Глава 18
Когда Пенелопа кивнула – точнее, за мгновение до того, как она кивнула, – она понимала, что согласилась на большее, чем поцелуй. Она не знала, что заставило Колина передумать, почему, сердитый и недовольный минуту назад, он вдруг стал любящим и нежным.
Но ей было все равно. Она была уверена в одном: он делает это не для того, чтобы наказать ее. Некоторые мужчины могли бы воспользоваться желанием как оружием, а искушением как местью, но Колин не относился к их числу.
Этого просто не было в его характере.
При всех замашках шалопая и баловня судьбы, при всех его шутках, озорных выходках и иронии он был добрым и благородным человеком. И будет добрым и благородным мужем.
Она знала это так же хорошо, как знала себя.
И если Колин страстно целует ее, укладывает на постель и накрывает своим телом, то потому что испытывает к ней достаточно теплых чувств, чтобы преодолеть свой гнев.
Пенелопа откликнулась на поцелуй каждой частичкой своей души.
На этот раз они были не в карете и не в гостиной его матери. Не было страха, что их могут застать в самый неподходящий момент и что она не сможет привести себя в порядок за десять минут.
Этой ночью она может показать Колину все, что она чувствует к нему. Она ответит на его желание собственной страстью и даст безмолвные обеты любви и верности.
И когда ночь закончится, он поймет, что она любит его. Она не произнесет этих слов – даже шепотом, – но он поймет. А может, он уже знает: Забавно, что она с такой легкостью скрывала свою тайную жизнь в качестве леди Уистлдаун и что ей стоило огромного труда не выдать Колину свою сердечную тайну, когда она смотрела на него.
– Когда ты стала мне так необходима? – прошептал он, слегка приподняв голову, так что их носы соприкоснулись, и Пенелопа увидела его глаза, казавшиеся темными в сиянии свечи, но изумрудно-зеленые в ее сознании. Его дыхание было горячим, взгляд обжигал, и она ощущала жар в тех местах своего тела, о которых прежде не позволяла себе даже думать.
Пальцы Колина переместились ей на спину и принялись ловко расстегивать пуговицы на платье, пока вырез не расширился настолько, чтобы соскользнуть с ее плеч. Пенелопа почувствовала, как обнажились ее грудь и талия.
– Боже, – еле слышно выдохнул Колин, – как ты прекрасна.
Впервые в жизни Пенелопа поверила, что это может быть правдой.
Было что-то порочное и возбуждающее в подобной открытости другому человеческому существу, но она не испытывала стыда. Взгляд Колина был таким нежным, прикосновения столь трепетными, что она не чувствовала ничего, кроме неодолимого зова судьбы.
Его руки прошлись по чувствительной коже чуть ниже ее ключицы, вначале дразня кончиками пальцев, затем нежно поглаживая.
Внутри у нее что-то напряглось, словно в предвкушении какой-то неведомой перемены.
Это было странно. И чудесно.
Колин привстал на колени, все еще полностью одетый, и окинул ее взглядом, в котором читались гордость, желание и удовлетворение собственника.
– Я никогда не думал, что ты так выглядишь, – прошептал он, накрыв ладонью ее грудь.
Пенелопа резко втянула воздух, потрясенная пронзившими ее ощущениями. Но что-то в словах Колина вызвало у нее беспокойство. Должно быть, это отразилось в ее глазах, потому что он спросил:
– В чем дело?
– Ни в чем, – сказала она и осеклась. Брак должен основываться на честности, и вряд ли им обоим пойдет на пользу, если она будет скрывать свои чувства.
– А как, по-твоему, я выгляжу? – тихо спросила она.
Колин в недоумении уставился на нее.
– Ты сказал, что никогда не думал, что я так выгляжу, – напомнила она. – Чего же ты ждал в таком случае?
– Не знаю, – признался он. – Честно говоря, до недавнего времени я даже не задумывался об этом.
– А потом? – настаивала Пенелопа; почему-то ей было необходимо услышать ответ.
