Пролог

Он явился в этот мир, чтобы стать великим человеком.

Едва родившегося малыша завернули в тончайшие пеленки с гербом графа Грэшема. Этот титул, второй по значимости в регалиях отца, достался ему как старшему сыну и законному наследнику. Со временем к нему должны были отойти великолепные поместья герцога Дарема и множество мелких угодий — все вместе целое небольшое государство. Древний род отца восходил к первому герцогу Дарему, верному слуге и другу славного короля Ричарда Львиное Сердце, а предки с материнской стороны вели свою линию от Эдуарда IV — в их жилах текла даже не герцогская, а королевская кровь.

Ему предстояло каждую минуту оправдывать высокие надежды. Одним из первых его воспоминаний стал строгий выговор няни: та бранила мальчика за шалость и внушала, что он должен вести себя так, как подобает выдающемуся государственному деятелю.

— Придет время, и вы станете герцогом, таким же великим, как отец. Герцогу не пристало бить брата. — Нотация подкреплялась шлепками деревянной ложкой по руке. Будущий государственный деятель корчился от боли, но сознавал правоту наказания. Младший брат Эдвард не был наследником: величие ему не грозило, — а вот Чарлз Седрик Спенсер Фицгенри де Лейси, граф Грэшем, старший из трех сыновей герцога Дарема, с раннего детства ощущал на своих плечах тяжкий груз наследства.

В восемь лет его отправили в закрытую школу. Мама плакала, однако Чарли уезжал радостный. Положение наследника предполагало постоянный контроль, а школа обещала свободу. Итон, а затем и Оксфорд стали для него родной стихией. И в суровых академических аудиториях, и на беспристрастных, порою безжалостных спортивных полях он чувствовал себя свободно. Легко заводил друзей и в то же время обладал достаточной силой, чтобы отстоять собственную независимость. Высокое положение семьи неизменно сказывалось на отношениях, и в любом мальчишеском сообществе его выбирали предводителем. Он довольно успешно справлялся с учебой и вскоре научился без труда завоевывать расположение учителей. К тому же титул чудесным образом привлекал девушек всех возрастов и форм, что, по мнению Чарли, было чертовски здорово. Вдали от дома он чувствовал себя вполне достойным высокой участи, предназначенной судьбой.

Дома, однако, обстоятельства складывались не столь однозначно.

Отец всегда был очень строг и требователен, правда, матери удавалось развеять мрачное настроение герцога и создать в поместье Ластингс-Парк атмосферу любви и веселья. Она умерла тем летом, когда Чарли исполнилось одиннадцать лет. Вслед за хозяином весь дом погрузился в глубокую печаль. Герцог придирался к каждому шагу сыновей, требуя безупречности во всем; Чарли приходилось соответствовать непостижимо высоким стандартам. Когда по успеваемости он оказывался в верхней половине списка, но не достигал первой строчки, Дарем отчитывал за отсутствие должного прилежания. А если случалось принять участие в какой-нибудь неудачной проказе, отец лично являлся в школу, чтобы прочитать безжалостную нотацию, и на целый семестр лишал сына карманных денег. Бедняге приходилось нищенствовать и занимать у друзей по несколько пенсов. Что бы ни делал старший сын, отец все равно обвинял его в недостаточном усердии: дотянуться до безмерно завышенной планки никак не удавалось. В глубине души Чарли считал, что на самом деле все не так уж и плохо, однако стойко выносил бесконечные упреки и выговоры. Что ни говори, а со временем ему предстояло стать великим человеком; великие люди не пасуют перед трудностями.

И все же.

В шестнадцать лет Чарлз де Лейси, граф Грэшем, вернулся из школы и обнаружил, что отец обсуждает дела поместья с Эдвардом, которому едва исполнилось тринадцать.

— Парень необыкновенно умен, — как-то раз похвастался герцог соседу, не стесняясь присутствия сыновей. — Соображает потрясающе. Остальным до него, конечно, далеко.

