Глава 12

Тетушки сэра Джеральда пригласили его провести Рождество с ними, и он решил поехать. Его манили семейные узы, которых он был лишен уже много лет. Такое решение далось ему нелегко. Ему хотелось остаться в Лондоне с Присциллой.

Но, приняв решение, он пришел к выводу, что поступил правильно. Если он останется в городе, то будет завален обычными приглашениями исполненных благими намерениями знакомых, которые хотели избавить его от одиночества. Разве ему можно было отказаться от этих приглашений, отговариваясь тем, что он предпочитает провести праздник со своей любовницей?

И к тому же, подумал он, Рождество считается временем любви и близости. Возможно, если бы он остался, то нарушил бы хрупкий мир и покой, которые возникли между ним и Присс после его возвращения в конце октября. Возможно, между ними снова расцветет любовь – и снова оставит их опустошенными, когда праздник закончится. И возможно, на этот раз им не удастся снова склеить осколки их отношений. В последние два месяца он понял, что не хочет ее потерять.

– Ачто будешь делать ты, Присс? – спросил он. – Тебе не будет одиноко?

– Нет, конечно же, – заверила она его улыбаясь. – Мисс Блайд пригласила меня провести день с ней. У девушек будет отдых, знаешь ли, и они будут пировать и праздновать. Наверное, я зайду на часок, но не на весь день. Я останусь здесь, праздновать с миссис Уилсон, мистером Прендергастом и Мод. Им некуда идти. Мириам спросила меня, нельзя ли ей отправиться навестить родных. Я сказала, что она может уйти вечером перед Рождеством, а вернуться через день после Рождества. Я сказала, что если она попытается вернуться раньше, то ей дверь не откроют!

– Наверное, меня не будет недели две, – сказал он. – Хотел бы я не ехать, Присс. Мне неприятно думать, что две незамужние тетушки будут все время вокруг меня суетиться.

– Но ты только подумай, какую радость ты им подаришь, Джеральд! – возразила она. – Ты, наверное, вернешься, растолстев от гусятины и пирожков, которыми они будут тебя закармливать.

Он поморщился, а она рассмеялась.

– Рождество – это чудесное время, чтобы быть с семьей, – добавила она. – Помню… – Но она сразу же замолчала и снова ему улыбнулась.

– Правда, Присс? – Он провел пальцем по ее щеке. – Может, мы отпразднуем Рождество до моего отъезда? Я пришлю гуся, чтобы миссис Уилсон его нафаршировала, принесу остролист. И мы будем петь рождественские песни и сделаем все, что положено. Хочешь?

– Это было бы чудесно, Джеральд, – ответила она. И потому весь день перед его отъездом к тетушкам они провели, украшая гостиную остролистом и плетями плюща, которые закрепляли на рамах картин, а на столах ставили сосновые ветки. И он вскарабкался на стул, рядом с которым она встала с вытянутыми руками, чтобы поймать его, если он начнет падать, и подвесил к потолку ветку омелы, чуть сбоку от двери.

Вечером Джеральд вернулся в атласных панталонах и фраке из парчи, со сложно повязанным шейным платком, словно собирался отправиться на бал в рези<-денцию принца-регента. А она нарядилась в изящное платье из темно-зеленого шелка и надела подаренные им браслет и серьги.

– Ты очень красивая, Присс, – сказал он, беря ее за руки и целуя в щеку. – И тебе очень идет это платье.

– Да, – призналась она. – Я позволила себе потратиться на него. И ты тоже выглядишь великолепно.

– Все оттенки синего между собой сочетаются? – уточнил он. – Мой камердинер заверил меня, что да.

– Да, действительно, – подтвердила Присс с улыбкой.

Они съели рождественский обед в малой столовой, а потом сидели перед потрескивающими поленьями в камине и пели веселые песни, соревнуясь, кто вспомнит больше куплетов, а потом хохотали, когда оба вдруг замолчали на четвертом куплете «Доброго короля Венцесласа».

– Все равно она бесконечная, – сказал Джеральд. – И довольно скучная, если честно признать, Присс.

– Мне прочесть историю Рождества? – спросила она.

– А у тебя есть Библия?

Присс принесла Библию со второго этажа: эта книга была одним из сокровищ из ее прежней жизни. Она читала историю, а он слушал и наблюдал за ней.

