Глава 3
Два дня спустя Сюзанна стояла перед дверью коттеджа миссис Франсис Перриман. Она прибыла бы на целых пять часов раньше, однако дилижанс, в котором она путешествовала, перевернулся. Опрокинулся на бок, словно поверженный слон, со стоном и грохотом, едва пассажиры вышли из него, чтобы перекусить в придорожной гостинице.
Усталые путники, к этому времени успевшие друг другу до смерти надоесть, тупо смотрели на повалившийся дилижанс, почти не испытывая удивления. Скорее радовались про себя, что это орудие пытки бесславно повержено в прах.
Лошади испугались, но, к счастью, не пострадали. Было решено, что причиной аварии послужила сломанная ось колеса. Сюзанна слышала, как об этом переговаривались пассажиры, но так устала, что не заинтересовалась подробностями. Ей требовались все ее силы, чтобы найти другое транспортное средство, доставившее бы ее в Барнстабл. Или найти человека, который отвез бы ее туда по доброте душевной или в обмен на пару туфелек или перчаток – все, что у нее имелось вместо наличности.
Поскольку кучер отказался предоставить своих лошадей в качестве верховых, пассажиры насели на беднягу фермера, который как раз приехал в деревню за своим племянником, чтобы отвезти его к себе погостить. Между пассажирами разгорелся жаркий спор. Одни размахивали пачками банкнот, другие пускали в ход личное обаяние. У Сюзанны едва не отвалились веки – так усиленно она ими хлопала, стараясь очаровать фермера.
И она победила! Фермер согласился сделать крюк, чтобы довезти ее до коттеджа миссис Франсис Перриман. Сюзанне только раз пришлось убрать со своего колена руку племянника. Мягко, но решительно. Это непривычное унижение представилось ей прообразом ее новой жизни.
И вот уже за полночь она стояла на пороге маленького коттеджа, а миссис Франсис Перриман со свечой в руке смотрела на Сюзанну с выражением, больше всего напоминавшим смятение, словно в ее жилище залетела какая-то невиданная экзотическая птица.
Придя в себя, она раскрыла объятия. Сюзанна шагнула в них, чего от нее и ожидали.
Франсис была ростом примерно с Сюзанну, но гораздо круглее, с добрыми карими глазами и длинным носом – видимо, характерными чертами всех Мейкписов. Еще она была мягкой на ощупь и пахла лавандой. Глаза Сюзанны затуманили усталость и слезы. Она с возмущением смахнула их и, подняв голову, оглядела полутемную комнату – совсем небольшую, обставленную потертой мебелью. Впрочем, здесь прилагали усилия, чтобы комната не выглядела совсем уж плачевно: на стенах с обоями, модными лет двадцать назад, висело несколько картин. В маленькой вазе стояли свежие цветы. Сердце Сюзанны болезненно сжалось. Ведь она привыкла к красоте и роскоши.
– Я уже беспокоилась, Сюзанна! Мистер Эверс не дождался дилижанса у гостиницы и вернулся домой.
– Похоже, произошел несчастный случай, отсюда и задержка. Меня довез один добрый фермер.
– Рада видеть тебя живой и здоровой, В этом мире действительно еще есть добро. Входи же, деточка, входи. Здесь у меня довольно скромно, а ты, конечно же, привыкла к комфорту. Но все равно я надеюсь, что ты будешь чувствовать себя здесь как дома. Хочешь чаю? Или отложим знакомство на завтра?
– Прежде всего, хочу поблагодарить вас за то, что пригласили меня, миссис Перри...
– Зови меня тетя Франсис, – перебила ее тетя. – И больше никаких благодарностей, дорогая. Я очень рада тебе.
Сюзанна устало улыбнулась.
– Тетя Франсис, думаю, что произведу на вас лучшее впечатление, если как следует высплюсь.
– А тебе любой ценой надо постараться произвести на меня хорошее впечатление, – с шутливой строгостью заметила тетя и погладила Сюзанну по плечу. – А теперь давай устраивать тебя на ночлег.
