Глава 15

После завтрака Сабрина узнала, что Рис уехал в Лондон, уехал рано утром. Однако она не очень огорчилась, теперь-то она поняла: то, что произошло между ними ночью, своего рода формальность. И. ведь с самого начала было ясно, что граф не собирается жить здесь, в Ла-Монтань. Он еще до свадьбы говорил ей, что большую часть года будет проводить в Лондоне и лишь изредка приезжать в свое поместье.

Немного побродив по дому и познакомившись с прислугой, Сабрина задумала написать Мэри – чтобы та приехала к ней погостить хотя бы на несколько дней. Ведь Мэри вечно порхала как мотылек, то есть переезжала из одного дома в другой, но нигде не задерживалась.

И тогда Сабрина опять вспомнила о сестрах. В ее памяти сохранился смутный образ двух маленьких девочек, – но сейчас они, конечно же, взрослые женщины. Ах, как бы замечательно, если бы ей удалось их найти. Но где же их искать? И как взяться за их поиски?

Так и не написав письмо подруге, Сабрина снова стала расхаживать по огромному особняку графа. Она тщательно изучала всю обстановку и планировку дома, причем особое внимание обращала на скульптуры и картины. Так продолжалось несколько дней – пока она не изучила лица почти всех предков графа.

А по ночам, лежа в постели, она думала только об одном – о своем муже. И именно по ночам ею овладевала тоска. Да, она действительно тосковала по Рису и одновременно злилась на него. «Ну почему, почему ему обязательно надо жить в Лондоне?» – спрашивала она себя.

А на четвертый день появилась портниха-модистка, приехавшая из Лондона. Мадам Марсо – высокая, красивая и жизнерадостная – прибыла во всеоружии, то есть привезла с собой ворох самых разнообразных тканей, а также модные журналы. Лорд Роуден велел ей одеть Сабрину как настоящую графиню, и мадам Марсо с рвением принялась за дело. Треща без умолку, она тщательнейшим образом обмерила фигуру новоиспеченной графини, а затем разложила перед ней великое множество тканей самых разных оттенков – чтобы Сабрина сама все как следует, осмотрела и выбрала наиболее подходящие.

Вспомнив бордового цвета гардину, которую она рассматривала в первый день своего пребывания в Ла-Монтань, Сабрина показала мадам Марсо и с самым серьезнейшим видом спросила:

– Идет ли мне такой цвет?

– Да, пожалуй, – кивнула модистка. Она лишь посоветовала выбрать пурпурный оттенок, то есть более насыщенный.

Мадам Марсо оказалась права. Увидев в зеркале свои зеленые глаза, сверкавшие на фоне темного пурпура, Сабрина тотчас же поняла: это именно то, что ей надо.

Модистка же, по-прежнему болтавшая без умолку, обещала, что шелковые и бархатные платья, а также сорочки, меховая накидка, чулки, перчатки, туфли и шляпки, – что все это будет готово через две недели. Сабрина с детства привыкла держать в пальцах иголку, и ей подобная скорость представлялась невероятной, так что мадам Марсо превратилась в ее глазах в настоящую волшебницу, способную сотворить любое чудо, даже сорвать звезды с неба и обсыпать ими наряды леди Роуден.

Сабрина прекрасно понимала, что все чудеса мадам Марсо стоили немалых денег. Но для графа Роудена, качалось, не было ничего невозможного. Вот только для чего ему понадобилось так ее наряжать и украшать? Во всех этих нарядах она, наверное, будет похожа на одно из тех прекрасных украшений, которыми был заполнен дом графа. А может быть, именно этого и добивался Рис? Может, она для него одно из украшений его прекрасного особняка? Эта мысль не очень-то порадовала Сабрину, но когда мадам Марсо отправилась обратно в Лондон, она еще больше огорчилась. Веселая и жизнерадостная модистка увезла с собой образцы тканей и картинки с фасонами платьев. А ведь Сабрине так нравилось болтать с ней и обсуждать покрой того или иного платья…

После отъезда мадам Марсо Сабрина опять почувствовала себя одинокой, и с каждым днем одиночество все больше ее тяготило.

Чтобы хоть чем-то заняться, Сабрина попросила миссис Бейли найти для нее мотки шерсти и вязальные спицы. Невозмутимая миссис Бейли, конечно же, нисколько не удивилась столь необычной просьбе – за годы службы она, похоже, перестала удивляться причудам аристократов.

– Какой цвет вам больше нравится, леди Роуден? – Само собой, что в Ла-Монтань можно было найти шерсть любого цвета.

