Глава 8

Она знала, как это будет. Чувствовала. Это совсем не то, что целоваться с мистером Вимпоулом и с остальными – импульсивные, непонятные поцелуи пятнадцатилетней девчонки. Это настоящая мука. Чистой воды сладостная мука. «У меня нет друзей». Бумажка жгла карман – свидетельство предательства. Он поднял руку и нежно коснулся ее волос, кончики пальцев прошлись по щеке – настоящее блаженство. Удивительное, гибельное блаженство.

Зачем он делает это с ней? Зачем снова напоминает о том, что она решила забыть? Ладонь погладила ее щеку – изучающее, безрассудное прикосновение.

– Нет, – подставила она руку. – Не надо! Это нечестно.

Он поймал ее руку в свою.

– А мне кажется, честно. Я не хочу сделать вам больно.

– Я и не думала, что ваш поцелуй причинит мне боль, – попыталась отшутиться она.

– Нет, нет. Храбрая мисс Линдси! Вы позволите это только потому, что ваше сердце куда больше моего, потому, что вы великодушны. И быть может, потому, что вам понравится это, так, совсем немного.

Она закрыла глаза, раздумывая над тем, почему сердце ее замирает. Ей стоило бы проявить твердость и сказать ему, чтобы он оставил ее в покое. Ей не следовало бы целоваться с принцем, который приговорен к государственному браку. Принцем, который ясно дал понять, что ее чувства ничего для него не значат. Человеком, который уже успел разбудить в ней глупые запретные страсти. Она прекрасно все это знала, когда его теплые губы нежно коснулись ее губ.

Его руки зарылись в ее волосы. Она и представить себе не могла, что в жизни может быть нечто столь сладостное: ни ежевика, сорванная на солнечной стороне куста, ни медовые соты, ни расплавленный сахар на печеном яблоке не шли ни в какое сравнение. Были ли они оба невинны, как дети, желающие отведать чего-нибудь новенького, сладенького? Или оба они порочны, как самые безнравственные шлюхи и волокиты, пускающиеся во все тяжкие? Потому что стоит ему попросить, и она согласится лечь с ним прямо под этими шелестящими листьями, и он сможет запросто задрать ее юбки. Стоит ему попросить, и он сможет расстегнуть лиф ее платья, стянуть с нее чулки, пальцы его скользнут вверх по ноге, выше подвязок, а вслед за пальцами и губы.

И тогда поток страсти смоет все на своем пути.

И все же было так сладко, сладко, и от этой сладости кровь вскипала в венах, воспламеняя запрятанное меж ног сокровенное местечко. Сладость. Страсть. Любовь.

Пока поцелуй не стал еще глубже. И еще. И она потерялась на тропинках желания.

И все это время бумажка лежала у нее в кармане – знак лжи и обмана.

Не следовало ему делать этого. Он это точно знал. Прежде он ни разу не навязывался ей. Даже когда его ладони сгорали от желания скользнуть по ее телу, даже когда его мускулы сотрясались от необходимости вжать ее тело в свое. Но она смотрела на него снизу вверх своими огромными глазами, мудрыми и ранимыми, уголок рта слабо подрагивал, и страсть овладела им. Жажда испытать нечто новое, сделать то, чего он никогда раньше не делал: поцеловать женщину так, будто он любит ее.

Он отпустил ее, только когда оба начали задыхаться. Губы его горели огнем. Тело сотрясалось от вожделения, жаркого и постыдного. Развратное, омерзительное вожделение одержало верх над желанием оградить ее, уберечь, пока в конце концов он не вложил в свой поцелуй похоть чистой воды, оглушенный ее великодушием: она не оттолкнула его; она позволила ему продолжать, пока он не нашел в себе силы отпустить ее. И все же единственным его желанием было сделать это еще раз. Снова попробовать ее на вкус. Погрузиться в самые глубины ее тайны. Сладкая мисс Линдси, источающая нектар и свечение, словно лютик.

Он безжалостно подавил в себе обжигающее желание, схватил ее за руку и потащил сквозь тьму к помпезному дому его детства. Он не будет с ней разговаривать. Слова снова вернут его в жестокую реальность. Он не хотел слов.

Фриц ждал в холле. Он поклонился, змейка шрама зашевелилась на щеке.

– Сир, у нас в кабинете мальчишка. Говорит, что охотился на кроликов. Желаете сами допросить его?