– Присс, – сказал он, когда она закончила чтение, – ведь Кит тебя не учила читать, правда?

– Нет, учила! – ответила она совершенно правдиво. Мисс Блайд была ее гувернанткой в течение шести лет, с момента, когда ей исполнилось шесть лет. Он нахмурился:

– Всего год назад?

Она улыбнулась, закрыла Библию и отложила ее в сторону.

– У меня есть для тебя рождественский подарок, – сказала она. – Надеюсь, он тебе понравится.

– Напрасно ты это, Присс, – сказал он. – Ни к чему тебе покупать мне подарки.

– А я его не покупала, – ответила она. – Я его сделала сама.

Она встала и вытащила из-за кресла большой плоский пакет.

Джеральд развязал ленту и развернул бумагу. И обнаружил акварель с изображением своего дома в Брук-херсте.

– Присс! – воскликнул он, глядя на нее с изумлением. – Это ты нарисовала? Ты умеешь рисовать?

– Я сделала наброски, пока мы там жили, – ответила она. – А акварель нарисовала уже здесь. Тебе нравится, Джеральд? Их четыре.

Он поднял верхний рисунок и обнаружил еще три: на них были изображены розовая беседка, поросшая травой аллея и озеро, берег которого был усеян маргаритками, а мостик у дальнего берега отражался в воде среди листьев лилий. Место, где началась и закончилась их любовь.

– Присс… – проговорил Джеральд, в то время как она замерла на месте, обеспокоенно глядя ему в лицо. – Они такие милые! – Он поднял голову и с виноватой улыбкой добавил: – Это не слишком подходящие слова, правда?

– Это чудесная похвала! – ответила она, прижимая руки к груди в жесте, который был совершенно для нее нехарактерен. – Они кажутся тебе милыми, Джеральд?

– Я велю вставить их в рамку, – сказал он, – и повешу в кабинете в Брукхерсте. Теперь, когда я не смогу сразу разобраться в счетах, я буду поднимать голову, смотреть на них и радоваться им. Благодарю, Присс.

Он вышел в коридор, чтобы достать два свертка из внутреннего кармана своего плаща.

– Это мне? – изумилась она. – Оба?

– Один из них ужасно глупый, – признался он. Присс улыбнулась и сначала развернула длинный сверток. Это было колье, оно подходило к ее браслету и серьгам почти идеально.

– Весь обед я смотрел на твою обнаженную шею и мечтал надеть его на тебя, Присс, – признался он, – но заставил себя выжидать. Дай, я его на тебе застегну.

– Джеральд, – сказала Присс и повернулась на диване, где они оба сидели, – наверное, тебе пришлось долго искать, чтобы найти такую вещь.

– По правде говоря, да, – кивнул он. – Но это того стоило, Присс. Выглядит хорошо, и комплект теперь полный.

– Господи, – сказала она, – я и не мечтала снова иметь такие красивые драгоценности.

– Снова? – переспросил он.

Она прикоснулась пальцами к колье, дотронулась до одной из серег и только потом ответила.

– Я хочу сказать, после того как ты подарил мне браслет, – пояснила она.

– А второй подарок ты откроешь? – спросил он. – Ты можешь счесть его скучным, Присс. Я плохо знаю твои вкусы, но мне показалось, что он тебе понравится.

– О да! – сказала она спустя несколько мгновений, глядя на томик, который только что освободила от обертки. Он был переплетен в коричневую кожу с золотым тиснением и золотым обрезом. – «Любовные сонеты Шекспира», – прочитала она, водя пальцем по тисненым букт вам. – Ода, эта книга мне очень нравится, Джеральд. Ты даже представить себе не можешь насколько. Это самые красивые стихи в мире.

– Ну, я помню, как в школе читал про летний день. Стихи и в самом деле показались мне неплохими.

– «Сравню ли с летним днем твои черты?» – тихо проговорила Присс, открывая книгу и прислушиваясь к шуршанию новых страниц.

– А потом все оборачивается таким образом, что она оказывается красивее лета, – подхватил Джеральд. – Довольно умно, право слово. Он был умным человеком, этот Шекспир, правда, Присс? И это правильно, так ведь? Лето бывает таким недолгим!

