Глава 9
— Эйдан, мой дорогой мальчик!
Мать порывисто обняла его, когда он наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку.
— Очень рад видеть тебя.
Её руки сжались крепче.
— Слава Богу, что ты приехал. Происходит какое-то безумие!
Эти слова не вызвали никакой тревоги. Его мать — женщина эмоциональная и все принимает чересчур близко к сердцу.
— Что стряслось на этот раз?
— Твой кузен Гарри, — запричитала она, — собирается сделать предложение кому-то, и я уверена, что он выбрал мисс Сэмюел, правда, упрямец отказывается это подтвердить.
— Что подтвердить?
— Что он намерен просить ее руки!
Эйдан покачал головой:
— Но Гарри же еще не сделал официального предложения, правильно? Может, он хочет получше узнать свою избранницу.
— Ох, но ведь надо же все как следует распланировать! Мы должны устроить прием, чтобы объявить о помолвке, и это должно быть до моего дня рождения. А что я могу сделать, если не знаю, кто невеста? Сплошное расстройство!
Он нахмурился:
— Ведь у миссис Сэмюел две дочери, верно? О какой из них идет речь?
— Да в том-то и дело, что я не знаю! Если б твоя сестра была здесь, мы, конечно, смогли бы разузнать больше. Я попросила ее немедленно приехать.
Это известие даже Эйдана застигло врасплох. Он протянул руку к буфету, чтоб налить виски, но остановился и нахмурился.
— Ты попросила Мариссу раньше вернуться из свадебного путешествия? Я правильно понял?
— Ну, она же лучшая подруга этих девушек.
В гостиную вошел его брат Эдвард, и Эйдан обменялся с ним озадаченным взглядом.
— А, ну тогда все совершенно логично. И что ответила Марисса?
— Представь себе, она даже не упомянула про мою просьбу в своем следующем письме. Одни сплошные восторги по поводу необыкновенной красоты пейзажей Оттоманской империи.
Эдвард фыркнул достаточно громко, чтобы мать его услышала.
— Молодец! Это говорит в пользу нашей сестры. Умница!
— Барон, — приструнила его леди Йорк. — Прекратите язвить. Если б вы только приказали Гарри все рассказать нам, он бы наверняка послушался.
— Знаешь, дорогая, — отозвался Эдвард, протягивая руку мимо Эйдана, чтобы стащить виски, которое тот налил. — Я и сам вроде не дурак, поэтому не собираюсь ничего подобного предпринимать.
Мать подхватила юбки и решительно промаршировала к двери, похоже, забыв, как была рада видеть своего дорогого младшего сына.
— Вы все такие упрямые! — Она уже почти скрылась за дверью, но в последнюю секунду развернулась со счастливой улыбкой на лине. — Эйдан, насколько ты приехал? Я бы хотела устроить праздничный обед в твою честь.
— Боюсь, только на день. Я же навещал вас меньше трех недель назад, так что вряд ли стоит отмечать мой приезд, дорогая.
— Для меня это всегда большая радость, Эйдан. Ты же знаешь.
Высказав эту ободряющую истину, она ушла, оставив братьев молча таращиться на пустой дверной проем. Это был излюбленный способ их матери удаляться из комнаты.
— М-да, — пробормотал Эдвард через минуту после того, как ее шаги стихли. — Почему ты вернулся так скоро?
Эйдан налил себе другой стакан и плюхнулся в кресло.
— Мне сказали, тут критический случай.
— Не припомню, чтобы такая причина когда-то приводила тебя домой.
Он махнул стаканом, соглашаясь.
— Что верно, то верно. Мне надо кое-что забрать.
— Ты вполне мог просто изложить просьбу в письме.
— Нет, я не мог поручить это никому.
Эйдан помолчал, пока они оба цедили виски.
— Значит, твое дело в Халле прошло хорошо?
Эйдан прекрасно сознавал, как и всегда, что его отношения с родными сократились до вежливых и сдержанных разговоров. Не то чтобы он этого хотел, просто как- то так само получилось. Первый год он был так страшно зол. На себя, на свою семью и на весь этот треклятый мир. И вместо того чтобы рассеяться, это чувство со временем запряталось глубже, как барсук, зарывающийся в нору. Он использовал его как баррикады, дабы удерживать всех на расстоянии, но как быть со случаями вроде этого, когда так нужен кто-то рядом?
Он скучал по Эдварду, осознал Эйдан. Скучал по дружбе брата, не нуждающейся в лишних словах.
— Только ничего не говори маме, пожалуйста, — предупредил он.
— О чём же я должен молчать? — спросил Эдвард, откинув голову на спинку кресла.
— Все слишком серьезно.
Глаза Эдварда медленно открылись, и он поднял голову и встретился со взглядом Эйдана.
