Глава 12
Эмма пыталась отвлечься, бродя по саду, расположенному за «Домом Фэрборна». Она гуляла по дорожкам, отмечая все, что следовало бы здесь сделать в ближайшее время. И конечно же, старалась не думать о разговоре, что состоялся в конторе ее отца. Она молила Бога, чтобы между Ригглзом, игравшим роль управляющего «Домом Фэрборна», которым он на самом деле не являлся, и графом Саутуэйтом, притворявшимся не слишком заинтересованным покупателем, не возникло недоразумений и чтобы они смогли убедить господина Вернера передать коллекцию баварского графа именно их аукционному дому.
Эмму ужасно раздражало то обстоятельство, что она оказалась в стороне, хотя ей сейчас хотелось бы принимать участие в столь важном разговоре. Конечно, господин Вернер едва ли снизошел бы до обсуждения серьезных вопросов с ней, женщиной. Как только он увидел Саутуэйта, все его внимание сосредоточилось на нем, а не на скромной дочери Мориса Фэрборна. И сейчас, по ее мнению, главная опасность состояла в том, что Саутуэйт мог бы проявить излишнюю щепетильность, мог бы открыто заявить, что в ведении «Дома Фэрборна» находится очень мало престижных объектов искусства, что никак не могло бы способствовать успеху аукциона. Более того, он бы мог даже убедить господина Вернера в том, что его хозяину не следовало связываться с аукционным «Домом Фэрборна».
Эти соображения ужасно ее беспокоили, и она все сильнее нервничала. А ожидание, казалось, затянулось навечно.
Погруженная в свои мысли, Эмма вздрогнула, внезапно увидев сквозь просвет в кустах Саутуэйта, стоявшего совсем недалеко от нее.
Неожиданное появление графа застало Эмму врасплох, и ее замешательство было настолько сильным, что она замерла и затаила дыхание; сердце же ее почему-то вдруг гулко забилось…
А потом она внезапно поняла, что граф смотрит на нее слишком уж пристально, точно так же, как и несколько дней назад в хранилище. Эмма не привыкла, чтобы на нее так смотрели, — тем более если смотрел красивый мужчина. Этот взгляд графа напугал ее, но в то же время вызвал и приятное волнение.
Однако он не пытался заговорить с ней, и его молчание смущало ее все больше.
Наконец, взяв себя в руки, Эмма направилась к графу. И чем ближе она к нему подходила, тем ярче разгорался на ее щеках румянец. «Только бы он не заметил, как глупо я выгляжу», — мысленно твердила Эмма.
— Сэр, на что вы смотрите? — спросила она наконец. — На печальное состояние наших кустарников или на жалкий вид живой изгороди из роз?
Граф криво усмехнулся:
— Я смотрю на вас, мисс Фэрборн. И не притворяйтесь, что вы ничего не знаете.
— Но я не могу понять, сэр, что вы имеете в виду.
Он уперся ладонью в древесный ствол.
— Мисс, я думаю, вы все прекрасно понимаете. И подозреваю, что вы слишком хитры, так что…
— Никто и никогда не называл меня хитрой, — перебила Эмма. — И потому ваши подозрения беспочвенны.
— Неужели?
Граф оторвался от ствола и направился к ней. Он смотрел на нее сверху вниз, и похоже было, что что-то в ней его забавляет. Но в его взгляде было не только это…
— Думаю, мисс Фэрборн, вы посоветовали мне не приходить сюда сегодня, правильно рассчитав, что я непременно приду. Ведь так будет лучше для вашего дела, верно?
— Сэр, я польщена тем, что вы считаете меня такой умной.
— О да, вы очень умны, мисс Фэрборн. Я уже понял это.
— Достаточно умна, чтобы счесть, что ваши действия будут как раз противоположны тому, что я вам посоветовала? Поверьте, лорд Саутуэйт, я едва ли могла такое предвидеть.
— Но возможно, вы знаете меня достаточно для того, чтобы догадаться, как я в подобном случае поступлю. Хотя очень может быть, что вы вообще неплохо знаете мужчин.
