Глава 27

— Как ты думаешь, кто это? — прошептала Сэйбл ему в плечо, не решаясь отстраниться и мучаясь стыдом от того, в каком положении их застали.

Хантер наконец добрался до кобуры, осторожно подтянул ее поближе и достал револьвер.

— Посмотри сама, — ответил он тихо, взводя курок. — С моей стороны никого не видно.

— Может быть, лучше сначала… э-э…

Сэйбл собралась сползти с тела Хантера, но застыла в испуге, когда он сильно вздрогнул и прошептал:

— Кто-то дернул меня за волосы.

Она не успела ответить. Что-то холодное, влажное скользнуло по голому плечу.

— О черт!

— Ты становишься заправским сквернословом, — не удержался Хантер, уже понимая, что ни индейцев, ни трапперов можно не опасаться.

Не слушая, Сэйбл вскинула голову и уставилась на что-то за пределами его видимости.

— Это ужасно! — воскликнула она с театральным испугом в голосе. — На нас собирается напасть громадный, кровожадный зверь! Спаси же меня, мой герой!

— Что ты нашла смешного? Сэйбл? Объясни, что происходит?

Но ее уже было не остановить. Хихиканье в кулак сменилось заливистым смехом. Извиваясь и корчась, она соскользнула с Хантера, покраснела, как вареный рак, но и тогда продолжала заливаться хохотом.

Не выдержав, он отстранил ее, поднялся на ноги, резко повернулся — и оказался лоб в лоб со своей лошадью. Животное издало продолжительное радостное ржание, на которое лошадь Сэйбл откликнулась с гребня ущелья.

— Ах вот кто это. — Хантер с облегчением покачал головой. — Нельзя было и придумать лучшего времени для возвращения.

Он подобрал брюки и натянул их, попутно стараясь составить впечатление о том, в каком состоянии лошадь. На боках обнаружилась пара глубоких царапин, уже подживших, высохшие следы пены, но серьезных ран не было.

— Где тебя носило, бестолковый ты кусок конины? — спросил Хантер с нежностью.

— Весна, — заметила Сэйбл, которой удалось наконец справиться со смехом. — Каждый ищет себе пару.

Она подхватила накидку, набросила на плечи, застенчиво запахнула вокруг все еще обнаженного тела. Заметив, что Хантер наблюдает за ней с выражением собственника, она вспыхнула и отвела взгляд.

Эдакая скромница, подумал он с усмешкой. Кто мог предположить, глядя на Сэйбл сейчас, когда она так старательно куталась, чтобы укрыться от его взгляда, что совсем недавно это была самая страстная любовница, которую он когда-либо держал в своих объятиях? Нетрудно было угадать, что и с ней никогда прежде не случалось ничего подобного. Это он, Хантер Мак-Кракен, пробудил в ней страсть. Тут было от чего почувствовать себя гордо. К тому же он снова хотел эту женщину.

Лошадь подтолкнула его мордой в плечо, как бы подавая знак, что пора позаботиться и о ней. Хантер неохотно отвел взгляд от Сэйбл и начал снимать седло, которое за неделю неминуемо должно было натереть животному спину. Взявшись за подпругу, он вдруг обратил внимание на свои руки. На них были следы крови. Откуда? Хантеру вспомнилась нелепая мысль, мелькнувшая в то мгновение, когда он взял Сэйбл.

Не веря своим глазам, он смотрел то на ладони, то на брюки, на которых тоже можно было заметить подсохшие пятна. Седло свалилось на землю, но он даже не заметил этого. Повернулся. Сэйбл примостилась у самой кромки воды и что-то смывала с накидки, на которой они занимались любовью.

А он так ничего и не понял… Но как можно было ожидать? Она была, конечно, неопытной, но чтобы совсем нетронутой… Нет, такое не могло прийти ему в голову.

— Вот это да, Хантер! — пробормотал он виновато, вспомнив короткое ощущение преграды, которую разрушил так небрежно. — Знаешь, что ты наделал? Ты ограбил Вашингтон. Теперь там на одну девственницу меньше — и на какую!

— Хантер? — окликнула Сэйбл, до которой донесся невнятный отзвук его слов.

— Почему ты не предупредила меня, что это впервые?

Почему-то он чувствовал себя обманутым, как человек, который небрежно, залпом осушил стакан вина и лишь после этого узнал, что оно было редким и баснословно дорогим.

— Разве это не все равно? — смущенно спросила Сэйбл, отбрасывая накидку подальше на берег.

— Все равно? Все равно, девственница ты или нет?

— В любом случае я уже не девственница, так что нечего заострять на этом внимание, — сказала она с вызовом, но не удержалась от улыбки. — Кстати, спасибо за то, что все прошло как нельзя более приятно.

Хантер поколебался, не вполне понимая, что чувствует, потом подошел и привлек ее к себе.

— И все-таки я жалею о том, что не знал заранее, — заметил он со вздохом. — Это ведь подарок не из тех, которые женщина делает с легкостью.

— Это не было легко, Хантер, — призналась Сэйбл, вне себя от смущения. Ей было очень неловко обсуждать этот вопрос, но она чувствовала, что Хантер заслуживает объяснения. — Просто я ничего не знала о том, что именно происходит между мужчиной и женщиной. Некоторые замужние женщины говорили об этом, как о какой-то мерзости, поэтому, когда сестра заговорила со мной на эту тему, я не стала слушать. До встречи с тобой я считала, что в постели случается что-то мрачное, грязное и неприятное. Вот только казалось странным, что Лэйн мечтала снова это испытать. Когда мы с тобой впервые поцеловались, я поняла, что такие сказочные ощущения не могут завершиться чем-то ужасным, что дальше будет только лучше и что все, кроме Лэйн, лгали мне. — Она провела кончиком пальца по морщинке на лбу Хантера, стараясь разгладить ее, и добавила:

— Я хотела, чтобы это впервые случилось у меня именно с тобой.

Хантер молча наклонил голову, прижавшись лбом ко лбу Сэйбл. Необычное тепло наполнило его душу. Он был тронут. Даже если сам он не считал себя достойным такого щедрого дара, Сэйбл думала иначе. Он был почти счастлив в этот момент.

— Хочу добавить: я ни на что не решилась бы, если бы не твоя настойчивость…

— Да уж, в настойчивости мне не откажешь. И что теперь прикажешь мне с тобой делать? — спросил он полушутя-полусерьезно.

— Учить меня науке любви, — ответила она просто, привлекая его к себе.