Пенни вздрогнула. Он краем глаза заметил, что она побелела, шокированная глариенской оперативностью. Николас улыбнулся. Мальчишка, поджидавший их в кустах. Мальчишка, который не понимал по-глариенски, но сбежал раньше, чем начался этот гибельный поцелуй.

– Он храбрый парень, раз осмелился промышлять в моих лесах и полях, – сказал он. – Отпустите его.

Он кожей почувствовал ее замешательство. Неужели она думала, что он ничего не заметил? Что он не увидел маленькое упрямое создание, поджидающее у дуба в темноте?

– Так это был мальчишка? – невинно поинтересовалась она. – Наша мышь оказалась мальчиком?

– Один из деревенских ребятишек. – Он тихонечко сделал знак Фрицу и улыбнулся Пенни сверху вниз. – Может, мне все же стоит самому взглянуть на него. Не хотите со мной?

Она застыла в нерешительности, явно удивленная подобным предложением, но в итоге покачала головой:

– Я рада, что вы позволите ему вернуться домой, к своей матери. Мне пора в кровать.

Лгунья! Она соврала не в том, что сказала, а в том, что скрыла. Значит, как и все остальные, она готова строить против него козни. Даже когда он целовал ее в темном лесу, даже когда он вкладывал в эти ласки всю свою душу, она была готова взять тайком записку и спрятать ее от него.

Он вышел из комнаты и подождал, сознательно давая ей фору, ожидая, что она предпримет. Фриц уже отпустил мальчика, подчиняясь приказу, полученному на языке жестов охраны Глариена. Из соседней комнаты имелся выход на веранду. Она не стала долго раздумывать и взбежала вверх по лестнице.

Он подождал. Так и есть, она снова спустилась вниз. Переоделась из одежды для верховой езды в свое дневное платье и накинула поверх темный плащ. Ведущая на веранду дверь тихо щелкнула.

Николас последовал за ней в абсолютной тишине. Мальчишка бежал очень быстро, и Пенни не могла поспеть за ним, как ни старалась. Две фигурки стремительно неслись сквозь ночь, вдоль длинного подъездного пути по парку и через луга к воротам в стене, что позади церкви. Петли тихо скрипнули, пропуская ее внутрь, Николас словно кошка запрыгнул на стену и спрыгнул вниз, оказавшись на кладбище. Она поспешила по пустынной тропинке и вышла через покойницкую.

Тропинка мирно дремала. На углу деревни темнели кузня и учительский дом. За ними, чуть в стороне от дороги, среди обветшалых сараев примостился еще один домик. В окошке горел тусклый свет. Она подобралась к входной двери и постучала. Джимми Хардакр, младший сын Джеба, открыл дверь и впустил ее.

Николас тихо стоял во мраке ночи, наблюдая за ними через окно. Начал моросить дождь. Он не двигался с места, не обращая внимания на ледяные струйки воды, стекающие по волосам налицо. Раскинувшийся за ним двор заблестел. На неровно выложенном булыжнике появились лужи, превратив темную поверхность в карту таинственных земель. Расписная тележка в разбитом сарае казалась серой, словно долго пролежавшее в пруду дерево. Единственное яркое пятно – это окошко дома. И цвета были только там, внутри, где Джеб Хардакр поставил на кухонный стол свою свечу.

Пенни повесила плащ на спинку стула и села. Мать с любовью шлепнула Джимми и отослала его в кровать. Джеб раскурил трубку, поднеся ее к краснощекому лицу. Театрально всасывая дым, он пускал к потолку тоненькие струйки дыма. Разгоревшийся табак красным глазом сверкал в полумраке комнаты.

Толстое стекло заглушало голоса, но Пенни явно что-то сказала.

Миссис Хардакр возилась у камина, где на углях грелся чайник. Николас помнил ее. Тогда она, конечно же, была намного моложе, но такая же пухленькая. Она давала ему яблоки и печенье, когда он проезжал мимо на своем пони, и так тепло шутила и флиртовала с его воспитателем, что бедолага не смел слова против сказать. Она немного раздалась в талии, ямочек прибавилось, но сердце ее осталось прежним. Она поставила перед Пенни кружку чаю и тарелку с джемом и печеньем.