Чарли бросил на брата удивленный и обиженный взгляд, а тот лишь смущенно пожал плечами. Что поделаешь, если любые расчеты действительно давались ему с необыкновенной легкостью? Чарли, который тоже не отставал в математике, но не испытывал к ней особого интереса, проиграл, даже не успев понять, что участвует в состязании.

В следующий раз Грэшем приехал на каникулы уже из университета и не поверил собственным глазам: младший брат, Джерард, неожиданно вырос и оказался на два дюйма выше его. Чарли, привыкшему смотреть на малыша сверху вниз и встречать полный восхищения взгляд, это не понравилось. К тому же Джерард в полной мере унаследовал фамильное бесстрашие мужчин из рода де Лейси: когда он мчался верхом на необъезженном жеребце, отец ревел от восторга. Чарли оставалось лишь угрюмо с завистью наблюдать: наследнику титула и состояния с детства было строго-настрого запрещено приближаться к опасным животным. Нельзя сказать, что ему не терпелось испытать крепость собственной шеи, однако открытое преклонение герцога перед удалью младшего из сыновей особой радости не вызывало.

Но и это тоже можно было вынести. Переживания по поводу слишком очевидных успехов братьев компенсировались осознанием собственного высокого статуса. Возможно, Эдвард лучше соображает, как надо управлять поместьями, но поместья-то достанутся ему, Чарли. Не исключено, что Джерард покроет себя славой на поле боя, но почетное право заседать в палате лордов и решать судьбу государства получит опять-таки Чарли. И даже если не удастся проявить блестящий ум и несравненную храбрость, его голос все равно будет услышан, а мнение обретет вес. Чарли убеждал себя, что все прочие составляющие несущественны, и не держал на братьев зла ни за очевидные таланты, ни за откровенное предпочтение герцога. Видит Бог, он не единственный на свете наследник, кому приходится несладко под суровым и требовательным взглядом отца.

Но потом Грэшем встретил Марию.

Однажды, шутки ради, Чарли отправился на сельский бал в компании двух университетских друзей — Ранса и Лонгхерста. Все трое наслаждались несколькими неделями свободы перед большим туром. Да, герцог Дарем наконец-то решил, что сын достоин отправиться в путешествие по Европе — с условием держаться подальше от французского безумия. В зале, до отказа заполненном зажиточными фермерами и местными джентльменами, молодой граф Грэшем и его титулованные спутники сияли подобно трем факелам во мраке ночи. Появление блестящих аристократов отозвалось дружным вздохом всех без исключения присутствующих дам — от пылающих румянцем юных леди до их внезапно встрепенувшихся мамаш. В тот вечер молодому лорду представили такое количество барышень, что он сбился со счета. Танцевал до боли в ногах, а войдя в столовую, чтобы что-нибудь выпить, увидел неземное создание. Мир перевернулся.

Она казалась почти сказочно прекрасной: небесно-голубые глаза, безупречно правильное бледное личико. Темные кудри были перехвачены простой белой лентой, а розовое платье подчеркивало щедрые, аппетитные формы. Но больше всего поразил игриво выглядывающий из-под юбки носок туфельки: он мерно постукивал по полу в такт музыке. Почему такая прелестная девушка не танцует? И вообще, кто она?

Несколько осторожных вопросов помогли утолить любопытство.

— Мария Гроноу, — с видом знатока пояснил Ранс. — Если верить сплетням, то семья несколько сомнительная. И все же… черт возьми, Грэшем, она хороша!

— Да, — согласился Чарли, в открытую рассматривая незнакомку. — Найди кого-нибудь, кто сможет меня представить.

Это была любовь с первого взгляда. Когда он поклонился, Мария мило покраснела и застенчиво улыбнулась. Она согласилась на один танец, но тот, к сожалению, оказался всего лишь старомодной паваной, во время которой и поговорить-то толком невозможно, а от следующего решительно отказалась.

