Глава 20

Удивленный возглас ее прорезал, тишину. Бринн стремительно обернулась. В дверях кабинета стоял ее муж.

– Лусиан, – сдавленно прошептала она.

– Ты не ответила на мой вопрос, любовь моя. – Он ждал, холодный и неприступный, каким она его никогда не видела.

Бринн потеряла дар речи.

Не дождавшись от нее ответа, он подошел к ней.

– Там был яд или что-то другое, Бринн? – спросил он с убийственным спокойствием.

– Что… что вы имеете в виду?

– Не смей мне лгать! – В голосе его было что-то неуловимо жестокое, что-то варварское. – С меня довольно твоего вранья. Что ты добавила в вино?

Бринн судорожно сглотнула.

– То был не яд.

– Тогда что?

– Всего лишь снотворное.

– Всего лишь снотворное?! Ты пыталась опоить меня сонным зельем.

– Д… да. – До нее дошло, что Лусиан лишь притворился, что пьет.

– Я надеялся, что ошибся. – Он остановился перед ней. Лицо его было мрачнее тучи. Она в страхе попятилась. – А я, глупец, молился, чтобы ты не оказалась виновной в измене.

Он двинулся ей навстречу. Тень его нависла над ней, когда он больно схватил ее за предплечье. Выхватив у нее из-за пояса пистолет, он сказал:

– Прости меня, но мне будет спокойнее, если я тебя разоружу.

Бринн в немом отчаянии покачала головой:

– Лусиан, все совсем, не так, как вы думаете…

– Не так? – Он засмеялся. – Так расскажи мне, как все обстоит на самом деле.

Бринн высвободила руку и, подойдя к креслу, тяжело опустилась на него.

– Я хотела вас усыпить, чтобы спасти вам жизнь.

– В самом деле? – Лицо его оставалось каменным. – Ты должна меня понять, если я тебе не поверю. Ты помогала брату совершить преступление и сделала все, чтобы я не смог ему помешать передать золото сообщникам.

– Нет. Я не стану отрицать, что хотела вам помешать. Но лишь для того, чтобы спасти вам жизнь. Грейсон сказал, что те люди… они убили бы вас, если бы вы вмешались. Я не хочу, чтобы вы погибли. Я… я люблю тебя, Лусиан.

Он не шевельнулся. Бринн словно обдало холодом.

– Я просил тебя не лгать мне, Бринн.

– Я не лгу, клянусь. Я влюбилась в тебя, хотя отчаянно этому сопротивлялась.

– Как удобно! Ты поняла, что чувствуешь ко мне как раз тогда, когда тебе так остро необходимо меня умилостивить.

Бринн устало закрыла глаза.

– Я не сейчас поняла, что чувствую. Все произошло не сразу, постепенно. Но я знаю об этом уже не одну неделю. Ты должен мне поверить, Лусиан.

– Должен? Ты не убедила меня, Бринн. Ты слишком часто лжешь.

Бринн покачала головой:

– Если я и обманывала тебя, то лишь потому, что у меня не было иного выбора.

– У тебя не было выбора, – презрительно процедил он.

– Ну почему ты не хочешь выслушать мои доводы?

– Хорошо. Попробуй, объяснись. Расскажи мне о моем кольце с печатью. Ты передала его своему братцу, чтобы он смог организовать кражу золота.

– Это не так! Грей взял кольцо из твоего кабинета, это верно, но он поступил так потому, что они угрожали его убить, если он этого не сделает.

– Они?

– Банда контрабандистов. Грей сказал, что они способны на все. Он поневоле оказался вовлечен в это преступление. Он согласился перевезти контрабандный груз, не зная, что везет, в первый раз лишь потому, что нам отчаянно нужны были деньги. Отец оставил громадные долги. Мой брат не желал никому зла. Он не знал, что перевозил золото. А потом они начали его шантажировать. Ему пришлось сделать оттиски с твоей печати, иначе его бы убили.

– Почему ты просто не рассказала обо всем мне?