Эмма посмотрела на дом и тихо сказала:
— Я верю, что мои наихудшие опасения не оправдались и вы не сообщили о нашем партнерстве.
— Господин Вернер хотел только узнать мое беспристрастное мнение о «Доме Фэрборна». И он считает, что я удовлетворил его любопытство.
Какое-то время они молча шагали по дорожке сада. Наконец граф вновь заговорил:
— Ригглз очень плохо вел переговоры, и я подумал, что он, должно быть, делал это впервые.
Решив проигнорировать замечание собеседника, Эмма спросила:
— А что коллекция? Она такова, как о ней говорят?
— Она очень хороша. Большая картина Тициана. Плюс Рубенс, Пуссен, Веронезе. Так что полагаю, эта распродажа станет значительным событием.
— А Рафаэль?
— О, нет-нет. Его я не видел.
Это было неудачей. Ведь Рафаэль пользовался у коллекционеров огромным успехом.
— Но граф заметил, что остальные картины на ваших стенах были намного хуже, чем его полотна, — продолжал Саутуэйт. — Поэтому он начал переговоры с Ригглзом при условии заниженных комиссионных. Полагал, что вы нуждаетесь в нем гораздо больше, чем он в вас.
Эмма мысленно произвела подсчет дохода при условии заниженных комиссионных, на которых настаивал господин Вернер, — да еще принимая во внимание те десять процентов, которые она должна была выплатить Кассандре. И в этом случае доход «Дома Фэрборна» должен был оказаться меньше, чем она надеялась.
— А вы сказали ему, что будут новые поступления картин? — спросила она.
— А они действительно будут?
— Да, будут. В том числе и одна картина Рафаэля. Очень хорошая и с полным отчетом о ее происхождении.
— Хм… Очень любопытно, что Ригглз не упомянул о Рафаэле. Но если так… — Граф легонько сжал ее руку. — Если так, то придется провести экспертизу коллекции на предмет установления ее аутентичности. Полагаю, что каждый лот должен быть освидетельствован знатоком и снабжен соответствующей бумагой. Ведь кто, например, сможет отличить Тициана от подделки?.. Я хочу быть уверенным в том, что каждый лот — подлинный. Я не согласен принимать участие в обмане.
— Да, это само собой разумеется. Обедайя обещал тщательно…
— Обедайя сможет в этом разобраться, — перебил граф. Он выпустил руку Эммы и встал прямо перед ней, преградив ей дорогу. — Мисс, я восхищаюсь вашим умом, но предостерегаю: не хитрите со мной.
Эмма молчала, и граф, склонившись над ней, добавил:
— Ответьте мне честно, мисс Фэрборн, есть ли кто-нибудь, связанный с аукционным домом, чья экспертиза была бы равна оценке вашего отца?
Он стоял сейчас непозволительно близко к ней, так что она ощущала его запах — совершенно особенный запах, мужской, будораживший все ее чувства.
— Да, есть.
Этот утвердительный ответ она дала без особых размышлений, так как присутствие графа исключало всякую возможность лжи. Более того, сейчас она не смогла бы солгать, даже если бы очень захотела.
Тут он склонился к ней еще ниже, и ей вдруг показалось, что его темные глаза видят насквозь.
— Но это не мистер Ригглз? — спросил граф.
— Нет, не мистер Ригглз.
— В таком случае — вы. — Это был не вопрос, а утверждение. И Эмма молча кивнула, сейчас она не смела заговорить; ее грудь и горло сковала какая-то странная тяжесть, а щеки вспыхнули. — Я не люблю, когда мне лгут, — добавил он неожиданно, но голос его прозвучал не резко, а скорее даже примирительно.
— Но я… Дело в том, что это не совсем…
Граф прижал палец к ее губам, заставляя замолчать.
— Вас поймали с поличным. Не пытайтесь одной ложью замаскировать другую.
Его палец на ее губах был теплым и твердым, и губы Эммы почему-то вдруг задрожали.