— Леди должна заботиться о репутации, милорд, — пояснила прелестница с загадочной улыбкой и томно взглянула на него. — А джентльмен обязан контролировать намерения.

— Конечно, мисс Гроноу, — согласился граф, уже предвкушая азарт охоты и преследования.

Когда Грэшем нанес визит вежливости, она одарила его кокетливым взглядом и выразила надежду на новую встречу. Он приехал снова — с цветами — и был вознагражден согласием покататься верхом по парку. Миссис Гроноу тоже улыбнулась — в знак согласия, — но эта улыбка не могла сравниться с той, которой Мария одарила его позже, после первого поцелуя, украденного во время долгожданной совместной прогулки. И с этой минуты Чарлз Седрик Спенсер Фицгенри де Лейси, граф Грэшем, старший из трех сыновей герцога Дарема, окончательно пропал.

Месяц пролетел словно в тумане. Влюбленный лорд не пропускал ни единого дня. Дальние поездки верхом сменялись катанием в ландо и даже пешими прогулками по укромным аллеям. Он наслаждался каждой минутой близости, упивался ароматом и вкусом избранницы, шелковой мягкостью ее губ. Мария безоговорочно понимала нежного друга: во время долгих бесед неизменно поддерживала его точку зрения и горячо осуждала каждого, о ком Чарли отзывался неодобрительно. Смотрела так, будто в мире не было никого другого, а он уже не представлял, как сможет жить без нее. Мысли о Марии гнали прочь сон. Мечты о следующей встрече мешали сосредоточиться на разговоре. Каждый поцелуй сводил с ума, каждое прикосновение заставляло пылать от нетерпения, а соблазнительные улыбки распаляли вожделение. Мир стремительно раскололся на две части: в одной, сияющей райским светом, жила Мария, а в другой — темной и холодной — влачили жалкое существование все остальные представители рода человеческого.

Друзья, разумеется, заметили, что происходит, и не преминули поздравить с завоеванием самого лакомого кусочка муслина во всем графстве Суссекс. Чарли лишь молча улыбнулся. Он понимал, что любовь сродни коварной ловушке. Страшно было подумать о том, чтобы оставить Марию на несколько месяцев и отправиться в путешествие по Европе. И не потому, что он боялся влюбиться в другую, как шутливо пророчила мисс Гроноу. Просто потерял голову. В его отсутствие ей ничего не стоило найти другого поклонника — утонченного, независимого, уверенного в себе. Попадись на ее пути принц, она без труда очарует и его высочество. Чем больше Ранс и Лонгхерст рассуждали о неумолимо надвигавшемся большом туре, тем меньше Грэшему хотелось пересекать Ла-Манш. Италия и Греция никуда не денутся, а вот Мария — юная, прекрасная и почти его — вполне может исчезнуть. А когда друзья отправились по домам, чтобы собраться в путь, решение созрело окончательно. Он никуда не поедет. Он останется в Суссексе и женится на Марии.

Оставалось одно: сообщить обо всем отцу.

— Не думаю, что готов отправиться в Италию, — заявил Чарли за обедом. К счастью, они с герцогом оказались за столом вдвоем. Джерард был в университете, а Эдвард поехал в Уэльс, в поместье дяди — графа Доулинга, — чтобы на практике познать секреты овцеводства.

Дарем не произнес ни слова. Долго смотрел на сына поверх стакана, а потом лаконичным жестом отослал прочь слуг.

— Почему?

— Давно не был дома. Хочу поближе познакомиться с поместьем.

Взгляд герцога стал еще острее.

— Думал, ты обрадуешься. — Чарли попытался укрепиться на отвоеванной территории. — Чувство долга и все такое прочее.

— И эта девушка здесь ни при чем?

Вопрос застал врасплох. О Марии он не говорил отцу ни слова, а Ранс и Лонгхерст слишком благоговели перед величием его светлости, чтобы опуститься до сплетен и выдать друга.

— Она не просто «эта девушка», — неловко огрызнулся Чарли, не придумав ничего более подходящего.