В считанные минуты Сюзанна уже лежала в узкой кровати в маленькой комнатке, в которую вела скрипучая лестница, ничем не напоминавшая широкие мраморные ступени в ее родном доме, по которым она взбегала к себе в комнату с самого раннего детства. Роза в вазочке на ночном столике распространяла сладкий аромат. Здесь пахло также старым деревом и чистым бельем. Простыни были старые, вытертые, но зато очень мягкие. На одеяле она заметила штопку. Пахло оно, как и тетя Франсис, лавандой. В комнате было жарко, словно в летний полдень, но камина Сюзанна не обнаружила. Она отодвинула штору, выглянула в окно и увидела летнее небо, усыпанное звездами. Уже засыпая, Сюзанна подумала, что в прежней жизни порхала со звезды на звезду и рано или поздно должна была оступиться и упасть в эту черноту между ними. Упала и испытала что-то вроде облегчения.
* * *
Первая ее мысль утром была: «Господи, как же это я попала на половину слуг?»
Но в следующее мгновение Сюзанна вспомнила, где находится, и резко села, уронив на пол подушку.
Сквозь шторы в комнату лился свет, и Сюзанна выскользнула из узкой бронзовой кровати, чтобы распахнуть окно. Зеленое и золотое хлынуло ей в глаза. Вот она – деревня. В деревню Сюзанна удалялась в перерывах между балами и приемами и нетерпеливо дожидалась наступления нового сезона. Она пользовалась деревней, как комнатой отдыха на балу, где можно подколоть распоровшийся подол, поправить прическу и освеженной вернуться к веселью.
Отныне ей придется каждое утро любоваться этой бескрайней зеленью.
Было тихо, лишь какая-то птица с маниакальной настойчивостью выводила бесконечную бодрую трель. Сюзанна выудила из сундука платье и натянула через голову: летнее платье, для прогулок из розового муслина с тремя оборками. На этот раз она обойдется без панталон – жарко. Чулочки она все-таки натянула, потому что ей очень нравились хорошенькие подвязки, один их вид поднял ей настроение.
Волосы она быстро скрутила в узел, по привычке захватила с собой альбом для эскизов и на цыпочках спустилась с лестницы. Третья ступенька, считая сверху, громко скрипнула. Из-за двери тети Франсис доносилось тихое равномерное посапывание, только оно нарушало царившую в доме тишину. Не слышно было, чтобы служанки растапливали камин или готовили завтрак.
Домик тетушки Франсис был совсем крошечным! В таких домиках с выцветшими обоями, дощатым полом и разносортной практичной мебелью, по убеждению Сюзанны, обычно живут садовники или привратники. Кушетка в гостиной, обитая рубиновым плюшем, была сильно продавлена посередине. Через столешницу маленького столика, на котором стояла ваза, тянулась трещина. Сама ваза была непонятного происхождения, в отличие от той, которую Сюзанна чуть было не запустила в голову рабочего, говорившего на лондонском кокни.
Сюзанну охватила паника. Отчаянно захотелось поскорее выйти на воздух, чтобы убедиться, что внешний мир гораздо больше, чем этот утлый домишко.
Сюзанна отворила входную дверь. Только что рассвело, и розы перед коттеджем раскрыли бутоны. Их яркие краски напомнили ей о юных леди в бальных платьях с пышными оборками. Все остальное кругом было однообразно зеленым. В ее груди снова что-то сжалось, и она поняла, что, если не принять меры, это «что-то» может легко превратиться в уныние. Сюзанна решительно раскрыла альбом.
Быстрыми взмахами разноцветных угольков она зарисовала розы, которые здесь были всевозможных оттенков и сортов, и постаралась точнее передать переход от пунцового к малиновому на концах лепестков, тщательно вырисовывая желтоватый пушок на тонких пестиках.
Покончив с розами, Сюзанна подняла голову. Сразу за калиткой дорожка раздваивалась и устремлялась в противоположных направлениях: если пойти направо, то, скорее всего, придешь в городишко Барнстабл, левая тропинка, судя по всему, устремлялась в лес – в той стороне деревья были выше, а зелень гуще. И внезапно ей захотелось забыть об осмотрительности. «Вам не следует гулять одной», – вспомнила она предостережение миссис Далтон, которую поддержали все ее дуэньи.
Что послужило прекрасным поводом рискнуть.
