указанию герцога Аргайла, решившего перенести поселение поближе к новому замку, он расположен у самой воды и поражает аккуратными рядами беленых домиков, пересекающимися под прямыми углами. (Признаться, довольно необычное зрелище для того, кто вырос среди хитросплетения лондонских улиц.)
Я ужинал в отеле, наслаждаясь отличным виски, вместо обычного эля, который подают в подобных заведениях в Англии, когда вдруг сообразил, что не имею ни малейшего понятия о том, как добраться до следующего пункта назначения, и не знаю, сколько времени на это потребуется. Эти вопросы я адресовал хозяину (некоему мистеру Кларку), объяснив, что хотел бы посетить замок Блэр, К моему изумлению и замешательству, все посетители таверны тут же включились в обсуждение.
– Замок Блэр? – зычно отозвался мистер Кларк, громогласный мужчина, похоже, не способный говорить нормальным голосом. – Ну, если вы хотите попасть в замок Блэр, вам нужно взять курс на запад, к Питлочри, а оттуда повернуть на север.
Совет был встречен одобрительным гулом – и не менее громкими возгласами, выражавшими несогласие.
– Э… нет! – завопил другой мужчина (как я позже узнал, по имени Макбоугел). – Тогда ему придется пересечь Лох-Тей, а это чревато опасностями, каких врагу не пожелаешь. Лучше вначале направиться на север, а уж потом повернуть на запад.
– Может, и так, – включился третий, – только тогда у него на пути окажется Бен-Невис. Или, по-вашему, гора – меньшее препятствие, чем крохотное озерцо?
– Это вы Лох-Тей называете крохотным? К вашему сведению, я родился на берегу этого озера и что-то не слышал, чтобы кто-нибудь называл его крохотным. (Не знаю, кто произнес эту тираду, как, впрочем, и все остальные, но все говорилось с большим чувством и убеждением.)
– А зачем ему тащиться до Бен-Невиса, если можно свернуть на запад у Гленко?
– Ха-ха-ха, это ж надо предложить такое! Да после Гленко нет ни одной приличной дороги, которая вела бы на запад. Вы что, хотите угробить беднягу?
И так далее и тому подобное. Если читатель заметил, что я перестал указывать, кто и что сказал, то только потому, что в поднявшемся шуме трудно было различить отдельные голоса. Это продолжалось по меньшей мере минут десять, пока наконец в разговор не вступил старый Ангус Кэмпбелл, переваливший через восьмой, десяток, и все почтительно притихли.
– Что ему нужно сделать, – просипел Ангус, – так это отправиться на юг, в Кинтайр, а затем повернуть на север, чтобы он мог заехать в Айону. Оттуда нужно отплыть в Скай, потом добраться по суше до Алапула, вернуться в Инвернесс, заскочив по пути в Куллоден, а уж оттуда можно двинуться на юг, в замок Блэр, посетив попутно Грампиан, если он хочет посмотреть, как делают настоящее виски.
Это пространное заявление было встречено гробовым молчанием, пока наконец какой-то-смельчак не заметил:
– Но на это уйдут месяцы.
– А кто говорит, что нет? – отозвался старый Кэмпбелл с воинственными нотками в голосе. – Англичанин приехал посмотреть Шотландию. Вряд ли у него это получится, если он направится отсюда прямиком в Пертшир.
Я поймал себя на том, что улыбаюсь, и тут же принял решение – в точности следовать указанному маршруту. Тогда, вернувшись в Англию, я смогу с чистой совестью утверждать, что изучил Шотландию вдоль и поперек».
Колин не сводил глаз-с Пенелопы, углубившейся в чтение. Она то и дело улыбалась, заставляя его сердце взволнованно екать, а потом улыбка прочно обосновалась на ее губах, морщившихся от сдерживаемого смеха.
Колин обнаружил, что и сам улыбается.
Еще в первый раз, когда Пенелопа прочитала отрывок из его дневника, Колина поразила ее реакция страстная и в то же время точная и обстоятельная. Теперь все это обрело смысл. Ведь она писательница, возможно, более талантливая, чем он, и если она в чем-нибудь разбирается в этом мире, так в сочинительстве.