Отец хмыкнул.

— О да, конечно. Самая настоящая авантюристка — старается поймать неоперившегося юнца.

— Мне уже исполнилось двадцать два, — возразил Чарли, покраснев от унижения. — Я давно не юнец, а мужчина.

— В таком случае веди себя как мужчина. — Дарем отвел взгляд. — И не позволяй вожделению собой командовать.

— Я люблю ее. — Чарли пытался говорить спокойно и уверенно, однако герцог знал, как спровоцировать эмоциональную вспышку.

— Нет, не любишь, — невозмутимо парировал он. — Всего лишь хочешь затащить девчонку в постель.

И это было правдой — отчаянной, постыдной правдой, — однако Чарли гневно отверг грубое обвинение:

— Ничего подобного! Мои намерения благородны!

Отец скептически приподнял бровь:

— Неужели? В таком случае ты предлагаешь ей несравнимо больше, чем она тебе. Гроноу известны как беспримерные мошенники и вымогатели.

— Мария приличная, скромная девушка!

Дарем положил нож и вилку и пронзил сына безжалостным, стальным взглядом.

— Меня не волнуют ни те уловки, которыми она тебя заманивает, ни твое безумное вожделение. На этой ловкой особе ты не женишься. Если хочешь, можешь сколько угодно лазить к ней под юбку, но мой сын никогда не свяжет себя с семейством пронырливых шарлатанов. Не исключено, что девица обладает некими прелестями, но помяни мое слово: единственное, что ей нужно, это стать герцогиней и получить доступ к богатствам Даремов, чтобы содержать своего никчемного отца. Не поддавайся на искусно разыгранный спектакль и фальшивые чувства, Чарли!

Грэшем глубоко вздохнул и до боли сжал кулаки.

— Я приглашу ее к нам, — решительно заявил он, — и при встрече ты сам поймешь, что ошибаешься.

Дарем посмотрел с легким удивлением, словно не ожидал подобного решения.

— Что ж, отлично, — проговорил он после долгого молчания и взял со стола бокал с вином, как будто хотел показать, что мир восстановлен. — Если желаешь, можешь пригласить и ее родителей.

Предложение было принято с восторгом. Чарли неприятно поразило то откровенное торжество, с которым миссис Гроноу переступила порог особняка; не ускользнул от его внимания и расчетливый, жадный взгляд мистера Гроноу. Отец, разумеется, жестоко заблуждался в отношении Марии, однако приходилось признать, что о ее родителях герцог определенно знал что-то такое, о чем не подозревал Чарли. Впрочем, все страхи испарились без следа, стоило мисс Гроноу заглянуть в глаза и виновато улыбнуться в ответ на излишне громкие восклицания отца и матери. По дороге в гостиную Чарли незаметно взял ее за руку и сразу ощутил, как тонкие теплые пальчики доверчиво сжали ладонь. В душе снова расцвел райский сад.

Герцог почтил гостей присутствием лишь спустя полчаса. Поначалу он вел себя как истинный аристократ — вежливо, но холодно. Несмотря на ликующие взгляды, которые то и дело бросала на дочь миссис Гроноу, Чарли не тревожился: он надеялся, что отец ничего не замечает. Приходилось признать, что мистер и миссис Гроноу ведут себя чересчур цепко, если не сказать алчно. Но ведь не на них он собирался жениться. Мария же, в свою очередь, держалась с обычной спокойной уверенностью.

— Итак, — неожиданно произнес Дарем, мрачно уставившись на мисс Гроноу, — насколько я понимаю, речь идет о союзе.

— Так и есть, сэр. — Миссис Гроноу слегка расправила плечи и окинула дочь сияющим взглядом. — В последнее время мы не слышим ни о чем и ни о ком, кроме лорда Грэшема. Должна сказать, что достоинства молодого джентльмена превосходят даже восторженные оценки Марии!

— Позвольте уточнить, было ли уже сделано предложение? — сухо осведомился герцог.