— Слушай, хватит тянуть кота за хвост.
Эйдан тут же пожалел, что затеял этот разговор. Он и не предполагал, как это будет трудно. И опустил глаза в стакан, словно надеялся найти там ответы на терзающие его вопросы.
— Она не умерла, — пробормотал он.
— Да кто же это, наконец?
— Кейти.
Глухой стук последовал за этим словом. Стакан Эдварда выскользнул у него из пальцев и приземлился на ковер.
— Что ты сказал?
— Кейти жива.
— Но… я не понимаю.
— Я тоже, но это так.
— Она спаслась во время кораблекрушения?
Эйдан наконец нашел в себе смелость встретиться со взглядом брата.
— Не было никакого кораблекрушения. Ее отправили в Индию, чтобы выдать за какого-то богатого плантатора, и она вполне благополучно добралась туда. Родители Кейти солгали мне.
На лице Эдварда было написано такое же смятение, какое царило в душе Эйдана.
— Но зачем?
— Понятия не имею. Она утверждает, что ничего об этом не знала. Возможно, они сделали так потому, что я упорно являлся к ним домой, желая увидеть ее, и меня надо было отогнать как назойливую муху. А может, тем самым хотели скрыть позор семьи, что продали дочь какому-то фермеру без имени, но с кучей денег.
Брат подался вперед, широко раскрыв глаза.
— Постой-ка. Так ты видел ее?
— Воплоти. Она держит кофейную лавку в Кингстон-апон-Халле.
— Кейти Тремонт? Держит лавку? Ерунда какая-то.
— Да нет, — возразил Эйдан. — Это правда. И она больше не Кейти Тремонт. Она теперь миссис Кейт Гамильтон.
— О! Нуда, разумеется.
Брат был явно потрясен.
— Я должен просить тебя никому об этом не рассказывать. Ее семья не знает, что Кейти вернулась в Англию.
— Эйдан… — Голос Эдварда сделался неровным и сиплым. — Если б это говорил мне не ты, я бы не поверил ни единому слову. Почему она не известила своих родных?
Тот пожал плечами.
— Ее отец умер в прошлом году.
Он не испытывал никаких эмоций, говоря эти слова. Так долго ненавидел этого человека, но сейчас не чувствовал ничего.
— Да, но мать не видела дочь десять лет! И брат ее теперь граф.
— Я представления не имею почему, Эдвард. Кейти попросила меня не воскрешать ее, и я согласился.
— Господи Иисусе, — выдохнул Эдвард. — Кейти Тремонт жива. А ты… что ты собираешься делать?
— Она замужем. Ее муж пока еще в Индии, но скоро приедет в Лондон.
— Ясно.
Но конечно же, Эдвард понимал все не больше самого Эйдана. Это какой-то нелепый фарс. Или трагедия. Или плохо написанная пьеса. Все в ней так перепуталось.
Эдвард поднял свой упавший стакан и забрал стакан у Эйдана. Вновь наполнил оба и опять плюхнулся в кресло.
— Спасибо за то, что рассказал мне.
— Я должен был с кем-то поделиться. А ты… — Он залпом осушил виски. Горло обожгло, на глазах выступили слезы. — Ты всегда понимал меня.
— Рад слышать это.
Эйдан прокашлялся, стараясь прийти в себя.
— Мои старые сундуки все еще на чердаке?
— Думаю, да.
— Это хорошо. Мне надо покопаться в них.
Он поднялся с кресла и от резкого движения слегка покачнулся.
— Ты хочешь отыскать там что-то для Кейти?
— Да.
— Послушай меня, пожалуйста.
Эйдан осторожно поставил стакан на стол, без особого удовольствия расслышав предостережение в голосе брата.
— Говори!
— Она замужем. Ты сам это сказал.
— И что из этого?
Эдвард со стуком поставил свой стакан.
— Как ты можешь относиться к этому столь беспечно? Только не прикидывайся, что не понимаешь. Кейти Тремонт не просто какая-нибудь пресыщенная, изнывающая от скуки женушка, ищущая приключений. Она та, которую ты когда-то так любил. И которая ни разу не связалась с тобой за все минувшие десять лет.
— Я все прекрасно понимаю. Можешь не бояться за мое сердце, брат. Оно затвердело, пожалуй, даже покрылось броней. Никакая Кейти ему не страшна.
— Эйдан… — начал Эдвард, но тот только покачал головой.
— Это правда!
И он стремительно вышел и зашагал к лестнице, прежде чем брат успел его остановить.