Кто бы мог подумать, что мнение одной женщины может стать для него таким важным? Годами Колин вел дневники, где подробно, описывал свои путешествия, пытаясь запечатлеть на бумаге не только то, что он видел, но и то, что чувствовал. Однако он никогда не показывал свои литературные опыты другим.
До сего момента. Нельзя сказать, что ему этого никогда не хотелось. Было несколько человек, с кем Колин охотно бы поделился своими наблюдениями. Но либо не находилось подходящего момента, либо его останавливала мысль, что в любом случае ему скажут что-нибудь приятное, чтобы пощадить его чувства.
Но Пенелопа совсем другая. Она писательница. И чертовски хорошая. Если она скажет, что его дневники чего-то стоят, он почти готов ей поверить.
Пенелопа тем временем дочитала до конца страницы, послюнявила палец, перевернула лист и продолжила чтение.
И снова улыбнулась.
Колин испустил долгий вздох, только сейчас сообразив, что все это время задерживал дыхание.
Наконец она положила тетрадь на колени, оставив ее открытой, и подняла на него глаза.
– Как я понимаю, ты хотел, чтобы я прочитала только этот отрывок?
Это было не совсем то, что Колин ожидал услышать, и он несколько растерялся.
– Э-э… если хочешь, – пробормотал он, запинаясь. – Если хочешь, можешь прочитать что-нибудь еще, я не возражаю.
Ее лицо озарилось солнечной улыбкой.
– Конечно, хочу, – порывисто сказала она. – Мне не терпится узнать, что случилось, когда ты добрался до Кинтайра и… – Пенелопа нахмурилась и заглянула в тетрадь, – до Ская, Грампиана, – она снова заглянула в тетрадь, – и разумеется, до замка Блэр, если ты вообще туда попал. Как я понимаю, ты хотел навестить друзей.
Колин кивнул.
– Мюррея, – сказал он, имея в виду школьного приятеля, брат которого был герцогом Атоллом. – Но должен признаться мне не удалось а точности проследовать по маршруту, указанному старым Ангусом Кэмпбеллом. Хотя бы потому, что добрая половина упомянутых им мест не связана между собой дорогами.
– Пожалуй, – мечтательно, произнесла она, – нам следует отправиться туда в свадебное путешествие.
– В Шотландию? – изумился Колин. – Разве тебе не хочется побывать в каком-нибудь экзотическом месте?
– Для того, кто никогда не удалялся более чем на сотню миль от Лондона, – заявила Пенелопа, – Шотландия – достаточно экзотическое место.
Улыбнувшись, Колин пересек комнату и присел на краешек кровати.
– Уверяю тебя, – сказал он, – Италия – более экзотическая страна. И более романтичная.
Пенелопа вспыхнула, приведя его в восторг. Интересно, долго еще она будет краснеть при упоминании о романтике, любви, и всех тех восхитительных вещах, которые связаны сними.
– О, – смущенно произнесла она.
– Мы съездим в Шотландию в другой раз, – заверил он ее. – Тем более что время от времени я отправляюсь на север, чтобы навестить Франческу.
– Я удивлена, что ты захотел узнать мое мнение, – сказала Пенелопа после короткого молчания.
– К кому еще я мог обратиться?
– Не знаю, – ответила она, с преувеличенным вниманием разглядывая свои пальцы, пощипывающие покрывало. – К братьям, наверное.
Он накрыл ее руку своей.
– Что они понимают в сочинительстве?
Пенелопа подняла голову, устремив на него теплый взгляд карих, глаз.
– Но ты ценишь их мнение.
– Верно, – согласился Колин, – но твое мнение я ценю больше.
Он пристально наблюдал за гаммой эмоций, отразившихся на ее лице.
– Однако тебе не нравится, как я пишу, – заметила она нерешительным тоном, но с нотками надежды в голосе.
Колин нежно обхватил ладонью ее щеку, заставив взглянуть на себя.
