Глава 6

Два дня спустя Клодия полностью пришла в себя после нехарактерного для Кеттеринга появления на вечере Энн, объяснив его внимание к ней тем, что он повеса. Она не сомневалась, что его увлечение ею вскоре пройдет, если уже не прошло, и отправилась с отцом на воскресную службу в церковь.

Ее отец беседовал с викарием, выжидая момента, подходящего для его положения, чтобы войти в храм, а Клодия рассеянно разглядывала большой букет роз. Едва она прикоснулась к одному цветку, как тот буквально рассыпался в ее руках. Она нервно оглянулась, надеясь, что отец не видит этого, потому что именно подобные вещи были способны довести его до припадка. Естественно, ей некуда было спрятать лепестки, поэтому Клодия поспешно сунула их в сумочку.

– Так, так, так.

Она застыла, узнав насмешку в этом голосе, и, медленно повернувшись, бросила уничтожающий взгляд на повесу. Но, черт возьми, он, в темно-синем сюртуке, с обворожительной улыбкой, был этим утром необыкновенно хорош, и сердце Клодии учащенно забилось.

Он посмотрел на ее сумочку и грустно покачал головой:

– Удивляюсь, почему вы вообще утруждаете себя хождением в церковь.

Такие слова из его уст!

– Прошу прощения...

– Малышка? Пора, – произнес отец, появившись рядом с ней. – Доброе утро, Кеттеринг. Чрезвычайно рад, что у вас есть возможность время от времени присоединяться к нам.

Джулиан широко улыбнулся:

– Лорд Редборн, я с большим наслаждением время от времени посещаю храм.

– Да, действительно, – бросил тот и, подхватив Клодию под локоть, пошел по центральному проходу храма, высокомерно кивая знакомым и бормоча себе под нос: – Должно быть, в аду сегодня чертовски холодный день, раз Кеттеринг решил прийти в храм, а?

Да, и он не только решил «прийти», но и уселся позади Клодии. В результате всю службу она кожей чувствовала, как он смотрит на нее, как его глаза обжигают ее шею, а в середине службы ей даже показалось, будто она ощутила его дыхание. Его преследование сводило ее с ума. Неужели он действительно увлечен ею? Да нет, быть этого не может. Она сидела прямо, сцепив руки на коленях, боясь даже пошевелиться, чтобы он не догадался, какие чувства она испытывает.

Когда прихожане поднялись со своих мест, чтобы восславить Господа, его густой баритон окутал ее словно шелк, и она почувствовала, что близка к обмороку. Они снова заняли свои места, Клодия не выдержала и украдкой посмотрела на него через плечо. Он приподнял бровь и вежливо кивнул. Возможно, на других дам его чары действуют. Но только не на нее. Когда служба наконец завершилась, она прошагала по проходу рядом с отцом, даже не взглянув на Джулиана, уверенная в том, что он смеется, и полная решимости положить конец этой глупости раз и навсегда.

А в это время в другой части города Дорин Коннер, женщина с натруженными руками и близорукими глазами, сидела в своей качалке, как это часто случалось, до глубокой ночи, выполняя любую работу, которую удавалось найти. Это был тяжкий, изнуряющий труд, спина болела невыносимо, но она радовалась, что все еще может работать.

Дорин приехала в Лондон из Ирландии так давно, что уже не помнила, когда именно, еще до того, как ее отец обнаружил, что она носит ребенка Билли Коннера. Они с Билли решили, что не будут трудиться на земле, как их родители, которые работали от зари до зари, чтобы не умереть с голоду. Они поженились в небольшой церквушке рядом с рыбным рынком Биллингсгейт, и на те несколько монет, которые им удалось скопить плюс еще несколько от доброго викария, сняли комнату над сапожной мастерской.