Им было так уютно друг с другом, отношения теплые, близкие, как и принято у обитателей английской деревушки. Джеб и его жена явно относились к Пенни с почтением, принимая как должное ее статус леди, и все же они были друзьями, спокойно сидели за кухонным столом и болтали. Есть ли у таких друзей избитые шутки по поводу соседей? И как они могут вести себя так легко и непринужденно?

Голоса по-прежнему бормотали за окном, слишком тихие, чтобы Николас мог разобрать слова. Джеб махнул своей трубкой в сторону Раскалл-Холла, и его жена внезапно разразилась смехом:

– Парнишку не должны были схватить. Он столько раз ходил по ночам охотиться на кроликов, что я думала, он научился двигаться тихо, словно мышь. И надо же, эти солдаты поймали его на месте преступления!

Пенни обхватила кружку обеими руками, поднялась и подошла к окошку.

– Не позволяйте своим ребятам охотиться в Холле, миссис Хардакр. Умоляю вас. Полагаю, сегодня эрцгерцог пребывал в благодушном настроении. Но в другой раз…

Она вернулась к своему стулу. Джеб постучал трубкой о камин. Они снова перешли на спокойный тон, и слов стало не разобрать.

Дождик усилился. Окутанный тяжелыми облаками двор погрузился во тьму. Серые очертания расписной тележки стали черными. Пенни с нескрываемым удивлением уставилась на Джеба Хардакра. Она задала вопрос, он ответил. Затем миссис Хардакр бросила какую-то фразу, и Пенни с серьезным выражением лица пустилась в пространные объяснения, размахивая по ходу рассказа руками.

Джеб поднялся и почесал затылок.

– Вот это да! Вы когда-нибудь слыхали такое? – громыхнул он.

Николас отвернулся. Капли дождя появлялись из темноты в светлом квадрате окна и снова исчезали во мраке. Все предметы за пределами сверкающей воды почернели и не обрели своего естественного цвета, даже когда дождь прекратился и дверь отворилась, выпуская Пенни на улицу.

– Ну-ну, – донесся до него ее шепоток. – Это всего лишь Раскалл-Сент-Мэри.

Он снова шел за ней по тропинке. На этот раз она, понурив голову, поспешно прошмыгнула мимо церкви, домика викария и огромного дуба на углу. Вот и ограда из падубов, Пенни открывает ворота Клампер-Коттеджа. Через секунду она уже вытащила ключ из потайного места под крышей крыльца и вошла внутрь.

Она никак не могла отдышаться и внезапно почувствовала себя полной идиоткой – надо же, пробираться в собственный дом тайком, словно кролик в нору! Нащупав на столе в прихожей трутницу, она высекла искру, зажгла свечу и прошла в гостиную. Без мамы в доме было пусто и неуютно.

«Милая мама, я позволила ему поцеловать себя, полагая, что он расстроен. Какая глупость, глупее не придумаешь. Ты предупреждала меня, я не забыла. Но теперь все стало еще хуже. Теперь я узнала, что он не таков, каким кажется, – он нарочно ввел меня в заблуждение. Он обманул меня, мама! И как! Почему ты никогда не говорила мне, что все эти знаки внимания – сплошной обман?»

Пенни вытащила из кармана записку и расправила ее на столе. Она прочитала ее, как только осталась одна, прежде чем броситься в погоню за юным Джимми.

«Мисс Линдси. Если вы в беде или вам требуется помощь, только скажите. Только шепните моему мальчику Джиму, что принес это. Джеб Хардакр».

Дверь со скрипом распахнулась у нее за спиной. Она вскрикнула, резко и пронзительно, будто летучая мышь. Царящая снаружи темнота рекой полилась в комнату.

– Войти можно? – спросил Николас.

Пенни упала в мамино кресло как подкошенная, по телу разлилось облегчение: теплое, яркое облегчение. Даже сумасшедший, насквозь испорченный эрцгерцог лучше, чем незнакомец, к тому же все равно ей хотелось повидаться с ним. Просто она не рассчитывала, что это произойдет так скоро; в мозгу, как кроты, копошились мысли: зачем он здесь, откуда, чем все это обернется?

– Почему бы и нет, – сказала она. – Вы уже ворвались в мою жизнь, так почему бы вам не вломиться в мой дом.

– Дом ваш, а здание мое, – сказал он таким тоном, будто напоминал об этом самому себе, а не ей.

Казалось, он заполнил собой всю комнату, слишком высокий для крохотного дамского гнездышка. Он промок, с волос капало, плечи почернели от пропитавшей ткань влаги.