– Ничто не может быть дальше от истины. Я считаю, что ты пишешь замечательно. Ты проникаешь в самую суть человека с поразительной простотой и юмором. На протяжении одиннадцати лет ты заставляла людей смеяться, злиться, думать. Лично я не представляю большего достижения. – Он произнес это с жаром, которого Пенелопа не ожидала в нем. – Не говоря уж о том, – продолжил Колин, словно был не в силах остановиться теперь, когда он начал говорить, – что из всех возможных тем ты выбрала светское общество. Ты пишешь о светским обществе так, что оно кажется забавным, интересным и остроумным. А ведь мы все знаем, что по большей части там царит скука.
Пенелопа долго: молчала. Годами она гордилась своей деятельностью и втайне улыбалась, слыша, как кто-то цитирует ее заметки или смеется над ее ироническими пассажами. Но она не могла ни с кем разделить свой триумф.
Это было довольно одинокое существование.
Но теперь у нее есть Колин. И даже если мир никогда не узнает, что леди Уистлдаун на самом деле Пенелопа Федерингтон, заурядная старая дева (в недавнем прошлом по крайней мере), Колин это знает. А это самое главное.
И все же она не понимала его поступков.
– Тогда почему, – спросила она, осторожно подбирая слова, – ты становишься таким отчужденным и холодным, стоит мне поднять этот вопрос?
Когда Колин заговорил, слова его прозвучали тихо и невнятно.
– Это сложно объяснить.
– Я терпеливый слушатель, – мягко сказала Пенелопа.
Колин уронил на колени руку, которая охватывала ее щеку с такой нежностью, и сказал то, чего она никак не ожидала услышать:
– Я завидовал твоему успеху. – Он беспомощно пожал плечами. – Извини.
– В каком смысле? – спросила она, невольно понизив голос до шепота.
– Посмотри на себя, Пенелопа. – Он взял ее руки в свои. – Ты добилась грандиозного успеха.
– Успеха, о котором никто не знает, – напомнила она.
– Ты знаешь, и я знаю, – возразил Колин, – но суть не в этом. – Он взъерошил свои волосы, пытаясь найти нужные слова. – Ты чего-то достигла в жизни. Сделала нечто важное.
– Зато ты…
– Что я, Пенелопа? – перебил он взволнованно и, поднявшись на ноги, принялся расхаживать по комнате. – Что есть у меня?
– У тебя есть я, – сказала Пенелопа, но без особой убежденности в голосе. Она понимала, что он имеет в виду.
Колин слабо улыбнулся.
– Конечно, но речь не об этом…
– Я понимаю.
– …мне нужно что-то, что придаст смысл моей жизни, – настойчиво продолжил он, заглушив ее тихую реплику. – Мне нужна цель. Она есть у Энтони, у Бенедикта, из всей семьи только я один веду бесцельное существование.
– Нет, Колин. Ты…
– Мне надоело, что все считают меня не более чем… – Он осекся.
– Кем? – спросила Пенелопа, удивленная гримасой отвращения, мелькнувшей на его лице.
– Проклятие, – тихо выругался он.
Глаза Пенелопы расширились. Колин не часто позволял себе богохульство.
– Не могу поверить, – пробормотал он, отвернувшись.
– Чему? – взмолилась она.
– Подумать только, я жаловался тебе, – недоверчиво произнес он. – Я жаловался тебе на леди Уистлдаун.
Она состроила гримаску.
– Ничего, я привыкла. Очень многие это делают.
– Невероятно. Я жаловался тебе, что леди Уистлдаун назвала меня очаровательным.
– А меня она назвала перезревшим плодом цитрусовых, – заметила Пенелопа.
Колин остановился ровно настолько, сколько потребовалось, чтобы одарить ее обиженным взглядом.
– Наверное, ты неплохо повеселилась, слушая мои стенания по поводу того, что грядущие поколения запомнят меня исключительно по статейкам леди Уистлдаун.
– Как ты мог такое подумать! – воскликнула Пенелопа. – Я надеялась, что ты обо мне лучшего мнения.
Колин покачал головой.
– Не могу поверить, что я сидел здесь и жаловался тебе – леди Уистлдаун! – что ничего не добился в жизни.
Пенелопа встала с постели, не в состоянии спокойно наблюдать, как он мечется по комнате, словно тигр в клетке.
– Колин, но ты же не знал.
– Какая ирония! – Он испустил раздосадованный вздох. – Это было бы даже забавно, если бы не касалось меня.