Он легонько провел пальцем по ее губам, как будто лаская их, и тут же ее словно жаром обдало, а по телу пробежала дрожь. И это было намного сильнее всех ощущений, что она когда-то испытывала.
«Он собирается меня поцеловать». Эта мысль пришла ей в голову за секунду до того, как граф убрал палец. А потом он действительно поцеловал ее — будто ее мысли передались ему и он понял их как просьбу.
Этот поцелуй околдовал ее, и она даже не пыталась сопротивляться, когда он взял ее лицо в ладони.
Поцелуй же графа становился все более страстным, и ей казалось, что он будет длиться вечно. Она отчасти сознавала, что поступала неправильно, однако не могла отстраниться — да и не хотела. По телу же ее струились теплые волны, а сердце замирало от наслаждения, от совершенно новых для нее ощущений, напоминавших то, что испытываешь от теплого весеннего ветерка после суровой и долгой зимы.
И лишь в тот момент, когда он крепко прижал ее к себе, разум Эммы проснулся, она поняла, что оказалась слишком уж покладистой. Но даже и сейчас она не могла положить этому конец, вернее — не хотела. Его поцелуй и его прикосновения не пугали ее — напротив, они были чудесными. Нужными. Даже необходимыми.
Наконец он прервал поцелуй и провел ее по тропинке в самую глубину сада, так что теперь Эмма видела только кусты, листья и ветви деревьев над головой. Но едва лишь она подумала об удивительных поцелуях графа, доводивших ее до края бездны, как он снова привлек ее к себе и принялся покрывать поцелуями шею девушки и ласкать ее грудь. Эти ласки доводили ее до безумия, и, теперь уже готовая на все, Эмма задыхалась и тихо стонала, с каждым мгновением все сильнее возбуждаясь и предвкушая нечто большее. Она чувствовала грозившую ей опасность, но все равно не хотела положить этому конец.
Внезапно раздался чей-то голос, звавший ее по имени. А в следующую секунду Эмма узнала голос Обедайи. Саутуэйт тоже услышал этот голос.
Опомнившись, граф еще раз поцеловал девушку и отстранился от нее.
Окинув ее пристальным взглядом, он отступил на шаг и молча кивнул в сторону тропинки. Кивнув в ответ, Эмма вышла из кустов на солнечный свет и тут же увидела в окне лицо Обедайи.
— Я здесь! — крикнула она. — Вы должны дословно пересказать мне все, что сказал господин Вернер!
«Черт возьми, что со мной случилось?» Этот вопрос задавал себе Дариус, шагая следом за Эммой к дому. И тот же самый вопрос не давал ему покоя, когда Ригглз докладывал хозяйке обо всем и отвечал на ее многочисленные «как» и «почему».
Причем чем дольше граф думал о произошедшем в саду, тем сильнее на себя злился. Даже сейчас ему приходилось прилагать усилия, чтобы не таращиться на Эмму, и он, все больше раздражаясь, говорил себе: «Ты вел себя в саду как осел, а теперь ведешь себя как идиот».
И действительно, разве он не решил, что «Дом Фэрборна» будет закрыт? Разве долгие размышления не приводили его каждый раз к выводу о том, что он сделает это, что он должен это сделать? И вот сегодня он вдруг стал играть роль рыцаря при леди, попавшей в беду. Более того, он почти готов был подкупить господина Вернера, чтобы тот отдал эти проклятые картины именно сюда, в «Дом Фэрборна»! К тому же он едва не соблазнил мисс Фэрборн… Наверное, ему следовало бы перед ней извиниться, но у него не было ни малейшего желания извиняться. И вообще он вовсе не чувствовал себя виноватым.
Но что же с ним происходило? Даже теперь, когда смысл разговора Эммы с мистером Ригглзом начал доходить до него, он чувствовал себя так, словно все еще находился там, под деревьями. И ему казалось, что он по-прежнему слышал стоны девушки и чувствовал ее трепещущее тело…
— Вы ему напишете, — говорила мисс Фэрборн. — Сообщите, что после некоторых размышлений вы решили согласиться на более низкие комиссионные от распродажи. И дайте ему ясно понять, что в этом деле вы рассчитываете на его скромность. Мы не можем допустить, чтобы о нашей сделке узнал весь свет. Ведь иначе и все другие захотят сотрудничать с нами на таких же условиях, и тогда мы разоримся.