Впереди березы, буки и дубы образовывали некое романтическое подобие туннеля. Ну что там может быть опасного? Сюзанна вошла под арку сплетенных ветвей, сначала неуверенно, затем, осмелев, зашагала быстрее, твердя себе, что пройдет еще немного и вернется назад. Но все тропинки обладают одним свойством – они словно пальцем манят путника, зовут идти все дальше и дальше. И Сюзанна потихоньку углублялась в чащу по мягкому настилу из старых листьев, рассыпавшихся в мелкую пыль под множеством прошедших здесь за долгие годы ног. К тому же она почувствовала, что если будет так продолжать идти вперед, то преодолеет, оставит позади ощущение, что общество выбросило ее на обочину из своего комфортного утонченного мирка. И перестанет чувствовать себя изгнанницей.
Какой-то ярко-зеленый, изумрудный, переливчатый проблеск привлек ее взгляд. Она отважилась свернуть с тропинки и сделать несколько шагов в сторону.
Зеленый проблеск оказался озерцом, блестящим, как цветное стекло. Вблизи оно оказалось не таким уж изумрудным, но все равно красиво переливалось. Висевший над озером густой запах влажной земли и ряски казался, как ни странно, приятным. Сюзанна разглядела деревянные мостки, на которых поблескивало что-то светлое. Она прищурилась. Это было похоже... это напоминало...
Боже всемогущий, больше всего это было похоже на ноги!
Она вытянула шею, встала на цыпочки и, зажав рот рукой, чтобы не вскрикнуть, нырнула за ближайшее дерево.
Ноги принадлежали мужчине! Рослому абсолютно голому мужчине.
Сюзанна осторожно выглянула из-за дерева, желая убедиться, что ей не почудилось.
Нет, ей не почудилось. Торс мужчины, загорелый и мускулистый, являл собой правильную букву «V», стройные бока были светлее и суживались к бедрам и икрам, словно выточенным на токарном станке и покрытым светлым пушком, поблескивавшим в лучах утреннего солнца. Коротко остриженные волосы, яркие, как сигнальный фонарь, но вот лицо... Лица она не смогла разглядеть. Впрочем, лицо не имело значения, настолько великолепным было все остальное. Красота мужчины была грозной, и внутри Сюзанны начал пульсировать непонятный клубок из страха, восторга и томления, словно в ней обнаружилось вдруг второе сердце.
Мужчина лениво потянулся, открыв темный ворс подмышек, и это зрелище показалось Сюзанне более запретным и интимным, чем вид остальных частей его тела. Сюзанна, разумеется, видела рисунки и скульптуры нагих мужчин, но у них не было такой пушистой поросли под мышками. Беспечность, с которой мужчина, по-видимому, относился к своей красоте, слегка пугала. Он словно шутил с заряженным мушкетом.
Сюзанна схватилась за свой этюдник и быстрыми широкими штрихами принялась рисовать мужчину: поднятые вверх руки, выпуклые бицепсы, голени, грудь, а когда он повернулся, то и темные волосы, курчавившиеся между ногами, переходившие в узкую более светлую полоску на плоском животе. Между его бедрами помещалось мужское достоинство, которое на расстоянии выглядело вполне безопасным. Его Сюзанна тоже зарисовала, поскольку хотела быть точной.
Пробегавшая мимо белка остановилась, чтобы посмотреть на Сюзанну, яркие маленькие глазки взглянули на девушку с упреком. Белка негромко цвиркнула, а Сюзанна, нахмурившись, приложила палец к губам.
Мужчина легко вскочил на ноги и нырнул в озеро с громким всплеском. Через мгновение он вынырнул на поверхность, отфыркиваясь, и начал удаляться от мостков, ритмично выбрасывая из воды руки. Вот он перевернулся на спину, и над водой замелькали его светлые ступни, похожие на резвящихся выдр. Тут у Сюзанны подогнулись колени и она, крякнув, шлепнулась на траву.
Снова приняв вертикальное положение, она для устойчивости прислонилась к дереву и, пока мужчина переплывал озеро из конца в конец, принялась отделывать рисунок, набрасывая деревья и мостки.