Пенелопа открыла рот, но ничего не сказала, не зная, как выразить, что у нее на сердце. У Колина столько достоинств, что их трудно перечислить. Они не столь очевидны, как публикации леди Уистлдаун в: «Светских новостях», но более значительны.
Достаточно вспомнить веете ситуации, когда его доброжелательный, юмор разряжал обстановку, все случаи на балах, когда он проходил мимо самых популярных девушек, чтобы пригласить одну их тех, кто не пользовался успехом. А тесные, почти мистические узы, которые, связывают, его с братьями и сестрами? Если это не важно, то она не знает, что важно.
Но все это не те свершения, которые ему нужны для самоутверждения. Ему необходимо дать выход, своему писательскому призванию. Ему требуется занятие, которое убедило бы окружающих, что он представляет собой нечто большее, чем кажется на поверхностный взгляд.
– Опубликуй свои путевые заметки, – предложила она.
– Я не…
– Если ты не опубликуешь их, – сказала Пенелопа, – то не узнаешь, чего ты стоишь.
Их глаза на секунду встретились, затем Колин перевел взгляд на дневник, который она все еще держала в руках.
– Они нуждаются в редактировании, – пробормотал он.
Пенелопа рассмеялась, понимая, что победила. И Колин тоже. Даже если он еще не понимает, что победил.
– Все рукописи нуждаются в редактировании, – сказала она, шутливо добавив: – Кроме моих, пожалуй. Хотя, – Пенелопа пожала плечами, – мы этого уже никогда не узнаем, поскольку мне пришлось обойтись без редактора.
Он устремил на нее пристальны» взгляд.
– Как тебе это удалось?
– Что?
Колин нетерпеливо поджал тубы.
– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Как тебе удалось издавать газету? Для этого ведь недостаточно написать статью. Нужно обеспечить ее публикацию и распространение. Кто-то должен был знать, кто ты.
Пенелопа протяжно выдохнула. Она так долго хранила эту тайну, что казалось странным разделить ее с кем-либо, даже если это ее муж.
– Это длинная история, – сказала она, взяв его за руку и увлекая к кровати. – Пожалуй, нам следует сесть.
Они с удобством устроились на постели, вытянув ноги и подложив под спины подушки.
– Я была совсем юной, когда это началось, – сказала Пенелопа. – Мне было семнадцать, и все произошло случайно.
Колин улыбнулся.
– Как такое может произойти случайно?
– Все началось с шутки. Я была так несчастна в свой первый сезон. – Она подняла на него посерьезневший взгляд. – Не знаю, помнишь ли ты, но в те времена я весила намного больше, и это притом, что даже сейчас меня не назовешь тростинкой.
– По-моему, ты само совершенство, – галантно возразил Колин.
Подобные реплики были частью его обаяния, делая его совершенно неотразимым в ее глазах.
– Короче говоря, – продолжила Пенелопа, – я была не слишком счастлива и дала выход своим эмоциям в довольно язвительной заметке о вечеринке, на которой я побывала накануне. А потом написала другую, затем еще одну. Я никак не подписывала их, просто писала для забавы и прятала в своем письменном столе. Но однажды я забыла убрать их со стола.
Колин подался, вперед, захваченный ее рассказом.
– И что случилось?
– Никого из домочадцев не было дома, и я знала, что они отлучились надолго, так как мама не оставляла, надежды превратить Пруденс в бриллиант чистой воды, и их походы за покупками занимали целый день.
Колин покрутил рукой в воздухе, призывая ее перейти к сути.
– В общем, – продолжила Пенелопа, – я решила поработать в гостиной, так как в моей комнате было холодно и сыро. Кто-то – скорее всего я – оставил окно открытым в дождь. Но затем я ненадолго отлучилась из гостиной, а вернувшись, обнаружила там поверенного моего отца. Он читал мои заметки. Я пришла в ужас!
– И что дальше?
– В первое мгновение я не могла вымолвить ни слова, но затем поняла, что он смеется, и вовсе не потому, что считает меня дурочкой. Ему понравилось, что я написала.
– Ты очень хорошо пишешь.