Колин склонился так низко, что ткань его жилета царапнула ее грудь и живот, а их носы соприкоснулись.
– А потом, – прорычал он, обдав теплым дыханием ее лицо, – я тысячу раз представлял себе этот момент, рисуя в своем воображении соблазнительные картины, но реальность – позволь мне повторить это на тот случай, если ты не расслышала в первый раз, – реальность превзошла все мои ожидания.
– О! – только и смогла вымолвить Пенелопа.
Колин стянул фрак и жилет, оставшись в рубашке из тонкого полотна и брюках, и помедлил, наблюдая с ласковой усмешкой в уголке рта, как ее глаза беспокойно убегают от его взгляда.
А затем, когда Пенелопа решила, что больше ни секунды не выдержит, он накрыл ее груди обеими руками и слегка сжал, наслаждаясь их формой и тяжестью.
Пенелопа открыла рот, собираясь что-то сказать, но Колин прижал палец к ее губам, призывая к молчанию.
– Вначале мы займемся делом, – проворковал он.
Он нежно дунул на напрягшуюся маковку, затем сомкнул губы вокруг соска, довольно хмыкнув, когда Пенелопа изумленно ахнула.
Он продолжил эту пытку, пока она не начала извиваться под ним, затем переключился на другую грудь, периодически возвращаясь к первой. Его свободная рука, казалось, была везде, лаская, искушая и дразня: на ее животе, бедре, лодыжке. Затем скользнула под юбку.
– Колин, – выдохнула Пенелопа, дернувшись всем телом, когда его пальцы коснулись нежной кожи у нее под коленом.
– Ты пытаешься отодвинуться или, наоборот, придвинуться ближе? – усмехнулся он, не отрывая губ от ее горла.
– Не знаю.
Колин поднял голову и плотоядно улыбнулся.
– Отлично.
Он встал с постели и неторопливо стянул с себя оставшуюся одежду: вначале рубашку, затем сапоги и брюки. Все это он проделал, не отрывая от нее взгляда. Избавившись от собственной одежды, он слегка приподнял Пенелопу, чтобы снять с нее платье, уже спущенное до талии.
Когда она предстала перед ним в одних лишь тонких чулках, Колин помедлил: он был слишком мужчина, чтобы не полюбоваться такой картиной. Затем стянул с ее ног полупрозрачный шелк и выпустил его из пальцев, позволив медленно опуститься на пол.
Пенелопа вздрогнула от ночной прохлады, и он лег рядом, прижавшись к ней всем телом, согревая ее своим теплом и наслаждаясь шелковистой мягкостью ее кожи.
Его потребность в ней была так сильна, что это его даже обескураживало.
Колин настолько возбудился, охваченный нестерпимым желанием, что приходилось только удивляться, что он еще способен ясно мыслить. Однако, хотя его тело отчаянно требовало разрядки, он сохранял какое-то необъяснимое спокойствие и самообладание. Видимо, в какой-то момент его потребности отошли на второй план, и все его существо сосредоточилось на Пенелопе – точнее, на чуде слияния в любви, которое он только начал постигать.
Видит Бог, он страстно желал овладеть ею – но не раньше, чем она будет трепетать под ним и стонать от желания.
Ему хотелось, чтобы Пенелопа испытала экстаз и знала, когда они будут лежать в объятиях друг друга, счастливые и утомленные, что она принадлежит ему. Потому что он уже принадлежит ей.
– Скажи мне, если я сделаю что-нибудь, что тебе не понравится, – сказал Колин, с удивлением обнаружив, что его голос дрожит.
– Это невозможно, – отозвалась она, коснувшись его щеки.
Колин непременно бы улыбнулся, не будь он так озабочен тем, чтобы ее первый опыт оказался приятным. Но из ее слов следовал однозначный, вывод: она не имеет представления о том, что значит заниматься любовью с мужчиной.
– Пенелопа, – мягко сказал он, накрыв ее руку своей ладонью, – я должен тебе кое-что объяснить. Я могу причинить тебе боль. Не потому, что хочу, просто…
Пенелопа покачала головой.