– Да, – ответила она. – Но оно всегда наступает снова, Джеральд.

– Да, наверное, – согласился он. – Наверное, это так. Она поднесли книгу к лицу и вдохнула запах новой кожи.

– Ну вот, – сказал он, взяв ее за руку. – Мне надо прощаться, Присс. Я хочу выехать завтра пораньше.

– Да, – отозвалась она, поднимаясь. – Возвращайся скорее, Джеральд.

Отправляясь к ней, он решил, что не поведет ее в спальню этим вечером. Он хотел отпраздновать с ней Рождество, пусть и немного раньше срока. И ему не хотелось, чтобы у нее было такое чувство, что этот вечер оказался рабочим.

– Но сначала еще одно, – сказал он, ведя ее за руку под ветку омелы. – Счастливого Рождества, Присс.

Он заключил ее в объятия и поцеловал впервые с момента Окончания их любви тем летом.

– Счастливого Рождества, Джеральд, – ответила она, обвивая его шею руками.

Он поцеловал ее еще раз.

И он был рад, что не собирался задержаться, – и рад тому, что не станет проводить с ней все рождественские праздники. Потому что уже сейчас, держа ее в объятиях и целуя в губы, он с трудом удерживался, чтобы не погрузить язык в ее рот, и чувствовал, как возвращается та глубокая нежность, которая была чем-то совершенно иным, чем физическое влечение, вспыхнувшее, когда они обнялись.

– Счастливого пути, – прошептала она ему. – Береги себя, Джеральд.

– Я вернусь уже в новом году, – сказал он, отстраняя ее от себя и поднимая с дивана подарок, который он от нее получил. – Я пришлю тебе записку, как только снова окажусь в городе, Присс.

– Хорошо, – ответила она, прикрывая ладонью свое ожерелье.

– Ну, доброй ночи, – сказал он.

– Доброй ночи, Джеральд.

Он нагнулся и еще раз ее поцеловал.

В Рождество Присцилла особенно остро ощутила свое одиночество. Хотя она часто заставляла себя вспоминать все, за что ей следует быть благодарной, она не смогла почувствовать прежнюю волшебную радость, которую этот праздник приносил ей каждый раз – до недавнего времени.

Она повторяла себе, что Джеральд будет отсутствовать всего две недели. Не вечность. Он будет отсутствовать даже меньше, чем осенью, а она сумела пережить то время. И потом, они чудесно встретили Рождество вместе, до его отъезда. И жизнь без него должна стать для нее хорошим уроком. Ей нельзя – ни в коем случае нельзя, твердила она себе не без страха – привыкать к нему и зависеть от него. Он ее наниматель, а не возлюбленный.

Вечером перед Рождеством она пришла в церковь одна и незаметно сидела на задней скамье. Она посетила церковь впервые с тех пор, как стала падшей женщиной. Служба была прекрасной, и Христос родился так же убедительно, как он рождался каждое Рождество уже больше восемнадцати сотен лет, и все дело было в том, что Христос снова пришел в мир. Но это было чем-то, что она наблюдала, а не чувствовала. Она была посторонней.

Никогда еще она не ощущала свое исключение из респектабельного общества столь сильно и столь болезненно. И когда она уже выходила из храма, богато одетая дама взглянула на нее и притянула юбку ближе к ногам, чтобы не прикоснуться и не оскверниться об одинокую женщину, которая может быть только проституткой с улицы.

Утром в день Рождества она вручила миссис Уилсон, Прендергасту и Мод приготовленные для них подарки и вместе с ними села за рождественский обед. И она разговаривала с ними и много смеялась над бесконечными историями, которые рассказывала Мод, и выговорами, которые миссис Уилсон устраивала этой девице за то, что та смела рассказывать в присутствии мисс Присси.

Днем она навестила мисс Блайд, прихватив с собой Мод, которую радовала возможность вдоволь поболтать и посплетничать с новыми людьми. Все девицы были в прекрасном настроении по поводу праздника и возможности не работать, а также подарков, которые мисс Блайд сделала каждой из них. И Присциллу тоже ждал аккуратно запакованный кружевной носовой платочек. Она пробыла у мисс Блайд два часа, продлив запланированное время визита ради Мод – и ради того, чтобы немного отвлечься от мыслей о собственном одиночестве.