Выслушав хозяйку, мистер Ригглз покорно кивнул и отправился в контору составлять письмо. Сама же мисс Фэрборн направилась в хранилище, и Дариус последовал за ней, чтобы сказать ей то, что должен был сказать. Но при этом он все еще думал о том, что произошло в саду…
Сорвав с крючка на стене передник, Эмма надела его и проговорила:
— По правде сказать, я даже рада, что теперь вы знаете правду, лорд Саутуэйт. В ближайшие недели мне предстоит большая работа, и было очень неудобно избегать встреч с вами.
— Часто ли вам приходилось помогать отцу? — спросил Саутуэйт и вдруг представил мисс Фэрборн обнаженной, лежащей на столе.
Прямо перед ним.
— Я помогала отцу составлять каталог и для больших аукционов. Главным образом это касалось серебра. Что же до живописи, то я советовалась с ним, и он, представьте себе, не сбрасывал со счетов мое мнение.
— А как насчет счетов и накладных? Вы и в этом ему помогали?
— Нет, такими делами занимался только отец. Особенно накладными. — Граф молчал, и Эмма с некоторым раздражением добавила: — Я обманывала вас, потому что мне надо было обмануть всех. Ведь никто не сочтет меня достойным экспертом. И никто не станет постоянным клиентом «Дома Фэрборна», если люди узнают, что решения принимала женщина.
Дариус был рад, что Эмма не знала о прежних поставщиках, потому что ему было известно наверняка, что некоторые из этих лотов по меньшей мере вызывали подозрения.
Улыбнувшись, граф проговорил:
— Нет закона, запрещающего женщине иметь верный глаз, когда речь идет об искусстве.
Эмма подвинула к себе серебряный поднос, лежавший на столе, и вытащила из-под него кипу бумаг.
— О черт! Если бы вы знали правду уже во время нашего первого разговора, я никогда бы не смогла уговорить вас не продавать дело сразу, до того, как пройдет этот аукцион.
— Не припоминаю, чтобы я вам пообещал что-либо определенное. Я просто обещал высказать свое мнение после того, как решу, годится ли Ригглз для той роли, которую вы ему отвели.
Она замерла и теперь смотрела на него с яростью.
— И сейчас вы решили, что он не годится, верно? Ну а я думаю иначе.
И тут Дариус вдруг понял, что ему хочется успокоить эту женщину. И он уже был готов пообещать ей все, чего бы она ни пожелала.
Но все же граф взял себя в руки и, отвернувшись, притворился, что изучает предметы искусства, заполнявшие хранилище. Но на самом деле он думал только об одном… Думал о том, что желал только Эмму Фэрборн.
— Так вы сказали, что на распродаже будет Рафаэль?..
Эмма тотчас оживилась:
— О, да-да! Отличная картина! Высшей категории!
— Очевидно, она из коллекции достойного и уважаемого джентльмена?
— Да, весьма достойного и уважаемого.
Эмма заговорщически улыбнулась, и казалось, что эта ее улыбка осветила все вокруг.
Судорожно сглотнув, граф потянулся к дверной ручке, чтобы не потянуться к девушке.
— Может быть, я куплю ее, если она так хороша, как вы говорите.
Наконец Дариус ушел. Ушел гораздо позже, чем собирался. Он уже сидел в седле, когда вдруг вспомнил, что задержался потому, что все-таки решил извиниться за то, что произошло в саду.
Но теперь уже было поздно. И к тому же… Он прекрасно понимал, что если бы извинился и выразил сожаления по поводу произошедшего в саду, то не был бы искренним. Заверения в том, 4TG в дальнейшем он будет вести себя иначе, звучали бы неубедительно, потому что Дариус уже сомневался, что сможет сдержать подобное обещание.
