Пролог

Шелковое платье с тихим шелестом упало к ногам Бринн. Под ним не было ничего. Лусиан затаил дыхание при виде ее великолепного тела. На белой коже играли золотистые отблески от неровного света свечей, и блестящие волосы ее были как сполохи пламени.

Что у нее на уме? Хочет ли она соблазнить его или… предать?

Что бы она ни замышляла, ей, как вынужденно признался себе Лусиан, удалось достичь цели. Желание уже переполняло его. Еще немного, и он взорвется. Но он чуял опасность и не давал себе забыть о ней.

Он заставил себя улыбнуться, блуждая взглядом по ее тугим соскам, по роскошным бедрам. Она чуть раздвинула их, словно приглашая сполна насладиться ее телом.

– Ты меня соблазняешь, любовь моя?

Ее улыбка манила.

– Просто я рада видеть вас. Рада, что вы приехали.

Он знал, что она лжет.

Он долго смотрел в ее изумрудные глаза. Что увидел он там, в изумрудной глубине? Стыд? Раскаяние?

Время тянулось. Лусиан пристально смотрел на нее, пытаясь найти подтверждение своим подозрениям, не выдавая себя. В камине со зловещим шипением треснуло раскаленное полено, нарушив завораживающую тишину.

Грациозно пожав обнаженными плечами, Бринн подошла к столику из красного дерева, на котором стоял поднос с хрустальным графином и бокалами. Налив два бокала вина, она пересекла пространство спальни и подошла к нему, протянув бокал.

Вино было кроваво-красным. Интересно, что там – яд или всего лишь снотворное? У нее, было, достаточно времени на то, чтобы подмешать яд, хотя он и застал ее врасплох – она не ожидала, что он последует за ней из Лондона до самого Корнуолла.

Он пригубил вино, делая вид, что пьет, и заметил, что она почувствовала облегчение.

Для преступницы и лгуньи она слишком открыта, мрачно подумал Лусиан, борясь с вожделением, вызванным ее искушающей наготой. Нервозность ее выдавала. Ей не хватало выдержки и опыта. Сам он годами оттачивал свою наблюдательность, старался не выдавать себя и свои истинные мотивы. В той игре, которую он вел, ставки были слишком высоки. Один неверный шаг мог стоить ему жизни. Врагов у него хватало и среди французов, и среди соотечественников-британцев – изменников и предателей.

Бринн отвела глаза, избегая встречаться с ним взглядом. Лусиан поджал губы. Неужели она готова его предать? Неужели его красавица жена заодно с его врагами? Неужели она на пару со своим чертовым братцем переметнулась к лягушатникам и встала на сторону их проклятого предводителя, приспешника корсиканского выскочки, провозгласившего себя императором?

От этой мысли у Лусиана защемило сердце и внезапно стало трудно дышать.

– Пришлось ли вино вам по вкусу? – спросила Бринн, пригубив из своего бокала.

– Да. Впрочем, французы умеют делать вино, не так ли?

Она поежилась при упоминании о французах.

– Ты замерзла? – спросил Лусиан.

– Я надеялась, что вы меня согреете.

Она взглянула на него. От этого взгляда к чреслам его хлынул жар. Еще несколько недель назад он бы все отдал за то, чтобы она так на него посмотрела.

– Может, ты помешаешь, угли в камине, а я пока задерну шторы?

С трудом, оторвав взгляд от ее искушающей наготы, Лусиан подошел к окну. Делая вид, что задергивает шторы, он наклонил бокал. Вино струйкой потекло на ковер. От всей души он желал, чтобы Бринн оказалась невинной, но доверять ей все равно не осмеливался.

Он чувствовал спиной ее пристальный взгляд. Неслышно выругавшись, Лусиан подошел к следующему окну. Дурак, говорил он себе. Тебя околдовала собственная жена. Ее исполненная живительной силы красота, ее огненно-рыжие волосы, ее мятежный дух. Искусительница, она возбуждала в нем желание, которое было, сродни боли. Единственная женщина, рядом с которой он терял власть над собой. Бринн держала его в плену и наяву, и во сне. Особенно во сне.

Отправив ее в тюрьму, он потеряет ее навсегда.

Вылив еще немного вина за кресло, он задернул штору и подошел к последнему окну, возле которого остановился, делая вид, что пьет из бокала. Там, снаружи, в холодной мгле, над чернеющим горизонтом, низко висела луна. Гонимые ветром тучи набегали на бледный диск. Зловеще шипели волны, ударяясь о скалистый берег там, внизу.