— Да, сэр. — Чарли спокойно и уверенно встретил требовательный взгляд отца. Несмотря на строгое предупреждение, он все-таки решился на столь ответственный шаг, а сейчас не удержался и нежно посмотрел на невесту. — Счастлив сообщить, что получил согласие мисс Гроноу и благословение мистера Гроноу, ее отца.

При этих словах Мария очаровательно покраснела и скромно потупила взор.

— Благословил детей с огромным удовольствием, — вступил в разговор мистер Гроноу. — Не могу представить лучшей партии. Подобное родство — огромная честь для всей нашей семьи.

— Не сомневаюсь, — отозвался Дарем с непроницаемым выражением лица, а потом повернулся к Марии, слегка прищурился и посмотрел так, словно выискивал недостатки. Впрочем, Чарли оставался спокойным: он знал, что даже столь безжалостный критик не сможет обнаружить в его избраннице ни малейшего изъяна. В элегантной гостиной Мария выглядела еще прекраснее, чем обычно. Он уверенно посмотрел в ее сторону и был вознагражден особой, интимной улыбкой, предназначенной ему одному.

— Не могу одобрить этот брак, — негромко и оттого особенно веско заключил герцог. — Мой сын еще слишком молод.

Миссис Гроноу издала странный сдавленный звук, а у ее благоверного от неожиданности открылся рот. Чарли утонул в тумане унижения.

— Я достаточно взрослый, сэр… — попытался возразить он, однако был вынужден замолчать.

— Он слишком молод, — повторил герцог чуть громче. — Я не дам согласия на брак и откажу в благословении. Мальчик еще не достиг совершеннолетия. Если он поступит вопреки отцовской воле, то до конца моих дней будет лишен содержания и окажется без единого фартинга в кармане.

В комнате повисло ледяное молчание. Мария побледнела как полотно и посмотрела на герцога горящими, полными боли и унижения глазами. Миссис Гроноу повернулась к супругу, который тщетно пытался совладать с растерянностью и найти подходящие слова. Чарли едва дышал. О, что за позор! В присутствии Марии и ее родителей! Было неприятно слышать, как отец неумеренно восхваляет ум Эдварда и восхищается безрассудной храбростью Джерарда, но это… Он всего лишь попросил у отца разрешения жениться на девушке, которую полюбил, а в ответ получил самый унизительный, грубый, жестокий и враждебный отказ.

Ничуть не смущенный всеобщим ступором, герцог встал и направился к двери.

— Желаю приятного дня.

Он исчез прежде, чем кто-нибудь успел пошевелиться.

— Так. — Мистер Гроноу глубоко вздохнул раз, потом другой. — Так!

— Мне очень жаль, — произнес Чарли сдавленным голосом. — Никогда не думал, что…

— Ты ни в чем не виноват, — отозвалась Мария деревянным голосом.

— Конечно, не виноват. — Мистер Гроноу рассеянно похлопал по плечу. — Что ж, нам пора.

Чарли проводил гостей в холл.

— Не отчаивайся, дорогая, — шепнул он Марии, пока лакей подавал накидки и шали. — Это еще не конец.

Она посмотрела на него со слабой надеждой.

— Разве? Он же наотрез отказался дать согласие на брак и не собирается менять решение.

— Плевать я хотел на его согласие, — прорычал Чарли и бережно прикоснулся к краю восхитительного ротика, мечтая вновь увидеть улыбку. — Не собираюсь обращать внимание на его запреты!

Мария покачала головой. Свет надежды в глазах померк.

— Но как же иначе? Разве удастся его переубедить?

Чарли и сам знал, что не удастся, но в данный момент это было не важно.

— Сможешь завтра отлучиться из дому? — Ее родители уже оделись и ждали; оставалось лишь мгновение. — Встретимся утром, на мосту. Пожалуйста. — Мария нерешительно взглянула на отца. — Хотя бы на несколько минут.