– Теперь я это знаю, – заметила Пенелопа с кривой улыбкой, – но не забывай, мне было семнадцать. И я не поскупилась на весьма нелестные характеристики для некоторых личностей.
– Уверен, они того заслуживали.
– Пожалуй, но все же… – Она закрыла глаза, охваченная воспоминаниями. – Это были известные люди. Влиятельные. Они и раньше не испытывали ко мне особой симпатии. Мне бы не поздоровилось, если бы то, что я написала про них, стало известно. А тот факт, что я написала правду, только усугубил бы ситуацию. Я бы пропала, а вместе со мной все мое семейство.
– И что случилось? Полагаю, публикация была его идеей?
Пенелопа кивнула:
– Да. Он договорился с издателем, а тот, в свою очередь, нанял мальчишек-разносчиков. Кстати, раздавать первые выпуски бесплатно – тоже его идея. Он сказал, что нужно сделать так, чтобы высший свет пристрастился к нашей газете.
– Я был за границей, когда она начала издаваться, – заметил Колин, – но помню, как моя матушка и сестры писали об этом.
– Многие были недовольны, когда мальчишки начали требовать плату спустя пару недель, – сказала Пенелопа. – Но все как миленькие заплатили.
– Ловкий ход со стороны твоего поверенного.
– Да, он был весьма изобретателен.
– Был? – переспросил Колин.
Пенелопа печально кивнула.
– Его не стало несколько лет назад. Он знал, что болен, и перед смертью спросил меня, хочу ли я продолжить. Наверное, мне следовало остановиться, но у меня не было других занятий в жизни и никаких надежд выйти замуж. – Она вскинула на него глаза. – Я вовсе не… то есть…
Губы Колина изогнулись в самоуничижительной улыбке.
– Можешь бранить меня сколько угодно – не будь я таким тупицей, давно бы сделал тебе предложение.
Пенелопа улыбнулась в ответ. Разве можно не любить этого мужчину?
– После того как мистер… – Она подняла на него неуверенный взгляд. – Не знаю, стоит ли называть его имя…
Колин понимал, что она разрывается между доверием к нему и преданностью человеку, который, судя по всему, заменил ей покойного отца.
– Как хочешь, – мягко сказал он. – Он умер. Его имя не имеет значения.
Пенелопа облегченно вздохнула.
– Спасибо, – сказала она, прикусив губу. – Дело не в том, что я не доверяю тебе. Просто…
– Знаю. – Он успокаивающе сжал ее руку. – Если захочешь, расскажешь об этом позже. А если нет, я не обижусь.
Она кивнула, сжав губы с выражением, которое, появляется, когда изо всех сил стараешься не заплакать.
– После его смерти я работала непосредственно с издателем. Мы договорились о способе передачи заметок, а деньги продолжали поступать, как и раньше, на банковский счет на мое имя.
Колин втянул в грудь воздух, размышляя о том, сколько денег она могла заработать за все годы. Но как ей удавалось тратить их, не вызывая подозрений?
– Ты пользовалась этими деньгами? – поинтересовался он.
Пенелопа кивнула.
– Я уже занималась этим четыре года, когда умерла моя двоюродная бабушка, оставившая все свое имущество моей матери. Там не было больших денег, но, поскольку завещание составлял поверенный моего отца, мы воспользовались моими средствами, чтобы пополнить ее банковские счета. – Пенелопа улыбнулась, покачав, головой. – Мама была поражена. Она никогда не думала, что тетя Джорджетта настолько богата. С ее лица несколько месяцев не сходила улыбка. Я никогда не видела ее такой счастливой.
– Это было очень мило с твоей стороны, – заметил Колин.
Пенелопа пожала плечами.
– Это был единственный способ воспользоваться моими деньгами.
– Но ты отдала их своей матери, – заметил он.
– Она моя мать, – сказала Пенелопа, словно это что-то объясняло. – И содержит меня. Так что мне тоже кое-что перепало.
Колин хотел что-то возразить, но не стал.
– Больше, – продолжала Пенелопа, – я не касалась тех денег. Не считая небольших сумм, которые я жертвовала на благотворительность. – Она скорчила кислую гримасу. – Анонимно, разумеется.