Подходящая ночь для злодейства.

Но здесь, в спальне, было тепло и тихо. Лусиан скорее почувствовал, чем услышал, как Бринн подошла и встала у него за спиной.

– Вы все еще сердитесь на меня? – спросила она тихо тем особенным, чуть хрипловатым от предвкушения страсти голосом, от которого все внутри сжалось.

Да, он злился на нее. Его переполнял гнев, мешаясь с болью с горьким привкусом сожаления. Он ни разу не встретил женщину, способную поставить его на колени. Пока не познакомился с Бринн.

Лусиан рывком задернул штору.

Натянув на лицо маску безразличия, он повернулся к ней и заметил, что Бринн первым делом скосила глаза на его бокал, в котором сейчас осталась лишь треть от того, что она налила. В глазах ее он увидел облегчение. Этот взгляд словно ножом полоснул его по сердцу. Спокойно, приказал себе Лусиан. Он подыграет ей, он посмотрит, каким образом она намерена осуществить свой план.

Она опустила палец в его бокал и, намочив его, провела по его нижней губе.

– Как мне усмирить ваш гнев, Лусиан?

– Я думаю, ты знаешь, любовь моя.

Губы ее были красными и влажными от вина. Он с трудом удерживался от того, чтобы не прижаться губами к ее губам, не смять их. Лусиан заставлял себя стоять неподвижно и тогда, когда она медленно, искушающе медленно, скользнула рукой за пояс его бриджей.

Не встретив в нем отклика, Бринн забрала у него бокал и поставила на столик рядом со своим. Затем начала расстегивать пуговицы на бриджах.

Сердце его колотилось в груди, когда она обнажила его отвердевшую плоть, жадно шевельнувшуюся под ее взглядом. С дразнящей улыбкой она сжала пальцы у основания пульсирующего жезла и опустилась на колени у его ног.

Под скулой Лусиана заиграла жилка. Он с мрачной решимостью сражался с нестерпимым желанием, которая в нем возбуждала Бринн. Он должен бы радоваться тому, что она взяла инициативу на себя. Война между ними началась с момента их первой встречи, и с тех пор Бринн отчаянно сопротивлялась всем его попыткам ее подчинить. Ее воля против его воли – и так все три месяца их бурного брака.

Нежно поглаживая его пальцами, она наклонилась, прижав губы к его подрагивающему древку. Лусиан вздрогнул, когда она поцеловала его там. Губы ее были теплыми. Кожа его, казалось, горела, обожженная эротичным прикосновением ее губ, языка, медленно скользящего по набухшей головке, по чувствительному рубчику внизу…

Он почувствовал, как она сомкнула губы вокруг него, беря его глубже в рот. От нестерпимого наслаждения он сжал зубы. Он тщетно стремился не утерять контроль над собой. Его отвердевший член набух еще сильнее под ее дразнящими губами и языком, исследующим скользкие контуры.

Лусиан отчаянно стремился отвлечься мыслями от ощущений, а Бринн между тем продолжала играть с ним, нежно, ласково. Это он научил ее всему, и теперь она применяла полученные навыки с ошеломляющей эффективностью. Он открыл перед ней мир женской сексуальности, благодаря ему Бринн узнала, что такое радости плоти, научилась получать и давать полной мерой.

Лусиан вздрогнул. Рот ее был как пламень.

Бринн заблуждалась относительно его чувств к ней. Он хотел от нее не только наследника, видел в ней не одну лишь удобную партнершу в постели. Может, все начиналось именно так, но сейчас… Сейчас он хотел владеть ею целиком. Ее телом, ее сердцем, ее душой, ее помыслами. Она более чем охотно отдавала ему свое тело, но при этом оставалась все такой же недоступной, как в день их первой встречи. Она была его женой, носила его имя и его ребенка, но сердце ее не принадлежало ему.

Он застонал при этой мысли, застонал под ее ласками.

– Я делаю вам больно? – спросила она, шаловливо улыбаясь.

– Да, – хрипло ответил он. – Очень больно. – Она действительно доставляла ему боль. Боль, куда более сильную, чем может выдержать тело.

– Так мне прекратить?

– О нет, сирена.

