Зима тянулась долго, но внезапно с юга подули теплые ветры. Снежный покров стал таять и превращаться в жидкую кашицу; в конце концов остались лишь грязные лужи, затянутые тонким ледком. Днем почва делалась мягкой и рыхлой, ночью снова подмерзала. Почки на деревьях стали набухать и светлеть, наливаться новыми соками. На лугу у реки резвились молодые ягнята, столь непредусмотрительно появившиеся на свет в самую суровую пору зимы.

Каждое утро, с первыми лучами солнца, и каждый вечер, как только начинало тянуть ночной прохладой, мастер Жилье поднимался на западные холмы, туда, где должны были воздвигнуть крепость. Он тыкал в землю палкой, проверяя, достаточно ли оттаяла почва. Крестьяне в Эльфлиа начали строить бараки для рабочих. Для пахоты и сева время еще не подошло.

Дагда и мастер Жилье съездили в Херефорд, Вустер и Глостер, чтобы подыскать строителей, землекопов и плотников.

Все поездки оказались удачными. По мере того как жилища заселялись, население Эльфлиа сначала удвоилось, потом — утроилось. Из Нормандии прибыли каменщики. На месте строительства крепости соорудили кузницу для местного кузнеца Освальда, чтобы тому не приходилось бегать туда-сюда между деревенской кузницей и стройкой.

Бейлиф Эгберт подыскал в деревне новых служанок для кухни. Он выбрал более молодых девушек, чем обычно, и поручил им самые простые задания; прочие же были срочно повышены в должности. Чтобы прокормить новых жителей, требовалось много рабочих рук.

Мельник Веорт взял себе двух молодых помощников и ежедневно молол муку про запас. Он не помнил, чтобы ему когда-либо приходилось трудиться так много. Ведь Эльфлиа всегда было таким тихим, спокойным местечком! И обязанности Веорта, унаследованные от отца, который тоже когда-то был мельником, до сих пор были легки и необременительны. Теперь же он работал от зари до зари и валился в постель таким усталым, что его молодая вторая жена обиженно жаловалась на то, что муж ею пренебрегает.

Местный пекарь Бирд, маленький вертлявый человечек, матерью которого была валлийская дикарка с холмов, справлялся с работой весело. Для него лишний труд никогда не был в тягость; безделье же, напротив, угнетало. С руками, покрытыми до локтей мукой, он проворно лепил из теста буханки, укладывал их в печи и неутомимо вынимал один противень за другим. Потом его помощники переносили хлеб к месту постройки, где между походными кострами сновали повара. Хлеб Бирда всегда был вкусным и сдобным.

Зима сменилась весной буквально за одну ночь. Все зазеленело. Когда вырыли защитный ров вокруг будущей крепости, мастер Жилье со своими подручными взялся за проект здания. Крепость будет не очень большой; ведь Жосслен де Комбур — не крупный сеньор. Главная задача — обеспечить охрану; впрочем, предусматривались и удобные жилые помещения для лорда и его семьи. Хотя Мэйрин была против переезда в новое жилье, мысль о том, что можно будет снова поселиться в настоящем замке, казалась соблазнительной. Жизнь в Ландерно осталась далеко-далеко в прошлом.

В марте король вернулся в Нормандию, захватив с собой тех, чье присутствие могло бы послужить причиной восстания.

Это были юный этелинг Эдгар, граф Нортгемптона и Хантингдона Вальтеоф и братья графы Эдвин и Моркар В качестве регентов в Англии остались брат короля, епископ Одо, и сенешаль короля, Вильгельм Фитц-Осборн, только что ставший графом Херефорда. Епископу досталось управлять юго-восточной Англией, вплоть до самого Винчестера; Фитц-Осборну — центральными землями, от болот Уэльса до Норвича. Править Нортумбрией предстояло некоему тану по имени Копси, который состоял в родстве с семейством Годвина. Юго-запад Англии все еще не покорился Вильгельму, до сих пор храня верность покойному Гарольду Годвинсону, мать и сестра которого нашли убежище в Эксетере.

