Глава 5

Жители Рэпчер-Вэлли, ставшие молчаливыми и потрясенными свидетелями прощального взрыва гнева майора, отступили от таверны. Увидев, что Уитни повернулась на каблуках и направилась в дальний конец поляны, они инстинктивно потянулисьза ней. В минуту тревоги они всегда смотрели на Дэниелсов, а сейчас, видит Бог, минута подошла куда как тяжелая. Перед ними продолжали маячить угрюмые лица солдат и злобная ненависть их аристократичного командира. Наконец-то до них дошел полный смысл упорного противостояния налогам на их винокурни и виски.

Когда толпа во главе с Уитни оказалась на краю поляны, она помедлила, а потом резко свернула в сторону, направляясь к двору крайней хижины, принадлежавшей пышнотелой вдовушке Мей Доннер. Беспокойно оглядываясь, люди следовали за ней, угадав ее намерение скрыться от солдат у таверны.

На заросшем травой дворе она уселась на один из пней. Лицо у нее горело, глаза метали молнии. Она испытывала злость и разочарование, но при этом ни малейшего унижения от того, как майор своей яростью переиграл ее хитроумную игру. Фактически он свел к нулю все ее усилия поставить в тупик и унизить достоинство командира отряда своими издевательскими предложениями товарообмена. До сих пор это никому не удавалось.

Тетушка Сара и остальные жители нерешительно потоптались вокруг Уитни, а потом расселись так, чтобы ее видеть. Здесь были мужчины и женщины, парни, девушки и дети.

— Что же нам делать, Уит? — спросил наконец старый дядюшка Феррел Добсон, отрывая озадаченный взгляд от ближайшего пня и поднимая свое изрезанное глубокими морщинами лицо.

Действительно, что же делать? Уитни тяжело вздохнула и стала барабанить пальцами по бедру — верный признак усиленных размышлений. Ее глаза рыскали по сторонам, как будто она мысленно изучала какую-то таблицу.

— Этот самый майор… — Дядюшка Рэднор почесал небритый подбородок испачканной в саже руке. — Он держится так, как будто проглотил кочергу и не может согнуться…

— Куда там! — поддержал его дядюшка Феррел. — Похоже, даже его солдаты терпеть его не могут.

— У него штаны из железа, вот что, — заявила полногрудая Мей Доннер, подтверждая свои слова авторитетным кивком.

— И сердце у него тоже железное! — Лицо тетушки Сары снова сморщилось, и она заплакала, и вскоре, на зависть четырем парням Делбертонам, Мей уже прижимала ее к своей необъятной груди. — Этот человек сделан из железа! — Разрывающие сердце рыдания тетушки Сары да сочувственное пение птиц только и было слышно на маленьком дворе.

Железный майор. В душе Уитни была с ними согласна. Сегодня он действительно казался созданным из железа, кремня и льда. Но затем вдруг ее пронзило смущающее соображение. Вчера доступные ей части тела майора были удивительно мягкими, невероятно нежными и волнующими. Тогда как Чарли хватал, он гладил. Чарли требовал, а он просил, уговаривал… О, как он умеет уговаривать! Как только Уитни посетила эта мысль, она беспокойно заерзала на своем пне; если он и сделан из железа, то не целиком. Где-то внутри его пряталось нечто… нечто человеческое. А если он человек, значит, его можно вовлечь в торговлю.

— Он сделан не из железа! — заявила она, резко выпрямляясь, чувствуя, как колотится у нее сердце. — Он обычный смертный, как и все люди. — Все с надеждой устремили на нее глаза. — А раз он человек, то у него есть человеческие желания и слабости. Они всем свойственны, даже ему. — Ее лицо осветилось типичной победной усмешкой Дэниелсов. — Все имеет свою цену. И нам нужно узнать его цену и использовать это, чтобы избавиться от него раньше, чем он найдет винокурню отца и запасы нашего виски.

Слушатели Уитни с облегчением посматривали друг на друга, целиком ей доверяя. Они наблюдали за малейшим изменением выражения ее глаз, понимая, что являются свидетелями чуда умственной работы. И вдруг ее гибкое тело расслабилось, а сосредоточенное лицо осветилось хитрой улыбкой, которую все они отлично понимали.