Лусиан невольно сжал ее голову, запустив пальцы в огненную, шелковистую массу ее волос. Он чувствовал, как влажные губы скользят по его напряженному члену, и замер под ее губами в пароксизме страсти. Против ее чар он был бессилен.

Их с Бринн союз оказался совсем не таким, на какой он рассчитывал. И винить в этом он мог в основном себя. С Бринн он постоянно допускал ошибки. Принудил ее выйти за него, несмотря на все ее протесты; обращался с ней намеренно холодно, не допуская между ними настоящей сердечной близости. Самонадеянный, он был уверен в том, что она падет к его ногам, прельщенная его титулом и богатством, если не красотой и обаянием. Он не принимал ее протесты всерьез. Он не сомневался в том, что ему удастся сломить ее волю, укротить ее, целиком подчинить себе. Он добился того, что Бринн вышла за него замуж, и, ощутив себя полноправным хозяином этой женщины, стал требовать от нее слишком многого. Ее желания в расчет не принимались. Но долг жены – родить мужу наследника, а долг надо выполнять, хочешь ты этого или нет.

Обмен казался ему вполне справедливым: он ей, – титул, она ему – сына. Он хотел оставить после себя наследника – его плоть и кровь, если смерть призовет его раньше срока. И сейчас он чувствовал себя так, словно уже на грани смерти. Словно он умирает.

Лусиан мертвой хваткой вцепился в волосы Бринн, тело его свело от невыносимого наслаждения.

С ней всегда было так. Господи, она околдовала его уже тогда, когда он увидел ее впервые. И теперь нет спасения от ее чар.

Она пыталась предупредить его о том, каким будет их союз, но он не желал к ней прислушиваться. Вопреки всему сердце его упрямо не желало признать свое влечение к ней, признать то, что очарование этой женщиной постепенно переросло в одержимость.

Бринн знала об этом и сейчас бессовестно пользовалась этим.

Лусиан мало, что мог ей противопоставить. Чем решительнее он отрицал свою страсть, тем сильнее разгоралась в нем жажда завоевать ее. Он был готов пойти почти на все, заплатить любую цену за одну лишь ее роскошную улыбку.

Нет. Неужели он и вправду готов пойти на измену родине, чтобы спасти ее? Неужели и вправду готов положить на алтарь своей любви свою честь, все, во что верил, чем дорожил?

«Будь ты проклята, Бринн!»

Его трясло. Он вцепился ей в плечи и почувствовал, что и она дрожит от наслаждения. Заглянув в ее затуманенные страстью глаза, он увидел, что она возбуждена почти так же сильно, как он. Возможно, изначально она намеревалась лишь соблазнить его, но пожар страсти захватил и ее. И теперь они были на равных перед лицом желания.

Эта мысль стала той последней каплей, что переполнила чашу терпения. Все. Он больше не мог держать себя в руках, не мог более сдерживаться. Лусиан схватил Бринн под мышки и приподнял, жадно прижавшись губами к ее губам. Бринн обхватила его ногами.

Лусиан отнес ее на кровать, уложил на шелковые простыни и опустился следом, накрыв ее своим телом.

И тогда на мгновение он замер, глядя в ее лицо. Оно было невероятно красивым в неровном свете свечей. Рука его легла ей на горло. Если бы он мог выжать из нее правду. Если бы он мог заглянуть в ее сердце.

– Прошу вас… Я хочу вас, Лусиан, – хрипло прошептала Бринн.

«А я буду хотеть тебя до самой смерти», – подумал он, входя в нее.

Она была влажной. Бринн обхватила его своими сильными ногами, прижимаясь к нему, выгибаясь ему навстречу. Он чувствовал ее жар, пульсацию плоти, погружаясь в нее глубоко-глубоко.

Лусиан вздрогнул. Она была нужна ему больше, чем воздух, больше, чем жизнь.

Как могло такое случиться? Если бы он знал, к чему приведет его настойчивость, стал бы он принуждать ее к браку? Допустил бы он те же ошибки? Или внял бы голосу рассудка? Эти сны… Провидение предупреждало его, посылая ему один и тот же кошмар, но он не желал понимать очевидного.

О чем она думала в тот день три месяца назад, когда он застал ее купающейся в укромной бухте? Смог бы он изменить ход событий, если бы повел себя с ней по-другому?

Знала ли она тогда, что произойдет между ними? Может, она уже тогда замышляла предательство?

Если бы он только знал…