Дни стали длиннее и теплее; крестьяне Эльфлиа начали работать на полях, сеять ячмень, овес, пшеницу и рожь. Плодовые деревья в садах покрылись бело-розовыми цветами. Ручьи в Большом лесу избавились от остатков льда и потекли быстрее. Гуляя по лесу с корзинкой, Мэйрин находила чудесные большие грибы, приносила их домой и рассказывала повару, как готовить их с маслом и перцем, добавляя даже драгоценной соли. Такой рецепт был совершенно безопасен.

Потом наступило лето. Высокие колосья стали наливаться зерном. Однажды к ним на ночлег попросился гонец с севера, сообщивший, что Копси убит Освульфом, сыном бывшего графа Берниции, в ходе кровной вражды, уже давно длившейся между семейством Годвина и старым правящим домом Нортумбрии. А вскоре после этого Жосслена призвали на помощь к брату короля. Пикардиец Эсташ Булонский захватил Дуврский замок и оказал сопротивление епископу Одо.

Мэйрин ударилась в слезы.

— Нет! — воскликнула она. — Ты не оставишь меня в такую минуту! Я жду ребенка!

Рот Жосслена сам собой растянулся до ушей в улыбке. Подхватив жену на руки, он закружил ее с радостным воплем:

— Это же чудесно, колдунья моя! Когда он родится? Ты уверена? Почему ты мне раньше не сказала? — Поставив Мэйрин на землю, он звучно поцеловал ее в нос.

— Я только что узнала, — чихнув, ответила Мэйрин. — Ты ведь не уедешь, правда?

— Я должен ехать. Епископ Одо — брат короля, а я не только слуга, но и друг короля, Мэйрин. Я не могу не поехать, но думаю, что скоро вернусь. О тебе позаботится твоя мать. Здесь, в Эльфлиа, ты в полной безопасности. Так когда же родится мой сын?

— Твой сын? С таким же успехом это может быть и дочь, милорд! Наш ребенок родится в феврале. — Мэйрин тихо засмеялась. — Я разрожусь вместе с нашими овцами. — Она прижалась к груди Жосслена и потерлась щекой о ткань туники.

Жосслен сжал ее в объятиях и коснулся губами шелкового завитка волос, выбившегося из прически.

— Если это будет сын, то мы постараемся поскорее подарить ему сестру. А если дочь — то удвоим усилия, чтобы у нее родился брат.

В последующие недели Мэйрин часто вспоминала эти слова и находила в них некоторое утешение. Ей хотелось иметь большую семью, и она знала, что Жосслен тоже хочет много детей. Они часто говорили об этом по ночам, в постели. А холодный рассудок подсказывал Мэйрин, что для благополучия их семьи Жосслен должен быть не просто верным, а преданным, как пес. Во власти короля присвоить звание пэра, и если Жосслен заслужит такую честь, то этот титул принесет много пользы и их детям.

Старшему сыну достанется крепость на холме и титул отца. Эльфлиа отойдет ко второму сыну. А третий сын может получить Ландерно, если Мэйрин удастся вернуть свои законные владения. Прежде ей не приходило в голову заявить о своих правах на бретонское наследство, но растущая у нее под сердцем новая жизнь внезапно заставила задуматься об этом. Мэйрин помнила, как удивился король, когда она сказала, что не хочет требовать Ландерно обратно. Она знала, что Вильгельм счел ее глупой, и тогда ее это не беспокоило. Но этот еще не родившийся ребенок вынудил ее подумать о будущем.

Отцовское поместье по праву принадлежало ей, а дочь Бланш не имела на него никаких прав. Мэйрин подумала, что ее сводная сестра может пострадать так же, как и она сама. Сейчас Мэйрин впервые в жизни всерьез заинтересовалась тем, что же собой представляет эта сестра. Сосредоточившись, она увидела ее ребенком с миловидным личиком и каштановыми волосами, как у отца. И всякий раз, когда бы Мэйрин ни настраивалась на это видение, девочка представала ее внутреннему взору коленопреклоненной и возносящей молитву. Так Мэйрин поняла, что это незнакомое ей дитя хочет стать монахиней.

Подумав, что это видение могли подсказать ей личные эгоистические желания, Мэйрин попросила Дагду раскинуть для нее рунные камни. Но и руны давали один и тот же ответ. Сводная сестра Мэйрин готовилась не к замужеству, а к монастырю. Итак, совесть Мэйрин была чиста. Она решилась вернуть себе бретонские земли. Сводная сестра получит достойное приданое, чтобы иметь возможность выбрать лучший монастырь, но замок и земли Ландерно принадлежали Мэйрин! И она передаст их по наследству своим детям!