Ощущение прижимающейся полной и округлой женской груди казалось прекрасным, как никогда прежде. Хантер был бы рад забыться в объятиях Сэйбл, но они оказались в слишком неравном положении. Она была самой невинностью, познавшей первую страсть, первое увлечение. В ее устах все это звучало так естественно, как и дар, который она преподнесла, не сознавая его ценности. Он был ее первым мужчиной.

Никогда прежде он не был у женщины первым.

За это стоило принять смерть от руки ее отца.

Явившись нежданной гостьей, эта мысль заставила Хантера отшатнуться.

— Что с тобой?

— Полковник Кавано поставит целью своей жизни вздернуть меня на первом попавшемся дереве.

— А по-моему, это совершенно не касается полковника Кавано, — сказала Сэйбл с некоторой холодностью, недовольная таким несвоевременным возвращением к действительности.

— Вот увидишь, он скоро выяснит, что мы любовники.

Любовники. Почему-то в этом волнующем слове на этот раз слышалось нечто пренебрежительное. Сэйбл с силой вдавила босые пальцы в холодную глину берега. Действительность угрожала оказаться даже более неприглядной, чем она когда-то опасалась.

— Если отец узнает про нас, он скажет, что я получила по заслугам, погубив свою репутацию. Он даже может добавить, что она уже была загублена моим бегством из дома. Тебе не нужно забивать этим голову, Хантер. К тому же ты всегда был его любимцем. Он простит тебе все, что бы ты ни натворил.

Хантер подавился приготовленным ответом. Никогда в жизни он не слышал такой бессмыслицы! Смешно было надеяться на то, что отец (любой отец!) простит мужчине (будь тот даже его правой рукой, поддержкой и опорой), что тот лишил невинности его дочь где-то посреди пустыни, не дав прежде необходимых клятв перед алтарем.

— Что тебя тревожит? — спросила Сэйбл, следя за тем, как все больше мрачнеет его лицо. — Что отец насильно потащит тебя к алтарю?

Если бы это! Ричард Кавано, как никто другой, знал, что Хантер Мак-Кракен недостоин быть мужем его дочери, что его прошлое запятнано, а имя опозорено. Иначе он, несомненно, потащил бы его венчаться под охраной взвода вооруженных солдат.

«А ты сам? — спросил себя Хантер. — Хватит ли у тебя бессовестности еще глубже втянуть Сэйбл в свою исковерканную жизнь?»

— Ему не удастся притащить меня к алтарю, — отрезал он.

Лицо Сэйбл омрачилось, уголки губ печально опустились. Она отступила туда, где лежала накидка, и поспешно набросила ее.

— Неужели это так ужасно — быть моим мужем?

— Я имел в виду совсем другое. Я не могу им стать.

Быть ее мужем! Хантер мечтал об этом, как о подлинном рае. Даже самый звук этих слов отзывался сладким томлением, но он знал, что не сможет любить Сэйбл так, как она того заслуживает. С ним у нее не могло быть будущего. Сэйбл Кавано была достойна большего, достойна стать женой мужчины если не богатого, то хотя бы психически нормального. Что за семейная жизнь могла быть у нее с человеком, который не смел ночью уснуть, чтобы не попасть в ад?

Проклятие, он только еще больше все усложнил!

— Ты говоришь, что не можешь стать моим мужем, мужем вообще, все равно чьим, — начала Сэйбл осторожно, — и оправдываешь это тем, что по ночам видишь кошмары. Из-за них ты даже боишься быть рядом с людьми.

— Давай закончим этот разговор, — перебил Хантер и отвернулся, поспешно натягивая на лицо маску безразличия.

— Но откуда эти кошмары? — упрямо продолжала она. — Они начались после того, как ты побывал в тюрьме?

«Побывал в тюрьме»! Это звучало как «побывал на курорте», и, очевидно, так она и относилась к сказанному. Хантер молча сделал шаг прочь.

Сэйбл просунула руку в отверстие накидки и схватила его за локоть. Весенний воздух, совсем недавно ощущавшийся почти теплым, холодил кожу, глина под ногами вдруг стала ледяной.

— Скажи, тебя там избивали? Бичом?

Хантер круто повернулся, лицо его было белым, обострившимся. Что еще она знала? Что он успел выболтать в бреду?

— Нас всех избивали в тюрьме! Чем придется.

— Может быть, ты расскажешь мне все? — робко предложила она. — Я знаю, что ты был раньше разведчиком. Я подслушала разговор… Отец говорил с одним из генералов…

— Я сказал, хватит об этом!

Хантер бесцеремонно отбросил ее руку. Не хватало ей еще черпать из затхлого колодца его памяти! Тем более сейчас. Он смерил Сэйбл отчужденным взглядом и снова сделал шаг в сторону.

— У тебя есть братья или сестры? — крикнула она в последней отчаянной попытке пробиться сквозь стену, которую он упорно воздвигал между ними. — Где ты жил раньше? Твои родители до сих пор живут там?

— Какого черта? При чем здесь мои родители?

— Поговори же со мной хоть о чем-нибудь, что касается лично тебя, твоей жизни, твоих близких! Ты как будто замуровал себя в четырех стенах и не позволяешь никому даже приблизиться. Впусти меня, Хантер!

— Ты и так слишком приблизилась ко мне.

— Ну так что же? Что в этом плохого? Почему ты стараешься оттолкнуть меня каждый раз, когда я касаюсь твоего прошлого? Если что-то болит, нужно лечить это, иначе однажды боль убьет тебя.

Ответом был непроницаемый взгляд. В глазах Хантера как бы появились невидимые заслонки, отделившие от Сэйбл его душу, намеренно замуровавшие ее. Так случалось всегда, как только речь заходила о темной тайне его прошлого. На лице Сэйбл отразились обида и возмущение. Хантер невольно протянул руку, но она отступила, балансируя на самой кромке берега.

— Ну и черт с тобой! — крикнула она в ярости. — Забейся в нору и лежи там в спячке, как какой-нибудь суслик! Забросай себя землей и оставайся гнить! А еще лучше, отправляйся к дьяволу!

— Последите за своей речью, мисс Сэйбл Кавано.

— С кем поведешься, от того и наберешься!

— Сэй, ты и близко не подошла бы ко мне, если бы знала…

— Да как вы смеете решать за меня, что бы я сделала, а что — нет, мистер Мак-Кракен?! Вы слишком много на себя берете! Я жалею, что близко подошла к вам, но совсем по другой причине! Я жалею, что связалась с трусом!