Мужчина тем временем снова выбрался на мостки. Она очарованно смотрела, как прозрачными ручейками стекает вода по мышцам его спины и ягодиц. Мужчина встряхнулся, словно большое животное, и алмазные капли разлетелись во все стороны. Он сделал выдох, сошел с мостков на траву и исчез за деревьями.
Несколько мгновений Сюзанна не двигаясь продолжала смотреть на то место, где он только что стоял, чувствуя легкое головокружение и прилив необычайного ликования.
«Очень может быть, что он проделывает это каждое утро!»
Эта мысль наполнила ее неуместной надеждой. Но мало-помалу чары понемногу отпустили ее, и к ней вернулся здравый смысл. Сюзанна подумала о том, что тетушка, должно быть, проснулась и хватилась ее. Девушка выпрямилась и тут увидела вырезанное на стволе дерева сердце. Внутри сердца были заключены слова: «Кит и Каро». Очевидно, слова вырезали уже давно, линии успели потемнеть и расплыться. Сюзанна задумчиво обвела пальцем сердце, любуясь им и одновременно жалея раненое дерево.
И в это мгновение две ладони – шлеп, шлеп – опустились на ствол дерева с обеих сторон ее головы.
Сердце Сюзанны словно тяжелый валун повернулось в груди и замерло.
В течение ужасного, невыносимо долгого мгновения ни один из них не двинулся и не издал ни звука. Затем мужской голос проник ей в сознание, отчего на ее затылке зашевелились волосы, а по рукам побежали мурашки:
– Разве это справедливо, что вы видели меня в чем мать родила, а я вас нет?
Ох нет, нет, нет!
Сердце ее забилось в груди точно дятел.
Жар, исходивший от стоявшего сзади мужчины, проникал в нее словно солнечный луч, хотя он вовсе не прикасался к ней. Она вжалась в ствол дуба. Его запах сковал ее сетью: запах разгоряченной солнцем кожи с легкой примесью пота и еще чего-то, густого, сложного, древнего, и в ее крови начал нарастать первобытный гул. Это нисколько не напоминало бальную смесь запахов крахмала и мыла, как у ее кавалеров. От него пахло настоящим мужчиной.
Альбом выпал из ее рук на землю. Она скосила глаза и увидела длинные изящные пальцы и мускулистую руку, покрытую серебристо-золотистыми волосками. Рука чуть сдвинулась, и она увидела маленькое родимое пятно в форме чайки пониже кисти, там, где на руках самая нежная кожа.
Тогда она сделала слабую попытку повернуть шею, чтобы увидеть его лицо.
– На вашем месте я не стал бы оборачиваться. – В голосе его звучала насмешка.
О Боже!
Когда наконец к ней вернулся дар речи, Сюзанна сказала то, что ее саму ужаснуло:
– Вы вели себя очень смирно.
Раздался удивленный смех, и ладони исчезли из виду.
Тогда Сюзанна, не будь дурой, юркнула за дерево и через кусты бросилась назад к тропинке, не смея обернуться назад.
Он в самом деле поступил нехорошо. Разумеется, он был полностью одет. В противном случае не стал бы подкрадываться сзади к юной леди. Он вообще не помнил, чтобы когда-либо подкрадывался к юным леди, пусть он и шалопай, но не сумасшедший же. Но она за ним шпионила, кем бы она ни была. И заслуживала того, чтобы ее напугать.
Когда Кит добрался из Лондона до Барнстабла, весь потный и раздраженный, мысли его продолжали метаться между Джеймсом Мейкписом, Морли и графиней. Прежде чем направиться в дом и ошеломить своим появлением слуг, которым наверняка придется напомнить, что деньги даром не платят, он решил отдохнуть у озера. Эта идея сама по себе не подняла ему настроение, но купание принесло облегчение. Странно: стоило нырнуть в покрытую ряской воду и выплыть на поверхность, как он почувствовал себя так, словно последних лет, проведенных в Лондоне, не было вовсе. До сих пор он не понимал, каким грузом они лежали на его плечах.