— Не могу…

— Послезавтра, — не сдавался Чарли. — Через два, три дня. Когда угодно. Умоляю, милая.

Она прикусила губу, но кивнула.

— В пятницу, в десять.

Четыре дня. Целая вечность, и все же он был глубоко благодарен за согласие.

— До встречи. — Ничуть не стесняясь посторонних взглядов, он прижал к губам дрожащие пальчики.

— До свидания, — прошептала Мария и с низко опущенной головой вышла на улицу вслед за матерью. Чарли не отрываясь смотрел вслед, но она ни разу не обернулась.

Грудь пронзила нестерпимая боль. Как посмел отец поступить столь несправедливо? Даже если он не одобрял выбор сына и наследника, разве допустимо публично его унижать? Чарли бросился к герцогу, чтобы выплеснуть гнев и отчаяние, однако ничего не добился. Дарем безучастно выслушал огненную тираду и не произнес ни слова в ответ — в то время как сын ожидал встретить взрыв негодования. Да, Чарли хотел причинить отцу такие же душевные муки, какие ощущал сам. Мария ему не верила. Мистер Гроноу мог изменить решение и отказать в согласии. Но отец не захотел даже задуматься, а просто повторил, что Чарли еще слишком молод, чтобы отвечать за свои действия, а потому должен беспрекословно подчиняться.

Три дня подряд Грэшем избегал встреч с герцогом и мучительно пытался найти выход из тупика. А в то утро, когда должно было состояться свидание, решение пришло само собой. Он еще раз попытается убедить отца, а в случае поражения убежит и женится тайно. Да, ему откажут в содержании, но что значит потеря денег в сравнении с утратой любви всей жизни? Лишить сына наследства Дарем не в состоянии: рано или поздно герцогский титул со всеми вытекающими последствиями все равно достанется тому, кому должен достаться, причем скорее рано, чем поздно. Что ни говори, а отец приближался к порогу семидесятилетия, хотя пока возраст и не давал себя знать.

С такими мыслями граф Грэшем явился к завтраку.

— Сэр, — с поклоном обратился он к герцогу. — В последний раз прошу вас изменить принятое решение.

Дарем не стал уточнять, о чем речь, а лишь медленно покачал головой:

— Нет.

Чего и следовало ожидать. Чарли снова поклонился.

— В таком случае до свидания.

Когда он подъехал к мосту в роще, голубой плащ Марии уже светился среди зелени. Как всегда, сердце гулко забилось. Прежде чем девушка успела повернуться, Чарли спрыгнул с коня и бросился навстречу. Однако выражение ее лица заставило остановиться.

Голубые глаза потемнели и смотрели печально. Фарфоровое личико пугающе побледнело, а губы дрожали. В душе снова вспыхнул гнев: что отец сделал с ней… с ними? Чарли сжал любимую в объятиях, и она приникла с такой доверчивостью, словно вручала ему свою жизнь и судьбу.

— Давай убежим, — прошептал он. — Не могу тебя потерять. Поженимся тайно.

Мария подняла осунувшееся личико.

— Нет, нельзя. Твой отец…

— К черту отца, — процедил Чарли сквозь стиснутые зубы. — Я люблю тебя.

— Нас ждет нищета! — с горечью воскликнула Мария. — Отступи. Подчинись.

— Только до его смерти. — Конечно, подобные слова звучали бессердечно, но зато вполне соответствовали поступку герцога. — Мария, любовь моя, как-нибудь продержимся.

— Как-нибудь? Но как именно? — Она освободилась и отошла. — Тебе известно, что Дарем приезжал к моему отцу?

— Нет, — ошеломленно прошептал Чарли.

— Сказал, что если мы нарушим запрет и обвенчаемся против его воли, то не получим ни фартинга. Папа встал на твою защиту — как можно отказаться от старшего сына? — но его светлость не пожелал ничего слушать. Заявил, что прежний герцог Дарем дожил до девяноста пяти лет и он намерен сделать то же самое. Неужели не понимаешь? Мы не можем убежать!