Хантер выпрямился во весь рост. Он побледнел еще сильнее, так что даже шрам на щеке стал белым. Сэйбл невольно прикусила язык: она снова позволила себе лишнее.

— Ах вот как? Значит, я стал нехорош, отказавшись выложить всю свою подноготную? Зато я был хорош полчаса назад, когда раздвигал тебе ноги! Тебе надо, чтобы все было по-твоему, как тебе благоугодно, только тогда будет достигнута гармония? Очнись, маленькая дурочка! Гармонии не существует, жизнь безобразна и несправедлива, поэтому все, что мы можем, это принимать ее удары, не сгибаясь. Только в этом случае нам полагается приз — немного радости и удовольствия. — Хантер помолчал, желваки так и ходили на скулах, потом угрюмо усмехнулся. — Я нашел свой приз в тебе, между этими хорошенькими белыми ножками. Мы с тобой любовники, Сэйбл. Ничего больше.

Вот и все, подумала она. Она была права, когда предостерегала себя против близости с этим человеком. Но она не доставит ему удовольствия увидеть свои слезы.

Она открыла рот для гневной реплики. В этот момент глинистая кромка берега, на которой она стояла, рухнула в реку с оглушительным плеском. Сэйбл ненадолго оказалась под водой, ледяной холод которой задушил родившийся в горле крик. Бешено молотя руками и ногами, она вскоре вынырнула и забарахталась у берега. Но быстро обессилев, она обмякла на прибрежном мелководье, ледяная вода едва достигала плеч. Течение, мягко побулькивая, неслось мимо нее, как мимо полузатонувшей коряги.

Хантер и не подумал бросаться на помощь. В его раскатистом смехе звучала мстительная нотка. Он подошел к тому месту, где глыба обрушилась в реку, и воздвигся над Сэйбл, уперев руки в бока.

— Так тебе и надо! Будешь знать, как скандалить.

— Скандалить я буду сколько захочу! — огрызнулась она, стуча зубами и борясь с течением, которое так и норовило увлечь ее за собой на середину потока. — А вы, мистер Мак-Кракен, заслуживаете того, чтобы вас пристрелили. И, клянусь, я сделаю это!

— Сначала надо добраться до оружия, а я не дурак, чтобы тебе это позволить.

— Сейчас меня мало волнует, дурак вы или не дурак. Если в вас есть хоть капля от джентльмена — хоть с наперсток, — помогите мне выбраться!

— Ты и сама отлично справишься.

И Сэйбл справилась бы, несмотря на холод и тяжелую, насквозь промокшую накидку, но дно реки было столь же ненадежным, как и берег. В самый последний момент под ее ногами подался полувымытый валун. Сэйбл понесло к порогам.

— Проклятие, сбрось эту чертову накидку!

По-настоящему испуганная, Сэйбл поспешила последовать совету. К тому моменту течение было уже таким быстрым, что всех ее сил не хватало, чтобы удерживаться на месте. Поток бурлил, местами закручиваясь небольшими водоворотами, местами виляя между остовами деревьев. Бросив взгляд на берег, Сэйбл в панике сообразила, что не только не приблизилась, но была даже дальше от него, чем прежде.

— Попробуй встать! — донесся до нее крик Хантера.

Оказывается, он уже был в воде и выглядел сильно встревоженным.

Хантер знал эту реку. Зимой и летом она была неглубока и неопасна. Но он совершенно упустил из виду, что в горах началось весеннее таяние снегов.

Сэйбл попробовала встать, но дна под ногами не оказалось. Вода шумела уже так громко, что не было слышно, что кричит Хантер. Впереди показался бок первого крупного валуна.

— Хантер, я не могу встать! — пронзительно и отчаянно крикнула она.

Тот был уже по грудь в воде и забредал все глубже, одной рукой удерживая равновесие, а другую протягивая к Сэйбл. Но он был слишком далеко. Тем не менее она попыталась подобраться поближе, из последних сил колотя по воде немеющими руками. Ноги начинало сводить судорогой, дыхание пресекалось, в глазах темнело. Хантер выудил из воды длинный сук и вытянул его так далеко, как мог, не заходя дальше, чтобы не быть увлеченным течением. К облегчению Хантера, Сэйбл смогла дотянуться до сука, ухватилась за него… но пальцы соскользнули с покрытого илом дерева, поток подхватил ее и понес прямо на пороги.

Хантер почувствовал такой ужас, что оцепенел, стоя по грудь в ледяной воде, потом поспешно выбрел на берег и бросился бежать вдоль него. Даже после короткого пребывания в реке ноги стали тяжелыми и слегка онемели, но Хантер заставлял себя двигаться как можно быстрее. Время от времени голова Сэйбл появлялась над поверхностью воды, и тогда он вздыхал с облегчением. Он видел: она все еще пытается хвататься за все, что попадается под руку, но было ясно — она слишком ослабела, чтобы удержаться. Иногда до него доносился звук его имени — тихий, жалобный. Хантер не мог поверить, что еще пару минут назад она была совсем рядом — протяни руку и дотронься, а теперь… На несколько ужасных секунд он потерял ее из виду и остановился, шаря взглядом по бурлящей поверхности воды. Потом, как щепка, с которой течение играет по своей прихоти, Сэйбл вылетела из воды, словно кто-то вытолкнул ее. Погрузилась снова. И все это время ее стремительно, безжалостно уносило все дальше.

Хантер прибавил ходу. В горле у него давно пересохло, пот заливал глаза.

«Она еще жива! Она не может утонуть вот так — нелепо, ни с того ни с сего. А главное, она не может умереть сразу после нашей ссоры. Я даже не попросил прощения за то, что наговорил. Если она утонет, я убью себя. Она упала по моей вине, а я… Я просто стоял на берегу и смеялся! О Господи, что я за дрянь!»

Когда Хантеру удалось наконец одолеть небольшой подъем, река опять оказалась пустынной. Ни следа Сэйбл. Он сбежал по склону прямо в воду, вглядываясь из-под ладони. Секунды шли.

«Всплывай! Всплывай, разрази тебя гром!»

Выше по течению мелькнуло что-то белое. Голое тело, мертвенно-бледное в ледяной воде.