Матушка назвала это имение «Розы». Его это всегда забавляло, поскольку на небольшом участке земли росло от силы десяток розовых кустов, просто так, без всякой теплицы. Здесь, в Барнстабле, он вырос, и ухоженный садик, окружавший дом, интересовал его гораздо меньше, чем начинавшийся за ним лес с его таинственной игрой света и тени и удивительными дикими существами. В детстве лес давал богатую пищу фантазии, в нем было что исследовать. А в юности он стал местом тайных свиданий. И дуэлей.
Несколько лет назад матушка умерла, и с тех пор отец почти все время проводил в Лондоне, лишь изредка навещая отдаленное поместье. Сам Кит был здесь в последний раз много лет назад и вынужден был поспешно уехать из городка. А потом наезжал лишь затем, чтобы уволить очередного слугу. В «Розах» не было управляющего, штат прислуги очень скромный, в его задачу входило не дать дому прийти в полный упадок.
Улыбнувшись, Кит наклонился и подобрал оброненный барышней альбом: по иронии судьбы даже за шпионом иногда шпионят. Он лениво полистал его.
Подумать только! Девица не только шпионит, она еще и документально запечатлевает объекты своих наблюдений.
Увидев себя, он едва не расхохотался. Руки воздеты к небу, пенис скромно опущен вниз – ведь он, как-никак, собирался только поплавать. И все же рисунок неплох. Правда, мостки под его ногами и деревья позади отделаны только вчерне, но его она изобразила отлично, сумела передать бездумное наслаждение моментом, силу и уверенность тела, даже намек на скрытое самодовольство в изгибе спины. В рисунке не было и тени девичьего жеманства, только правдивость и профессионализм. Кит был польщен, однако, разглядывая рисунок, почувствовал себя почему-то незащищенным, но вовсе не потому, что был изображен голым. Художница ухватила какую-то его глубинную сущность.
Кит еще раз пролистал этюдник, теперь уже медленно. Вот еще молодой человек – этот полностью одет, лежит на траве и улыбается нежно и многозначительно. Ни с того ни с сего Кит испытал укол зависти. Художница и ее модель, судя по всему, близко знакомы и неравнодушны друг к другу. Ещё одна страница была покрыта розами, с любовью воспроизведенными уверенными штрихами. На другой странице изображен большой загородный дом, почему-то показавшийся знакомым. Вот просто группа деревьев. Вот компания барышень с милыми доверчивыми личиками, ленты их капоров развязаны.
Во всех рисунках чувствовались увлеченность, сноровка и, главное, своеобразие манеры, которому не способен научить ни один учитель. Кита эти наброски странным образом взволновали. Его отец был прав – давным-давно он действительно мечтал стать натуралистом. Увлекался Джозефом Бэнксом, его путешествиями с капитаном Куком, исследованиями флоры и фауны. Но Кит никогда не мог передать на бумаге предметы именно такими, какими он их видел и чувствовал, и это сводило его с ума. Природа словно мягко связывала ему руки, говоря: «Нет, голубчик, этот дар в отличие от прочих тебе недоступен!» А он так привык делать все первоклассно, то неудачи в живописи воспринимал как унижение. Но должно быть, в том возрасте для него полезно было хоть в чем-то почувствовать себя униженным.
Он еще раз перелистал альбом от начала до конца. Кто она, эта неизвестная художница? Ее фигурка была изящной и женственной и не могла оставить его равнодушным. От волос оттенка красного дерева приятно пахло, хотя он и не мог определить, чем именно, скорее всего свежестью. Чистотой. Неиспорченностью. Впрочем, ни одно из этих слов не было точным. До чего он любил открывать для себя уникальный запах женщины, у каждой неповторимо свой. Начинать знакомство лучше, всего, он знал по опыту, с затылка. Есть и другие приятные места...
Он улыбнулся сам себе озорной улыбкой, но она тут же исчезла с его лица, стоило ему вспомнить, что в Барнстабле он не для того, чтобы знакомиться с женскими запахами.
«Вы вели себя очень смирно», – сказала она. Так, будто он ее разочаровал.
Кит рассмеялся. Нечто подобное сказал бы и он на ее месте.
А здесь не будет скучно.
Кит завел лошадь в конюшню, до обморока напугав двух мирно дремавших на сене конюхов, присматривавших за четырьмя обитавшими в «Розах» меринами, красивой беременной кобылицей, которая вот-вот должна была ожеребиться, и самодовольным жеребцом.
