Глава 24

Туман, однородность которого нарушалась изредка яркими пятнами уличных фонарей, окутывал Кавендиш-Сквер влажным серым покрывалом. На окнах большинства домов, выстроившихся по обеим сторонам прямой, элегантной улицы, уже были задернуты шторы, и обитатели садились ужинать. Золотой шар предзакатного солнца висел низко над крышами домов, похожий на золотые карманные часы.

Николас ехал по опустевшим улицам, почти не замечая ни богатых домов вокруг, ни даже вкуса манильской сигары, дымившейся в пальцах. Время от времени навстречу попадался экипаж или слуга, нагруженный пакетами, перебегал улицу, но Николас ни на что не обращал внимания. В воздухе чувствовалась влажная прохлада, но он даже не потрудился застегнуть пальто.

Холод и спускавшиеся на землю сумерки были под стать его настроению. Прошло два дня с тех пор, как он покинул Мерсисайд. Один. К тому времени, как он отыскал жилье Саманты, ее и след простыл. Очевидно, ей все-таки и правда не требовалась его помощь. Он обнаружил у нее дома лишь толпу полицейских да тело дядюшки. Видно, она убила похотливого старого мерзавца и скрылась.

Его взгляд упал на мокрую булыжную мостовую под копытами коня. Сейчас она, несомненно, уже на пути в Венецию.

Сколько бы ни убеждал Николас себя, что должен радоваться этому и чувствовать облегчение, пи радости, ни облегчения он не испытывал. Он мчался в Мерсисайд, чтобы снасти ее, мчался, рискуя всем, подхлестываемый желанием снова ее увидеть, а она уехала, ушла из его жизни навсегда.

Он выругался, злясь на то, что мысль об этом причиняет ему такую боль. Почему? Почему он понял, как глубоки его чувства, только теперь, когда уже слишком поздно? Только разве затем, чтобы еще раз убедиться в том, что усвоил десятки лет назад: Господь отнимает у него каждого, к кому он прикипает сердцем. Это очередной взнос в счет расплаты за содеянные грехи. Господь напоминает ему, что прощения не будет никогда. Николас снова затянулся сигарой и выдохнул в воздух горячий дымок. «Только теперь я начинаю понимать, зачем все это», — пробормотал он себе под нос.

Ему некого винить, кроме себя. Он понимал, что не заслуживает нежности, заботы и тепла, которые принесла в его жизнь Саманта. Такая женщина, как она, рождена не для капитана Николаса Брогана.

Он никогда бы не смог открыть ей свою тайну, рассказать правду о прошлом. Не посмел бы просить прощения, потому что не заслуживает его. Полный разрыв — так будет лучше для них обоих. Разрыв полный и окончательный.

Продолжая убеждать себя в этом, он добрался наконец до особняка на Суссекс-стрит, отметив мимолетно, что Клэрис действительно добилась успеха в жизни. От ее дома за версту пахло большими деньгами: зеркальные стекла в окнах, кирпичный внушительный фасад, ухоженный дворик с дюжиной розовых кустов. Он обогнул дом, поставил коня в конюшню и вошел с черного входа.

Его немного удивило, что его никто не встречает: он думал, что Ману будет поджидать его приезда. Может быть, он еще не приехал?

Николас постучал в дверь. Никто не ответил; прислонившись к дверному косяку, он постучал снова. «Куда, черт возьми, подевались слуги?» — нахмурившись, подумал что Клэрис терпеть не могла черную работу по дому и едва ли может обойтись без слуг, тем более в таком огромном доме.

Огонек сигары в руке тлел, как крошечный маячок в тумане. Ему пришлось несколько раз постучать бронзовым молотком. Наконец дверь открылась.

— Если ты ждешь, что я скажу тебе «добро пожаловать», — услышал он знакомый женский голос, — то не дождешься этого до конца своей презренной жизни.

Это приветствие заставило его улыбнуться. Есть люди, которые никогда не меняются.

— Вижу, что из тебя получилась очень гостеприимная хозяйка, Клэрис.

— Ну, входи, если уж пришел. Нечего торчать там, как столб, и привлекать всеобщее внимание. — Клэрис схватила его за локоть и втащила в дом. Прежде чем закрыть дверь, она выглянула наружу и внимательно огляделась, чтобы убедиться, что их никто не заметил.

— Ты, кажется, не слишком рада меня видеть?

— О, я в восторге. — Она заперла дверь и круто обернулась к нему. — Я в полном восторге.

При свете хрустальной люстры над головой он заметил, что годы ее пощадили. Из сложной прически не выбился ни один локон, фигура была как всегда, безукоризненной, а если время и оставило нару морщинок на лице, то они были искусно скрыты. Клэрис и сейчас могла бы заткнуть за пояс половину самых знаменитых лондонских красоток.

Он не почувствовал даже намека на былую страсть, которую они некогда испытывали друг к другу. Время, по-видимому, навсегда загасило тот огонь. Время и леди с золотисто-янтарными глазами.

