Глава 1

Достопочтенный Джонатан Эндикотт, иначе известный как капитан Джек, наконец вернулся домой с войны. И что с того?

Шесть военных лет показались ему настоящим адом, в котором ужасы чередовались со скукой. Мирная жизнь тоже его не очень-то порадовала. Хотя поначалу он веселился. Окунулся в развлечения с таким же пылом, с каким бросался в решающие битвы. Вино, женщины! Кому какое дело, что будет дальше, если можно держать в объятиях даму, от которой так восхитительно пахнет?!

Старший брат Джека, Александр Эндикотт, граф Кард, которого с детства все называли Тузом, даже приехал на Венский конгресс со своей молодой женой, чтобы их маленькое семейство могло побыть вместе, и от этого праздники стали еще веселее.

Джеку понравилась жена брата. Все знали, что Туз должен обзавестись достойной супругой, ибо именно на нем, на Александре Чалфонте Эндикотте, графе Карде, лежала обязанность продолжить род. Но если бы у Джека было время задуматься, как брат будет искать себе невесту, он бы ни за что не поверил, что тот найдет ее в деревенской глуши. Александр был всегда человеком крайне дотошным и логичным и таковым и остался. И трудно было поверить, что он потеряет голову из-за маленькой худышки Нелл Слоун, юной кузины их покойной мачехи. Ведь когда-то братья вместе подбрасывали лягушек в постель Нелл.

Конечно, теперь кузину нельзя было называть ни маленькой, ни худенькой. Все забыли, что когда-то она была просто чьей-то бедной родственницей. Леди Кард стала настоящей красавицей, хотя характер ее совсем не изменился и остался прежним – уступчивым и великодушным по природе. Другими словами, в Нелл было все, чего Джек мог пожелать жене брата. Туз, лучший из братьев, был единственной опорой Джека с тех пор, как они осиротели. Он заслужил жену, в которой сочетались все совершенства; и жену свою он любил по-настоящему.

Любовь между Тузом и Нелл сверкала ярче всех драгоценностей на венских балах, смягчая самые суровые сердца, превратившиеся за годы войны в камень.

Джек надеялся, что в один прекрасный день найдет себе женщину, подобную Нелл, только сначала вдоволь накружится в вальсах, насытится хорошими винами и всласть погоняется за пылкими и на все готовыми женщинами, толпящимися вокруг него.

Вена сверкала великолепием, как весенняя радуга, но великолепие это было, как радуга, недолговечным.

А вот лондонские празднества, посвященные победе, показались Джеку отвратительным издевательством. Англии следовало пребывать в трауре по всем тем, кого она потеряла в битве при Ватерлоо. Но вместо этого она, не скупясь на расходы, устраивала фейерверки и празднества на городских улицах, в то время как ветераны, вернувшиеся с войны, вынуждены были побираться.

Джек старался как можно меньше принимать участия в этих празднествах, как частных, так и общественных. Он поспешил продать свой патент, отказался от должности в военном учреждении, несмотря на обещание, что его посвятят в рыцари, и сжег свою форму. Он убрал под замок пистолеты и дал клятву никогда больше никого не убивать.

Джеку было двадцать шесть лет, у него был свой дом и вся жизнь впереди. Но что ему делать с этой жизнью?

– Мы всегда рады видеть тебя здесь, – сказал Алекс, когда Джек приехал в Кард-Холл, расположенный в Нортгемпшире.

Нелл снова была в положении и слишком плохо себя чувствовала, чтобы поехать в Лондон. Они попросили Джека приехать в Кардинггон навестить их. Или поселиться там вместе с ними. Джек сказал себе, что скорее вернется на войну, чем станет сидеть сложа руки и смотреть, как брат и невестка обмениваются влюбленными взглядами и возятся со своим первенцем. Сколько раз может даже нежнейший из всех дядюшек трепать младенца за подбородок – точнее, за четыре подбородка, которыми обладает этот маленький толстячок Джейсон Кард, – прежде чем у него глаза не вылезут на лоб? А когда появится еще один младенец, Джек вообще спятит от скуки.

– Ты мог бы взять на себя кое-какие обязанности по имению, – предложил Туз, пока Джек размышлял, как скоро можно будет уехать. – Будешь моим управляющим. Я представить себе не могу, что придется оставлять Нелл и малыша и объезжать все поместья. Достаточно того, что я должен посещать парламент.