А вечер она провела у себя дома наверху, читая книгу, подаренную Джеральдом, как читала ее каждый вечер после его отъезда. Она задержалась только на том единственном сонете, который он запомнил со школьных лет.

«И так недолговечно лето наше!» – прочла она и печально улыбнулась.

Да, очень недолговечно. И к тому же лето больше не вернется, хоть она и говорила ему, что лето всегда возвращается снова. По крайней мере не с Джеральдом. К тому моменту, когда лето вернется, он станет для нее только воспоминанием, как и она для него.

Она долгое время была беспечна. Она понимала это и смутно из-за этого тревожилась. Но не настолько сильно, чтобы что-то предпринимать.

О, она ни разу не пренебрегла необходимыми гигиеническими процедурами, которые занимали столь важное место во время ее обучения и выполнение которых мисс Блайд всегда строжайше отслеживала.

Но в течение тех двух недель их медового месяца Присс была слишком счастлива и слишком утомлена любовными утехами, чтобы вставать с постели и быть осмотрительной. Однако тогда все обошлось.

И вот теперь, по иронии судьбы, когда он часто даже не оставался у нее на всю ночь, ее небрежность наконец дала о себе знать. У нее была недельная задержка. Всего недельная. Но появилась какая-то глубокая, не поддающаяся определению уверенность в том, что в ней зародилась новая жизнь. Жизнь, которая была частичкой его и частичкой ее самой – и в то же время чем-то совсем иным.

Она знала, что носит в себе его ребенка. Их ребенка.

Эта мысль заставила ее обмереть от ужаса.

В заведении мисс Блайд считалось самым большим позором позволить себе заполучить ребенка. Этот проступок мог заставить даже самых закаленных девиц понурить голову и дрожать от ужаса при мысли о суровом выговоре, который придется выслушать от мисс Блайд. Необходимость уехать и получать поддержку от мисс Блайд в ожидании родов была долгим и постыдным унижением, а возвращение к работе и сочувственно-недоумевающие взгляды других девиц тоже оставались незавидным испытанием. Мисс Блайд не позволяла избавляться от ребенка никому из девиц, которые хотели бы и дальше остаться у нее работать.

У Присциллы не хватило бы денег – даже если бы она продала бесценные для нее украшения, – чтобы даже одной протянуть те семь лет, которые оставались до получения наследства от матери. И, конечно же, она не смогла бы содержать и себя, и ребенка. А если ей придется зарабатывать себе на жизнь, то она способна выполнять только один вид работы. Но мисс Блайд ни за что не возьмет ее вместе с ребенком. И ни одна содержательница борделя не согласится взять ребенка.

А если она станет выходить на улицу одна, то кто станет присматривать за ребенком, пока она будет работать?

И тем не менее Присцилла не могла согласиться на то, чтобы отдать своего ребенка в чужие руки, как это делал и другие девицы. Она не отдаст ребенка Джеральда. Она скорее умрет, чем сделает это.

Она сидела одна рождественским вечером, закрыв книгу и рассеянно гладя гладкую кожу обложки, заставляя себя открыть свой разум ужасу, который подавляла уже неделю. Она родит незаконного ребенка, родителями которого будут она и Джеральд. И она оставит ребенка при себе и будет любить его до самой смерти.

Но ей необходимо было кое-что распланировать на будущее. Ей придется закончить свою связь с Джеральдом… как скоро? Через два месяца? Через три? Будет ли ее положение очень заметным уже через три месяца? Для посторонних – вряд ли. Но он часто видит ее обнаженной. Ей необходимо исчезнуть в ближайшие три месяца.

Но это даже к лучшему. Присцилла всегда жила в уверенности, что, как только истечет срок аренды дома, он захочет завершить и их соглашение. И хотя он казался спокойным и удовлетворенным ею с момента его возвращения в октябре, жар и нежность того короткого летнего периода исчезли… Возможно, за исключением того вечера, когда они праздновали Рождество.

Джеральд привык к ней и чувствовал себя с ней непринужденно. И тем не менее она оставалась его содержанкой. А весна принесет с собой беспокойство, желание найти новую женщину – или, возможно, на какое-то время, нескольких женщин. Не исключено, что он вернется к мисс Блайд.