— Мне нужно знать о нем все… Понимаете, абсолютно все! Его привычки, вкусы в еде, другие пристрастия, как он проводит день — должно быть что-то такое, что ему нужно. — Она щелкнула пальцами в неожиданном озарении. — Робби! — Она быстро оглянулась. — Где Робби Дедхем?

— Вот он я, Уит! — Он вскочил с земли и бегом подскочил к ней..

— Он остановится в таверне твоего отца… и, может, будет спать в твоей же кровати. Ты можешь это сделать? Можешь наблюдать за ним и рассказывать мне все, что узнаешь?

— Еще бы, не беспокойся!

— Хорошо. — Она потрепала его по голове и отправила домой, легонько шлепнув по попке, но тут же снова его окликнула. — И скажи отцу, пусть опустошит свои бочки, — заговорщицким тоном подсказала она ему. — Не стоит рисковать и снова их наполнять, когда в доме ночует и повсюду рыскает этот майор.

Поняв, что она имеет в виду, мальчик кивнул и припустился бежать домой.

Подняв палец, она привлекла внимание людей.

— Итак, надеюсь, вы слышали: в этом году урожай был очень скудным. А это значит, что все вы можете предложить для обмена совсем немного зерна и продуктов… а через пару дней, когда опустеют бочки дядюшки Харви, то и спиртного тоже не будет! — Она подалась вперед, и люди придвинулись поближе, понимающе кивая и улыбаясь. Слава Богу, они в надежных руках! — Дальше! Чем солдат голоднее, тем неохотнее исполняет приказы командира. Это мой папа понял во время войны в Фордж-Вэлли, когда воевал рядом с генералом Джорджем. И я предполагаю, что это усиливает и жажду. А голодный и жаждущий человек, он вообще перестает подчиняться. — Лицо у нее было дьявольски хитрым. — Предлагаю немного помочь федеральным солдатам, чтобы они перестали слушаться своего командира. Этим мы выиграем время, пока не узнаем, на что можно купить майора, чтобы он убрался из Рэпчер-Вэлли. Даже железному майору будет не так просто отыскать винокурни и виски и арестовать людей одному, без посторонней помощи… да еще голодному.

Как только люди сообразили, что от них требуется, в толпе послышался одобрительный гул голосов. Все стали соображать, как получше припрятать недавно собранный на полях урожай. Такая серьезная умственная работа вызывала жажду, и вскоре из дома показалась Мей Доннер с глиняным кувшином, наполненный самым лучшим виски, виски Дэниелса. Они пустили его по кругу, оценивая чистый вкус и богатый теплый букет напитка.

Уитни сделала глоток и с минуту подержала виски во рту, чтобы получше им насладиться. Этот изысканный вкус, этот благоухающий аромат напомнили ей о том, что они могут потерять, если ее расчеты окажутся неверными. Но нет, она не ошибается, она чувствовала это нутром.

— Мне нужно знать, что они собираются делать и кого допрашивать. И вы должны будете рассказать мне сами или сообщить через кого-нибудь, где они рыщут, чтобы мы могли перепрятать винокурню отца. И не стоит упоминать про виски Дэниелса и про то, что мой отец занимается этим делом. — Только сейчас, заговорив об отце, она поняла, как по нему скучает, как долго его нет рядом. Она со вздохом встала. — Ну а теперь нам пора вернуться к своим домашним делам.

— А мой Чарли? — Тетушка Сара вскочила на ноги и с умоляющим лицом подошла к Уитни. — Прошу тебя! Мне нужно увидеть моего Чарли… посмотреть, как он себя чувствует.

Уитни покусала губы, затем усмехнулась:

— Мне нужен пирог, тетушка Сара. Один из твоих замечательных пирогов… с яблоками… и с корицей.

Тетушка Сара озадаченно кивнула, а Уитни разразилась своим заразительным смехом.

— Нет… испеки-ка ты лучше два пирога!

Позже этим же днем Уитни и тетушка Сара появились в поселке, держа путь прямо в лагерь солдат, расположенный за таверной Дедхема. Каждая несла восхитительный пирог, и за ними стлался сильный дразнящий аромат, на который люди выходили из домов. Солдаты, несущие караул перед таверной, уловили чудесный запах и тут же насторожились, водя носами по воздуху и подталкивая друг друга локтями. Часовые, охранявшие лагерь по периметру, крадучись двинулись навстречу вторгнувшимся «местным», и как только те приблизились, вытаращили глаза и пошли быстрее.