– Я ничего не понимаю в посевах и коровах. И не собираюсь понимать.

– Тогда ты мог бы взять на себя финансовую сторону.

Джек невольно выругался и тут же извинился перед невесткой:

– Прошу прощения, Нелл. Я совсем отвык от приличного общества.

Нелл милостиво кивнула и продолжила вышивать розочки на крошечном белом платьице для будущего младенца. Нелл очень надеялась, что на этот раз у нее родится дочь.

– Мы оба знаем, что я ничего не смыслю в финансах. И если бы не ты, я бы давно все потерял. Только благодаря твоим стараниям, братец, моя часть наследства выросла, и гораздо больше, чем я мог ожидать. Единственное, что я умею считать, это карточные взятки.

– Ума у тебя хватает, а вот терпения – нет. Как всегда. – Алекс протер очки и тяжело вздохнул. Его очень беспокоило будущее брата. Джек, хоть и был выше и гораздо мускулистее его, все равно оставался младшим братом.

Алекс хотел, чтобы его беспокойный брат жил здесь, в тишине и покое, но понимал, что он не вправе давить на него.

– Послушай, ты ведь унаследовал от матушки кусок земли, – напомнил он Джеку.

– И что? По-твоему, я должен сидеть там и смотреть, как растет турнепс?

– Бывают вещи и похуже.

Наверное, бывают, только не для Джека.

– Тогда вернись в Лондон. Там скучать не будешь. Твой счет в банке вполне выдержит связанные с этим расходы. Имение тоже приносит кое-какой доход.

– И что, я буду жить, пользуясь щедростью брата? За кого ты меня принимаешь?

– За героя, вот за кого, – живо ответил Алекс, и Джек почувствовал, что краснеет, потому что знал – брат говорит искренне.

– Да ладно, я просто делал свое дело, как и все остальные.

– И страна в долгу перед тобой за это. Ты заслужил праздную жизнь.

– И теперь буду расхаживать с надутым видом, как красавец с Бонд-стрит? Обзаведусь скаковыми лошадьми и любовницей – прошу прощения, Нелл, – и стану завсегдатаем балов? Буду пить и играть в карты ночи напролет, потому что я могу выспаться днем? По-твоему, это достойная жизнь?

– Такую жизнь ведут многие мужчины, – сказала Нелл.

Джека передернуло.

– А я не хочу.

У Алекса были еще предложения:

– А как насчет политики? Ты мог бы заседать в палате общин от Кардингтона.

Джек скривился.

– Если бы эти крючкотворы не лезли не в свои дела, война закончилась бы много лет назад.

– А профессия юриста тебя не привлекает?

– Я уже столько раз нарушал закон, что превысил свою норму. Ты помнишь ту ночь, когда мы…

Алекс кашлянул.

– Верно. Это не годится. Как и церковь – предупреждаю, покаты не успел заговорить о ней. Если бы мои молитвы были услышаны, мы разбили бы Бонапарта два года назад.

– А как насчет путешествий, ведь теперь на континенте спокойно? Хотя мне было бы неприятно осознавать, что ты снова где-то далеко от нас.

Джек хмуро посмотрел на бокал с бренди в своей руке.

– Меня не привлекают путешествия. Я вдоволь наслушался иностранной речи, хватит на всю жизнь. Лепет твоего наследника – вот единственный язык, который я хотел бы слышать теперь. Последнее время мы учимся произносить «дядя Джек», хотя получается только «ух-ух».

Нелл с трудом удержалась от улыбки. Ее замечательный сын пользовался этим единственным словом, когда ему требовались няня, завтрак и любимое одеяльце.

– А лошади? Тебе ведь всегда хотелось иметь скаковых лошадей, – спросила она, вспомнив, как неразлучны были маленький Джек и его пони.

Алекс улыбнулся на эти слова, словно жена сделала выдающееся предположение, но Джек покачал головой.

– Я провел шесть лег в седле. С меня хватит.

Они пытались придумать, чем заняться Джеку в гражданской жизни. Но на ум ничего не приходило. Джек от всего отказывался.

– Тебе нужно отправиться на поиски приключений, как странствующему рыцарю, – наконец предложил Алекс.