И потому ей лучше было бы закончить их отношения самой, а не ждать неизбежной и унизительной отставки. Возможно, поскольку она оставалась с ним почти год и всегда была послушна и предупредительна, он не станет принимать во внимание то, что их соглашение заканчивается по ее инициативе. И заплатит ей целиком ту сумму, на которую заключено соглашение с мисс Блайд.

Может быть, она сумеет унизиться до того, что сама его об этом попросит. В конце концов, она будет просить не для себя, а для его ребенка, хотя Джеральд никогда об этом не узнает.

И, вероятно, ей придется обратиться к мисс Блайд… Она вынесет выговор, который заставлял рыдать каждую бедняжку, которой приходилось его выслушивать. Она вынесет это потому, что ей нужна помощь мисс Блайд. Она не представляет себе, что будет делать после того, как оставит этот дом и лишится покровительства Джеральда.

Присцилла водила пальцем по золотому тиснению букв, не сознавая, что делает. Был день Рождества. Она думала о другой женщине, которая в этот день произвела на свет ребенка. О Марии и ее верном Иосифе, который женился на ней, несмотря на ее позор, несмотря на то что не был отцом ее ребенка.

Джеральд притянул к себе обнаженное тело своей любовницы и потерся щекой о ее мягкие локоны.

– А после праздничной службы они повели меня в дом к соседям, где, как оказалось, собрались все жители в радиусе пяти миль от их деревни, с женами, детьми и собаками. И им понадобилось представить меня каждому, Присс. И каждый раз они называли меня их милым племянником и спрашивали, не удивительно ли, что я так похож на мою милую бедненькую мамочку. Это было ужасно неловко!

– Но ты доставил им такую радость, Джеральд! – отозвалась она.

– Они разве что не лопались от радости, – подтвердил он. – Тетушка Эстер связала мне ночной колпак размером с грелку для вареных яиц, причем даже с кисточкой, и это сооружение мне было велено надевать на ночь. Я попытался спать с этой грел кой на голове в рождественскую ночь, чтобы доставить тетушке удовольствие. И еще до полуночи чуть не скончался от зуда.

Присцилла тихо рассмеялась.

– А тетушка Маргарет связала мне пару рукавиц, – добавил он, – канареечно-желтых. Мне было ужас как неловко, когда я рождественским утром шел по деревне с обеими тетушками и все смотрели на мои канареечные лапы.

– Джеральд! – Она сотрясалась от смеха. – Ты преувеличиваешь!

– Нет, нисколько! – возмущенно ответил он. – Я их принесу и покажу тебе, Присс. Но надевать ночной колпак на голову и демонстрировать его тебе я не собираюсь. Может, он Прендергасту пригодится.

Она снова рассмеялась, а потом замолчала.

Джеральд вытянул ноги, ощущая, как им тепло под одеялом. И все его тело было теплым и расслабленным. Ему показалось, что он почувствовал себя совершенно довольным жизнью впервые после того, как на прощание поцеловал ее под омелой две недели назад, перед отъездом.

Он собирался вернуться домой, потому что завтра у него рано утром была назначена встреча с портным. Но решил, что с таким же успехом может отправиться к нему прямо от Присс. Он зевнул и собрался засыпать.

– Джеральд? – шепотом окликнула она его.

– М-м?.. – отозвался он, стараясь не разогнать сонливость, которая уже его одолевала.

– Джеральд, – сказала она, – когда аренда дома закончится, ты ведь ее не будешь возобновлять?

– Что? Ну, до этого еще несколько месяцев, Присс. Мне еще можно об этом не думать. Почему тебе это пришло в голову?

– Мне казалось, что год – это достаточно долго, – объяснила она. – Я подумала, что к этому времени тебе уже захочется перемен. Это ведь так, правда?

Он совершенно проснулся и чувствовал крайнее раздражение. Какого дьявола?

– Откуда мне знать? – отрезал он. – Нечего об этом тревожиться, Присс. Я предупрежу тебя заранее, когда придет время. И ты получишь от меня приличную сумму. А теперь спи.

– Думаю, весной мне лучше вернуться домой, – сказала она.

– Что? Домой? Ты хочешь сказать – откуда ты приехала?

– Они по мне скучают, – пояснила она. – Они хотят, чтобы я вернулась.

– Они?

Наступило молчание.