Затем Кит обошел дом кругом и проскользнул в него через приоткрытую кухонную дверь. На кухне не было ни души. Горничные, конечно же, развлекаются с лакеями. Впрочем, он не мог осуждать их, принимая во внимание прекрасную погоду и вечное отсутствие хозяев. Однако некоторое подобие порядка все же придется навести.
Какое-то время он стоял, прислушиваясь. И услышал оживленный разговор, доносившийся со стороны гостиной, где висел огромный портрет семейства Уайтлоу, на котором был изображен и маленький, стоявший с угрюмым видом Кристофер, недовольный тем, что его заставляют позировать для грядущих поколений. С детства знакомый с каждой скрипучей половицей, Кит прокрался к комнате вдоль стены коридора и заглянул в дверь.
Экономка миссис Дэвис и дворецкий Бултон вольготно возлежали на симметричных кушетках затылками к нему, и, не торопясь, попивали чаек.
– Любезная миссис Дэвис, не собираетесь ли вы почтить своим присутствием завтрашний бал? – Бултон искусно имитировал характерный тягучий говорок аристократов, прихлебывая из чашки и не забывая оттопыривать мизинец.
– Ну, вообще-то, мистер Бултон, я пока что не придумала, какое платье мне надеть. Надо сказать горничной, чтобы выбрала его за меня, ведь она делает за меня все остальное, мистер Бултон, так пускай и думает за меня тоже.
Они расхохотались и чокнулись чашками.
– Привет, – весело поздоровался Кит.
Собеседники в смятении мгновенно вскочили. С некоторым сожалением Кит увидел, как чашки взмыли вместе с ними, и их содержимое выплеснулось на ковер. Но решил, что зрелище мелькающих в воздухе рук и ног стоило того, чтобы не предупреждать их заранее о своем приезде.
– Да, ваше сиятельство!
Они кланялись и приседали, кланялись и приседали, кланялись и приседали, будто поклоны и приседания могли искупить то, что они с ногами лежали на матушкиных французских кушетках.
– Я приехал! – бодро проговорил он. – Как дела, миссис Дэвис? Бултон?
– Дела... это просто... мы тут... – наперебой забормотали они.
– Как раз собирались созвать слуг, чтобы подготовиться к моему визиту? – вежливо предположил он.
– Наши извинения, сэр, но если бы мы знали, что вы пожалуете... – Бултон на удивление быстро справился с шоком и заговорил с исполненным достоинства сожалением. Молодец.
– Да я и сам не знал, что пожалую, Бултон, за что прошу у вас и миссис Дэвис прощения. Но если вы прямо сейчас начнете проветривать комнаты, готовить еду и... впрочем, ваши обязанности вам известны, и мне не нужно вам о них напоминать.
– Да, сэр. Разумеется, нет, сэр. То есть, конечно же, сэр, – снова заговорили они вразнобой.
– Этим пятном прошу вас заняться лично, миссис Дэвис, – кротко сказал он.
– Ах, милорд! – Экономка с трагическим выражением перевела взгляд на ковер. Насколько Кит себя помнил, миссис Дэвис заботилась о коврах, как о малых детях. Но в отсутствие хозяев даже лучшие из экономок, видимо, становятся небрежными.
– А что, завтра в Барнстабле в самом деле бал?
– Д-да, милорд.
– И где же именно его устраивают?
– В городской ратуше, сэр. Приглашены все в городе. Все, кроме слуг, разумеется.
– Хорошо. – Мгновение он смотрел на них строго и взыскующе, и это мгновение длилось достаточно долго, чтобы им захотелось увернуться из-под его взгляда. – Я предлагаю завтра вечером устроить здесь бал для слуг. И можете купить вашей любимой отравы, Бултон.
– Виски, сэр? – пробормотал Бултон неуверенно, и его губы тронула едва заметная улыбка.
– Да, предлагаю вам купить немного виски для такого случая. Миссис Дэвис, полагаю, денег в доме хватит?
– О да, сэр! – Миссис Дэвис тоже позволила себе слегка расслабиться и даже отважилась задать вопрос: – А вы собираетесь на завтрашний бал в Барнстабле, сэр?