– Это невозможно, – снова сказала она. – Я знаю тебя. Иногда мне кажется, что я знаю тебя лучше, чем себя. И ты никогда не сделаешь ничего такого, что причинило бы мне боль.
Колин стиснул зубы, подавив стон.
– Не преднамеренно, – сказал он с нотками отчаяния в голосе, – но это может произойти…
– Позволь мне судить самой. – Она поднесла его руку к губам, запечатлев на ней прочувствованный поцелуй. – А что касается твоей просьбы…
– Просьбы?
Пенелопа улыбнулась. У нее был такой вид, словно она потешается над ним.
– Ты просил, чтобы я поставила тебя в известность, если мне что-нибудь не понравится, – напомнила она.
Он молчал, не сводя с нее вопросительного взгляда.
– Так вот, – заявила она, – мне все понравится.
Колин ощутил прилив восторга. Он не знал, за какие заслуги Бог послал ему ее, но решил, что непременно поблагодарить его при следующем посещении церкви.
– Мне все понравится, – повторила Пенелопа, – потомv что это исходит от тебя.
Глубоко тронутый, он обхватил ее лицо ладонями, глядя на нее так, словно она была самым удивительным созданием, когда-либо ступавшим по земле.
– Я люблю тебя, – прошептала она. – Уже много лет.
– Знаю, – отозвался Колин, удивив самого себя. Видимо, он всегда догадывался о чувствах Пенелопы, но гнал эти мысли от себя, потому что ее любовь вызывала у него ощущение вины. Трудно, когда тебя любит хороший человек, а ты не можешь ответить ему взаимностью. Пенелопа нравилась ему. Он не простил бы себе, если бы причинил ей боль, и не мог флиртовать с ней примерно по той же причине.
И потому он убедил себя, что чувство, которое она питает к нему, не любовь. Гораздо проще было думать, что Пенелопа просто увлеклась им. Что она не понимает, что такое настоящая любовь (как будто он сам понимал!), и что когда-нибудь она встретит другого мужчину и заживет с ним счастливо и благополучно.
Сейчас эта мысль – что она могла выйти замуж за кого-нибудь другого – привела Колина в ужас.
Они лежали в объятиях друг друга, и ее лицо светилось от счастья, словно, сказав о своей любви, она наконец освободилась. Колин вдруг понял, что в ее словах нет и намека на ожидание ответа. Она призналась в своей любви не для того, чтобы услышать признание.
Она призналась в любви просто потому, что хотела этого. Ничего не требуя взамен и ни на что не рассчитывая.
– Я тоже люблю тебя, – шепнул Колин и крепко поцеловал ее, прежде чем отстраниться и посмотреть на ее реакцию.
Пенелопа долго молчала, устремив на него взгляд.
– Ты не обязан, – вымолвила наконец она, судорожно сглотнув, – говорить это только потому, что сказала я.
– Знаю, – ответил он, улыбнувшись.
Ее глаза удивленно расширились.
– И ты это тоже знаешь, – мягко произнес. Колин. – Ты же сама говорила, что понимаешь меня лучше, чем себя, И ты знаешь, что я никогда не стал бы бросаться такими словами.
И тут, лежа обнаженная в его объятиях, Пенелопа поняла, что он прав. Она действительно знала, если не умом, то сердцем. Колин никогда не опускался до лжи в важных вопросах, а едва ли можно было вообразить что-нибудь более важное, чем этот момент и то, что происходило между ними.
Колин любит ее! Она не ожидала этого, даже не позволяла себе надеяться, но чудо произошло.
– Ты уверен? – прошептала она. Он кивнул, притянув ее ближе.
– Я окончательно понял это сегодня вечером. Когда попросил тебя остаться.
– А как… – Она не закончила вопроса. Собственно, она даже не знала, что хочет спросить. Как он догадался, что любит ее? Как это случилось? И что он испытывает при этом?