Билли уходил каждое утро на поиски работы и возвращался вечером либо пьяный, либо в ужасном настроении. Дорин убирала маленькую комнатку, стирала белье и носила его полоскать к общественной колонке, покупала ежедневную порцию хлеба и пыталась что-то придумать на обед. Иногда, когда булочник пребывал в хорошем настроении, он давал ей картофелину для супа. К тому моменту, когда родился маленький Недди, Дорин поняла, что Билли никогда не найдет работу. Он связался с какими-то недобросовестными ирландскими парнями, но приходил в ярость, если Дорин заикалась об этом. А когда выпивал стакан-другой любимого ирландского виски, бил ее уже за то, что она только думала об этом.

Чем занимались эти никчемные ирландские парни, она не знала, но этого было мало, чтобы накормить семью, не говоря уже о том, чтобы заботиться о Недди. Поэтому Дорин стала брать на дом работу с ближайшей текстильной фабрики. Этого едва хватало на то, чтобы прокормиться, так что, когда открылась новая фабрика, Дорин нанялась туда ткачихой. Она приносила домой несколько шиллингов каждую неделю, пряча то, что Билли не успевал потратить на выпивку. Ей казалось, что она работает с рассвета до заката для того, чтобы Билли мог пить свое ирландское виски.

Однажды Билли не вернулся домой. Дорин едва с ума не сошла, когда один из парней сказал, что Билли сыграл в ящик на берегу Темзы. Почти в истерике она бросилась туда, где хоронят нищих. Какой-то добрый старик сжалился над ней и проводил к яме, куда складывали умерших. Вместе со стариком они стащили башмаки с окоченевших ног Билли. Прижимая их к груди, Дорин поплелась домой. В конце концов, она могла поблагодарить Билли за две вещи, у нее был Нед и крепкая пара башмаков.

Эти башмаки она носит до сих пор.

Когда Билли не стало, каменщик не захотел, чтобы в комнатке жила одинокая женщина, ведь с семейного человека он мог получить на фунт-два больше. Тогда Фанни Кейт, женщина, с которой она познакомилась у водокачки, взяла ее на время к себе. Дорин отдавала ей часть своего еженедельного заработка за то, что Фанни присматривала за Недом, пока сама Дорин стирала руки до кости на работе, терпя еще и похотливые приставания и гнусные намеки мастера. Она презирала этого человека с большим животом и гнилыми зубами, но приходилось терпеть его домогательства, чтобы не потерять работу.

Однажды, когда Дорин вернулась с фабрики, Нед не встретил ее, как обычно. Фанни Кейт приподняла голову от шитья и спокойно сказала, что Нед убежал с какими-то бродягами. Впервые в жизни Дорин поняла, что такое настоящая паника. Она отправилась на поиски в башмаках покойного мужа, не пропуская ни одной улицы, заглядывая в каждый подвал и переулок в поисках своего шестилетнего сына. С каждым шагом она все больше понимала, что не сможет одна вырастить его.

Она нашла Недди у причала, клянчившего подачку у богачей, садившихся в красивые лодки, доставлявшие их к роскошным домам. Дорин отвела Неда обратно к Фанни Кейт и просидела без сна всю ночь, раздумывая о том, что ей делать. На следующий день она вместе с Недди навестила мастера в его комнате у фабрики. Дорин предложила свое тело в обмен на крышу над головой и содержание для ее Неда.

Все шло, можно сказать, неплохо до тех пор, пока этот старый козел не сделал ее беременной. Тогда она стала ему не нужна, и он вышвырнул ее на улицу. Дорин пришла в работный дом, где им с Недом разрешили остаться, потому что Неду исполнилось уже восемь и он мог работать. Они трудились бок о бок у кардочесальной машины, пока у Дорин не отошли воды и она не родила хорошенькую девочку, которую назвала Люси. Только благодаря воле Господа она сумела в те годы кормить детей. Она отдавалась мужчинам, когда это было необходимо, но, к счастью, больше никто из них не наградил ее ребенком.