Колин помолчал, размышляя обо всем, что она успела сделать за одиннадцатилетие, без чьей-либо помощи, втайне от всех.
– Если тебе нужны деньги сейчас, – наконец сказал он, – ты можешь воспользоваться ими. Никто не удивится, что ты внезапно разбогатела. В конце концов, теперь ты Бриджертон. – Он скромно пожал плечами. – Всем известно что Энтони назначил солидное содержание всем своим братьям.
– Я даже не знаю, что с ними делать.
– Купи что-нибудь, – предложил Колин. – Все женщины обожают делать покупки.
Пенелопа подняла на него странный, даже загадочный взгляд.
– Боюсь, ты не понимаешь, сколько у меня денег, – нервно произнесла она. – Вряд ли я смогу все истратить.
– В таком случае оставь их нашим детям, – сказал он. – Мне повезло, что отец и брат обеспечили меня средствами на жизнь, но не все младшие сыновья настолько удачливы.
– И дочери, – напомнила Пенелопа. – Наши дочери будут иметь собственные деньги. Помимо приданого.
Колин не сдержал улыбки. Подобные договоренности были большой редкостью, но вполне в духе Пенелопы.
– Как пожелаешь, – ласково отозвался он.
Она улыбнулась и вздохнула, откинувшись на подушки. Ее пальцы лениво поглаживали тыльную сторону его ладони, но, судя по отсутствующему взгляду, она вряд ли отдавала в этом отчет.
– Я должна сделать признание, – произнесла она с некоторой робостью в голосе.
Колин: взглянул на нее с явным сомнением.
– Более серьезное, чем насчет леди Уистлдаун?
– Просто другое.
– Какое же?
Пенелопа отвела взгляд от невидимой точки на стене, которую она пристально рассматривала, и посмотрела на него.
– В последнее время я была немного, – она пожевала нижнюю губу, подбирая нужные слова, – недовольна тобой. Точнее, – поправилась она, – я была разочарована.
Колин ощутил легкий укол в сердце.
– В каком смысле? – осторожно спросил он.
Она пожала плечами.
– Мне казалось, ты сердишься на меня. Из-за леди Уистлдаун.
– Я уже говорил тебе, что это потому…
– Подожди, – сказала она, положив ладонь ему на грудь. – Позволь мне закончить. Я думала, ты стыдишься меня, и это ужасно ранило. Я не могла поверить, что такой человек, как ты, может считать себя настолько выше меня, чтобы стыдиться моих успехов.
Колин не сводил с нее глаз, ожидая продолжения.
– Но как выяснилось… – Пенелопа грустно улыбнулась. – Как выяснилось, ты вовсе не стыдишься меня. Просто тебе, хотелось иметь нечто похожее, что заполнило бы твою жизнь. Нечто вроде моих литературных трудов. Сейчас это кажется смешным, но мне всегда казалось, что ты непогрешим, что твоя жизнь – сплошной праздник, что у тебя нет тревог, страхов и неисполненных желаний. Теперь я понимаю, что заблуждалась.
– Я никогда не стыдился тебя, Пенелопа, – прошептал он. – Никогда.
Они сидели в дружелюбном молчании, пока Пенелопа не нарушила его.
– Кстати, к вопросу о нашем запоздалом свадебном путешествии, – сказала она.
– Да? – отозвался Колин.
– Почему бы нам не потратить на него часть денег, заработанных леди Уистлдаун?
– Я в состоянии оплатить наше свадебное путешествие.
– Отлично, – заявила она с высокомерным видом. – Можешь взять их из своего ежеквартального содержания.
Колин на секунду опешил, затем расхохотался.
– Ты собираешься давать мне деньги на булавки? – спросил он, широко ухмыляясь.
– На чернила, – поправила она. – Чтобы ты мог работать над своими дневниками.
– Деньги на чернила, – повторил он, изобразив задумчивость. – Мне это нравится.
Пенелопа улыбнулась, накрыв его руку своей.
– А мне нравишься ты.
Он сжал ее пальцы.
– Ты мне тоже нравишься.
Пенелопа вздохнула, пристроив голову ему на плечо.
– Неужели жизнь может быть такой замечательной?
– Думаю, да, – отозвался Колин. – Даже уверен.