— Я о тебе позабочусь, — безрассудно пообещал Чарли. — Что-нибудь обязательно придумаю.

По бледной щеке скатилась прозрачная слеза.

— Нет, не могу решиться на открытое сопротивление. Рада бы, но не могу. Сегодня утром родители строго-настрого запретили с тобой встречаться, потому что его светлость приказал нас разлучить. Мама хочет отправить меня в Бат, к кузине. Говорит, перемена обстановки пойдет на пользу. Сердце разрывается. Я люблю тебя… всегда буду любить, но ослушаться и тайно выйти замуж не имею права.

Мария привстала на цыпочки и поцеловала его. Задыхаясь в вихре чувств, Чарли прижал ее к груди и попытался убедить если не словами, то жаркими поцелуями. Она доверчиво обвила шею руками и прильнула, однако вскоре отстранилась.

— Прощай, любовь моя, — проговорила Мария дрожащим голосом. — Прощай. — Повернулась и поспешила прочь, оставив его в безысходном одиночестве.

Мария не преувеличивала. Вскоре по округе разнеслась весть, что мисс Гроноу уехала в Бат в сопровождении родителей. Но если Чарли полагал, что это самый жестокий удар судьбы, то он глубоко заблуждался: не прошло и пары недель, как прилетела новость о том, что за его возлюбленной ухаживает солидный, опытный, независимый джентльмен. А когда заговорили о том, что мисс Гроноу поймала в сети графа — настоящего графа, владеющего обширными поместьями и огромным состоянием, — сердце Чарли уже окаменело и не почувствовало боли.

В тот вечер отец нашел его в саду неподвижно смотрящим в сторону того моста, где они расстались навсегда. Несколько минут герцог молча сидел на холодной каменной скамье рядом с сыном.

— Она тебя обманывала, — наконец произнес он. — Больно это сознавать, но лучше пережить измену сейчас, чем потом, когда окажешься неразрывно с ней связанным.

— Она любит меня. — Голос прозвучал глухо, безжизненно. — А я люблю ее.

— Она всего лишь хотела стать герцогиней, — спокойно возразил Дарем, — и родители нашли способ исполнить желание. Тебе никогда не казалось странным, что мать позволяла шестнадцатилетней дочери так свободно общаться с молодым человеком, которому исполнилось двадцать два?

Честно говоря, иногда казалось, однако Мария объяснила, что матушка часто страдала от головной боли и проводила дни в постели, предоставив ее самой себе. Чарли хотел поверить и поверил. Неужели она его обманывала? Он покачал головой: сейчас это уже не имело значения.

— Гроноу не пытался скрыть это обстоятельство. Напротив, намекнул, что ты скомпрометировал порядочную девушку. Очевидно, пытался на меня надавить. — Дарем посмотрел в упор. — Но я хорошо знаю своего сына. Для такого поступка ты слишком благороден.

Чарли сидел с застывшим лицом и вспоминал каждую небольшую вольность, которую Мария ему позволила, и каждую просьбу, на которую получил отказ. Да, он действительно вел себя чересчур благородно. Если бы воспользовался ее невинностью, овладел, подарил ребенка, у отца не было бы иного выхода, кроме как дать согласие на брак.

— Но я не дурак и не позволил себя шантажировать, — продолжал герцог. — Гроноу родился в семье виконта, однако вырос лжецом и негодяем, ради выгоды способным на любую подлость. Когда я сказал, что ты на его дочери не женишься, этот человек имел наглость заявить, что мое мнение о браке ничего не решает. Лишить тебя наследства мне все равно не удастся. Спросил, готов ли я позволить своим внукам расти в нищете.

— Я бы женился на его дочери, — упрямо вставил Чарли.