Нед вырос высоким, стройным и красивым и мечтал только о море. Он наблюдал за судами, ходившими вверх по Темзе, и хвастался, что когда-нибудь увидит весь мир, что приведет домой красивого моряка, который женится на Люси, а матери купит шелковые платья. Дорин всей душой хотела, чтобы мечта Неда сбылась, и работала с утра до вечера, даже когда болела так сильно, что едва могла вспомнить свое имя. Она выгадывала каждое пенни, копила деньги и наконец сумела купить Неду красивую пару башмаков и две хорошие шерстяные рубашки, чтобы он мог наняться матросом. Однажды ярким солнечным утром, когда Неду исполнилось пятнадцать, он покинул ее с котомкой за плечами, и Дорин сердцем почувствовала, что больше никогда не увидит своего мальчика.

Они с Люси продолжали работать на фабрике ткачихами. Люси превратилась в симпатичную девушку с зелеными глазами, и, когда у нее начала формироваться фигура, на нее стали заглядываться парни. Дорин пыталась, как могла, предостеречь Люси о коварстве мужчин, но девочка словно не слышала ее. Ей было всего тринадцать, когда сын мастера завел ее за фабрику и показал, что делает мужчина с женщиной. Ей было всего четырнадцать, когда она забеременела еще от одного парня. И было почти пятнадцать, когда она и ребенок умерли в старой грязной кровати – они так и не смогли отсоединиться друг от друга.

Когда Люси умерла, Дорин почувствовала себя так, словно у нее отняли правую руку, но вернулась на работу на следующий же день. Она словно оцепенела и безропотно выслушала мастера, заявившего, что она якобы опоздала и теперь заплатит штраф. Она позволяла другим женщинам воровать хлеб из своего котелка, чтобы те могли накормить своих детей. День за днем жизнь вращалась вокруг нее, а она ничего не чувствовала. Она улыбалась, когда разряженные дамы, выполняя свою благотворительную работу, навещали их, не реагируя на взгляды, полные отвращения, когда они проходили мимо. Она позволяла мастеру хватать ее за грудь, когда тому вздумается, ничего не чувствуя, когда его зловонное дыхание наполняло ее легкие. Она уступила место у кардочесальной машины, когда пришла новая женщина и ей приглянулось это место. Она вообще ничего не чувствовала.

Так продолжалось до одного холодного, зимнего утра. Дорин решила, что так никогда и не узнает, что изменилось между тем временем, когда она словно спала, и тем, когда она проснулась. Она просто стала другой, когда прозвучал свисток и пора было начинать работу. Она поняла, что изменилась, когда новая женщина велела ей подвинуться, а она сделала вид, что не слышит. Она почувствовала это, когда появились дамы из благотворительного общества, разодетые, сверкающие дорогими украшениями, и она скривилась, когда они проходили мимо. А когда мастер распорядился, чтобы она встала у одной из больших машин, которые цеплялись за ее юбку и рвали ее, Дорин словно издалека услышала, как произносит «нет». Она встала, посмотрела невысокому мастеру прямо в глаза и просто сказала «нет». Мастер поначалу не поверил своим ушам и вытащил палку, которую использовал, когда женщины отказывались подчиниться. Он ударил ее по плечам, но Дорин снова сказала «нет», только громче, и мастер мог бы забить ее до смерти, если бы не появился ангел и не забрал ее.

Конечно, она знала, что это не настоящий ангел. Это была одна из тех дам, с красивыми серыми глазами и темными каштановыми волосами, в платье из такой замечательной ткани, которую Дорин никогда в жизни не видела. Она коснулась рукой Дорин. Ни одна из тех дам из благотворительного общества никогда не прикасалась к ней, приходя на фабрику. Но ангел положила руку на Дорин, помогла ей встать на ноги. И Дорин ушла с ней. На фабрику она больше не вернулась.