— Поправь меня, если я не права, — с нарочитой вежливостью сказала Клэрис, — но я что-то не припомню, чтобы я приглашала толпу беглых преступников отдохнуть под крышей моего дома. Что позволяет тебе и твоему наглому приятелю думать, что вы можете запросто являться сюда по прошествии стольких лет? У меня здесь не постоялый двор для заблудших пиратов!

Николас снял треуголку и пальто и бросил их на ближайшее кресло.

— Нам с Ману нужно безопасное место, где можно укрыться на нару дней, пока не отремонтируют наше судно. Он…

— Это не безопасное место. И дай сюда твою вонючую гадость. — Она вырвала у него манильскую сигару, которую тот только было приготовился закурить. — У меня и без того куча проблем, не хватает мне еще объяснять, почему в моем доме воняет, как в задней комнате пивнушки. У меня есть определенная договоренность с одним богатым вдовцом….

— Да-да, мне говорили. — Николас с сожалением проводил взглядом манильскую сигару, решительно отправленную в мусорное ведро. — Прими мои поздравления.

Клэрис пропустила мимо ушей сарказм, прозвучавший в его голосе.

— Это очень добрый, щедрый джентльмен. — Сверля его светло-карими глазами, она подчеркивала каждое слово, особенно поднажав на последнее. — Он часто бывает у меня. Иногда приезжает каждый день. И мне, черт побери, стоило большого труда….

— Осторожнее, Клэрис. Ты не пробыла со мной и пяти минут, а уже начинаешь употреблять хлесткие выражения.

— …объяснить ему, почему ко мне пока нельзя заходить. Он ничего не знает о моем прошлом.

— Будь спокойна, от меня он ничего не узнает, — заверил Николас. — Я не собираюсь вмешиваться в твою жизнь, Клэрис. Извини, что причиняю тебе неудобства, но я подумал, что нам будет разумнее убраться с улицы, пока меня не изрешетили пулями. Обо мне, как ты знаешь, сейчас во всех газетах пишут.

— И не впервые. — Ее голос стал мягче. Правда, перемена была столь незначительной, что человек, не знавший ее так, как он, мог бы этого не заметить — В том-то и беда. Во всей Англии для тебя не найдется безопасного места. Особенно в Лондоне. Даже здесь. Он поднял бровь.

— Значит, моя судьба тебе все еще не совсем безразлична?

Она тигрицей набросилась на него:

— Выкинь это из своей безмозглой башки, Броган. Сейчас я хочу того же, чего хотела шесть лет назад — я хочу, чтобы ты исчез из моей жизни. Причем чем скорее, тем лучше.

— Мы исчезнем, как только будет готово судно. А теперь я хотел бы поговорить с Ману. — Он повернулся и пошел по коридору. — Судя по твоему хорошему настроению, он прибыл раньше меня.

Я правильно понял?

— Он наверху. — Захватив подсвечник, она последовала за ним. — Он прибыл сегодня утром.

— А почему ты не сказала мне об этом? Николас не мог не заметить богатое убранство дома, блестящие мраморные полы. Несмотря на вечные словесные перепалки с Клэрис и многочисленные раны, которые они нанесли друг другу в прошлом, он был искренне рад тому, что она нашла наконец счастье, к которому всегда стремилась.

— Слуг ты, наверное, отпустила на выходной?

— Служанку. Я могу позволить себе только одну служанку. Моя экономка умудряется работать за десятерых. Но ты прав, я отпустила ее отдохнуть. — Она сверкнула на него глазами, оглянувшись через плечо. — А все потому, что третий этаж моего дома превратился в гостиницу для скрывающихся от закона преступников.

Они поднялись на третий этаж. На верхней площадке лестницы она повернула за угол и отступила в сторону.

В коридоре, сидя перед дверью, спал Ману.

Николас в полном недоумении посмотрел на него сверху вниз. Клэрис бесцеремонно растолкала его носком туфельки.

— Проспись, Ману. Блудный пират вернулся. Не совсем проснувшийся Ману протер глаза и поднялся на ноги.

— Капитан, наконец-то. Рад вас видеть. — Голос его звучал как-то странно, как будто он был либо измучен до предела, либо пьян. — Мы уже начали беспокоиться.

— Ты начал беспокоиться, — поправила его Клэрис, сунув подсвечник в руки Николаса. — А теперь прошу извинить, я сыта по горло воспоминаниями о добрых старых временах. Я вас, парни, оставлю, чтобы вы решили между собой свои дела. — Она повернулась и стала спускаться по лестнице.

— О чем это она? Какие дела? — спросил Николас, переводя взгляд с удаляющейся спины Клэрис на Ману. — Что происходит? С тобой все в порядке?

— Все хорошо, просто превосходно, — сказал Ману, потирая виски, как будто у него болела голова.

Николас подождал минуту-другую.