– Вы следили за мной? От самого Раскалл-Холла? – Эта неприятная мысль внезапно пронзила ее. – Вы знали о записке? Откуда?

– Я видел, как маленький Джимми дал ее вам. – Он улыбнулся, притянув к себе весь свет свечи. – Он ждал нас.

– Так вот почему вы отправили Квест с Алексисом, чтобы она не выдала Джимми? И по той же причине вы поцеловали меня, потому что Джимми ждал нас и вы хотели, чтобы он смог пообщаться со мной тайком. Да вы хладнокровный монстр! – Пенни протянула ему кусочек бумаги. – Вот. Читайте, если хотите. Хардакры знали, что я не уехала с матерью. Брат Джеба работает в Норидже, и он видел, как она садилась в дилижанс одна, без меня. Они заволновались. Решили, что миссис Баттеридж ведет себя как-то странно. Поэтому и послали Джимми в Холл, проверить, не там ли я.

– Он уже два дня вокруг ошивается. – Пока Николас читал записку, Пенни пыталась обдумать услышанное. – Что вы им сказали? – Он поднес бумажку к огню и поджег ее.

Она чувствовала себя пойманным на лжи ребенком, хоть и говорила ему чистую правду.

– Я сказала, что помогаю вам вести хозяйство, но, поскольку родственники срочно вызвали мою маму к себе, мы договорились держать это в секрете, чтобы ненужные слухи и домыслы не повредили моей репутации. Ничего другого мне на ум не пришло. История так себе, хромает на обе ноги, но Хардакры не стали задавать лишних вопросов, отчасти благодаря вашим махинациям. Они никому ничего не скажут.

– А! – Он подошел к книжному шкафу и принялся изучать корешки. – Понятно.

– Вы слишком быстро отпустили Джимми, и мне пришлось пойти к ним самой. Иначе они могли переполошить всю деревню. – Вставая с кресла, Пенни ударилась локтем. Боль горячей стрелой пронзила ей руку.

Он повернулся было к ней, но тут же опустил руку и отступил назад.

– Да, я знаю. Но я должен был выяснить, что вы им скажете.

– О Боже! Какая мерзость! Вы все спланировали? – Она потерла локоть, слезы навернулись ей на глаза. – Вы меня проверяли? Почему вы решились пойти на такой риск? Если вы не доверяете мне, как вы можете быть уверены, что я не лгу вам? Что с вами такое? Вы могли бы заручиться моим доверием, просто сказав правду.

– Какую еще правду? – искренне поразился он.

– Ту, которую только что поведал мне Джеб Хардакр! Вы дали селянам работу, не так ли? Никто не голодает. Да они считают вас королем Артуром, который вернулся, чтобы спасти Раскалл-Сент-Мэри в час нужды. Можете смело надевать доспехи и брать в руки Экскалибур.

– В Глариене у меня целая гора доспехов. – Сквозь сдержанные нотки юмора явно просвечивала его таинственная, врожденная сметливость.

– Мы не об этом речь ведем, – не желала отступать она. – Вы наняли людей, чтобы расчистить пустоши под новые пастбища. Строите планы по осушению Низины Пяти Акров, – проект, который я вынашивала в течение нескольких лет. Работы в огороде будут продолжены, плюс ремонт примыкающих к дому строений и ферм. Мистеру Грину полагается жалованье в полном объеме. Джеб считает, что из вас получился превосходный господин, несмотря на все ваши чужеземные замашки. Миссис Хардакр только и говорит о том, каким милым мальчиком вы были, катались на пони по деревне. Вы им нравитесь!

Прочитать что-либо в темных непроницаемых глазах было просто невозможно.

– И это вас злит? Почему? Я изучил ваши книги. Понять местные нужды не представляло особого труда. Деньги у меня есть. Вот я и делаю, что могу.

– Вы украли мои идеи. Воспользовались моим именем, чтобы втереться в доверие к местным жителям, и все это время вы не доверяли мне. – Она снова упала в кресло, сжимая ладонью локоть. – Почему вы не задержали Джимми и не дали мне объясниться с ним? Почему вынудили меня вернуться в деревню? О Боже! Вы выставили меня полной дурой.

– Не понимаю, чего вы так злитесь. – Он уперся взглядом в свои мокрые сапоги. – Я думал, вы будете довольны.