Хантер стоял по колено в небольшой заводи, чуть дальше течение уже неслось со всей скоростью. С подмытого водой берега свисали оголенные корни кустарника и невысоких деревьев. Он ухватился за несколько самых толстых и длинных из них, нащупывая босыми ногами дно под мусором, прибитым к берегу. Несколько раз рванул так, что на голову посыпалась земля, удостовериваясь, что корни выдержат. Вода бурлила и ревела всего в нескольких дюймах от него. Здесь река сильно сужалась, пропускаемая сквозь узкую горловину, прямо посередине которой виднелась из воды плоская поверхность камня. Если удастся добраться туда раньше, чем течение принесет Сэйбл, он еще сможет спасти ее.

Перебирая руками пучок корней, Хантер ступил в стремительно несущийся поток. Вскоре он скрылся в нем по грудь. Холод был адский, хотелось топать ногами и бить руками, стараясь согреться, но он не мог отпустить то единственное, что связывало его с землей. Сорвавшись с подводной коряги, Хантер нахлебался воды, но, когда вынырнул, первым делом осмотрелся в поисках Сэйбл. Она приближалась очень быстро. Махнув рукой на осторожность, он схватился за самые концы корней и вытянул ногу так далеко, как мог. Первая попытка не удалась, но потом пальцы нащупали плоскую поверхность валуна. Долго находиться в таком положении было опасно: одна нога болталась в воде, яростно подергиваемая течением. Прыгнуть на валун, надеясь на удачу? Но как потом перебраться назад с Сэйбл?

Хантер висел на боку, наполовину погруженный, течение крутило и полоскало его, как флаг на ветру. Правую руку он опустил под воду, сделав свою позу еще более ненадежной.

«Давай же, милая! Ближе. Ближе».

Один из корней не выдержал и оборвался. Остальные пока держали. Внезапно Сэйбл вынырнула из воды, со всего размаху налетев на Хантера, и почти сразу скользнула под его вытянутую ногу. Каким-то чудом ему удалось ухватиться за волосы. По воде у самого берега зашлепала земля: корни угрожали оборваться у самого основания. Хантер сорвался с валуна и погрузился в воду, мертвой хваткой сжимая в горсти волосы Сэйбл.

Вынырнув только для того, чтобы набрать побольше воздуха, он забился, пытаясь продвинуться к берегу. Почти вывернув плечо из сустава, он охватил ее тело согнутыми коленями и начал перехватывать руками корни. Он и сам не знал, как ухитрился выбраться на мелководье, в заводь. Тело Сэйбл было мертвым грузом, когда он подтягивал его к берегу, волоча спиной по плавнику и камням. Наконец, собрав все силы, Хантер забросил ее на невысокий откос.

Некоторое время он был просто не способен ни на что больше.

Сэйбл лежала неподвижно, без всяких признаков жизни. Она была белой-пребелой, даже синеватой. Отдышавшись, Хантер перевернул ее на живот и перекинул через колено, как следует нажав. Никакого результата. Мелькнула отчаянная мысль, что он зря рисковал жизнью, что перед ним утопленница. Кожа Сэйбл под его ладонями была ледяной и шершавой.

«Дыши!»

Хантер снова перевернул тело на спину, смаргивая слезы и не замечая этого.

«Дыши! Дыши, черт тебя возьми!»

Лицо ее было незнакомым, обострившимся, губы — синеватыми. Темные пряди мокрых волос тянулись по щекам и через лоб, как водоросли, уже успевшие оплести добычу.

«Ты у меня будешь дышать!»

Он наклонился к приоткрытым губам, набрал полную грудь воздуха и выдохнул в рот Сэйбл. Потом несколько раз нажал на грудную клетку. Еще раз то же самое. Еще. Ничего.

— Как это похоже на тебя, Сэйбл, — процедил он сквозь зубы. — Взять и оставить меня одного!

Он снова наклонился к посиневшим губам и выдохнул с такой силой, словно вдувал в безжизненное тело собственную душу взамен отлетевшей. Едва заметный звук раздался где-то в горле Сэйбл, стал громче — и вдруг изо рта хлынул целый поток воды. Вне себя от облегчения, Хантер тотчас повернул ее на бок. Она давилась и давилась, словно успела поглотить целое озеро.

— Сэйбл! Сэйбл! Ты меня слышишь?

Новый булькающий звук, новый поток воды. Сколько же ее там? Наконец Сэйбл обессиленно откинулась на спину и застонала. Дрожащая рука приподнялась, что-то нащупывая. Хантер схватил ее и сжал. Сэйбл слабо ответила на пожатие. Потом ее затрясло, все сильнее и сильнее. Она попробовала сесть, но не нашла для этого сил и лежала безмолвно, сотрясаясь, словно в конвульсиях. Хантер осторожно приподнял ее. Он не мог согреть ее своим телом, потому что и сам промерз до костей.

— Прости меня, Сэй. Я виноват, — прошептал он, закрывая глаза, чтобы не видеть, как ее трясет. — Я думал, что потерял тебя. Это все моя вина…

— Нч… нч… ничего… — кое-как вытолкнула она сквозь горящее огнем горло. — …знала, что ты… еще не готов от меня избавиться…

Веки ее судорожно подергивались, полуприкрывая налитые кровью глаза. Волосы, не только мокрые, но и выпачканные в глине, облепили голову. Кожа была в царапинах и ссадинах, спину покрывала сплошная корка грязи. Никогда еще она не выглядела так ужасно, но Хантер ничего не замечал, ни о чем не думал, кроме того, что они снова вместе.

Он осторожно убрал с лица Сэйбл облепившие его пряди, прижимая ее все крепче, как вновь обретенную драгоценность. Он знал; что будет помнить до конца своих дней безжизненное тело на глинистом берегу мутной реки, тело с закрытыми глазами и мертвенно-синими губами.

«Ты любишь ее.

К чему доказывать себе, что это не так? Она могла бы оставить тебя, если бы не была из тех, кто отдает себя однажды и навсегда. Она прощает тебе все, Хантер Мак-Кракен, утешает тебя в твоих бедах, она верит в тебя, несчастный ты ублюдок».

— Теперь я знаю, — сказал он с мягкой насмешкой, — что спорить с тобой бессмысленно. Ты пойдешь на все, чтобы настоять на своем.

— Это значит, будет по-моему? — прохрипела Сэйбл.

Ей было так холодно, словно внутренности превратились в кусок льда. Мышцы рук и ног сводила судорога, но она нашла в себе силы бросить вопросительный взгляд.

— Ты победила, Сэйбл, — ответил Хантер.

Главa 28

Он просто обязан это сделать.

Если не согреть ее, она простудится и умрет.