– Само собой, миссис Дэвис, само собой, – беззаботно ответил он. Прошло немало лет с тех пор, как Кит показывался в Барнстабле в последний раз, и он надеялся, что его история уже обросла легендами.
На этот раз слуги улыбнулись в открытую, а он улыбнулся им в ответ. Сельчане будут не на шутку удивлены появлением виконта среди них, и миссис Дэвис с Бултоном скорее предпочли бы увидеть это, чем даже веселиться на собственном празднике.
– Вы долго пробудете на этот раз? – спросила миссис Дэвис.
– Не меньше месяца, миссис Дэвис. Видите ли, у меня здесь есть одно дело.
Он видел по ее глазам, что она уже предвкушает, как объявит новость горничным и лакеям, которым придется некоторое время старательно изображать усердие в работе.
– Большую часть времени я стану проводить на природе, – заверил он экономку, которая застенчиво улыбнулась ему, догадавшись, что ее мысли прочитаны.
– Ваш батюшка, надеюсь, в добром здравии? – осторожно осведомился Бултон.
– Да. Но сюда не собирается.
Как Бултон ни старался, но облегчения скрыть не сумел.
– Очень хорошо, сэр. Очень приятно видеть вас, сэр, – сказал он наконец.
– Нисколько не сомневаюсь, Бултон. – Кит едва сдерживался, чтобы не засмеяться. – На этом пока все, благодарю вас. Смею напомнить вам о пятне, миссис Дэвис.
– Ох, да! – Экономка так быстро опустилась на пол рядом с кушеткой, словно ее сразила пуля, а Кит прошествовал в свои апартаменты, проверить – успели ли за время его отсутствия пауки затянуть всю комнату паутиной или только ее половину.
Сюзанна бежала, не останавливаясь, до самой калитки тетушкиного сада и, только достигнув ее, остановилась, чтобы отдышаться. В доме готовилось что-то вкусное, из окна доносился аппетитный запах.
Ничто так не разжигает аппетит, как бегство от голого незнакомца, за которым ты только что шпионила!
Чувствуя некоторое смущение, она заглянула на кухню, которая, должно быть, одновременно служила и столовой, поскольку никакой другой столовой в доме не наблюдалось. А вот у нее дома кухня занимала весь цокольный этаж, а столовая располагалась от нее, должно быть, на расстоянии целого акра. А в папином лондонском доме...
– Доброе утро, Сюзанна, – повернулась к ней тетя Франсис. – А я уж решила, что ты сбежала назад в Лондон.
«Разве я могу выбирать?»
Но тетя Франсис казалась такой доброй и готова была посмотреть сквозь пальцы на то, что племянница вошла на кухню не из дома, а снаружи, когда только-только занялась заря.
– Доброе утро, миссис... тетя Франсис.
– У современных лондонских барышень, должно быть, принято совершать утренние прогулки?
Вопрос прозвучал вполне невинно, тем не менее, Сюзанна была уверена, что тетушка вовсе не так проста, как выглядит, скорее даже с хитрецой.
– Э... у вас такой красивый садик, что я... – Она собиралась сказать: «что я решила его зарисовать», но тут с ужасом обнаружила, что обронила этюдник в лесу. Черт побери! – ...Что я вышла подышать свежим воздухом.
Альбома было страшно жаль, и по многим причинам. Она едва не зажмурилась от стыда, вспомнив: «Вы вели себя очень смирно». Что, если это сосед тети Франсис? И захаживает к ней в гости? Узнает ли она его, когда он будет одет? А он ее – узнает?
Тетушка обернулась и окинула Сюзанну долгим внимательным взглядом.
– Какая же ты хорошенькая, – весело произнесла она. – А платье-то, платье... – Тут радостное выражение сменилось откровенно встревоженным, так что между ее бровями даже появилась морщинка. – Ох, Сюзанна! – воскликнула тетушка, порывисто сжав ей руки. – Меня очень волнует то, что здесь у нас тебе покажется очень скучно. Такой модной барышне! Наверное, я поступила эгоистично и необдуманно, когда пригласила тебя поселиться со мной. Я, видишь ли, единственная родственница Джеймса, и, хотя ему и без меня было хорошо, плохие новости разносятся быстрее, чем хорошие. Я услышала о твоих обстоятельствах. А мне кое-что известно об... обычаях света. – В ее последних словах отчетливо прозвучала горечь. Этот эмоциональный всплеск растрогал и даже несколько напугал Сюзанну.