Двое солдат перегородили дорожку, ведущую к лагерю. Они принюхивались, присматривались и нервно перекладывали мушкеты из одной руки в другую. Враждебность, презрение, всякие неприятности, даже вооруженное сопротивление — все это они испытали на своей шкуре, пока проходили по приграничным городкам и поселениям, и были готовы к подобным проблемам. Но женщины с пирогами! Солдаты понятия не имели, что их ждет в данном случае. А вскоре их смущение еще больше усилилось.

— Джентльмены! — улыбнулась им Уитни. — Мы пришли к вам с просьбой. Вот, у тетушки Сары, — она кивнула на низенькую женщину, которой было легко сохранять на лице выражение материнского горя, — у нее просто сердце разрывается от того, что она не видит своего любимого сына, который, как мы понимаем, содержится у вас в лагере. Я пыталась ей объяснить, что вы люди долга и чести и обязаны следить за соблюдением закона и что, как порядочные люди, вы наверняка заботитесь о Чарли. Но она все время плачет, стонет и страдает, как может страдать только мать. Она хочет собственными глазами убедиться, что с ее Чарли все в порядке.

Гладкая убедительная речь Уитни и соблазнительный аромат пирогов были слишком большим испытанием для изнуренных солдат, чтобы они могли устоять. Не успев произнести и половину своей речи, Уитни уже видела на их лицах готовность сдаться.

— Она боится, что его плохо кормят. Вы же знаете, что такое мать. Я говорила ей, что два пирога слишком много для одного парня, но она и слышать ничего не хочет.

— Вы позволите мне увидеть моего Чарли? — У тетушки Сары выразительно задрожал подбородок.

Солдаты с трудом сглотнули слюну, не отводя глаз от пирогов, от целых двух пирогов, которые вряд ли в одиночку одолел бы их пленник.

— Н-ну-у! — Один солдат бросил отчаянный взгляд на другого. — Они же несут не оружие, а просто пирог. В этом же не будет вреда, верно, Нед?

— Да благослови тебя Господь, сынок! — Глаза тетушки Сары наполнились слезами. — Ты хороший парень. — Она потянулась и с материнской лаской потрепала долговязого солдата по щеке. — Твоя мама тоже наверняка волнуется о тебе. — И когда женщины двинулись к палаткам, она закрепила свой успех словами: — А ты выглядишь худым, сынок. Небось давно уже не пробовал пирога?

Они нашли Чарли лежащим под большим дубом в дальнем конце лагеря. Неподалеку слонялись двое его часовых и от нечего делать обстругивали ножами ветки. Чарли действительно был в цепях, одна из них, довольно толстая и длинная, тянулась от его кандалов к основанию дерева. Вид у него был скучный и недовольный, но в остальном он был цел и невредим. Завидев женщин, он вскочил на ноги и усмехнулся при виде пирога.

Тетушка Сара отдала свой пирог долговязому солдату и велела ему поделиться с Недом и с другими солдатами, после чего сразу оказалась в могучих объятиях сына. После взволнованных расспросов и уверений, что с ним все в порядке, Чарли опять уселся на землю и стал за обе щеки уписывать любимое лакомство, тогда как солдаты торопливо резали и делили между собой нежданно свалившийся на них пирог.

В тот самый момент, когда произошло вторжение пирога в лагерь Гарнера Таунсенда, сам он ответил на стук в комнату, которую он занимал на втором этаже таверны Дедхема. Он разрешил войти и уставился на вошедшего — своего нового адъютанта, избранного из солдат лейтенантом Бруксом. В дверях стоял сильно отощавший разведчик Бенсон. Скрестив на груди руки, Таунсенд осмотрел утомленного и серьезного парня с головы до ног. Форма слишком коротка, сапоги слишком велики, мушкет заржавел… Черт побери, в Бенсоне ничего не было от солдата. К тому же он был еще и довольно пожилым.

— Это вы! — Таунсенд издал мученический вздох. — Почему вы?

Вопрос был риторическим, но Бенсон все же решил ответить.