Также, как тогда, когда он велел уставить ее комнату цветами? Вид его склоненной головы взволновал ее, у нее появилось такое чувство, будто она разрушила что-то важное. Пенни сделала глубокий вдох и попыталась успокоиться.

– Я, конечно же, довольна тем, что вы делаете. Рада, что вы взяли на себя ответственность за поместье. Но почему вы ничего мне не сказали? Зачем все эти проверки? Вы заставили меня поверить, что мне грозит смертельная опасность, а потом вынудили отправиться в Раскалл-Сент-Мэри одной, среди ночи.

– Вы были не одна, – сказал он. – Я был с вами. – Он обвел широким жестом освещенные неверным светом стены комнаты. – Я и сейчас здесь. Вы в полной безопасности.

– Я этого не знала.

Он поднял голову и одарил ее очаровательной улыбкой.

– Вы должны были догадаться. А если не догадались, значит, я не ошибся в вас, вы очень храбрая девушка.

Она отвела взгляд от яркой завораживающей улыбки.

– Почему это имеет для вас такое значение?

– Потому что вам понадобится вся ваша храбрость, мисс Линдси.

– Но вы манипулировали мною, даже поцеловали меня! А я-то думала… о, не важно! Это был просто трюк, чтобы позволить Джимми передать мне записку, не так ли? Выдернули за веревочки, и послушные куклы выполнили все ваши пожелания. Неужели вы не понимаете, насколько это оскорбительно?

Он откинул со лба мокрые волосы.

– Да, понимаю. Я был вынужден пойти на этот шаг. Но только не думайте… – Он повернулся и отошел в другой конец комнаты. – Как бы мне хотелось, чтобы вы не думали обо мне плохо. – Казалось, он чувствует себя с ней не в своей тарелке. – Мисс Линдси, я такой, каким меня сделала жизнь, не больше и не меньше. Я не простой человек с его нехитрыми, понятными амбициями. Я наблюдал за вами и Джебом Хардакром через окно, и мне пришло в голову, что я мог бы жизнь продать за подобные минуты. Я мог бы стать возчиком с пампушкой женой и восьмерыми детишками…

– Прекратите! – оборвала она его. – Не говорите мне, что вы и в самом деле мечтаете об этом! Это лицемерие чистой воды.

– Я не говорил, что мечтаю об этом. Я сказал, что могу представить, как я мечтаю об этом.

– Не стоит мне снова спрашивать, чего вы хотите, не так ли? – Ей хотелось сдобрить слова сарказмом, но при воспоминании об обжигающей сладости его поцелуя рука сама собой потянулась к губам. Может ли женщина затушить огонь, если он уже загорелся в ее сердце? Он полыхает в ее теле. В ее душе. Неодолимая жажда вновь ощутить его прикосновение.

Он лениво пробежался пальцами по каминной полке, осторожно касаясь часов и фарфора.

– Я хотел поцеловать вас, потому что вы – это вы. Вот и все. Джимми мог передать вам записку и без этого. Мне просто хотелось.

– Как мило с вашей стороны брать все, что вам захочется!

Мамин стаффордширский кувшинчик врезался в камин и разлетелся на мелкие кусочки.

– Что мне захочется? – сорвался он на крик. Эти три слова вырвались у него прежде, чем он смог обрести над собой контроль. – Да, я использую вас, не стану отрицать. Как же без этого? Таковы требования сложившейся ситуации. Это как брак по расчету.

– В самом деле, – сказала она. – Причем, по моим наблюдениям, расчет в подобных союзах всегда на стороне мужчины.

– Значит, вы полагаете, что джентльмены пользуются дамами и угнетают их? Вы поэтому чувствуете себя легко и свободно лишь с Хардакрами, Робертсонами, крестьянами да фермерами, которые не станут досаждать вам всякими глупостями?

– Не знаю. Но одно я знаю точно – вы только что разбили любимый кувшин моей матери.

– Я куплю ей новый. – Он поглядел на осколки. Неловкость проникла в самые затаенные уголки души, вытеснив оттуда и удивление, и боль. Пенни встала.

– Не все можно просто взять и заменить. Этот кувшин – подарок дяди Горацио. Как вернуть его обратно? – Он отступил в сторону, когда она наклонилась и начала подбирать осколки. Руки ее дрожали. – И что теперь? Теперь, когда вы разбили остатки доверия, которое я к вам питала?