Мысленно распределив эти три состояния между тремя несуществующими сыновьями, Мэйрин решила предназначить четвертого сына церкви; в монастырь можно будет отправить и одну из дочерей. А остальных дочерей выдать замуж за женихов, достойных богатства, положения и могущества, которых к тому времени добьется Жосслен. Такими чудесными мечтами тешила себя Мэйрин в долгие одинокие ночи, пока Жосслен помогал брату короля сломить сопротивление Эсташа Булонското и отобрать у него Дуврский замок.

Долгие дни лета незаметно и легко скользили мимо. Землемеры под руководством мастера Жилье разметили место для будущих стен и башен крепости. Землекопы продолжали рыть котлован для фундамента. В каменоломнях уже отыскали превосходный камень, и каменотесы принялись обтачивать огромные темно-серые глыбы.

Наступила пора жатвы. Колосья срезали и оставили сушиться на полях. Коровы и овцы разжирели на тучных пастбищах, ветви деревьев в садах склонились под тяжестью плодов. Глядя на щедрость земли, Мэйрин только удивлялась, как непохож этот изобильный год на предыдущий, когда все в ужасе ожидали, чем закончится борьба за английский престол.

Однажды в Эльфлиа зашел бродячий торговец. Он рассказал, что на границе, за холмами, какой-то тан по имени Эдрик Дикий поднял мятеж. Вечером Мэйрин и Дагда поднялись на холм, к месту строительства. Дождавшись темноты, они явственно различили лагерные костры повстанцев.

— Так они, пожалуй, явятся прямо в Эльфлиа, — угрюмо заметил Дагда. — Такие бунтовщики обычно разрушают все на своем пути. Не пойму, зачем им это понадобилось?! Кого, черт побери, они хотят посадить на трон вместо короля Вильгельма? Ведь никого больше нет!

— Через какое время они до нас доберутся? — спросила Мэйрин. Голос ее прозвучал спокойно, но в душе она сильно встревожилась. На ее памяти Эльфлиа впервые оказалось под угрозой. Она вышла замуж за Жосслена потому, что поместью был нужен хозяин и защитник. И где же он сейчас, когда поместье в опасности?! В Дувре, защищает владения короля! А о защите Эльфлиа должна заботиться Мэйрин!

— Дня через два, самое большее — три, — ответил Дагда. — Зависит от того, насколько им по душе такая жизнь.

— Мы должны убрать с полей все, что успеем, и надежно спрятать урожай, Дагда. Если они подожгут поля, то наши люди, не говоря уже о строителях, зимой будут голодать. Проклятие! Если бы Жосслен был здесь, мы могли бы отогнать их, но он забрал с собой всех мужчин, обученных сражаться. У нас остались только крестьяне. И если бы не эта проклятая крепость, мы избежали бы неприятностей! Ну разве я его не предупреждала? На нее все враги будут слетаться, как бабочки на огонь!

— Построить крепость — хорошая мысль. Крепость просто необходима! — заявил ирландец, и Мэйрин изумленно уставилась на него. — Послушайте меня, миледи Мэйрин. Англия уже не невинное дитя. Те дни, когда это поместье было надежно укрыто в долине и никому не известно, тоже миновали. А крепость защитит Эльфлиа, и немногие отважатся напасть на него, когда над холмом вознесутся мощные каменные стены. — Дагда взял Мэйрин за руку и потянул за собой. — Пойдемте! У нас осталось мало времени. Гости скоро нагрянут.

Они зашли в поселение строителей крепости, и Дагда быстро и толково рассказал собравшимся людям о грозящей опасности. Затем он уступил слово Мэйрин, поскольку в отсутствие хозяина поместья она была здесь единственным авторитетом.