– Я не решилась. Ты мог арестовать его. Или ты мог пострадать сам, пытаясь его арестовать. После того, что произошло между тобой и Джайлсом… – Она увидела, как болезненно поморщился Лусиан, и продолжила более тихим голосом: – Я признаю, что хотела защитить своего брата, но ты должен понять мои чувства. Ты чувствовал то же самое в отношении своего друга Джайлса. Ты сам мне рассказывал. И горевал после его смерти. До сих пор горюешь. Да, я не хотела, чтобы Грей погиб, но еще меньше я желала смерти тебе. Или Тео. Они и его жизни угрожали. И меня они грозили убить, если это имеет для тебя значение.

По выражению лица Лусиана было ясно, что он не желает вникать в ее проблемы. Бринн понизила голос до шепота:

– Я не знала, что делать, Лусиан. Ты не представляешь, как это больно: разрываться между людьми, которых любишь.

Исповедь ее не нашла отклика в его душе.

– Это не единственная твоя ложь. Пару недель назад ты исчезла, но с тобой не было ни Рейвен, ни Мередит, как ты заявляла. Как ты это объяснишь?

– Я ходила на ярмарку, к цыганке гадалке. Я надеялась узнать у нее, как можно снять проклятие. Я не могла рассказать тебе об этом, Лусиан, разве ты не понимаешь? Я не могла признаться в том, что люблю тебя, даже самой себе. – Она всхлипнула. – Я боялась, что из-за меня ты можешь погибнуть.

– Но теперь ты не боишься?

– Боюсь! Еще как! Но уже слишком поздно. Я ничего не могу поделать со своими чувствами.

Он молчал, глядя на нее мрачно и недоверчиво.

И твоя цыганка знает средство? – спросил он, наконец.

– Она сказала… Что я должна захотеть отдать за тебя жизнь.

Он криво усмехнулся:

– Не могу представить, как такое может произойти.

Бринн отвернулась, она чувствовала себя очень несчастной. Лусиан не поверил ни единому ее слову. Но она не могла его в этом винить. Она не сделала ничего, чтобы заслужить его доверие. Она лгала ему, сопротивлялась всем его попыткам сблизиться с ней, она пыталась его опоить сонным зельем…

На нее навалилось отчаяние. Она чувствовала, как по лицу ее текут слезы, слезы, которые видел Лусиан.

– Слезы на меня не действует, Бринн.

– Я знаю, – прошептала она, вытирая щеки.

Он явно хотел спросить ее о чем-то еще, но не решался.

– А как насчет ребенка, Бринн? – промолвил он, наконец. – Почему ты и тут солгала?

Она быстро подняла глаза.

– Ты не думала, что я узнаю, верно? – Взгляд его обдавал холодом. – Почему ты скрыла от меня это, Бринн? Потому что решила меня оставить? Ты собиралась лишить меня моего ребенка, даже не дав мне знать о его существовании?

Бринн молчала. Ей нечего было сказать ему в свое оправдание.

Лусиан сжал зубы, пытаясь взять себя в руки, но вдруг, на мгновение, она увидела отчаяние в его горящем взгляде.

– Я ждал, что ты мне скажешь, Бринн. Я надеялся… Ты знаешь, как сильно я хотел сына. – В тихом голосе его была надрывавшая сердце мука.

Бринн опустила голову. Возможно, она напрасно скрывала от Лусиана то, что беременна от него. Она лишила его радости узнать эту счастливую новость от нее, разделить с ней радость. И все же…

– Я не решалась тебе сказать.

– Почему, черт возьми?!

Она подняла на него полные мольбы глаза.

– Потому что я боялась за твою жизнь! Я знала, что как только тебе станет известно о том, что я забеременела, ты меня никуда от себя не отпустишь. Но я не могла дальше жить с тобой и не влюбиться. И тогда я навлекла бы на тебя беду.

Лусиан смотрел на свою красивую жену, пытаясь прочесть в ее изумрудных глазах правду. Действительно ли она хотела защитить его от этого чертового проклятия или пеклась лишь о спасении своей шкуры?

Губы его скривились в усмешке.

– Ну что же, я сомневаюсь, что ты продолжала бы молчать о своей беременности теперь, когда твое участие в измене стало явным.