— Ну, сэр, майор, — замямлил он, переминаясь с ноги на ногу в своих не по размеру больших сапогах, — наверное, потому, что когда-то я был парикмахером. Кроме того, я шил, чистил обувь и помогал моей маме стирать. И потому, что я не очень умею это… патрулировать…

— Достаточно. — Подняв руку, Таунсенд остановил его. — Мне все ясно, Бенсон. — Просто этот солдат был самым бесполезным в отряде — в любом отряде, вздохнул Таунсенд, найдется такой. — Итак, вы будете заниматься стиркой моего личного и постельного белья, точить мою бритву, чистить сапоги, одежду и следить за нужником и туалетом. — Он махнул в сторону ночного горшка и умывальника. — Словом, вам придется заниматься самыми разными делами, в том числе починкой и штопкой одежды, и, кроме того, приносить мне и лейтенанту еду из кухни этого заведения сюда, наверх. Вы полагаете, что справитесь со всем этим?

— О да, сэр, майор. — Круглые глаза Бенсона внезапно прояснились. — Значит, вам нужен человек, который умеет прислуживать джентльмену. — Увидев удивленный взгляд Таунсенда, он с гордостью выпятил грудь и пояснил: — Я однажды был на такой службе.

Простодушная гордость Бенсона заставила Таунсенда проглотить свой вопрос, кто же был этим несчастным, который нанял его слугой. Он ознакомил солдата с его ежедневными обязанностями, затем вручил ему свои сапоги, приказав как следует их начистить.

— Они понадобятся мне сегодня вечером, когда я пойду на вечернюю разведку, — пояснил майор. — Мы с лейтенантом будем по очереди возглавлять розыски, он с утра, а я с вечера. Думаю, у нас больше шансов схватить этих преступников ночью, когда под покровом темноты они считают себя в безопасности.

Бенсон уселся на полу с ваксой, щеткой и сапогами, и вдруг в комнате раздалось громкое урчание. Покраснев, он взглянул на ошеломленного Таунсенда.

— Не обращайте внимания, майор. Это у меня в желудке. Таунсенд закрыл глаза и стиснул челюсти — его продолжала терзать назойливая боль еще с того невероятного эпизода, что произошел утром. Выменивать еду для своих солдат! Просто поразительно, до чего могут опуститься люди, отрезанные от возможности приобретать нужные им вещи путем купли-продажи, свойственных цивилизованной нации. Не имея наличных денег, они вынуждены выменивать каждую вещь! Ну, лично он не собирается в этом участвовать, торговаться, как какая-нибудь рыбачка.

Заложив руки за спину, в одних чулках он стал расхаживать по комнате.

— Все мы изголодались, Бенсон, и чертовски устали. Но я не позволю, чтобы какие-нибудь досадные мелочи вроде недостатка провизии ставили под угрозу выполнение нашей миссии. Если в этой долине есть продукты, я их получу, будьте уверены. И я захвачу винокурни и виски, а с ними и всех этих преступников!

— Преступников? — Бенсон задержал руку с щеткой и нахмурился. — Я не видел здесь преступников, майор. Только стариков, зеленых парней и вдов, да еще эту молодую девушку, такую резвую.

Таунсенд напрягся, понимая, что Бенсон только передает мысли, которые посещали головы его людей с того момента, как они добрались до Рэпчер-Вэлли.

— Бенсон, мы находимся здесь для того, чтобы поддерживать закон и порядок, установленные властью. Понимаете вы это или нет, но нам предстоит отчаянная борьба: силы закона и порядка против хаоса и анархии. Когда для пользы человека устанавливается какой-то закон, люди обязаны его исполнять, а мы, Таунсенды, обязаны заставить всех одинаково подчиняться закону. И я добьюсь подчинения этому закону, восстановлю порядок… даже здесь.

— Как это, майор? — Бенсон был в высшей степени захвачен волнующим описанием командиром их миссии. Слышали бы его сейчас однополчане…

— Таунсенды всегда добиваются своей цели, какие бы препятствия ни стояли у них на пути. Это у нас в природе, мы такими родились. Мы, Таунсенды, извлекаем выгоду из любых препятствий! Таково наше… предназначение. — Он еще сильнее стиснул руки за спиной и стал расхаживать еще энергичнее.