– Опять ты, братец, завел волынку о рыцарских делах. Я же сказал, что титулы меня не интересуют. Мне никогда не хотелось получить твой титул, и, уж конечно, мне не нужен титул, который дают человеку за то, что он заплатит очередной долг принца.

Алекс поднял руку.

– На самом деле я имел в виду рыцаря в старинном значении этого слова, всяких там дев, попавших в беду, клятвы и благородные поступки – все, о чем мы читали в детстве.

– Кстати о девах, попавших в беду. Нет ли известий о нашей пропавшей сестре?

Нелл извинилась и вышла. Разговоры о Лотти разрывали ей сердце. Ведь именно ее старший брат, Филан Слоун, был повинен в исчезновении девочки. Произошло это пятнадцать лет назад. Любовница Филана Лизбет пожелала оставить его, взяв с собой свою маленькую дочку, и он нанял какого-то человека, чтобы тот остановил ее карету. Филан был так влюблен в Лизбет, что не мог согласиться с ее страстным желанием вернуться к мужу, графу Карду, отцу Александра и Джека. Но карета перевернулась и упала с утеса, молодая графиня и слуги погибли, а маленькую Шарлотту с тех пор никто больше не видел.

Филан разорил свое поместье и крал деньги у Алекса, платя похитителю девочки за то, чтобы он сохранил ей жизнь. Во всяком случае, все надеялись, что Шарлотта жива.

Старый граф умер от закупорки легких и от разбитого сердца. Похититель ребенка, Дэннис Годфри, был давно мертв, а Филана держали на отдаленном постоялом дворе, где он не мог причинить вреда никому, в том числе и себе. Нелл оставалось только молиться за него и за Лотти.

Когда мужчины остались одни, Алекс сказал:

– Мы мало что узнали с тех пор, как я писал тебе в последний раз. Выяснили только, что у сестры Дэнниса Годфри внезапно появился ребенок, о происхождении которого никто не знал. Эта женщина время от времени работала швеей в театре на Друри-лейн, но она давно покинула Лондон. Говорят, произошло это меньше чем через две недели после исчезновения Лотти. Никто не знает, куда она уехала и каким именем назвалась. Теперь в театре на Друри-лейн почти никто и не помнит. Молли Годфри. Она, должно быть, взяла из банка деньги Филана, однако никто в банке не может описать ее, а деньги со счета не снимаются вот уже три года.

Джек глотнул вина.

– Я задумал найти Лотти.

– Потому что тебе нечем заняться?

– Нет, потому что я обещал отцу, что никогда не перестану искать ее.

– Джек, тебе было одиннадцать лет!

– А тебе было четырнадцать, но ты же не отказался от этой затеи.

– Да, и именно поэтому я нанял двух сыщиков, которые ищут следы Молли Годфри повсюду. Мы боимся, что она умерла или уехала из Англии. Почему ты думаешь, что можешь узнать больше, чем они?

Джек улыбнулся.

– Потому что сыщики обязаны соблюдать закон, они дали клятву; я же не обязан. И вспомни, я привык отдавать приказания, привык, чтобы мне подчинялись.

– Вот вздор. Актеры, швеи и тому подобная публика не станут отдавать тебе честь, когда ты явишься к ним. Они не станут говорить о человеке из своей среды ни с офицером, ни с джентльменом. Ты зря потратишь время.

– У меня нет ничего, кроме времени. И кто сказал, что я – джентльмен?

– Ты родился и вырос как джентльмен. Кто же ты, как не джентльмен?

– Забавно, но все наши няньки называли меня сатанинским отродьем и дьяволенком. Солдаты, которыми я командовал, никогда не интересовались, какой титул был у моего отца, когда шли за мной в сражение. Нет, Туз, джентльмен у нас ты, тебя воспитали именно таким, какой ты есть, – столпом общества, сознательным, благочестивым хранителем ценностей, в которых нуждается наша страна и которые она уважает.

– Ба, какой скучный портрет ты нарисовал.

– Бывало, я завидовал этой респектабельной скуке, ожидая атаки в Испании. Я не выбрал бы никакого другого пути, кроме армии, но, побывав на войне, я перестал быть робким маленьким представителем высшего общества.

Алекс рассмеялся.