— Я хочу избежать кровопролития, — сказала она. — Пускай каждый мастер соберет своих работников, чтобы мы могли надежно спрятать вас. Когда Эдрик явится сюда со своими бунтовщиками, нельзя, чтобы он заподозрил здесь какую-то угрозу для себя. Мы тихо отсидимся, пока они не уйдут. Мастерство чересчур ценно, чтобы рисковать вашими жизнями. — Затем Мэйрин повторила все то же самое по-французски, чтобы каменщики тоже поняли ее. — Кроме того, завтра мне понадобится от вас помощь на полях, — продолжала она. — Чтобы за такое короткое время убрать весь урожай, понадобятся все свободные руки. Ведь если они уничтожат зерно, как я смогу прокормить вас зимой? — И она улыбнулась им так приветливо, что каждый в душе поклялся пойти за этой женщиной в огонь и в воду.

На следующий день с первыми утренними лучами все жители Эльфлиа высыпали из домов и как один направились на поля довершать сбор урожая. Почти все работники были горожанами и мало что смыслили в земледелии. Однако на карту была поставлена жизнь, и они быстро переняли все необходимые приемы от крестьян, которые были рады даже таким неопытным помощникам. Мэйрин и Ида тоже трудились бок о бок со своими людьми, воодушевляя их своим присутствием.

Бейлиф Эгберт проследил за тем, чтобы всех коров, лошадей и овец разделили на группы и укрыли в надежных местах в Большом лесу. Эльфлиа не сталкивалось с серьезной опасностью уже давным-давно, но Эгберт вспомнил рассказы стариков о том, как однажды викинги вторглись с побережья, поднялись по рекам Уай и Северн, поставили свои ладьи на якорь и принялись опустошать окрестности. Это воспоминание так взволновало бейлифа, что он нашел укрытия даже для домашней птицы и голубей.

Через полтора дня Мэйрин отправила в укрытие и всех строителей; они спрятались в каменоломнях и в лесу. Молодых незамужних женщин на всякий случай отослали в ближайший монастырь. Мэйрин стремилась уберечь их от насилия.

На рассвете третьего дня Эдрик Дикий и его люди появились на западных холмах. На своем пути они подожгли дома и мастерские, сооруженные на месте стройки. Мэйрин не стала запирать ворота замка Эльфлиа, не желая заронить в душу бунтовщика подозрение о том, что ему пытаются сопротивляться. Более того, она даже вышла ему навстречу, нарядившись в платье миролюбивого голубого цвета, уложив в косы свои восхитительные золотисто-огненные волосы и покрыв голову скромной белой вуалью.

— Учитывая слухи, опережающие ваше войско, милорд Эдрик, я не могу приветствовать вас в Эльфлиа, но не могу и запретить вам войти в замок, — отважно проговорила она.

Эдрик Дикий, крепкий здоровяк с густой бородой и каштановыми волосами до плеч, оценивающе взглянул с высоты седла на прекрасную женщину. Он предпочитал не сходить со своего огромного коня, добавлявшего ему преимущества в тех случаях, когда требовалось наводить страх. Но, услышав спокойный голос Мэйрин, Эдрик понял, что эту женщину напугать не так-то просто, Вглядевшись в его лицо, Мэйрин подумала, что еще никогда не видела таких холодных голубых глаз.

— Вы — Мэйрин из Эльфлиа? — недовольным тоном спросил Эдрик, соскальзывая с седла.

— Да.

— Что это вы там строите на холме?

— Крепость, — ответила она.

— Зачем? — Холодный взгляд Эдрика не выдал ни малейшего удивления.

— Чтобы защитить владения короля, — сказала Мэйрин.

— Какого короля? — рявкнул бунтовщик.

— В Англии только один король — Вильгельм.

— Этот узурпатор?! Вы строите крепость для узурпатора?

— Вильгельм Нормандский — законный король Англии, милорд Эдрик.

— Корона принадлежит этелингу Эдгару, леди.

— Этелинг Эдгар — еще ребенок, — терпеливо пояснила Мэйрин, как будто и перед ней стоял ребенок, а не взрослый мужчина. — Он не сможет защитить Англию от захватчиков. Он стал бы легкой добычей даже для своих соотечественников, жаждущих власти в стране. Кроме того, наш покойный король Эдуард избрал своим наследником Вильгельма Нормандского. Король Эдуард знал, что Англии нужен сильный правитель.

— Так говорит этот ублюдок Вильгельм!