Да, его предназначение… и приказ отца. В воцарившейся тишине его шаги затихли, когда он вспомнил момент получения этого приказа… всего полтора месяца назад… Он явился на вызов отца в кабинет, который находился в глубине их фешенебельного особняка в Бостоне, и отец молча, без единого слова, протянул ему вызов из штаба армии. Когда он прочитал этот призыв исполнить свой воинский долг и поднял голову, его поседевший, но по-прежнему державшийся очень прямо и горделиво отец пристально и с одобрением посмотрел на него, затем обернулся к окну, за которым шел дождь. Ни единого слова он не сказал, слова были лишними. Гарнер и так понимал возлагаемые на него ожидания: он должен будет возвратиться домой отмеченный наградами и почетом, которые станут его политическим капиталом. Служба при президенте Вашингтоне в кампании, организованной с целью подавления «водочного бунта» в западных провинциях, должна стать его личным вкладом в честь и достоинство семьи и… окончательным искуплением его грехов.

И ничто, ничто не помешает ему достичь этого! Ни назначение в отряд разболтанных пехотинцев, набранных из отбросов общества, ни недостаток продуктов, одежды и отдыха и, уж конечно, ни эта хитрая, язвительная девчонка, которая одевается как хулиган и лягается, как мул. Он ощутил, словно напоминание, легкое пульсирование внизу живота, и от гнева у него загорелось лицо. Этой ненавистной ядовитой змее с большими зелеными глазами и пухлыми губами снова удалось пробраться в его мысли.

Ритмические движения щетки по сапогам совпадали с ускорившимся биением его пульса. Почувствовав прежнее возбуждение, от которого так страдал сегодня утром, он остановился и попытался взять себя в руки. Это просто совпадение, пытался он убедить себя, что во время обеих встреч с ней он так рассердился и возбудился. И поскольку она настоящая дьяволица, то естественно, что ей удалось лишить его самообладания, когда он и без того был разгорячен и взволнован.

Но у него из головы не выходил ее образ, когда она предстала на пороге таверны с рыжеватыми волосами, освещенными сзади и словно сиянием окружавшими ее юное нежное лицо. Он вспомнил, как стоял, будто растерянный школьник, потеряв дар речи и глядя — нет, черт возьми! — впитывая всю ее глазами. И единственная мысль, которая вертелась у него в голове, когда он жадно смотрел на очертания ее созревших высоких грудей под одеждой, была «На ней новая рубашка».

При мысли об этом и сейчас его тело слабо завибрировало, он вспомнил и о том, какой у нее был рот моментом позже… приоткрытый, бархатный, притягивающий, когда она наклонилась к нему только для того, чтобы ухватить зубами его проклятую пуговицу! Он весь натянулся, как тетива лука, и покраснел, вновь переживая недавнее унижение. Настоящее фронтальное нападение! Аон даже не сообразил, чем ей ответить! Дерзкая девчонка! Она заплатит ему за это ударом за удар, унижением за унижение. Она еще пожалеет, что связалась с Таунсендом.

Он подошел к окну и раздвинул занавески. Облокотившись на подоконник, он обозревал лагерь и глубоко вдыхал воздух, успокоенный принятым решением. Солнце уже заходит, скоро появится со своим патрулем лейтенант Брукс. И пока есть возможность, ему самому лучше отдохнуть. Ведь ему придется провести на ногах половину ночи, рыская по лесу.

Его внимание привлекла группка людей неподалеку от деревьев, в дальнем конце лагеря, где обретался их пленник. Он выпрямился и стал внимательно всматриваться. Белая рубашка, штаны из оленьей кожи и широкий черный пояс. Боже! Это была она; он сразу узнал ее по пронзившей его дрожи. Но как она посмела проникнуть в его лагерь и разговаривать с подозреваемым? И его люди, эти проклятые остолопы, стоят рядом с ней и абсолютно ничего не предпринимают.

— Черт побери! — Он устремился к двери и только в последний момент сообразил, что на нем рубашка с короткими рукавами. Он схватил свой китель и влез в него. Когда он добежал до конца лестницы, непривычное ощущение холодного пола заставило его взглянуть на ноги, и он с возмущением уставился на свои чулки. Он мгновенно взлетел наверх, вырвал сапоги из рук ошеломленного Бенсона и, позабыв о достоинстве и приличиях, запрыгал на одной ноге, натягивая сапог. Через минуту с пылающим гневом лицом и незастегнутым кителем он во второй раз слетел с лестницы.