Он чертыхнулся, поднимаясь по лестнице, пожалев, что рассказал про Кейти. Эдвард не дурак и понимает, что они оба изменились. Да и жизнь преподносит сюрпризы. Она замужем, поэтому никакого долгожданного и счастливого воссоединения не будет и быть не может. Не существует ни малейшего риска, что он снова влюбится и станет умолять ее выйти за него замуж. Она чужая жена. А если она несчастна в браке, что же с того? Много ли их, счастливых? По пальцам пересчитать.
После предполагаемой смерти Кейти светские дамы стали проявлять чересчур живой интерес к Эйдану, и это было еще до того, как он разбогател. Молодые особы на выданье начали вдруг обращаться с ним как с какой-нибудь редкой драгоценностью. Некоторое время, спустя он наконец разгадал загадку своей привлекательности, когда одна из его любовниц призналась: все ее подруги влюбились в него, взбудораженные слухом, что бедняжка скорбит по своей умершей тайной возлюбленной. Ах, это ведь так романтично! Поэтому выходило, что они хотели его потому, что он потерял Кейти.
Это привело Эйдана в холодную ярость. Ему делалось плохо при мысли, что смерть его любимой приятно щекочет нервы в свете, и все же он не остановился. У него было много любовниц — красивых, опытных, беспечных. Эйдан пытался забыть Кейти в их объятиях, но при этом он чувствовал себя негодяем.
Постоянное ощущение вины и пьянство чуть не убили его. А потом кузен во Франции предложил ему партнерство. Тому необходим был английский контракт, а Эйдану требовалось… что? Проявить себя? Определенно мысль о том, чтобы разбогатеть взывала к его жажде мщения. Отец Кейт отверг предложение Эйдана, потому что у того не было средств содержать жену. Или ее семью, как он теперь понял.
Так что он отправился во Францию, подстрекаемый желанием утереть нос отцу Кейт и, говоря по правде, на время утопить свое горе в объятиях француженок. В конце концов Эйдан обнаружил, что может забыться, серьезно занимаясь бизнесом. Та сделка спасла его. Но только не душу. И не совесть.
А спустя какое-то время он горевал уже не по Кейти, а по тому человеку, которым должен был стать. Своими поступками он предал самого себя.
Поднявшись на четвертый этаж, Эйдан порадовался полумраку. Он помог смягчить внезапный острый страх, что Кейт узнает, каким он стал теперь. Но нет. Ее желание жить в полном уединении защитит его секреты. Да и кто ей расскажет?
Он зажег лампу, висящую на крючке в стене, потом открыл дверь на лестницу. Добравшись до душной, пыльной черноты чердака, он подкрутил фитиль. Узкие проходы змеились между ящиками и сундуками, пробраться между ними можно было только бочком. К счастью, его сундуки оказались составленными возле двери, как будто дожидались его все это время.
В верхнем, не было ничего, кроме старой одежды, насколько он помнил. Однако, подняв крышку нижнего, он обнаружил то, что искал. Среди книг и бумаг лежала большая деревянная шкатулка с вырезанными на крышке его инициалами. Он секунду помедлил, настороженно оглядывая ее, словно она могла неожиданно наброситься, на него. Эйдан специально убрал ее подальше, чтобы избежать соблазна возвращаться к воспоминаниям. Испустив длинный вздох, поднявший в воздух мириады пылинок, он вытащил шкатулку из ее могилы, поставил на ящик и открыл крышку.
Вот они все тут, жалкие остатки их тайной с Кейт любви. Двенадцать писем, двенадцать листков бумаги с запахом лаванды, исписанные ее округлым почерком. Белый кружевной платочек, который когда-то мучительно долго пахнул ее духами. Засушенный цветок, который она вложила в письмо. И вот она, в самом низу, та вещь, за которой Эйдан приехал.
Тяжелые золотые карманные часы принадлежали ее дедушке, сказала Кейти, вкладывая их ему в руку. Она подарила их ему, как залог любви, попросив сохранить до свадьбы, Эйдан до сих пор помнил, как дрожали его пальцы, когда он держал дорогую вещь. Они только, что в первый раз занимались любовью, и оба нервничали, переполненные эмоциями, подарив друг другу свою невинность.
Иисусе, какими же глупыми они были! Верили, как могут верить только молодые, что мир падет на колени перед их любовью. Но прошел всего лишь месяц, и они уже кричали друг на друга в отчаянии, беспомощные перед лицом отцовского отказа.
А потом Кейти исчезла.
Каждый божий день в течение целого года Эйдан носил эти часы у сердца, пока ему в конце концов так не опротивели собственные страдания, что он сложил все в шкатулку и убрал с глаз долой. Чтобы больше никогда не видеть. До этой минуты.
Опустив часы в нагрудный карман, ощутив знакомую тяжесть, Эйдан с мрачной улыбкой выбрался с чердака. Теперь у него появился прекрасный повод снова увидеться с Кейт, хочет она того или нет.