Она прикусила дрогнувшую нижнюю губу.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты, конечно, знаешь, что женщины в твоем положении пользуются определенными преимуществами? Беременность – одно из редких условий, при котором предательница избегает виселицы. Я теперь думаю, что именно по этой причине ты с готовностью согласилась родить мне ребенка – чтобы избежать самого сурового наказания за измену.

Бринн гордо вскинула голову. Глаза ее метали гневные молнии.

– Какая отвратительная, грязная ложь! Я не захотела бы родить ребенка лишь для того, чтобы избежать наказания, даже если бы и была в чем-то виновата. Я не предательница, Лусиан, веришь ты мне или нет. И я не хочу, чтобы ты погиб. Я бы не хотела, чтобы ты погиб, даже если бы не любила тебя. Только одного я всегда и хотела, чтобы ты не пострадал. Уберечь тебя от беды – вот все, что мне было нужно.

Лусиан угрюмо молчал. Ему очень хотелось поверить в ее признание, поверить, что она любит его, но он не мог позволить себе легковерия. Он слишком часто оказывался в дураках, когда верил Бринн.

И словно понимая, о чем он думает, Бринн поднялась и направилась к нему, остановившись в шаге от него. Он чувствовал ее тепло, ее притяжение. Она манила и возбуждала его, даже одетая вот так – как мужчина.

Лусиан сжал кулаки и прижал руки к бокам. Ему хотелось трясти ее, вытрясти из нее всю правду. Ему хотелось перечеркнуть весь тот обман, что разделял их, все темные тайны, всю ложь. Он хотел прижать ее к груди и…

Будь она проклята. Она стояла и смотрела в его глаза, и ее глаза были похожи на бездонные зеленые озера. Она казалась такой искренней. Была ли она участницей заговора или всего лишь пыталась защитить своего брата?

– Я не могу доказать свою невиновность, Лусиан, – тихо сказала она. – Но, клянусь жизнью нашего ребенка, я говорю правду.

Словно молнией его пронзило гневом. Какое вероломство! Она расчетливо и бессердечно манипулировала им, дергая за те струны его души, которые, как она знала, были у него самыми чувствительными. Надо бы арестовать ее и передать британским властям, она заслужила…

Лусиан мысленно одернул себя. Он не мог отправить Бринн в тюрьму, даже если она была изменницей родины. Видит Бог, он не хотел, чтобы кто-нибудь причинил ей боль, обидел ее. Она была его женой. Он любил эту женщину. Даже сейчас он желал ее сильнее, чем когда бы то ни было. Он всегда хотел ее, и этот голод не знал утоления.

Была ли она преступницей или нет, он не мог причинить ей вреда. Даже если на карту поставлена его честь, он не мог допустить, чтобы она понесла наказание за измену.

Лусиан зажмурился, чтобы не видеть ее красивого лица. Он готов пойти на любой риск, чтобы защитить вероломную красавицу, что отняла у него сердце. И все же… он не должен забывать о долге. Он обязан остановить ее, пока она не совершила еще большего преступления. И он должен позаботиться о ее безопасности. Ему приходило в голову только одно…

Лусиан заставил себя встретиться с ней взглядом.

– Хватит, Бринн. Пора тебя остановить. Как только я разберусь с твоим братцем, тебя я отправлю в Уэльс.

– В Уэльс?

– В мой замок в Уэльсе. Там ты останешься, пока не родится ребенок. А пока можешь считать, что ты под домашним арестом.

– Под арестом? – Глаза ее расширились, в них читалась тревога.

– Да. Дом окружен, Бринн. Если ты попытаешься улизнуть, тебя возьмут под стражу. Тебя и твоего брата. Ваш заговор провалился.

– Лусиан, прошу тебя…

– Я услышал достаточно.

Он уже повернулся, чтобы уйти, но Бринн схватила его за руку.

– Что ты собираешься делать?

– Не дать твоему брату передать золото врагам страны. Страх исказил ее лицо.

– Лусиан, ты не должен вмешиваться!

– Не должен?