Уитни и Чарли стояли в сторонке от тетушки Сары и солдат. Она засунула большие пальцы рук за пояс, а носком башмака ковыряла землю; он стоял со скрещенными на груди руками и задумчиво смотрел на ее ноги.

— Я… Мне очень жалко, Чарли, что так получилось, — призналась она. — Мне тяжело… видеть тебя закованным в кандалы.

— Правда? — Он простодушно улыбнулся. — Ладно, спасибо и на этом.

— Они тебя не били, не издевались над тобой? — Она взглянула в его румяное, с детства знакомое до каждой черточки лицо и в серьезные карие глаза, и на душе у нее стало очень тяжело.

— Да нет, только пару раз подтолкнули меня прикладами ружей. — Он скривил рот. — Не волнуйся, Уит. Я ничего им не скажу, даже если меня будут бить.

— Я знаю. Ты настоящий друг, Чарли Данбер. — Последние слова дались ей с трудом, и она снова потупила взгляд.

То, о чем она не говорила, чувствовалось между ними. Настоящий друг — таким он был всегда. Но времена их дружбы и постоянного соперничества уже прошли, расколотые различными предназначениями мужчины и женщины. Впервые за всю их жизнь они молчали друг с другом.

— Может, я смогу приносить моему Чарли время от времени немного еды, когда у нас будет? — Голос тетушки Сары возвратил их к текущим делам. С материнской лаской она улыбалась солдатам, которые расселись вокруг нее на траве, в который раз облизывая пальцы. Веснушчатый Нед и долговязый Альберт, часовые, которых они отвлекли от исполнения долга, заговорили одновременно.

— Конечно, мэм, приходите. — Альберт вскочил на ноги, с уважением кивая головой. — Мы будем рады вашим…

— Черта с два! — раздался громовой крик их командира, и все остальные повскакали на ноги, как будто их дернули за веревочки. Они повернулись и увидели стремительно приближавшегося к ним майора с каменным лицом. — Какого черта они здесь делают, солдат?

Пока Альберт заикался, беспомощно поглядывая по сторонам, Нед побелел и в качестве объяснения протянул командиру пустую миску из-под пирога, но тут же понял свою ошибку и выронил миску из рук.

— Что это, черт побери? — рявкнул разгневанно Таунсенд, отчего солдат испуганно отпрянул.

— Пи-пирог, сэр.

— Это я вижу, дубина! Какого черта он здесь оказался?

— Они принесли его для пленника. — Нед робко кивнул в сторону тетушки Сары, которая проворно отступила под защиту Уитни.

Таунсенд перевел взгляд злобно прищуренных глаз сначала на тетушку Сару, затем на Уитни, потом обернулся и обрушился на Неда и Альберта:

— Вы покинули свой пост, это подсудное преступление. Сдайте оружие и убирайтесь в свою палатку. Вы будете наказаны на побудке завтра утром, перед лицом всего отряда. Марш!

Помрачнев, они вручили свои мушкеты охраннику Чарли и бегом выполнили приказ командира. Он проводил их взглядом, затем со зловещим огнем в глазах повернулся к Уитни.

— Тетушка Сара беспокоилась, что Чарли умер или что его мучают, — перехватила она инициативу, вытолкнув тетушку вперед. — И мы пришли посмотреть на него. А поскольку мы думали, что у вас самих недостаточно еды, чтобы прокормить еще и его, она принесла ему кусок пирога.

— Вы проникли в мой лагерь, отвлекли солдат от исполнения долга и думаете, я поверю, что ваша вылазка была вызвана только материнской заботой? — Он старался оторвать взгляд от ее рубашки, которая словно притягивала его, и испытывал крайнюю досаду, граничившую с яростью.

— Вы не имеете права держать его здесь. — Уитни приблизилась на шаг, уперев кулаки в пояс. От этого движения ткань рубашки туго обтянула ее груди и воротник распахнулся. — Это нарушение закона. Он не сделал ничего такого, чтобы его арестовать.