Ангел привела ее в маленький городской особняк на Аппер-Морленд-стрит, очень далеко от фабрики. Это было год назад, и с тех самых пор Дорин жила здесь, потому что мисс Клодия попросила ее остаться и присматривать за домом. В течение года в особняке появлялись и затем снова исчезали другие женщины, переживавшие тяжелые времена. Некоторые из них были избиты, другим просто нужно было безопасное место для детей и время, чтобы решить, как дальше кормить их. Об этом доме никто не знал, потому что мисс Клодия сказала, что временами женщине нужно побыть одной, без вмешательства мужа, судьи или мастера. Было единственное жесткое правило: любая женщина, жившая здесь, должна была обещать, что ни одной душе не расскажет об этом месте, разве что какой-нибудь попавшей в беду женщине.

Дорин держала маленький домик в Чистоте, следила, чтобы у всех было вдоволь еды и чистая постель, и за это мисс Клодия платила ей жалованье. Сама Дорин считала, что это чересчур щедро, поэтому вечерами занималась рукоделием, надеясь когда-нибудь отплатить мисс Клодии за ее доброту. Конечно, вряд ли во всем Лондоне найдется столько денег, чтобы оценить эту доброту, но Дорин все равно продолжала работать.

И она как раз была занята шитьем, когда увидела, как к дому подъехала карета мисс Клодии. Проследив, как мисс Клодия вышла из кареты и взяла у кучера коробку, Дорин нахмурилась. Что-то изменилось с тех пор, как мисс Клодия вернулась из Франции. О, она продолжала улыбаться своей милой улыбкой, но взгляд у нее был какой-то отстраненный и, разговаривая, она словно запиналась. Казалось, что все ее мысли где-то далеко, в другом мире. Это, конечно, совсем ее не касалось, но Дорин тем не менее представляла, в чем дело, не зря столько лет проработала с женщинами.

– Доброе утро, Дорин! – весело окликнула ее мисс Клодия, войдя в дом.

– Полдень уж давно миновал. У вас горячка? – спросила Дорин, сложив руки на груди.

Мисс Клодия опешила.

– Горячка? Нет, конечно, – ответила она и засмеялась.

– Да вы сама не своя, – упорствовала Дорин. – С тех пор, как вернулись.

– Уверяю вас, я совершенно здорова, – произнесла Клодия, направляясь в гостиную. Сняв шляпку, она задумалась, устремив взгляд в пространство. – Ах ты, Боже мой, стул так и не починили? Я просила мистера Уолфорда зайти как можно скорее, – сказала она и рассеянно опустила шляпу... прямо на пол.

– Господин Уолфорд сказал, что придет завтра...

– То же самое он говорил в прошлый понедельник...

– Он придет, как только у него будет время. Садитесь, сейчас налью вам чаю, – сказала Дорин, но мисс Клодия не обратила внимания на ее слова. Она перевернула сломанный стул и попыталась ввернуть в него ножку.

– Ведь это так легко, но у меня не получается.

– Я уже пыталась. Этому стулу нужна мужская рука. – Дорин искоса взглянула на мисс Клодию, которая, подбоченившись, смотрела на стул. – Как и вам, по правде говоря.

Ахнув от неожиданности, мисс Клодия уставилась на Дорин:

– Что? – Дорин сверкнула редкой для нее улыбкой.

– Это, конечно, не мое дело, мисс, но у вас такой вид, – простите, что говорю это, – с тех пор, как вы вернулись из Франции, – сказала она и начала спокойно разливать чай.

– Что за вид? – требовательно спросила Клодия, беря у Дорин чашку с чаем.

– Тот самый. Тот вид, который бывает у женщины, когда она все время думает о мужчине. – При этих словах мисс Клодия вспыхнула, а Дорин, увидев ее реакцию, опустилась на стул, упершись руками в колени. – Вот это да! Это действительно мужчина! – воскликнула она, расплывшись в улыбке.

– Нет, – произнесла мисс Клодия, резко качнув головой.

– Кто этот парень? – спросила Дорин, попуская мимо ушей возражения Клодии.