— Я ответил, что не собираюсь поддаваться на провокацию и содержать его семейство, — безжалостно продолжал герцог. — Ему нужны деньги. Как только я отверг наглый блеф об утраченной девственности, он тут же потребовал компенсацию за разбитое сердце… сначала десять тысяч фунтов, потом пять и, наконец, тысячу. Он по уши погряз в долгах. Единственная надежда на спасение — смазливая дочка.

— Но Мария не такая, как ее отец.

— Возможно. И все-таки, насколько могу судить, бежать с тобой отказалась. А спустя три недели после заверений в вечной любви собралась замуж за другого.

Чарли вздрогнул.

— Получила то, что хотела. А хотела вовсе не тебя, а титул и богатство. — Голос герцога слегка смягчился. — Теперь-то ты наконец это понял?

— А разве после унизительного отказа у нее был выбор? Гордость есть не только у тебя, отец, хотя не все проявляют ее так жестоко.

Дарем долго молчал, глядя в сторону.

— Когда-нибудь поймешь, — наконец с трудом произнес он. — И скажешь спасибо.

Чарли медленно, скованно повернулся и посмотрел на отца. Можно было стерпеть то несправедливое обстоятельство, что герцог откровенно отдавал предпочтение младшим сыновьям, постоянно критикуя и недооценивая старшего. В глубине души Чарли всегда чувствовал, что не получит согласия на брак с Марией, но не мог предположить, что старик сделает все возможное, чтобы навсегда сделать ее недоступной, и после этого преспокойно, без тени сочувствия или сожаления, заявит, что достоин благодарности — за то, что разрушил саму надежду на счастье…

— Нет, сэр. — Чарли физически ощущал, как между ним и отцом выросла невидимая, но непреодолимая стена. — Никогда не смогу сказать вам спасибо. Не смогу даже взглянуть в глаза.

Герцог сжал губы.

— Я спас тебя от участи куда более тяжкой, чем ты в состоянии представить.

Гнев охватил Чарли с беспощадной силой. Он вскочил.

— И что же это за участь? Женитьба на любимой женщине? — Он порывисто раскинул руки. — Что же в этом ужасного?

Отец хотел что-то возразить, однако передумал и промолчал.

— Я уезжаю, — заявил Чарли, дрожа от ярости. — Возвращаться не намерен. Поскольку постоянно вас разочаровывал, то уверен, что вы будете так же рады разлуке, как и я. Прощайте, ваша светлость. — Он насмешливо поклонился и повернулся, чтобы уйти.

— Чарли, — произнес герцог.

Грэшем на миг остановился, но отец не сказал больше ни слова и он зашагал прочь. Ночью сложил вещи, а на заре уехал. Отца он больше не видел, и никто его не удерживал. Напротив, рано утром в конюшне уже ждала оседланная лошадь. Чарли сел верхом и отправился на север, в сторону Лондона, понятия не имея, что намерен делать, но твердо зная, что не позволит собой манипулировать как марионеткой.

Отец считал его безрассудным и безалаберным. Что ж, пусть будет так. Отец полагал, что он думает лишь о наслаждениях и не несет никакой ответственности. Отлично. Что бы он ни делал, отец ни разу в жизни не похвалил, не сказал доброго слова. Так зачем стараться? Может быть, герцог заслужил доказательство своей безоговорочной правоты? Какой смысл стремиться к совершенству, если все попытки достичь успеха заканчиваются полным и безоговорочным провалом? Пусть он и не станет великим человеком, зато наверняка сможет прослыть величайшим распутником Англии.

В Лондоне ничего не стоило забыться в бесконечных удовольствиях и утонуть в круговороте соблазнов и пороков. Граф Грэшем безоглядно сорил деньгами, пил без меры, бесконечно предавался азарту и без разбору посвящал себя любовным утехам. Не прошло и нескольких лет, как его объявили самым скандальным повесой, самым необузданным покорителем сердец, самым неисправимым негодяем.

Отец сурово осуждал поведение сына, однако в его негодующих письмах ни разу не прозвучало ни тени раскаяния, ни нотки сожаления.

А Чарли выполнил обещание никогда не возвращаться домой.