– Вы знали, что я собиралась замуж? – догадалась она.
– Да, дорогая моя. – Она погладила Сюзанну по щеке. – А раз ты приехала тотчас же прямо ко мне, можно заключить, что ты уже больше не собираешься, а именно этого я и опасалась. Маменьки будущих маркизов слишком практичны, правда?
Какое счастье, что кто-то полностью и искренне на ее стороне. Для Сюзанны это чувство было в новинку.
– Да, – промолвила она с чувством. – Именно практичны.
– Он много потерял, деточка, – живо подхватила тетя. – Тем хуже для него. Но жизнь продолжается. Сейчас нам пора завтракать. Вот гренки с ветчиной в честь твоего приезда и чай. Расставь пожалуйста посуду.
Сюзанна, обрадованная, что предмет разговора сменился, удивленно огляделась. И не на шутку растерялась. Судя по всему, завтрак приготовила сама тетушка. И на стол накрыть больше было некому, кроме...
– Она в буфете, деточка, – мягко подсказала тетушка.
– Ну да, конечно, – пробормотала Сюзанна. Раскрыв дверцы, она увидела, что под посудой подразумевались тарелки, которых было всего четыре. Фаянсовые, цвета старой кости.
Сюзанна порозовела от стыда. Сколько раз ей приходилось видеть, как служанка достает из буфета посуду.
Внезапно эти четыре тарелки показались ей печальным символом ее социального падения, и ожидавшая впереди жизнь понеслась стремительно ей навстречу, как немилосердно несется земля навстречу человеку, падающему с большой высоты.
Слегка дрожащими руками Сюзанна взяла из стопки две тарелки и поставила на стол, надеясь, что разрумянившиеся щеки тетушка отнесет на счет жары.
– Еще раз большое вам спасибо, тетя Франсис, за то, что пригласили меня к себе, – сказала Сюзанна.
– Я очень рада тебе, Сюзанна, – решительно произнесла тетя. – И прошу тебя, не будем больше об этом. Завтра вечером у нас в ратуше бал, и скажу тебе откровенно – из-за тебя я стала знаменитостью. Новое лицо в наших краях всегда становится объектом обсуждений. Все умирают от любопытства, так хотят посмотреть на тебя. Если хочешь, можно будет завтра пойти, дорогая.
Новость подняла Сюзанне настроение. Она с удовольствием пойдет на бал. Себя показать, на людей посмотреть. Главное – себя показать. Быть может, бал поможет ей забыть пережитое.
Но стоп!
– А они... они знают, почему я приехала к вам жить? – спросила Сюзанна. «Они знают, что меня бросил жених? Знают, что я осталась без гроша?» Сюзанна хорошо представляла, что означает, когда люди начинают судачить. Ока сама недавно занималась чем-то подобным. Могла высмеять манеру танцевать Джорджа Перси, например. Ей вдруг пришло в голову, что лучше подождать денек, а то и недельку, а то и годик-другой, чтобы привыкнуть к новому положению. Ведь сейчас она даст пищу для сплетен.
Тетя Франсис смотрела на нее с пониманием и сочувствием.
– Они знают, что у тебя умер отец, и ты переехала сюда, а если кто-то знает что-то еще, то не от меня. Но главное то, как ты сама реагируешь на случившееся, Сюзанна.
Ветер всколыхнул шторы на окнах, и комнатка с простым деревянным полом и каменным очагом внезапно озарилась светом утреннего солнца. Наполнивший ее запах роз смешался с запахом жареного хлеба и ветчины. «При соответствующем освещении красивым может показаться что угодно», – подумала девушка и гордо вскинула подбородок.
– Случившееся меня совершенно не трогает.
Ничего другого Сюзанна и не могла сказать, когда все вокруг было залито солнцем, а воздух напоен чудесными ароматами.