Щеки Клодии вспыхнули ярким румянцем.

– Нет никакого мужчины, Дорин!

– Один из этих великих и могущественных лордов из Мейфэр, да? О, могу поклясться, что он еще и красив. Конечно, все эти лорды – красавцы. Значит, какой-то денди положил на вас глаз, да?

Чашка Клодии застучала о блюдце, и она торопливо поставила ее на стол.

– У вас слишком богатое воображение, Дорин! – сказала она и засмеялась, застенчиво теребя рукав платья.

– Черт побери, этому парню удалось увлечь вас! – радостно воскликнула Дорин. – Что ж, я рада. Такая красивая женщина, как вы, должна быть замужем. Да, именно такую женщину эти денди хотели бы себе в жены.

Клодия встала, обвела взглядом комнату, снова села.

– Я... я забыла спросить. Вам что-нибудь нужно? Впервые за долгое время Дорин от души рассмеялась. Мисс Клодия была всегда так уверена в себе, так сдержанна – именно такой Дорин представляла себе королеву. И вдруг при одном лишь упоминании о мужчине она превратилась в комок нервов.

– У нас всего более чем достаточно, – ответила она, все еще посмеиваясь, и кивнула в сторону коробки. – Думаю, мы здесь живем не хуже короля. Вам нет нужды беспокоиться.

Клодия взглянула на коробку.

– Да. Ну, тогда все. – Она широко улыбнулась – слишком широко – и буквально вскочила со стула. – Прошу прощения, но я не могу задерживаться. – И она направилась в прихожую, забыв шляпку на полу.

Дорин подняла ее и последовала за Клодией. Девушка резко распахнула дверь и едва взглянула на Дорин через плечо.

– Приеду снова через несколько дней.

– Да. Не хотите ли взять свою шляпу? – спросила Дорин, снова улыбнувшись, когда Клодия вспыхнула и выхватила шляпу у нее из рук. Резко повернувшись на каблуках, она устремилась к ожидавшей ее карете и вскочила внутрь прежде, чем конюх успел спуститься с козел, чтобы помочь. Дорин улыбнулась и помахала рукой, довольно хмыкнув – мисс так и не решилась взглянуть в ее сторону.

Неужели это настолько очевидно? Клодия сдернула перчатку и приложила ладонь к щеке, чувствуя, как она горит. Да, судя по всему, очевидно, раз даже Дорин Коннер заметила. Нет, это просто уму непостижимо. Еще месяц назад она была вполне счастлива своей работой, не обращая внимания на скептически настроенное общество и участившиеся разговоры отца о ее замужестве. Она была совершенно довольна и хотела лишь навестить Юджинию и немного отдохнуть, прежде чем возьмется за создание школы. И она безо всякой опаски поехала к подруге, потому что Юджиния заверила ее, что он никогда не ездит во Францию. Она писала об этом в одном из своих писем, подчеркнув, что Кеттеринг терпеть не может лягушатников.

Однако, судя по всему, повеса все же не питал столь большого отвращения к французам, потому что внезапно появился у Юджинии, такой же самоуверенный, как и обычно. Его неожиданное появление выбило ее из колеи, и она сделала то, чему научилась на многочисленных балах в Лондоне, стала игнорировать его.

Прямо, косвенно, в общем, всеми способами, которые она могла придумать, пока он наконец не покинул замок Клер.

Она, естественно, решила, что избавилась от него. Но нет – битва только началась. И это действительно была битва. Он начал ее на борту пакетбота, проявив в полной красе все возмутительные мужские качества, – пусть это и зажгло огонь внутри ее. Слава Богу, она нашла в себе силы положить этому конец, погасить это пламя. Он должен был все понять на следующий день, когда она забрала его карету и оставила его на дожде в Ньюхейвене... изрыгавшего проклятия, насколько она помнила.