Хантер заставил себя оторвать взгляд от темнеющего устья пещеры и посмотрел на Сэйбл, комочком свернувшуюся на его руках. Пребывание в ледяной воде достаточное испытание, а если добавить к нему долгую борьбу с течением… Она была совершенно обессилена и промерзла насквозь. Хантер укутал ее в несколько одеял сразу, но понимал, что этого недостаточно. Сэйбл давно была без сознания и пришла в себя только однажды, всего на несколько минут. И все же он благодарил Бога за то, что она вообще очнулась, что он не потерял ее навсегда.

День, поначалу солнечный, обещал дождливый вечер. Серые облака затянули небо, воздух заметно посвежел. На горизонте скапливались темные тучи — дело шло к грозе. Усилившийся ветер не только не разогнал их, но, наоборот, собирал в одну большую тучу.

Хантер заметил, что снова как завороженный смотрит на зияющую пасть пещеры. Он тронул лошадь, нетерпеливо перебиравшую передними ногами, и отер обильную испарину со лба и верхней губы. Они все еще были достаточно далеко, но самое приближение заставило память проснуться. Один за другим всплывали образы — неясные, но заведомо отвратительные. По спине сползла первая капля холодного пота.

Нет, он не сможет находиться внутри. Просто не сможет. Это убьет его. Или еще хуже — он сойдет с ума!

Сэйбл вздохнула так тихо, словно это был ее последний вздох, и подтянула колени повыше, пытаясь сжаться поплотнее. Она продолжала мерзнуть. Оттесняя все остальное, перед Хантером явилась картина: безжизненное тело на берегу реки — мертвенно-белое, с синими губами. В тот момент она была мертва, пусть даже временно. В ее ледяном теле не было души. Не было жизни. Она могла так и остаться мертвой.

«Я один виноват, что это случилось.

Мне и платить».

Хантер посмотрел туда, где была распахнута жадная темная пасть.

«Меня сейчас стошнит».

Конвульсивная дрожь заставила Сэйбл неестественно выпрямиться. Когда она обмякла снова, Хантер распахнул куртку и постарался укрыть Сэйбл еще и ею. Возможно, дело было в том, что она оставалась обнаженной под одеялами (он не решился тратить время сверх того, которое потребовалось для сборов). Глубоко и судорожно вздохнув, он направил лошадь вверх по довольно крутому склону.

Пещера была совсем рядом, когда ливень обрушился стремительно и яростно, подгоняемый разбушевавшимся ветром. Склон быстро стал мокрым и скользким, лошадь с усилием взрывала рыхлую землю копытами, стараясь удержаться и не съехать вниз. Хантер чувствовал, как ее сильные мышцы ходят ходуном. Когда они миновали небольшую ровную площадку, кое-где поросшую кустарником, Хантер спешился, заслоняясь от водяных струй, и обмотал поводья лошади Сэйбл вокруг ближайшей коряги. Придется ей подождать. К тому же у него будет причина отлучиться из пещеры. Свою лошадь он направил выше, прямо ко входу.

— Давай, красавица, давай… Ты сможешь… — уговаривал он, чувствуя, что животное устает все сильнее.

Он и сам начинал мерзнуть. Брюки успели промокнуть насквозь, и куртка уже не согревала, начиная подмокать сверху и снизу. Наконец они достигли отверстия в каменной толще обрыва. Хантер прошел внутрь, но остановился у самого входа — там, где только-только начиналась сухая поверхность, — и положил Сэйбл на каменный пол пещеры. Сам он тотчас вышел и привалился спиной к мокрому камню, чтобы перевести дыхание. Немного погодя, проклиная дождь, пещеру и себя самого, он начал собирать дрова, надеясь, что они не промокли настолько, чтобы не загореться. Все это время он повторял, как заклинание, что делает это для Сэйбл, что он готов на все, на все абсолютно, чтобы она осталась жива.

«Неужели и впрямь на все?»

Стараясь сосредоточиться на самых обыденных вещах (и тем не менее внутренне изнемогая от ужаса), Хантер быстро развел небольшой костер. К счастью, в одном из мешков нашлось запасное одеяло, единственное, что было сухого на данный момент. В него он закутал Сэйбл и уложил у огня, горько сожалея об унесенной рекой накидке из буйволовой кожи. Еще более к месту были бы меха. Что он за траппер, если до сих пор не обзавелся ими?

Сэйбл продолжала дрожать, кожа ее по-прежнему была холодной, словно у человека, потерявшего много крови. Особенно беспокоили Хантера ее мокрые волосы. Все же ему пришлось выйти за оставленной снаружи лошадью. Через несколько минут он ввел животное в пещеру, вытер обеих лошадей насухо (все так же у самого входа) и хорошим шлепком направил их вглубь. Все мешки и оба седла он свалил поближе к устью, а котелок и прочие емкости оставил снаружи — наполняться дождевой водой.

Шаги по каменному полу порождали внутри пещеры слабое эхо, которое воображение Хантера усиливало во много раз. Ему казалось, что камень вибрирует под подошвами сапог, полный враждебной энергии. Тошнота волнами перекатывалась в желудке, в животе то и дело возникало глухое бурчание, вкус желчи усиливался во рту. На лбу и висках собирался пот, теперь уже горячий. Он скатывался, и кожа начинала зудеть. Хантер так обессилел, что тратил на каждую мелочь невероятно много времени.

Пещера была невелика. Лошади касались ушами потолка и едва могли развернуться в каменном мешке. Верхушка шляпы Хантера время от времени тоже задевала о камень, и тогда слышалось шуршание, казавшееся ему шипением разъяренного пресмыкающегося. Не выдержав, он резко отбросил шляпу. Покончив с самыми неотложными делами, он поспешил к выходу и долго стоял там, жадно дыша, зажмурившись до жжения под веками и едва ли не сползая по каменному боку пещеры.

Проклятие, долго он так не выдержит! Ливень продолжал хлестать.

Хантер вышел под ледяные струи и запрокинул лицо к низкому угрюмому небу, благодарно принимая освежающий душ.

Он хорошо знал это место, бывал здесь не раз, но никогда не заходил внутрь. Там коротали ночь только его лошадь и вьюки, сам же Хантер спал снаружи, независимо от погоды, независимо от того, как себя чувствовал.

Теперь ночлег под дождем был недоступной роскошью. Сэйбл могла умереть.

Собравшись с духом, Хантер потащился назад, в пещеру. Опустившись рядом с Сэйбл, он заглянул ей в лицо. В нем по-прежнему не было никаких красок, и синева все так же оставалась на губах. Не зная, с чего лучше начать, необычно нерешительный, Хантер погладил холодную щеку.