Сабрина ненадолго задумалась. Сначала она хотела взять красный; для холодной мрачной зимы самый подходящий цвет – яркий и теплый. Но затем передумала, решив, что белый будет выглядеть строже и элегантнее. А вот серый – чересчур практичный и… Тут в голову ей пришла блестящая идея: конечно, синий!

Да, она свяжет длинный-предлинный синий шарф, свяжет до того, как Рис вернется в Ла-Монтань. Этот шарф очень подойдет, к его чудесным синим глазам.

Прошло еще несколько дней, снег растаял, и Сабрина решила, что теперь вполне можно предпринять верховую прогулку, отправиться, например… в Бакстед-Хит. Конечно, она предпочла бы отправиться туда в одиночку, но грум ни за что не хотел отпускать ее одну. Он прекрасно знал: если с графиней что-нибудь случится, то… Ох, об этом даже думать не хотелось.

– Мистер Крой, не беспокойтесь за меня, – уговаривала грума Сабрина. – Ведь я с самого детства ездила одна. А раньше я жила в городке, который, надо полагать, почти ничем не отличается от Бакстед-Хита.

Но грум был непреклонен. Он был вдвое старше Сабрины, имел большую семью и обеими руками держался за свое место в Ла-Монтань. Кроме того, он очень боялся графа Роудена.

– Вы должны меня понять, леди Роуден, – сказал он с почтительным поклоном. – Вам ни в коем случае нельзя ехать в одиночку. Я оседлал для вас чудесную кобылку и поеду вместе с вами.

Лошадка у Сабрины и впрямь оказалась замечательная, и она не могла на нее нарадоваться.

Эта прелестная буланая лошадка скорее не скакала, а плыла над землей, и Сабрине временами казалось, что если ей только позволить, то она действительно оторвется от земли и полетит по воздуху.

Что же касается ее спутника, то мистер Крой был на редкость молчалив и в отличие от мадам Марсо не любил болтать попусту. Сабрина несколько раз пыталась втянуть его в разговор, однако у нее ничего не получалось, и она, в конце концов, смирилась с его молчанием.

Но скучать Сабрине не пришлось, потому что вскоре за одним из поворотов возник Бакстед-Хит – совсем небольшой городок с весьма скромными на вид домиками, с главной улицей, на которой, конечно же, располагались все городские лавки, и со старинной церковью.

Церковь Сабрина сразу заметила – на солнце поблескивал крест, являвшийся как бы продолжением высокого, узкого шпиля. Впрочем, церковь в Бакстед-Хите выглядела так же скромно, как и окружавшие ее домики. Даже витражи не представляли собой ничего особенного.

Еще не въехав на главную улицу, Сабрина решила, что должна обязательно встретиться с Джеффри. Она не знала, о чем с ним говорить, но раз они жили по соседству, то должны были поддерживать дружеские отношения.

– Сначала проедем к церкви, мистер Крой, – сказала Сабрина.

Грум утвердительно кивнул; этот человек явно предпочитал словам жесты.

Судя по всему, обедня давно закончилась, и, следовательно, в церкви не было никого, кроме Джеффри. Но может быть, и он куда-то ушел?

Сабрина спешилась и, приблизившись к церкви, замерла у входа. Она увидела у алтаря мужскую фигуру, показавшуюся ей очень знакомой. Рост, манера держаться, цвет волос – мужчина очень походил на Риса, но тут Джеффри повернул голову, и их взгляды встретились.

– Сабрина?! – воскликнул он с удивлением. Но тут же, спохватившись, с почтительным поклоном проговорил: – Рад видеть вас, леди Роуден.

Сабрина покраснела.

– О, Джеффри, не ставь меня в глупое положение. Для тебя я всегда останусь Сабриной.

Он улыбнулся, но промолчал.

– Джеффри, я приехала, потому что… Ах, мне так неудобно… – Она в смущении умолкла. Действительно, о чем говорить дальше? Просить прощения, но за что? За то, что целовалась с графом на глазах у всех, а затем вышла за него замуж?

Они сделали навстречу друг другу несколько шагов и остановились в нерешительности. Немного помолчав, Джеффри сказал:

– Говоришь, тебе неудобно? Но почему? Сабрина, это я во всем виноват. Ведь именно я направил тебя к графу. Просто я не знал, что он окажется, столь щепетилен в вопросах чести, хотя мне следовало об этом догадаться.

Сабрина не собиралась жаловаться на перемены, произошедшие в ее положении. К тому же она прекрасно понимала, что ее поведение при том памятном разговоре с графом было далеко не безупречным. Решив сменить тему беседы, она спросила:

– Ты уже устроился на новом месте? Дом викария удобный?