– Тебя убьют. Прошу тебя, умоляю…

Лусиан сжал зубы. Он прекрасно понимал, что она печется не о нем, а о своем братце. Он мог понять, почему Бринн пыталась защитить Грейсона – она была до отчаяния предана своей семье, – но его, тем не менее, больно задевало то, что она ему, своему мужу, предпочла Грейсона. Но она могла умолять его сколько угодно, Грейсона он не станет щадить.

Бринн, поняв, что ей Лусиана не переломить, судорожно вздохнув, сказала:

– Хорошо. Я отведу тебя к Грейсону.

Лусиан испытующе на нее посмотрел. Слезы ее уже высохли. Она взяла себя в руки. Лицо ее ничего не выражало.

– О чем это ты?

– Ты не знаешь, где его искать. Я могу тебе показать.

– Мне не нужна твоя помощь. – Повторяю, стоит ему лишь попытаться покинуть дом, как его схватят. Далеко он не уйдет.

– Он покинет дом незамеченным, Лусиан. Вы можете искать его сколько угодно и все равно не найдете.

Лусиан колебался. Кто знает, может, она лжет и на этот раз?

– Я приведу тебя к нему. И к золоту. Думаю, я знаю, где оно спрятано.

Он прищурился:

– Так скажи мне.

– Нет, – Бринн покачала головой, – я не позволю тебе идти одному.

Он угрожающе шагнул к ней, но она держалась храбро.

– Я пойду с тобой.

– Ты считаешь меня полным дураком? Ты думаешь, что я, как слепец, шагну прямо в капкан, что расставили вы для меня со своим братцем?

Черты ее исказила боль.

– Я не расставляла для тебя ловушек, Лусиан.

– Ты никуда не пойдешь, Бринн. Ты все еще моя жена, и ты носишь моего ребенка. Преступница ты или нет, я не желаю, чтобы ты подвергалась опасности.

– И я не желаю, чтобы ты подвергался опасности. В любом случае мне мой брат никогда вреда не причинит.

– Он – нет, а его подельники могут. Он прав насчет того, что эти бандиты способны на все. Они запросто обмотают твою огненную косу вокруг твоей белой шеи и задушат тебя в один миг.

– Я знаю. Зачем еще бы мне понадобился пистолет? В словах ее был резон. И она, воспользовавшись его замешательством, попыталась до него достучаться.

– Что, по-твоему, я замышляла, Лусиан? Я сама собиралась остановить Грейсона, чтобы тебе не пришлось этого делать. Я знаю, что ты мне не веришь, но это так.

Раздраженный тем, что она снова взялась за старое: городить одну ложь на другую, Лусиан схватил ее руками за горло. Не слишком сильно.

Она смотрела на него испуганными глазами, онемев от неожиданности.

– Жди здесь, – приказал он.

– Лусиан…

Не обращая внимания на ее мольбы, он быстро вышел из кабинета и закрыл за собой дверь на ключ. Пройдя по коридору к парадной двери, он вышел из дома и исчез в темноте.

Из мрака вынырнул Филипп Бартон.

– Милорд?

– Видел Грейсона? Он выходил?

– Нет, он не покидал дома.

Лусиан, поразмыслив, решил, что Бринн на сей раз, говорила правду. Он мог бы отдать приказ обыскать дом, но обыск вряд ли дал бы результат. Имелся какой-то тайный выход, возможно, подземный ход, который сразу не найдешь. А времени искать, у них не было.

Кажется, Филипп прочел его мысли.

– Я выставил патруль на берегу, как вы приказывали.

– И, тем не менее, они могли проскользнуть мимо патруля вместе с золотом, – мрачно заключил Лусиан.

– Что я должен делать?

И в самом деле, что? Лусиан не знал ответа на этот вопрос. Если Бринн говорила правду, то она могла бы привести его к Грейсону… и к золоту.

И что тогда? Она нажмет на рычаг и капкан захлопнется?

Впрочем, был ли у него выбор? Сидеть, сложа руки, пока французы у него под носом погрузят золото и увезут его во Францию? Или рискнуть, приняв условия Бринн?

– Пусть патрульные останутся на своих местах, – сказал Лусиан и, развернувшись, пошел назад, к дому. Он ставил на кон собственную жизнь, но иного выбора у него не было.