— Ну? — теряя терпение, произнес он, не дождавшись, когда Ману заговорит. — Что случилось? Ты сделал с вымогателем то, что нужно.

— Да, капитан. Я это сделал. Следуйте за мной. — И Ману повел его по коридору в соседнюю комнату.

Войдя в комнату, он взял пакет со стола возле двери.

Николас вздохнул с облегчением. Это был тот самый пакет, который он сам послал из Америки. Адрес написан его рукой, и марки об уплате гербовых сборов Южной Каролины на месте. Край пакета намок от крови.

Николас с чувством облегчения закрыл глаза и покачал головой. Все кончено. Наконец-то.

— Значит, ты его убил?

Ману не ответил, и Николас, насторожившись, открыл глаза. Его друг молчал, переминаясь с ноги на ногу. У Николаса шевельнулось дурное предчувствие.

— Не вздумай говорить мне, что ты снова не подчинился моему приказанию.

Ману сокрушенно вздохнул.

— Да, — произнес он наконец.

— Черт побери, Ману. Ты…

— Позвольте мне объяснить, капитан…

— Объяснить что? — сердито воскликнул Николас. — Почему, черт побери, ты его не убил? А если он еще жив, то где….

— Сейчас вы все поймете, капитан. Я… гм-м… хотел сначала объяснить, но.. — Он вполголоса выругался. — Может быть, вам лучше увидеть своими глазами…

— Увидеть что?

Ману повел его по коридору к двери той комнаты, возле которой только что дремал.

— Крепитесь, капитан. Вас ждет большая неожиданность. — И он распахнул дверь.

Пакет выскользнул из рук Николаса и упал на пол. «Неожиданность» — это было слишком мягко сказано. Он испытал настоящее потрясение.

Сердце у него бешено заколотилось, в ушах зашумело.

На кровати в дальнем углу комнаты сидела, удивленно глядя на него, Саманта. Саманта Делафилд.

Прошло несколько секунд, прежде чем комната перестала кружиться у него перед глазами и он понял, что это действительно Саманта. Здесь, в этом доме.

Да, это она, связанная и с кляпом во рту, а золотисто-янтарные глаза мечут молнии от ярости.

Внезапно Николаса охватила радость. Сердце у него билось так гулко, что он с трудом дышал. Он и не подозревал, какую глубокую рану в его душе оставило расставание с ней. Только теперь, увидев ее снова, он понял это.

— Что, черт возьми, она здесь делает? — взволнованно спросил он, когда к нему вернулась способность говорить.

— За пакетом пришла она.

Николас, ничего не понимая, растерянно смотрел то на сидящую на кровати Саманту, то на Ману. Ему казалось, что все это ему снится и что Ману говорит с ним на каком-то иностранном языке, которого он не понимает. Невероятно. Этого не может быть. Он покачал головой, не в силах поверить происходящему.

— Она ведь находилась в Мерсисайде. Она не может иметь ничего общего с…

— За пакетом пришла она, капитан. Я уже собрался исполнить ваш приказ, но она повернулась как раз в тот момент, когда я подходил сзади. И как только я увидел ее лицо… — Он беспомощно пожал плечами. — Она точно подходила под описание девушки — той, в которую вы… гм-м… с которой вы были вместе.

Николас едва понимал, что говорит его друг. Ему казалось, что пол уходит из-под его ног. Неужели она в сговоре с его врагом? С самого начала?

Неужели ее не случайно поместили ночью в камеру рядом с ним? Этого не может быть, думал он, в ярости глядя ей в глаза и презирая себя за то, что подозрения раздирают ему душу. Прошу тебя, Господи, только не это!

— Я спросил, как ее зовут, но она отказалась назвать имя, — продолжал Ману, — а потом начала скандалить, и я подумал, возьму-ка я лучше ее с собой. Я не знал, то ли она сама и есть вымогательница, то ли только его подручная, поэтому подумал: лучше пусть будет на глазах. Хотя бы до вашего возвращения, пока вы не решите, что с ней делать дальше.

Что с ней делать? На этот вопрос, как и на десяток других, у Николаса не было ответа.

— Она сопротивлялась, как дьяволица, — жалобно добавил Ману, завернув рукав и показывая забинтованную руку. — Боюсь, что кровь на пакете тоже моя, потому что в конце концов я наткнулся на собственный нож. Поэтому я ее скрутил, погрузил в наемный экипаж и привез сюда.

— И как она объяснила все это? — резко спросил Николас.

— Она не очень-то разговорчива, капитан. Но я думаю, что она знает больше, чем говорит.

Николас не мог больше на нее глядеть. Глаза застилал туман от смятения и обиды.

Ману стоял, переминаясь с ноги на ногу.

— Каковы будут приказания?

Николас решительно протянул руку.

— Дай-ка мне твой нож. — Ману вложил ему рукоятку в протянутую ладонь, и он направился к кровати, — И оставь нас одних.