— Его поддерживает папа! — парировала Мэйрин.

— Тьфу! Чужеземец, ничего не знающий ни об Англии, ни о нашем народе!

— Народ хочет мира, — сказала Мэйрин, — но не получит его до тех пор, пока люди, подобные вам, опустошают наши земли.

— Я сражаюсь за свободу, женщина! — проревел Эдрик.

— Вы сражаетесь за то, чего хотите лично вы, — гневно возразила Мэйрин. — Зачем иначе вы стали бы разбойничать, убивать и грабить? Для чего вы явились сюда? Эльфлиа — маленькое, уединенное поместье; здесь вам почти нечего взять.

Хотя Эдрик знал, что саксонские женщины славятся прямотой в речах, яростные слова Мэйрин все же застали его врасплох; кроме того, они были чересчур близки к истине, чтобы оставить его равнодушным. Эта женщина заставила его почувствовать себя крайне неуютно. Обычно люди дрожали перед ним, зная о его репутации неустрашимого воина. А эта женщина не боялась его и, что еще хуже, позволила себе такие дерзкие речи в присутствии его людей. Если он не усмирит ее, то лишится авторитета в войске.

Развернув плечи и выпрямившись во весь рост, Эдрик пророкотал могучим басом:

— Убирайся в дом, женщина, и прикуси язык! Мэйрин насмешливо улыбнулась и присела в реверансе, всем своим видом выражая глубокое презрение.

— Проходите в мой зал, милорд Эдрик. Я распоряжусь, чтобы ваших людей накормили, а лошадей напоили. Или они предпочитают сами взять все, что им понравится? — С этими словами Мэйрин повернулась и пошла в дом.

— Женщина, ты испытываешь мое терпение, — проворчал Эдрик ей вслед.

Эдрик Дикий не зря заслужил свое прозвище. Когда его загоняли в угол, он становился опаснее раненого зверя. Но сейчас, увидев язвительную улыбку на лице своей противницы, он несколько растерялся. Он понял, что Мэйрин считает его простым разбойником и хвастуном и не думает, что он способен причинить вред Эльфлиа, если обойтись с ним должным образом. Но в действительности Эдрик был саксонцем старой закалки; он просто не смог смириться с поражением Гарольда и готов был сражаться даже без всяких надежд — до тех пор, пока не примет неизбежного или не погибнет. Эдрик был богат, но не очень-то заботился о наслаждениях и удобствах. Он жил так, как лет сто назад жили все саксонцы: в большом шумном зале замка, полном слуг и собак, дерущихся между собой за кости и объедки на полу, устланном тростником. И маленький аккуратный зал Эльфлиа, отгороженный от входа красивой резной ширмой, сильно удивил его. Тростник на сверкающем чистотой полу был свежим: его меняли каждую неделю. В зале стоял приятный запах, поскольку между стеблями тростника были разбросаны ароматные травы. Большие поленья в камине весело потрескивали, согревая комнату, а у огня сидела прелестная женщина, поднявшаяся навстречу гостям.

— Это — моя мать, леди Ида, вдова Олдвина Этельсберна, — сказала Мэйрин.

— Миледи, — проговорил Эдрик Дикий, — я счастлив приветствовать супругу такого выдающегося человека, как Олдвин Этельсберн.

— Благодарю вас, милорд, — ответила Ида, снова садясь.

— Принесите вина, — велела Мэйрин слугам и указала Эдрику на второе сиденье у огня.

Вино принесли, гостям раздали кубки, а потом Эдрик сказал:

— Один из моих товарищей — ваш старый друг, Мэйрин из Эльфлиа. Он сказал мне, что вы с ним обручены.

— Я ни с кем не обручена, — ответила Мэйрин, — и кроме того, я… — Но прежде чем она успела окончить фразу, из толпы воинов выступил бородатый белокурый мужчина.

— Ты меня не узнаешь, Мэйрин?

Мэйрин пристально вгляделась, и лицо ее потемнело от гнева.

— Эрик Длинный Меч!

— Да! Я пришел за тобой, Мэйрин! Я принес присягу Эдрику и этелингу Эдгару, Ты станешь моей женой, и мы будем управлять Эльфлиа от их имени. Я дал клятву, что все будет именно так!