— Полагаю, что вам лучше, чем кому бы то ни было, известно, какую опасность он представляет, — злорадно усмехнулся майор, обводя медленным выразительным взглядом ее тело. Но тут же пожалел об этом, ибо его замечание свело их противостояние к обсуждению личных отношений, взгляд на ее тело заставил его с тревогой вспомнить о том, как он сам повел себя с ней.

— То, что случилось, касается только меня и Чарли, — нашлась с ответом Уитни, краснея под его наглым взглядом. — И не имеет никакого отношения ни к виски, ни к налогам, ни к чему-либо еще, что вас интересует.

— Тогда что же вы с ним делали в лесу? — спросил Таунсенд. Вопрос прозвучал очень личным, и он с отвращением понял, что обнаружил свое любопытство.

— На это я не обязана отвечать, — сказала она, подходя ближе, так близко, что ощутила исходящее от его сильного тела тепло. — Я здесь не подозреваемая.

— В самом деле? А почему вы так решили? Собственно, — от интуитивной догадки его обдало жаром, — вы-то как раз и есть первая подозреваемая, поскольку разгуливали по лесу в подозрительном обществе. И у вас оскорбительные, вызывающие манеры поведения и резкий язык, так что вы вполне можете возбудить недовольство населения против законно назначенных властей.

От страха у Уитни округлились глаза. Он слишком близко подошел к истине… и к ней. По какой-то причине она ничего не видела, кроме его губ. Затем ее взгляд нерешительно скользнул ниже — на твердые очертания его скул, на сильную шею и, наконец, на полуоткрытую у ворота рубашку под расстегнутым кителем. Можно было видеть его обнаженную грудь… черные, вьющиеся завитки. И его кожа была такой гладкой и здоровой на вид, от нее исходили волны тепла… Боже! Она собрала все силы для последнего вызова.

— Что ж, тогда арестуйте меня, если я представляю такую угрозу. Посадите в цепи меня, а Чарли отпустите.

Майор положил ей руки на плечи и притянул к себе, прежде чем она осознала это. Теперь их тела были совсем рядом, и их пронизывали одинаковые ощущения.

Ее — и в цепи. Господи! Если бы только он мог! Вообразив холодное железо оков на ее нежном теле, он вдруг вздрогнул, словно пронзенный молнией; завладеть ею, держать ее, при-

ручить ее, как он сделал в первый раз. Чувствовать, как под его губами приоткрываются эти полные губы, наполнить ладони этими молодыми упругими грудями и вжаться в это мягкое податливое тело…

— Не искушайте меня, барышня. — В его блестящих серых глазах появилось выражение серьезного предупреждения.

Чарли, тетушка Сара и солдаты смотрели на них открыв рты. Уитни и майор сошлись в схватке, но стояли раздельно, тяжело дыша, не отводя взглядов друг от друга и сверкая глазами, пока стук подков и появление лошади не разорвали невидимую связь между ними.

— Майор! — Лейтенант Брукс поспешно спрыгнул, встревоженный странной сценой.

Звук голоса подчиненного привел майора в чувство и спас его от катастрофического положения, в котором он мог оказаться уже через секунду. Скрывая свое смущение, он рывком отдернул руки от Уитни.

— Держитесь подальше от лагеря, барышня, — предостерег он.

Уитни сморгнула и стала подыскивать слова.

— Но семья Чарли имеет право видеть его…

— Насколько я могу судить, вы не член его семьи, барышня. Если я снова застану вас в лагере, я велю надеть на вас кандалы, так что избавьте меня от этого.

— Но тетушка Сара… Это же его мать. — Уитни с трудом заставляла себя стать самой собой. — Что вы хотите за?.. Она хотела бы кормить его каждый день. — Она быстро взглянула на тетушку Сару, которая энергично закивала.

Снова эта проклятая торговля! Его лицо потемнело еще больше.

— А вы можете установить время и место, где она будет с ним встречаться, — быстро предложила Уитни, нарушая свое собственное правило выторговывать уступку за уступкой и никогда не переходить к следующему предложению, пока не получила определенного отказа. — Что скажете, майор?

— Нет.