– Это вам решать, – серьезно заявил он. – Согласитесь ли вы помочь Глариену, несмотря на меня?

Коричнево-белый фарфор уже не собрать и не склеить. «Я хотел поцеловать вас, потому что вы – это вы». Она вернулась к своему креслу и сложила остатки кувшина на столе. Он смотрел на осколки с таким выражением, словно не мог понять, как кто-то может расстроиться из-за подобной мелочи.

Она сложила руки на коленях и посмотрела на него снизу вверх:

– Я не знаю.

– Потому что мужчинам никогда нельзя доверять в браке по расчету? Может, вы и правы. – Он пожал плечами, сделал несколько шагов и принялся пристально разглядывать часы, как будто впервые видел подобную диковину. – Вы поэтому никогда не выходили замуж?

Она затряслась, как в лихорадке, и выдала ему правду:

– Я была замужем.

На секунду ей почудилось, что всем вещам на камине грозит смертельная опасность: часам, вазам, подсвечникам, пастушке из Челси. Но он просто поднес руки к голове и тут же в ярости опустил их. Ноздри его раздувались, как у загнанной лошади, несущейся сквозь ночь в бешеной скачке.

– Какого черта вы тут плетете – вы были замужем?

– Это не важно и не имеет никакого отношения к делу.

– Почему я не знал об этом? Господь Вседержитель! Вы не носите фамилию мужа. – Последняя фраза прозвучала как обвинение в смертном грехе.

– Я вдова. Он… брак был не слишком долгим. В тот момент мне было проще вернуть свою девичью фамилию.

Он подошел к окну и прижался лбом к стеклу.

– О Боже! Мне очень жаль! Я сочувствую вам, какая потеря. Я не хотел причинить вам боль…

– Это было давно, да и потеря не слишком велика. – Ложь была настолько чудовищной, что она испугалась, как бы пол не разверзся у нее под ногами и не поглотил ее. Потеря не слишком велика! Она заставила себя взглянуть на него и выдавить улыбку. – В соболезнованиях и вежливых вопросах нет никакой необходимости.

Он повернул голову и устремил на нее пронзительный взгляд.

– О Боже! Зачем вы говорите мне вес это? Неужели не понимаете, как опасно признаваться мне в подобных вещах?

– Опасно! Почему?

– Если вы не понимаете, тогда вы не столь коварны, как я думал.

Сердце ее бешено колотилось в груди.

– Не вижу разницы.

Он повернулся и сел на подоконник.

– Я об искушении речь веду. – Он протянул к ней руки. – Вы же не можете не понимать этого! Искушение терзает меня. Я боролся с ним. То, что я сейчас узнал, только осложняет борьбу.

Она опустила взгляд, стараясь говорить легко и непринужденно:

– Вы пытаетесь заставить меня остаться здесь, в этом коттедже? Хотите, чтобы я не вернулась в Раскалл-Холл? Честное слово, я искренне не понимаю, зачем вам это.

Свет свечи гладил его лицо, лицо сказочного принца, затерявшегося в полуночном лесу.

– Потому что я думаю, что должен подружиться с вами. Я не знаю, что еще мы можем сделать. Мы связаны друг с другом. Я, конечно, инициатор, но на самом деле у меня тоже не было выбора. – Он обхватил голову руками и наклонился вперед. – Не думайте, что я хочу обидеть вас! Нет, не хочу. Я ничем не хочу вас обидеть. Но что поделаешь, мы приговорены к браку по расчету, и я думаю, все будет намного проще, если мы станем друзьями… Если я смогу научиться быть другом.

Она не сводила взгляда с коленей, с крохотных полосок и цветочков на ткани платья.

– Я не знаю, могут ли мужчины и женщины… Я не знаю, возможна ли в данных обстоятельствах настоящая дружба.

– Из-за поцелуя? – Он закрыл лицо руками, уперев локти в колени. До чего же он красив, само воплощение страсти! – Тогда как же мне вести себя с вами? Как вам вести себя со мной? Я словно существо из другого мира, внезапно заброшенное в эту деревенскую жизнь. Это ваше место, не мое. Если я стану обращаться с вами, как обращаюсь со всеми прочими из моей жизни, я непременно сделаю вам больно. Я следил за вами. Заставил вас трястись от страха. Ничто из того, что я предлагал вам, не было искренним, кроме… кроме того, что произошло под омелой. Я был искренним, Пенни. Искренним. Но я боюсь этого. И теперь еще больше, когда вы сказали мне, что были замужем.