— Сэйбл, ты слышишь меня, милая?

Молчание.

Хантер разделся, оставшись в одних брюках. Рубашкой, сохранившей тепло его тела, он постарался по возможности вытереть волосы Сэйбл, потом рассыпал по ней длинные вьющиеся пряди в надежде, что так они высохнут быстрее. При этом он не переставал озираться. Потолок как будто стал ниже и еще продолжал опускаться. Стены, очевидно, сближались, потому что вокруг стало заметно темнее. Сам воздух изменился, разредился, его не хватало, и приходилось дышать вдвое чаще, чем обычно. С арки входа текло струйками, этот звук отдавался в глубине пещеры, подчеркивая залегающую там тишину.

«Господи, я не могу больше выносить все это!»

Хантер подбросил в костер дров, надеясь, что пламя разгонит смыкающуюся тьму. Свою мокрую одежду он небрежно побросал рядом, приготовил кофе на дождевой воде и чуть не опрокинул его в огонь, спеша вырваться из пещеры хоть на несколько минут. Сколько он стоял под дождем на этот раз, он уже не мог бы сказать. Шумное дыхание заглушало даже звук проливного дождя, сердце билось часто и болезненно и никак не хотело снижать этот бешеный темп. Он сглатывал и сглатывал сухим ртом, боясь даже подумать о возвращении внутрь.

Однако каким-то образом он снова оказался у костра. В руке он судорожно сжимал жестяную кастрюлю с водой. Хантер заставил себя найти сушеное мясо, нарезать его и бросить в воду, греющуюся на камне у самого огня. Кусочки плавали на поверхности, как щепки, нечаянно попавшие в суп. Выглядело это на редкость неаппетитно, но ни на что лучшее не было сил. Более приличное варево можно было съесть и потом, когда станет ясно, что Сэйбл выживет.

После этого он снова выскочил наружу и осел прямо на мокрую землю, мало что сознавая.

Прошло некоторое время. Хантер встрепенулся, озаренный неожиданной идеей, и начал рыться в мешках. В одном из них нашлась неизменная бутылка виски, уже полупустая. Когда он откупорил ее и поднес к губам, рука дрожала так сильно, что часть спиртного пролилась на грудь. Он начал пить. Кадык судорожно дергался, огненная влага лилась в горло, но вкуса он не чувствовал. Тем не менее Хантер оторвался от бутылки, только когда она была опустошена. Глядя перед собой стеклянными глазами, он отбросил бутылку в сторону. Он даже не вздрогнул, когда она разлетелась вдребезги о скалу, засыпав осколками все вокруг.

Выпитое виски неудержимо рвалось назад, ужаснейший спазм стиснул пустой желудок, обожженный алкоголем. Хантер впился пальцами в грудь, царапая кожу. Ослепительная молния полоснула небо, и почти сразу, как выстрел из чудовищной пушки, ударил гром. Ливень превратился в сплошной поток такой силы, что мелкий гравий подскакивал высоко вверх с поверхности площадки.

Однако какофония звуков не помешала Хантеру услышать шорох внутри. Он бросился к костру. Оказывается, одеяло сползло от конвульсивной дрожи, сотрясавшей Сэйбл, и она слепо шарила вокруг, бессознательно пытаясь укрыться. Зубы ее стучали так громко, словно рядом расположились игроки в кости и раз за разом встряхивали свой стаканчик. Глаза Сэйбл бессмысленно блуждали то по стенам пещеры, то по собственному блестящему от пота телу.

«У нее кризис! Сделай же что-нибудь, ничтожество!»

Поколебавшись, Хантер хрипло выругался и сбросил оставшуюся одежду. Сам трясясь, как в лихорадке, он повернул Сэйбл на бок, спиной к пламени, и обвился вокруг ее ледяного тела своим, огненно-горячим. Руки его сводила судорога, но он изо всех сил прижал ее к груди, рискуя задушить. Ее кожа казалась ему более ледяной, чем объятия реки. Груди, такие шелковые и податливые утром, сейчас были больше похожи на мрамор статуи, соски впились в него, как два округлых кусочка гравия. Ноги, по-прежнему гладкие и стройные, леденили ему пах и бедра. Проклятие! Хантер надеялся, что не сможет думать ни о чем другом, кроме состояния Сэйбл.

Он набросил поверх их тел одеяло, подоткнул его с боков, как сумел, и замер в ужасающем напряжении.

«Расслабься, не то будет только хуже.

Думай о Сэйбл».

— Все будет хорошо, любовь моя… Все будет хорошо, — шептал он, чувствуя слабую тень удовлетворения от того, что волосы ее и вправду почти высохли.

На этот раз близость Сэйбл не вызывала в нем возбуждения — слишком велика была власть пещеры с ее каменным сводом и стенами, с запахом земли и плесени, с таящейся в глубине тьмой. Все это напоминало его кошмары и — что еще хуже — реальное прошлое. Машинально растирая спину Сэйбл, Хантер водил глазами из стороны в сторону, с минуты на минуту ожидая, что вокруг возникнут неясные тени. Отблески пламени метались по стенам, заставляя их менять цвет, словно отражая неожиданно возникший источник света. Где-то в самой дальней части пещеры внутрь просачивалась вода, капая размеренно, с ужасной неизбежностью, и каждый стук капли о камень заставлял Хантера вздрагивать. Он дышал чаще, чем бегущий человек, и гораздо более шумно.

«Это начинается снова, и я ничего не могу поделать».

Зажмурившись, Хантер сделал нервное глотательное движение, но во рту не было и намека на слюну, только ворочался сухой шершавый язык. Запах усиливался. Это был запах тухлой влаги, запах нечистот, запах гниения и смерти. Воображение заставило неровный свод пещеры стать ниже, превратиться в потолок тюремной камеры.

Он уже не чувствовал, что руки Сэйбл шевельнулись, что тело ее расслабилось и прижалось к нему в сознательной попытке улечься поудобнее. Он был далеко от нее. Вокруг стояла удушливая жара, шуршали крысы, то и дело натыкаясь на его босые ноги и касаясь их своими отвратительными хвостами. Где-то рядом воняла переполненная параша. Крики, то громкие, то совсем слабые, раздавались в темноте: просьба позвать врача, выпустить на свободу, подать воды, пристрелить — все, что мог породить измученный человеческий мозг. Камера была набита телами, словно бочка — сельдью. Некоторые едва могли шевельнуться, полупридавленные соседями, мертвыми или умирающими. Дизентерия царствовала здесь во всей красе, превращая некогда крепких солдат в скелеты. Но хуже всего был этот невыносимый запах — запах гниения, запах страдающей человеческой плоти, запах близкой смерти. Это был настоящий ад, еще более кромешный потому, что в нем находился он, Хантер Мак-Кракен.