— Неужели, — насмешливо проговорила Мэйрин, — неужели ты действительно дал такую клятву, Эрик Длинный Меч? Разве я не предупреждала, что не пойду за тебя замуж? С тех пор ничего не изменилось. Чего ради я должна идти замуж за предателя? Предателя, который сражается на стороне Тостига и Харальда Хардероде против Англии! Я не вышла бы за тебя замуж, даже если бы ты был единственным мужчиной на свете!

— Не тебе выбирать, Мэйрин! Эльфлиа находится в стратегически важном месте; оно нам необходимо. Если ты верна своей стране, твои долг выйти замуж за человека, который способен управлять этим поместьем от имени законного короля Англии.

— Именно это я и сделала, Эрик Длинный Меч! Накануне Рождества я вышла замуж за Жосслена де Комбура, верного рыцаря законного короля Англии — Вильгельма. Я люблю своего мужа и останусь ему верна. Этой зимой я рожу от него ребенка! — торжествующе окончила она, положив для большего впечатления руку себе на живот. Затем лицо ее вновь омрачилось, и она добавила ледяным тоном:

— Как ты посмел заявлять, что помолвлен со мной?! Как ты посмел привести в мои владения этих разбойников?! Мои родные никогда не давали тебе ни малейшей надежды на брак со мной. И я никогда не обнадеживала тебя! Я даже представить не могла, что у тебя такая богатая фантазия, Эрик Длинный Меч!

— Если ты замужем, то я убью твоего мужа, Мэйрин, — холодно проговорил Эрик. — Я добьюсь тебя любой ценой. Моя страсть к тебе чересчур сильна. Я желаю тебя с первого дня нашей встречи там, в Константинополе. Мои чувства с тех пор не переменились. Тебе нужен сильный мужчина, который научит склоняться перед волей мужа. И я — именно такой мужчина. Вильгельма вышвырнут из Англии, этелинг займет принадлежащий ему трон. А ты будешь моей женой и родишь ребенка от меня. А это отродье, если оно выживет, можно будет отдать на воспитание куда-нибудь подальше.

Мэйрин потрясенно уставилась на Эрика и расхохоталась. Повернувшись к Эдрику, она сказала:

— Этот человек обезумел от похоти, милорд. На вашем месте я бы заперла его, пока он не причинил вреда себе или дорогим для вас людям. Что же до меня, то ради законов гостеприимства я буду терпеть его общество, но если он посмеет приблизиться ко мне, я прикажу моим слугам вышвырнуть его из зала на скотный двор, где и место таким скотам.

Эдрик пристально взглянул на Мэйрин и спросил:

— Где вы выходили замуж?

— В Лондоне. Нас сочетал браком Одо, епископ Байе. Это произошло в присутствии короля, моей матери, Вильгельма Фитц-Осборна, Вильгельма де Варенна, графа Эсского, Роберта де Бомона и Хью де Монфора. — А где сейчас ваш муж, Мэйрин из Эльфлиа? Он что, бежал из страха перед нами?

— Нет, милорд. Он помогает епископу Одо отобрать Дуврский замок у этого пикардийского предателя, Эсташа Булонского. Долг обязывал его поддержать королевского брата.

Эдрик Дикий понимающе кивнул. Поднявшись, он проговорил:

— Нам здесь нечего делать. Двинемся дальше! Распорядитесь поджечь поля и увести весь скот. Надо же хоть чем-то поживиться!

Но Эдрик быстро понял, что на полях не осталось ничего, кроме жнивья, а весь скот и даже домашняя птица словно испарились. Кроме того, Эдрик сообразил, что в сожженных ими домах и мастерских на холме не оказалось ни одного человека. В деревне не нашлось ни следа коров и овец, не встретилось ни одной хорошенькой девушки. Холодные глаза Эдрика сверкнули восхищением, и он хрипло рассмеялся, хотя в звуках его смеха не было и намека на веселье.

— Я так понимаю, что расспрашивать бесполезно? — спросил он.

— Да, милорд. Абсолютно бесполезно, — кротким голосом ответила Мэйрин.

— Тогда и не буду этого делать, Мэйрин из Эльфлиа. Вы и так уже не раз выставили меня посмешищем перед моими людьми. Но вы не уйдете от меня безнаказанной. Сожгите деревню и церковь! — распорядился он.