– Мои родные, – ответила она спустя какое-то время. – Мои братья и сестры. Я старшая. Мне пришлось уехать и найти работу. Но… но один из мальчиков уже достаточно подрос, чтобы работать с отцом, так что я могу вернуться. И мне кажется, что, наверное, мне лучше было бы вернуться, Джеральд.

– Скажи им, что ты нужна мне здесь, – заявил он. – Я и слышать не желаю, чтобы ты уезжала к ним, Присс. По крайней мере на достаточно долгое время.

– Я имела в виду – навсегда, – сказала она. – Они хотят, чтобы я вернулась навсегда. И, по-моему, мы уже начали немного друг другу надоедать, так ведь?

– Ты мне еще не надоела, – сказал он, страшно рассерженный и обиженный. И что еще неприятнее – холодный укол страха прямо в сердце. – А то, что чувствуешь, значения не имеет, так ведь, Присс? Я плачу тебе не за то, чтобы тебе что-то надоедало или еще за что-то. Я плачу тебе за то, чтобы ты дарила мне удовольствие своим телом.

Какая-то часть его сознания говорила ему, что с человеческой природой всегда бывает так. Увы, это была не та часть, которая управляла его словами. Самый лучший способ справляться с болью – это передавать ее кому-нибудь еще. Получить оплеуху – и сразу же ударить в ответ. Быть уязвленным – и ответно уязвить. И ему хотелось причинить ей боль.

– Да, – подтвердила она.

– Значит, я больше не желаю об этом слышать, – сказал он суровым и непреклонным тоном – тоном, каким говорил его отец. – У тебя здесь вполне приличная работа, Присс, и плачу я тебе достаточно хорошо. И на самом деле они не хотят, чтобы ты вернулась. Конечно, не хотят, если помнят, как ты зарабатывала себе на жизнь.

Когда она ответила, ее голос звучал непривычно пронзительно.

– Им это не важно, – заявила она. – Они говорят, что им это не важно. Они любят меня такой, какая я есть.

– Тогда они могут получить тебя обратно позже, – сказал он, наваливаясь на нее, заставляя ее развести ноги и с силой вторгаясь в нее. Ему хотелось причинить ей боль. – Когда я с тобой закончу, Присс. А я еще не закончил. Можешь так им и сказать.

Она повернула голову в сторону, закрыла глаза и лежала тише, чем обычно, пока он быстро овладевал ею, в гневе, обиде и страхе.

– Мне надо идти, – сказал он, отодвигаясь от нее и вставая с постели. – Утром у меня встреча с моим портным.

Они оба молчали, пока он одевался в почти полной темноте.

Она продолжала лежать не накрывшись, когда он повернулся к ней, прежде чем уйти.

– Я буду здесь послезавтра вечером, Присс, – заявил он, настолько точно копируя своего отца, что сам себя испугался. – И я рассчитываю на то, что ты будешь готова меня принять. И не желаю больше слушать всякие глупости. Это понятно?

Она бесстрастно посмотрела на него:

– Я буду готова к твоему приходу, Джеральд.

Он глубоко вздохнул и шагнул обратно к кровати, чтобы прижать к ее щеке один палец.

– Присс, – проговорил он, – зачем тебе понадобилось меня сердить? И что это значит – что я тебе надоел? Я ведь хорошо с тобой обращался?

– Да, – ответила она.

– Разве я когда-то о тебе забывал? Или был с тобой жестоким? Требовал от тебя слишком многого или приходил к тебе слишком часто?

– Нет, – ответила она. – Ты всегда был добр ко мне, Джеральд!

– Ну вот, – сказал он. – Тогда почему я тебе надоел?

Она молча смотрела на него, пока он не почувствовал новый прилив гнева. Он стиснул зубы и смерил ее взглядом.

– Ну что ж, – сказал он. – Мне очень жаль. Тебе просто придется рассматривать это как не слишком приятную работу, Присс, которую необходимо выполнить, чтобы заработать себе хлеб насущный. Надо думать, фабричные рабочие или углекопы чувствуют то же самое, хотя им приходится трудиться гораздо больше, чем тебе.

Он резко развернулся и зашагал к двери.

– Джеральд! – окликнула она его тем же высоким пронзительным голосом, каким говорила недавно. Он не ответил на ее зов.