Бряцанье связки ключей за дверью. Скрежет железа о железо.

«Небось жрать охота, а, синебрюхие?»

Все, что угодно, за глоток воды или кусок пищи, не кишащие личинками мух! Свист бича, на одно бесконечное мгновение прикипающего к голой коже, острый кусок металла на его конце прорезает очередную глубокую царапину.

«Вот как мы поступаем со шпионами!»

Легкие напрягаются в попытке втянуть побольше затхлого воздуха. Голод гложет внутренности, как обезумевший зверь.

«Я никому никогда не расскажу, капитан. Верьте мне». «Я верю, лейтенант».

«Не говорите им ничего, капитан! Держитесь до последнего».

«Дело не во мне. Они уморят всех вас голодом, лейтенант».

«Если вы заговорите, умрем не только мы, но и многие другие».

Бряцанье ключей.

«Ты будешь говорить, синебрюхий?»

…Сэйбл попробовала высвободиться из душащего кольца рук, но не сумела.

— Хантер! Ты слишком крепко обнимаешь меня. Мне трудно дышать.

Ни единый мускул не дрогнул на его теле, как если бы он попросту не слышал ее слов. С усилием откинув голову, Сэйбл заглянула Хантеру в лицо.

У него был до жути бессмысленный взгляд. Дыхание, со свистом вырывающееся сквозь стиснутые оскаленные зубы, отдавало алкоголем. Веки тоже были стиснуты с такой силой, что наружные их уголки сморщились и побелели. Хантер казался глыбой железа, тяжелой и раскаленной, пот катился с него ручьями, и чудилось, что он вот-вот зашипит. Происходило что-то очень странное и опасное. Он был как бы в параличе, безжизненный и полный чуждой злой силы.

«Кошмары! Когда он пьет, он всегда видит их».

Она позвала Хантера по имени, еще и еще раз, но безрезультатно. Тщетно пытаясь ослабить железную хватку, Сэйбл огляделась и поняла, что находится в пещере. Очевидно, они укрылись здесь от дождя, который продолжал водопадом низвергаться снаружи. Вода уже успела прилично промочить пол.

А Хантер все глубже погружался в свой персональный ад. На какое-то время покинув братскую могилу тюремной камеры, он оказался в странном месте, наполненном полуразложившимися трупами его жертв, убитых во славу Бога, свободы и Отечества. Они тянулись к нему, что-то лопотали, потрясали остатками рук, и он бежал изо всех сил… только для того, чтобы наткнуться на широкоплечую фигуру в грязной серой форме и обнаружить, что снова вернулся в тюрьму.

«Что, янки, надумал говорить?»

Смех звучит, как раскаты грома, отражаясь от стен, оглушая. Поднятый фонарь освещает откормленное, довольно красивое лицо. Тюремщик.

«Как только заговоришь, им всем принесут жрать».

«Раньше ты сгоришь в аду!»

Мясистые руки тянутся вперед, нащупывают чье-то тело, слишком слабое, чтобы сопротивляться.

«Ну не хочешь говорить — и не надо».

Еще один из подчиненных Хантера исчезает за дверью камеры, чтобы уже не вернуться. Некоторое время спустя где-то далеко звучит выворачивающий наизнанку душу крик…

…Сэйбл удалось высвободить руки, зажатые между двумя телами и почти онемевшие. Дышать стало немного легче. Пару минут она сжимала и разжимала пальцы, чтобы восстановить кровообращение, потом соединила их за спиной Хантера, дав себе время передохнуть.

— Мне больно, Хантер! Прошу тебя, отпусти меня.

Он сжимал ее плечи с такой сокрушительной силой, что, казалось, еще немного — и раздастся треск костей. Сэйбл попробовала погладить его. Вместо того чтобы расслабиться, он сдавил ее еще сильнее.

— Хантер!

Он начал задыхаться. Отдельные судорожные вдохи были так сильны, что сотрясали также и ее тело. Сэйбл сдалась и опустила руки. Кончики ее пальцев скользнули по каменно-напряженным мышцам Хантера. Тот дернулся, точно обожженный, и отшвырнул ее почти в самый костер. Потом он завыл, как воет истязаемое животное, закинув голову и царапая себя ногтями. Сэйбл не сразу удалось подняться на ноги, и к тому моменту Хантер уже полз вон из пещеры на локтях и коленях. При всей невероятной силе его мышц он вел себя, как человек изнуренный, едва способный двигаться. Свалившись под дождь, прямо в холодную лужу, он приподнялся только для того, чтобы его вывернуло наизнанку. Дождь хлестал по его обнаженной спине, он содрогался и подергивался в новых и новых рвотных спазмах.

Сэйбл смотрела, не зная, что предпринять, ошеломленная и испуганная.

Хантер прополз еще несколько шагов и остался лежать в луже, погрузившись в нее лицом и перебирая пальцами размякшую глину. Потом рывком вскинул голову и зашелся в приступе кашля, выплевывая грязную воду. Пальцы зарылись в насквозь промокшие волосы. Не сразу, но ему удалось сесть. Все его тело было в грязи, вода ручьями стекала по груди и бокам, быстрое неглубокое дыхание вырывалось все так же сквозь зубы.

Он не чувствовал дождя и холода.

Тела движутся, шевелятся вокруг, источая болезненный жар, и он не может выпутаться из переплетенных конечностей, как ни старается. «Потом его рывком выдергивают на свободное пространство, волокут куда-то, грубо дергают за цепи, закрепляя их в скобах на стене, стаскивая то немногое, что на нем надето. Он рвется, но может только тыкаться лицом в осклизлую стену.

— Не прикасайся ко мне! — кричит он снова и снова. — Мне противно это, слышишь, противно! Ты же человек все-таки, прошу тебя, умоляю! Я больше не могу этого выносить!

Он дергает цепи, ненадолго обнаруживая в себе силу отчаяния, он рвется до тех пор, пока из запястий не начинает сочиться кровь. Все тщетно. Тяжело дышащее тело наваливается сзади, распластывая его по стене. Шуршит, расстегиваясь, ремень брюк.

« Назови пароль и место встречи, синебрюхий!»