Но должно быть, он понял, что она хочет сказать, потому что ответил:
– Не знаю. Не знаю, когда, не знаю, как, да и, честно говоря, мне все равно. Важно одно: я люблю тебя и злюсь на себя за то, что все эти годы не сказал тебе этого.
– Колин, не надо, – взмолилась она. – Давай обойдемся без сожалений и покаянных слов. Во всяком случае, сегодня.
Он улыбнулся и заставил ее замолчать, прижав палец к ее губам.
– Не думаю, что ты изменилась, – сказал он. – По крайней мере не слишком… Но в один прекрасный день я понял, что вижу совсем не то, что привык видеть, – Он пожал плечами. – Может, это я сам изменился. Возможно, повзрослел.
Пенелопа прижала палец к его губам, заставив его замолчать тем же способом.
– Возможно, я тоже повзрослела.
– Я люблю тебя, – сказал Колин и склонил голову. На этот раз она не ответила, потому что он прижался к ее губам в требовательном, сводящем с ума поцелуе.
Казалось, он в точности знает, что надо делать. Каждое его движение, каждая ласка отзывались трепетом в самой сердцевине ее существа, и Пенелопа полностью отдалась чистой радости этого момента и обжигающему пламени страсти. Его руки были везде, его пальцы скользили по ее коже, его нога раздвинула ее ноги и расположилась между ними.
Колин притянул ее ближе, и перекатился на спину, так что она оказалась сверху. Обхватив руками ее ягодицы, он так крепко прижал ее к себе, что она ощутила всю полноту его желания.
Пенелопа ахнула от невероятной интимности этого прикосновения, но Колин перехватил ее возглас, продолжая целовать с яростной нежностью.
А затем она оказалась на спине, а он был сверху. Его губы переместились к ее уху, лотом к шее, и Пенелопа почувствовала, что выгибается ему навстречу, пытаясь вписаться в его твердое тело каждым своим изгибом. Ей хотелось доставить Колику удовольствие и разделить его с ним.
– Скажи мне, что делать, – попросила она осевшим от нетерпения голосом.
– Позволь мне сделать все самому, – отозвался он, тяжело дыша.
Пенелопа обхватила его ягодицы, притянув его ближе.
– Нет, – настаивала она. – Скажи мне…
На мгновение он перестал двигаться, удивленно глядя на нее.
– Коснись меня, – сказал он.
– Где?
– Где хочешь.
Она слегка ослабила хватку на его ягодицах и улыбнулась.
– Я касаюсь тебя.
– Погладь меня, – простонал он.
Пенелопа провела ладонью по его бедру, ощущая под пальцами упругие волоски.
– Вот так?
Он кивнул.
Ее рука двинулась дальше, пока не оказалась в опасной близости к его мужскому достоинству.
– Так?
Колин резко накрыл ее руку своей.
– Хватит, – хрипло выдохнул он.
Пенелопа в замешательстве взглянула на него.
– Потом поймешь, – буркнул он, разведя ее ноги еще шире, и, скользнув рукой между их телами, коснулся ее в самом интимном месте.
– Колин! – вскрикнула Пенелопа.
Он дьявольски ухмыльнулся.
– Неужели ты думала, что я не коснусь тебя там? – поинтересовался он и, как бы демонстрируя свои намерения, потер пальцем ее чувствительную плоть.
Пенелопа выгнулась дугой, приподняв их обоих, а затем осела на постель, содрогаясь от желания. Губы Колина коснулись ее уха.
– Это только прелюдия, – шепнул он.
Его палец скользнул глубже, заставив ее ахнуть (что вызвало у Колина восторженный смешок), затем начал медленно поглаживать.
– О Боже, – простонала Пенелопа.
– Ты почти готова для меня, – сказал он, учащенно дыша. – Такая влажная и тугая.
– Колин, что ты…
Он скользнул внутрь вторым пальцем, окончательно лишив ее возможности членораздельно изъясняться.