Но нет! Нет, нет и нет! Во-первых, он прислал тот большой букет цветов, настолько огромный и яркий, что даже ее отец, который обычно замечал лишь то, что имело отношение к королю или его собственной безупречной внешности, высказался по этому поводу, воспользовавшись моментом, чтобы напомнить ей, что в двадцать пять лет ее шансы на хороший брак стремительно уменьшаются. И поскольку это, конечно, унизило ее, она отправила букет разудалого графа пациентам больницы в Челси.

Будь на его месте другой мужчина, их отношениям пришел бы конец. Но Кеттеринг особого сорта. Даже на вечере Энн, когда она рассказал о том, что сделала с букетом, он оставался невозмутимым. Поэтому она продолжала игнорировать его – хотя вряд ли он мог это заметить, когда и леди Вентуорт, и Дилби, и жуткая мисс Эрли практически таяли при одном лишь взгляде на него.

За тем вечером последовало его внезапное и удивительное появление на воскресной церковной службе, где его необъяснимое присутствие по своей необычности уступило лишь коробке с браслетом, доставленной от ювелира тем же вечером. К браслету было прикреплено около десятка французских сантимов. Сопровождающей записки не было.

На следующий день рано утром браслет был отправлен в Кеттеринг-Холл с запиской:

К середине дня Клодия получила две бутылки очень дорогого французского вина и круг швейцарского сыра. Решив, что щедрость Кеттеринга будет гораздо больше оценена подопечными Дорин, Клодия отвезла им полученные деликатесы, но, Боже милостивый, и там она не смогла избежать встречи с ним.

Что ж, ее следующая записка наверняка положит этому конец. Даже такой безжалостный обольститель, как Кеттеринг, прекратит игру, если она не хочет участвовать в ней, а она заявит об этом совершенно ясно. Он оставит ее в покое, и Дорин не будет так потешаться над ней, а она сможет сосредоточить все внимание на школе.

Эти размышления, впрочем, не придали девушке уверенности. И, повернув голову, Клодия увидела, что находится уже на Риджент-стрит Энн рассказала ей о новой модистке, и Клодии вдруг захотелось посетить ее. Постучав в потолок, она сказала Харви, где следует остановиться, вышла из кареты и направилась к большой витрине, чтобы посмотреть ткани, только что привезенные из Голландии. Когда она рассматривала голубой шелк, на витрину упала тень. Внезапно поняв, что кто-то стоит за ее спиной, Клодия вздрогнула и резко обернулась, едва не столкнувшись с ним.

Джулиан расплылся в улыбке и склонился через ее плечо, рассматривая витрину.

– Небесно-голубой цвет очень пойдет тебе, – небрежно заметил он. – Право, это единственный цвет, который в полной мере подчеркнет красоту твоих глаз.

– Вы следите за мной? – сердито спросила Клодия, уставившись на него.

Он засмеялся глубоким смехом.

– Любовь моя, преследуй я тебя, поверь, выбрал бы более привлекательное место и другое время. – Уголок его рта приподнялся, взгляд замер на ее губах – Но не сомневайся, как только ты позовешь, я тут же последую за тобой. – С этими словами он перевернул ее руку, нашел небольшой кружок над пуговичками, где был разрез, и поцеловал запястье. Нагло, открыто, не торопясь, он целовал ее руку посреди Риджент-стрит, перед лицом Господа, Англии и любопытного дворника, оказавшегося рядом.

Горячая струя потекла по ее руке, и сердце Клодии внезапно забилось где-то в горле.

– Не сомневайтесь, я никогда не позову повесу! – возмутилась она, выдергивая руку из его пальцев.

Продолжая лениво усмехаться, Джулиан отступил, приподнял шляпу и поклонился:

– Напрасно вы так уверены в этом. Всего доброго, мадам.

Застонав, Клодия привалилась к витрине магазина. Ну почему он не оставит ее в покое? Она не желает его ухаживаний! Она ничего не хочет от него, видит Бог. Ему же от нее нужно лишь одно – затащить в свою постель. На то он и распутник!