Голое тело трется и трется, отвратительно влажное и горячее, между ягодиц тычется твердое. Хантер давится, сухие рвотные спазмы напрасно сотрясают пустой желудок.

« А может, ему нравится, а, ребята? То-то он молчит!»

« Говори! Или, может, повторить?»

И откуда-то из бесконечной дали доносится слабый голос лейтенанта:

« Вы дали клятву, капитан. Молчите!»

« Ну, щенок, ты мне надоел!»

« Не трогайте его, — кричит Хантер, — он еще совсем ребенок!»

Ужасный крик звучит в полумраке темницы — крик, который будет звучать в его ушах годы и годы. Он, Хантер, повернут теперь лицом к происходящему. Он не хочет смотреть — но не может закрыть глаз.

Единственная вина молоденького лейтенанта — то, что он молится на своего капитана.

Есть ли мера чувству вины? Есть ли предел чувству ужаса и стыда? Хантер хотел умереть, жил ожиданием смерти, но никогда еще он не призывал ее так отчаянно, как в эти минуты.

« Лучше бы ты заговорил, шпион «.

Худенькие плечи лейтенанта, содрогающиеся от рыданий.

« Не делай этого! Мы выкарабкаемся, лейтенант!»

« Не вините себя ни в чем, капитан «.

« Остановись! Это приказ!»

« Прощайте, капитан. Не вините себя ни в чем «.

Он не может помешать, он может только наблюдать в беспомощном отчаянии, как цепь затягивается вокруг горла лейтенанта. Нужно быть доведенным до крайности, чтобы повеситься вот так, стоя на коленях под крюком, торчащим из стены камеры.

У мальчишки хватает сил только для одного рывка, но этого вполне достаточно. Хруст ломающегося позвонка, наверное, негромок, но для Хантера он звучит раскатом грома.

Потом наступает тишина…

…Молния полоснула небо неистово, с внятным шипением, грохот раскатился эхом внутри пещеры. Хантер не слышал. В его памяти снова и снова повторялся отвратительный хруст ломающейся шеи, и он мог только раз за разом давиться желчью….

«…Мне нет прощения, лейтенант «.

И наконец жестокая кульминация кошмара — появление родителей и братьев. Они ожидают у ворот тюрьмы, молчаливые и бледные, опустив глаза. Его позор пал на семью, и каждый знает об этом. Никогда уже отец и мать не посмеют посмотреть в глаза соседям. Их сын вывалян в грязи, имя его обесчещено…

…Сэйбл притаилась, прижавшись к стене у самого устья пещеры. Выражение лица Хантера было настолько ужасным, что она не смела вмешаться, боясь толкнуть его на какой-нибудь непоправимый шаг. Ей случалось просыпаться ночами от его отчаянных криков, но даже то, что случилось в гостинице, не шло ни в какое сравнение с происходящим на ее глазах сейчас.

Она вышла из столбняка, когда в руке Хантера оказался револьвер.

Сначала Сэйбл решила, что это мерещится ей от пережитого потрясения, что это бред, вызванный высокой температурой. Но она чувствовала себя гораздо лучше, несмотря на общую слабость и замедленность реакции.

Хантер поднял голову, огляделся. У него был бессмысленный взгляд лунатика, но черты лица разгладились. В них читалась ужасающая решимость. Неторопливо и уверенно он проверил, заряжен ли револьвер, взвел курок и приставил дуло к виску.

— Не-е-ет! — закричала Сэйбл и бросилась вперед.

Ей удалось дотянуться до револьвера. От толчка дуло отклонилось, и пуля ушла в ветреную тьму ночи.

— Не мешай! — рявкнул Хантер и отшвырнул ее с такой силой, что она больно ударилась спиной о выступ скалы.

Он снова поднес револьвер к виску.

Морщась от боли, Сэйбл поднялась и сделала еще один отчаянный рывок, вцепившись обеими руками в руку, сжимающую оружие. Всех ее сил едва хватило на то, чтобы на несколько минут отвести револьвер от головы Хантера.

Он боролся, как безумный. Красные распухшие глаза смотрели куда-то поверх ее головы, ужасный оскал напоминал улыбку скелета.

— Пожалуйста, Хантер, отдай мне револьвер! — умоляла она, стараясь пробиться сквозь кошмар, в котором он пребывал.

Он был гораздо сильнее даже в обыденной жизни, а теперь, приведенный в неистовство, стал и вовсе слепой машиной убийства. Ноги Сэйбл разъезжались в вязкой грязи, мышцы, измученные недавней борьбой с течением, стонали от боли. Было ясно, что ей не продержаться больше минуты.

— Отпусти револьвер, Хантер! Прошу тебя, отдай мне этот чертов револьвер!

Она начала терять равновесие и с отчаянием обреченности ударила Хантера коленом в живот. Тот даже не заметил этого, она же сильно ушибла ногу о каменно напряженные мышцы. Тогда она положила указательный палец поверх пальца Хантера, окаменевшего на курке, и нажала изо всех сил столько раз, сколько пуль оставалось в магазине.

Выстрелы один за другим ненадолго осветили мокрую арку входа.

Эхо откликнулось множественным, быстро стихающим раскатом. Пороховой дым, очень белый на черном фоне, скоро был смыт дождем. Хантер стоял, тупо глядя на револьвер, по-прежнему конвульсивно зажатый в ладони.

Все было кончено. Сэйбл начала сползать в грязь. Руки и ноги ее тряслись, и пришлось ухватиться за плечи Хантера, чтобы не упасть. Впервые за много дней она позволила себе заплакать от усталости и горечи.

С несвойственной ему медлительностью Хантер перевел взгляд с оружия на прижавшуюся к его груди женскую фигуру. Казалось, это простое движение далось ему с колоссальным трудом. Он не мог понять, что происходит, почему он стоит под дождем совершенно голый и до крайности измученный, почему сжимает в руке револьвер и чего ради Сэйбл заливается слезами у него на груди. Кромешную тьму рассеивал только слабый маяк костра, догорающего внутри пещеры.

И вдруг он понял, что собирался сделать и как случилось, что он все еще жив.

Он долго-долго шевелил губами, пока удалось произнести единственное, хриплое слово:

— Сэйбл…

— С возвращением… — прошептала та, даже не пытаясь скрыть слезы.

Он вздохнул, тяжело и печально, — человек, душа которого продолжала томиться в тюрьме конфедератов, — и Сэйбл возблагодарила Бога за то, что успела вмешаться.

А Хантер думал о том, что в долгу перед ней.

Он привык отдавать свои долги.