Должно быть, она ужасно порочная, решила Пенелопа, потому что ее единственным желанием было полностью открыться ему. Насколько это зависело от нее, он мог делать все, что пожелает, и касаться ее так, как ему будет, угодно.
Лишь бы не останавливался.
– Я не могу больше ждать, – выдохнул Колин.
– И не надо.
А затем его пальцы исчезли. Пенелопа почувствовала странную пустоту, но только на мгновение, потому что тут же ощутила вторжение чего-то твердого и очень настойчивого.
– Сейчас может быть больно, – предупредил Колин, стиснув зубы, словно сам ожидал испытать боль.
– Я хочу тебя, – отозвалась она, – я хочу тебя и еще чего-то, чего я сама не понимаю.
Он продвинулся вперед, всего на дюйм, но ощущение было такое; словно она поглотила его целиком.
Пенелопа замерла под ним, только прерывистое дыхание слетало с ее губ.
Колин продвинулся еще на дюйм, сделав очередной шажок к райскому блаженству.
– О, Пенелопа, – взмолился он, опираясь на руки, чтобы не раздавить ее своим весом. – Пожалуйста, скажи, что тебе хорошо. Пожалуйста.
Потому что он умрет, если придется остановиться. Она кивнула, но сказала:
– Мне нужно немного времени.
Колин застыл, делая резкие выдохи, чтобы хоть немного овладеть собой. Наверное, ей нужно приспособиться к нему, чтобы ее внутренние мышцы растянулись. Они были восхитительно тугими, поскольку она никогда прежде не принимала мужчину. Но в любом случае долго он не продержится.
Почувствовав, что она слегка расслабилась, Колин продвинулся вперед, пока не, уперся в неопровержимое свидетельство ее невинности.
– О Боже, – простонал он. – Приготовься, будет больно. Я не могу с этим ничего поделать, но обещаю, что только один раз и недолго.
– Откуда ты знаешь? – спросила она.
Колин в отчаянии закрыл, глаза. Черт бы побрал ее неистребимое любопытство!
– Доверься мне, – выдохнул он, уклонившись от ответа.
А затем резко продвинулся вперед, полностью, погрузившись в ее теплое лоно.
;! Пенелопа охнула, поморщившись.
– Ты в порядке? – спросил он.
Она кивнула:
– Кажется, да.
Колин сделал легкое движение.
– Так ничего?
Пенелопа снова кивнула, но ее лицо приняло удивленное, даже слегка озадаченное выражение.
Бедра Колина начали двигаться сами по себе, не в состоянии оставаться неподвижными в момент, когда он был так близок к разрядке. Она плотно охватывала его, доставляя изысканное наслаждение, и, когда Колин понял, что ее тихие возгласы вызваны не болью, а удовольствием, он перестал сдерживаться и полностью отдался во власть желания, бурлившего в его жилах.
Пенелопа двигалась вместе с ним, и он молился, чтобы продержаться до того момента, когда она придет к завершению. Ее горячее дыхание участилось, пальцы впивались в его плечи, бедра извивались, доводя его до исступления.
Наконец она напряглась и содрогнулась всем телом, выкрикнув его имя. Это был самый сладкий звук, который ему приходилось слышать. Когда-нибудь, подумал Колин, он понаблюдает за ней и увидит ее лицо в момент наивысшего наслаждения.
Но не сейчас. Его собственная разрядка близилась, и он невольно зажмурился, ослепленный ее яростной силой. С именем Пенелопы на устах он вонзился в нее в последний раз и рухнул, совершенно обессиленный.
С минуту они молча лежали, сплетясь телами и тяжело дыша, пока не улеглись последние судороги страсти, сменились ощущением блаженства, и покоя.
Колин был потрясен. У него и раньше были женщины, но только оказавшись в постели с Пенелопой, он понял, что значит любить и быть любимым.
То, что он испытал сегодня, не шло ни в какое сравнение с его прежним опытом.
Теперь это была любовь.
И он намерен был удержать ее во что бы то ни стало.