– Да, очень удобный и вместительный. Я уже освоился. Скорее всего, я теперь никогда не отправлюсь в миссионерское путешествие, но зато мне не придется жаловаться на безденежье. Не придется – благодаря великодушию и щедрости Риса, – добавил он с усмешкой.

Сабрина не могла понять, что означала эта его усмешка. Возможно, Джеффри сердился на нее, и, конечно же, у него были для этого все основания. Тем не менее, ей было приятно увидеть Джеффри – ведь он был ее хорошим знакомым. К тому же свой первый в жизни поцелуй они вместе испытали в Тинбюри, и он когда-то нравился ей, не зря ведь она подарила ему, а не кому-нибудь другому. Но если бы она позволила ему не только поцелуй, но и нечто большее, все у нее сложилось бы совсем иначе…

– Поверь, Джеффри, я очень рада тебя видеть. И если ты меня простишь, то мы опять сможем стать друзьями.

– Прощать нечего, Сабрина. Ясное дело, что мы с тобой останемся друзьями. И я знаю, ты никогда не подчинишься… известному нам лицу, даже если по привычке он будет действовать весьма решительно.

Последние слова Джеффри показались Сабрине немного обидными – ведь Рис был ее мужем. Конечно, она не собиралась защищать его, но все-таки неприятно было слышать о нем такие слова.

Примирительно улыбнувшись, Сабрина протянула Джеффри руку. Он пожал ее и внимательно посмотрел ей в лицо – посмотрел так, как будто пытался увидеть в ее глазах что-то очень для себя важное. Этот его взгляд немного озадачил Сабрину; ей даже показалось, что Джеффри что-то от нее скрывал.

Тут он вдруг улыбнулся и проговорил:

– Возможно, тебе удастся уговорить Риса, чтобы он улучшил мое нынешнее положение. Надеюсь, он смягчится и сделает щедрое пожертвование.

– Я попытаюсь, Джеффри, – пообещала Сабрина. – Но он предпочитает жить в Лондоне, а не здесь.

– А ты будешь жить в Ла-Монтань?

– Да, конечно. Ведь это теперь мой дом.

– В таком случае… Почему бы тебе, не навещать меня как можно чаще? Тогда тебе будет не так скучно. Я всегда буду рад видеть тебя здесь. Нам обоим хорошо известно, как нелегка жизнь викария. Возможно, ты сумеешь дать мне какой-нибудь полезный совет…

Сабрина снова улыбнулась. Она обвела взглядом церковь, потом спросила:

– Джеффри, тебе не кажется, что здесь довольно холодно? Ты только посмотри на ковры. Сплошные лохмотья! А вон там даже виднеется плесень, – добавила Сабрина со вздохом.

Джеффри закивал и тоже вздохнул.

– Да, ты права, Сабрина. Раньше прихожане ходили в церковь от случая к случаю, когда сюда заглядывал соседний священник. Вот почему у церкви такой заброшенный вид. И местные жители очень обрадовались, когда у них появился новый викарий. Они все до единого чуть ли не молятся на Риса, считая его настоящим благодетелем.

Глядя на обшарпанные церковные стены, Сабрина невольно вспомнила графский особняк с огромным количеством богато убранных залов, куда почти никто не заходил. А потом она припомнила одну небольшую комнату… Рис говорил, что там когда-то находился кабинет поверенного его отца.

И тут Сабрину осенило.

– Я придумала, Джеффри, – воскликнула она. – Ты просил совета и помощи, так вот что я тебе предлагаю…

Рис уже более десяти дней был женатым человеком, однако возвращаться в поместье не собирался. И вот в один из дней – он как раз собирался на вечер в доме графини Кэрадей – в его лондонский особняк пришло письмо из Ла-Монтань. Прежде чем вскрыть письмо, граф повертел его в руках. Почерк был незнакомый, и это удивляло, пожалуй, даже интриговало…

Рис сломал печать и, прочитав письмо, на мгновение замер. Послание поражало своей лаконичностью:

– Черт побери, что все это значит? – проворчал Рис.

Разумеется, он прекрасно знал, что Сабрина собиралась заняться благотворительностью, она не раз говорила о своем желании помогать ближним, но неужели она устроила благотворительную распродажу прямо во дворе Ла-Монтань?

Граф снял сюртук и бросил его стоявшему рядом слуге. Затем дернул за шнур звонка, вызывая дворецкого. Тот незамедлительно предстал перед хозяином, и Рис отрывисто проговорил:

– Напишите от моего имени записку синьоре Ликари. Передайте мое искреннее сожаление, что я не смогу присутствовать на ее выступлении у графини Кэрадей. Я должен немедленно вернуться в Ла-Монтань.