– Ты, братец, никогда и не был робким. Твои отчаянные выходки только и были уместны, что в армии. Но ты стал старше и, надеюсь, благоразумней.

– Ах, но теперь от меня еще меньше пользы. Я был вторым сыном – запасным, не очень нужным. Теперь у тебя есть собственный наследник, и, быть может, скоро появится второй.

– Надеюсь, на этот раз будет девочка, на радость Нелл. – Алекс поднял бокал. – За маленьких девочек.

Джек поднял свой.

– За таких, как Лотти.

Алекс понял, что брата не заставишь свернуть с выбранной им дороги.

– Так что ты собираешься делать?

– Думаю, мне следует проникнуть в тот малозаметный слой общества, где можно купить и продать всякие сведения и где о человеке судят по его уму, а не по тому, как высоко завязан узел его галстука и насколько далеко в глубь веков простирается его родословная. Конечно, я поеду в Лондон, где все имеет свою цену, даже женщины. Особенно женщины. Именно туда хорошенькие молодые особы приезжают, чтобы разбогатеть. Что еще? – Он пожал широкими плечами. – Кто знает?

– Надеюсь, Нелл не узнает о твоих планах. Она оторвет мне голову, если я не заставлю тебя сделать достойную карьеру и не дам тебе шанс познакомиться с достойными юными леди. Ты ведь понимаешь, из-за своих поступков ты можешь оказаться за пределами того, что называют высшим светом, пусть даже ты всего-навсего второй сын. Конечно, в Кард-Холле тебя всегда встретят с радостью, однако подумай хорошенько, прежде чем решишься захлопнуть перед собой все двери. Может статься, что тебя больше никогда не пригласят на балы и в джентльменские клубы, которые сейчас ты так презираешь.

Джек снова поднял бокал:

– И что с того?

Он решил, что будет лучше для Нелл и Алекса, если они останутся в неведении касательно его планов. Старший братец всегда был склонен к опасениям, а бедняжка Нелл не сразу оправилась после позорной истории с ее братом. Как бы то ни было, теперь, когда на подходе новый младенец, в Лондон они не приедут, так что, если Джеку будет угодно, он тоже сможет послать этот чопорный Лондон куда подальше.

Джек решил открыть самый блестящий, самый модный игорный дом в Лондоне. Как он сказал Алексу, у него действительно была склонность заключать пари, и он неплохо играл в карты. Он намеревался заманить в свой клуб богатых шишек, а еще он намеревался нанять самых хорошеньких женщин, каких можно найти, чтобы они прислуживали этим шишкам. Деньги, которые он заработает – а Джек полагал, что деньги будут немалые, – пойдут на помощь голодающим ветеранам и их семьям, а также на поиски Лотти.

Сейчас Шарлотте должно быть восемнадцать. Она так и не получила ни воспитания, ни образования, ни преимуществ, причитающихся ей по праву рождения, никогда не жила так, как полагается жить графской дочери. Она никогда не была представлена ко двору. Она, черт побери, никогда не могла быть представлена вообще никому, кроме фермеров-свинарей. Судя по всему, Лотти либо вышла за портного, либо жила с актером, либо вообще умерла.

Все было возможно. Если Лотти выросла и стала такой, какой обещала стать, то белокурый ангел с большими голубыми глазами превратился в очень привлекательную молодую женщину. Если она похожа на свою потрясающе красивую мать, о которой Джек вспоминал с нежностью, или на хорошенькую кузину, его новоявленную невестку, значит, это бриллиант чистейшей воды. Шарлотта не стала бы швеей, как та женщина, которая украла ее. Ни в коем случае! Уж в этом Джек был уверен.

Если Молли Годфри умерла – а у Джека имелись все основания допустить такое, ибо деньги, которые высылались ей на содержание девочки, давно лежали на счету нетронутыми, – Лотти живет сама по себе. Она, должно быть, не помнит о своем происхождении, иначе давно бы уже разыскала Алекса. И что же стала бы делать красивая молодая особа, оказавшись в таком положении, особа, не имеющая ни семьи, ни состояния и с весьма скромными стремлениями? Разумеется, приехала бы в Лондон. И не для того, чтобы работать в темной задней комнате какой-нибудь лавочки, торгующей готовым платьем. Если она настоящая Эндикотт, в ее жилах должна течь их гордая кровь, сознает она это или нет.