Маленькие цветочки бежали парами по каждой стороне полосок.

– Потому что вы считали меня неопытной. Вы ошиблись. Какая разница?

– Разницы быть не должно, не так ли? Но она есть. Считать вас девственницей… это словно узда для моих страстей. Мне так было легче. – Он вздрогнул.

Крохотные огоньки пламени плясали на знакомых уютных вещах: книгах, стульях и всяких безделушках, символах всей ее здешней жизни, ее детства и отрочества. Комната, из которой она так по-глупому сбежала в пятнадцать лет. Комната, где мать распахнула ей свои объятия, прощая за все и подставив теплое плечо, на котором она могла спокойно порыдать по возвращении.

– Разве у вас было мало любовниц? – Пенни зажала рот рукой, услышав свои собственные слова. – Простите меня. Это неслыханная наглость. Можете не отвечать.

Он сплел пальцы и уперся в них лбом. Прекрасные, сильные руки, словно сошедшие с картин Рембрандта.

– Нет, я отвечу вам. Друг ответил бы, так ведь? Правда состоит в том… у меня никогда не было никаких романов.

– Но я думала, в вашем положении…

– Это слишком опасно. Я не имею права наделять женщину подобной силой и влиянием. Ее семья наверняка захочет воспользоваться ее положением. Остальные станут ревновать. Мне каждый день приходится ходить по острию бритвы. Отдать предпочтение одной благородной даме и возвысить ее над другими – это катастрофа.

Она даже представить себе не могла подобного мира. Мира, в котором сексуальные предпочтения принца способны повлиять на судьбу нации. Она припомнила добродетельную королеву Елизавету, королеву-девственницу, которая осмотрительно отбирала себе фаворитов и с опаской относилась к собственной власти, способной разрушить мир – и ее саму, – как случилось с ее кузиной, королевой Марией Шотландской. Но Елизавета жила в шестнадцатом веке. Те времена давно канули в Лету, или нет?

– Но насколько я понимаю, наш принц-регент…

– Это Англия!

– О! – вырвалось у Пенни. – О, я не подумала. Я полагала, что вы очень опытны.

Он надтреснуто рассмеялся:

– Я один из цыганских принцев Глариена. Репутация бежит впереди меня, будто трубач на параде. Я знаю, как воспользоваться ею в политических целях на балах и государственных приемах. Зачем кому-то знать правду?

– И ни одна из придворных дам никогда не бросала вам вызов?

– С тех пор как мне исполнилось восемнадцать, дамы из кожи вон лезут, ничем не брезгуют, включая подкуп моей стражи, лишь бы проникнуть в мои покои. Я отсылал их прочь, стараясь не обидеть и не сделать больно. Но тронуть их я не смел. Вам, конечно же, не понять. С чего бы это вы вдруг поняли? Да и какая мне, Господи, может быть разница, понимаете вы или нет?

Сама не ведая, что творит, Пенни поднялась и подошла к подоконнику. Взяла его руки в свои и оторвала их от лица. Он пораженно уставился на нее. В его глазах горела ночь.

– Полагаю, вы можете поцеловать свою подругу, – сказала она. – Не задумываясь над тем, чтобы изнасиловать ее. Особенно если этой подруге ничего от вас не надо и ни на какую политическую власть она не претендует. Ради Бога. Вы уже делали это.

Она наклонилась и легонько чмокнула его в уголок рта. И застыла в ожидании, сжимая дрожащими руками его пальцы.

«Хороший из него господин получился, – сказал Джеб Хардакр. – Умный он человек, знает, что земле требуется, да еще вы, мисс Линдси, ему помогаете».

«У мальчика было золотое сердце, – говорила миссис Хардакр. – Он плакал над мертвым воробышком. Принес свои игрушки моему маленькому брату Питеру, когда тот слег с оспой и чуть не помер. Я всегда знала, что этим иностранцам не удастся сломить его, и вот пожалуйста – я оказалась права».

«Безумный принц. Что, если я помогу Глариену только из-за вас? Но им все же удалось сломить вас. И я понятия не имею, почему считаю своим долгом проверить, не слишком ли поздно вас спасать».