— Вы… — Она наконец взяла себя в руки. Сейчас идет обычная торговля, и здесь не место для чувств. — Вы слишком много запрашиваете, майор. Ну, хорошо… тогда мы готовы кормить Чарли и его охранников. Значит, вам придется кормить на три рта меньше. — Он молча смотрел на нее, морща нос, как будто ощущал что-то неприятное, и она спокойно добавила: — Поскольку у нас очень мало продуктов, лучшего вам никто не предложит. А тетушка Сара так вкусно готовит!

Последовало грозное молчание, во время которого Таунсенд посмотрел на тетушку Сару, отчаянно цепляющуюся за руку своего сына, затем на напряженные лица солдат, некоторые недовольные и возмущенные, а другие словно подталкивающие его согласиться на предлагаемые условия. Господи, как он это ненавидел! Из этого проклятого положения был только один выход — вести себя как злобный тиран.

— Если она будет кормить его каждый день, — он старался говорить рассудительно, как будто действительно оценивает предложение, — это снимет заботу с моих людей и освободит их для более важных дел.

— О, благодарю вас… — дрожащими губами выговорила тетушка Сара, выступила вперед и поклонилась ему, но Таунсенд ожег ее яростным взглядом. Уитни забрала миски, сунула их в руки тетушки Сары и увела ее, возмущенно взглянув на своего высокомерного противника.

Чарли заметил, как Таунсенд смотрит на покачивающиеся бедра Уитни, и его широкие брови хмуро сдвинулись. На мгновение он испытал сочувствие к этому аристократу, которого, судя по всему, тоже привлекло нежное тело Уитни Дэниелс. Но в их положении существует огромная разница, внезапно сообразил Чарли. Уитни Дэниелс, в свою очередь, тянуло к майору. Вот откуда все эти хватания за руки, взгляды друг на друга и дрожь. Она сразу вся задрожала, как только майор положил ей руки на плечи. Это мог заметить только человек, который хорошо знал и любил Уитни.

Майор о чем-то посовещался с лейтенантом, а затем стал отдавать приказания своим людям, и Чарли смотрел на него уже новым взглядом, отныне видя в нем своего соперника. Да уж, противником он был очень серьезным: при таком высоком росте и аристократичной осанке он был еще и очень красивым; а его грамотная речь и нарядная военная форма придавали ему особый блеск. Но он был чертовски надменным и открыто презирал здешних людей и их образ жизни. А Уитни была слишком гордой, очень ценила и любила независимость и образ жизни своего отца. Как бы Уитни и майор ни хотели друг друга, они были заклятыми врагами. Чарли немного успокоился и вернулся на свое место поддеревом, где растянулся на траве с сытой улыбкой.

Через несколько минут майор Гарнер Таунсенд вернулся к своему пленнику и остановился над ним, уперев руки в бока и глядя на него со зловещим выражением глаз.

— Данбер, какого черта вы делали с ней в лесу?

Еле заметно улыбнувшись, Чарли лег на бок и подперся локтем.

— А что на моем месте делал бы любой парень, оказавшись с ней в лесу, майор?

Таунсенд внутренне вздрогнул. Он сам напросился на этот ответ.

— Вы могли проверять свои запасы спиртного или работать на винокурне.

Чарли только выразительно засмеялся и снова лег на спину, подложив руки под голову.

— А знаете, майор, вы были правы насчет одной вещи: она умеет говорить. Стоит ей только захотеть, и, клянусь, она сумеет уговорить собаку спокойно лежать под телегой, нагруженной мясом. — Он издевательски усмехнулся. — Но если не возражаете поучиться у меня, лучше вам держаться с ней настороже, не стоит к ней слишком приближаться. Она умеет лягаться и кусаться!

К счастью для Таунсенда, прихлынувшую к его лицу краску трудно было заметить из-за наступающей темноты. Его глаза невольно уставились на перед куртки, на эту смятую пуговицу. Он вцепился в нее, тогда как в голове у него продолжали звучать слова Чарли. Она лягается; кто мог знать об этом лучше его! И она кусается; Господи, как же она кусается! Собираясь уйти, он вдруг понял, что Чарли еще что-то говорит, и услышал последние его слова:

— … ниелс — нечестный игрок.

Но в своем взволнованном состоянии он не сразу понял смысл этих слов. И только уже дойдя до таверны, он вдруг понял: наконец-то он узнал ее имя.

Уиски Дэниелс.