Ставки были неравны, однако Джек привык проигрывать. На войне он слишком часто оказывался в числе проигравших, даже когда англичан объявляли победителями. Он сам пролагал себе путь к победе и вел за собой своих подчиненных, как умел… а самого его вела та же гордость Эндикоттов.

Мысль о том, что его младшая сестра входит в темный, прокуренный игорный дом, полный мерзавцев и мошенников, была отвратительна. Поэтому Джек решил, что его заведение будет элегантным, утонченным и дорогим.

Женщины, сдающие карты, будут украшением его дома, а не позором. Он не собирается поощрять проституцию, ведь в таком случае его сестра, возможно, вынуждена будет продавать себя тому, кто даст больше. Никому из джентльменов, кроме него самого, не будет разрешено подниматься по лестнице в жилую часть дома, равно как и он сам не станет брать деньги, которые девушки заработают на стороне. Это не его дело. Доход он будет получать от проигравших, а не от женщин.

Джеку были нужны сведения о сестре, а не новые угрызения совести, которых ему и без того хватало. Поэтому он платил девушкам щедро, надеясь удержать их от необходимости зарабатывать проституцией. Вскоре у него появилось больше кандидатур, чем ему могло бы понадобиться. Понятное дело. Он ведь предлагал достойное жалованье и честные условия. Если же половина женщин больше интересовалась тем, чтобы поразвлечься с красивым и богатым мужчиной, чем сдавать карты, ну что же, это просто бесплатные привилегии.

Джек чудно проводил время, приводя в порядок дом, который нашел на краю Мейфэра. Он хотел наполнить его красивыми вещами, и произведения искусства, приобретенные им, были не из последних.

На каждой стене и в каждом холле висели портреты матери, на многих из них она была изображена в возрасте восемнадцати лет, в расцвете своей красоты. Художники писали ее по памяти; на них Лотти изображалась такой, какой она представлялась Джеку теперь. Под портретами были помещены объявления о том, что здесь собирают сведения о пропавшем ребенке, графской дочери, теперь уже взрослой женщине, и обещают за них существенное вознаграждение.

Результаты превзошли все ожидания. На пороге у Джека толпилось еще больше молодых и не очень молодых женщин; часть из них искала работу, часть хотела стать обладательницей давно утраченного наследства. Пришлось ему нанять помощников и ассистентов, чтобы отсеивать ложных претенденток, и устроить отдельный вход в клуб для кандидаток и осведомителей. По всему городу собирались потолковать женщины и алчные до наживы мужчины. Если кто-то имеет какие-либо сведения о леди Шарлотте Эндикотт, пропавшей пятнадцать лет назад, им нужно прийти в клуб к Джеку.

Этого можно было ожидать. Обещанная Джеком награда привлекла десятки претенденток – невероятных выдумщиц и сомнительных блондинок. Явился даже паренек в желтом парике и заявил, что он Шарлотта. Так что Джек с помощниками придумали несколько проверок, пройти которые могла только настоящая Лотти, и вопросы, ответить на которые могла только она, если у этой пропавшей девушки сохранились какие-либо воспоминания о ее раннем детстве.

Шарлатанки продолжали придумывать немыслимые истории, а лондонские спорщики получили новый повод для заключения пари.

Джек чувствовал – игорный дом будет иметь успех. И все же… и все же ему не давала покоя мысль, что он, сам того не ведая, может взять на работу родную, сестру или, что еще хуже, переспать с ней. Как ему этого избежать? Не спать с хорошенькими девушками? Или нанимать в игорный дом только тех, у кого волосы рыжие или черные?

В конце концов Джек решил переименовать клуб «Лотти» в клуб «Красное и черное», использовав французское название одного из видов рулетки. Блондинки и шатенки – на тот случай, если волосы Лотти с возрастом потемнели, – могли приходить в контору, но сдавать карты их не нанимали.

Новое название, таинственные поиски, принадлежность Джека к благородной семье, его статус героя войны, его репутация знатока женщин – все это, вместе взятое, сделало его клуб популярным заведением. Казино было переполнено, денег куры не клевали, осведомители множились. Джек имел успех. Правда, его попытки найти сестру были куда менее успешными, но ведь солдат и карточный игрок живет надеждами.