Он позволил ей держать его пальцы – гладкие, идеальные пальцы, отвердевшие только в тех местах, которых касались кожаные поводья. Пальцы наездника. И все же она ощущала нарастающее напряжение внутри, словно он с трудом сдерживал себя, изо всех сил стараясь не воспользоваться тем, что она сделала.

Сердце гулко стучало в груди. Пенни охватил огонь желания. Она закрыла глаза, ощущая слабость и нарастающее внутреннее напряжение. Но его пальцы не двигались, легко касаясь ее руки, и ей показалось, что стоит ему убрать руку, как между их ладонями проскользнут синие искры.

– Вы совсем не знаете меня, – проговорил он. – Вы не знаете, что я совершил и на что способен. Неужели вы думаете, что можете доказать мне, будто страсть нарастает постепенно? Я так не считаю. Мы больше никогда не должны оставаться ночью наедине. Но начиная с завтрашнего дня все будет гораздо проще.

Она стояла, будто завороженная, глядя на его смоляные волосы и широкие плечи.

– Правда?

Он взглянул на нее и улыбнулся. Ее сердце упало.

– Сегодня приезжает мой двор. В моих покоях все время будут толкаться люди, за исключением ночи и того времени, когда я стану посылать за вами. Джентльмены одевают и раздевают меня, умывают и бреют. Кто-то разбирает постель, кто-то держит наготове халат. Благородные господа сражаются за право надеть мне на ноги ночные туфли или снять их. И хотя со мной приехали лишь немногие представители знатных семейств Глариена, они примутся еще более ревностно отстаивать свои привилегии. С сегодняшнего утра мое время больше не будет принадлежать мне.

Он провел рукой по ее пальцам и поднес ладонь к губам. И поцеловал в запястье.

Она пораженно взирала на него, ладошка наполнилась сладчайшим блаженством.

– Вы это серьезно? Вы не вольны распоряжаться своим собственным временем?

Его взгляд потемнел – черный дым во мраке бури.

– Еще как серьезно. Идемте. Пора возвращаться, пока еще не рассвело.

«Вы дернули за веревочки, и послушные куклы выполнили все ваши пожелания». Он тщательно продумал каждый шаг. Все детали подошли друг другу идеально, шестеренки крутились, колеса вращались, часовой механизм сработал безотказно. Жители Раскалл-Сент-Мэри скорее умрут, чем выдадут Карлу какие-нибудь тайны, они ни за что на свете не навредят ни ему, ни ей. Ни тихий шепот, ни неосторожное слово не долетят до любопытных ушей незнакомцев, ни один человек не проговорится, что мисс Линдси так неприлично проживает с эрцгерцогом в Раскалл-Холле.

Он поцеловал ее согласно своему плану. Он смягчил ее душу и заручился ее преданностью. Она полагает, что ей небезразлична его судьба. Полагает, что может стать ему другом. И ей не надо знать, что все это обман, фальшь, что для принца Глариена даже правда – и та ложь.

Неужели она и впрямь думает, что он дал жителям деревни работу только из благородных побуждений? Или что он не в состоянии проконтролировать, какая информация уходит из его дома? Или что он рассказывал ей что-то просто так, без скрытых мотивов? Люди двигались по шахматной доске, ладьи вставали в рокировку, фигуры перемещались, слон прошелся по диагонали, пока конь совершал обходной маневр, который у него в крови. Николас редко проигрывал в шахматы.

И все же королева – единственная фигура на доске, обладающая полной свободой действий и своими собственными секретами. Она была замужем! Ему и в голову не приходило, что она может оказаться не девственницей. Добавляло ли это его планам благородства или напротив?

Единственная вещь, которую он не мог предвидеть, – его собственная реакция. Желание разрывало его на части, ненасытное, всепоглощающее. Стоит ему закрыть глаза, и он представляет, как ее губы касаются уголка его рта. После обжигающего поцелуя под дубом не ответить на это безыскусное предложение было настоящим испытанием, как проверка воина на смелость – не дрогнуть, выстоять под обстрелом. Неужели ей было невдомек, насколько близко она подошла к опасной черте, что еще миг, и он уложил бы ее на пол в доме ее матери и дал бы волю своим низким, постыдным страстям?

Но он не сделал этого. И несмотря на все гадкие, гнусные планы, которые ему предстояло воплотить в жизнь, глубоко в душе его терзала боль – как бы не ранить эту святую английскую невинность. Она невинна, хоть и была замужем. Невинна настолько, что сочувствует ему.