— А как насчет замка, милорд Эдрик? — злобно потребовал Эрик Длинный Меч.

Эдрик увидел, как глаза Мэйрин расширились от ужаса. И это понравилось ему, но еще приятнее было увидеть, как Мэйрин упала перед ним на колени и стала умолять о пощаде.

— Я сражаюсь за Англию! — горделиво провозгласил Эдрик. — Я не воюю с беспомощными женщинами и детьми. Я пощажу ваш дом, Мэйрин из Эльфлиа.

— О, благодарю вас, милорд! — воскликнула Мэйрин, смахивая несуществующую слезинку со щеки. Ее так и подмывало спросить: если он не воюет с женщинами и детьми, то зачем же ему понадобилось сжигать деревню? Но благоразумие победило, и она придержала язык.

Эдрик отвернулся от нее; губы его искривились в усмешке. Будь она мужчиной, перед ним оказался бы опасный противник, подумал он. Она хорошо продумала сражение и вовремя отступила, чтобы не потерять самое ценное. Удаляясь от Эльфлиа, Эдрик пребывал не в самом лучшем расположении духа.

Крестьянам удалось спасти от огня почти всю церковь, кроме крыши, но деревня погибла. Впрочем, кое-что из пожитков тоже удалось сберечь. Мэйрин пообещала как можно скорее отстроить дома. Люди вернулись из укрытий и немедленно принялись восстанавливать деревню. Новые дома строили из камней; только крыши покрывали соломой. Теперь, если деревню снова сожгут, ее будет куда легче отстроить заново.

Через месяц дома были готовы. На холме вновь соорудили дома для строителей и мастерские. Строители помогли крестьянам собрать урожай, а крестьяне пришли на помощь строителям. Вскоре жизнь в поместье вошла в привычную колею. Зерно перенесли из укрытий в сухие хранилища; при необходимости его в любой момент можно было перемолоть на муку, но в виде муки оно сохранялось хуже. Яблоки в саду уже поспели, и когда Жосслен де Комбур вернулся к своей жене и землям, в поместье как раз делали яблочный сидр.

Мэйрин было неприятно рассказывать о том, как она защищала Эльфлиа, но Ида с удовольствием поведала Жосслену все подробности.

— Олдвин бы так гордился ею! — взахлеб говорила она. — Мэйрин в несколько минут сплотила всех людей! Спасла весь урожай и весь скот! Все женщины целы, все мужчины живы, все дети на месте! Правда, мы потеряли деревню, но ее уже отстроили заново, и все дома каменные! Никакому мужчине не удалось бы лучше защитить Эльфлиа! А этот мордастый Эрик Длинный Меч! Она раз и навсегда вышвырнула его из замка! Представь себе, этот подлец посмел сказать Эдрику, что помолвлен с моей дочерью!

— Мама! — вспыхнула Мэйрин.

— Эрик Длинный Меч? — Жосслен внезапно заинтересовался словами Иды. Подвиги Мэйрин по защите Эльфлиа не удивили его, хотя он и восхитился тем, как благоразумно она собрала урожай и спрятала людей, но Эрик Длинный Меч? — Кто такой Эрик Длинный Меч? — спросил он. — Один дурак, — фыркнула Мэйрин.

— Его отец был таном на севере, вассалом Тостига, — сказала Ида. — Когда мы познакомились с ним, он служил в варяжской гвардии в Византии. Он увлекся Мэйрин и попытался ухаживать за ней после смерти Василия, но она и смотреть на него не хотела. Он посмел сказать Эдрику, что Мэйрин должна стать его женой и что он будет управлять Эльфлиа. Ради этого он принес присягу Эдрику и этелингу. Мэйрин быстро поставила его на место, и Эдрик понял, что Эрик Длинный Меч — простой хвастун.

— Я его убью, — спокойно проговорил Жосслен.

— Ты останешься здесь и будешь защищать нас, милорд! — перебила его Мэйрин. — Я неважно себя чувствую и не перенесу новых волнений!

Жосслен взглянул на Иду.

— Что такое? — спросил он. Ида покачала головой.

— После набега Эдрика у нее начались кровотечения. Она может потерять ребенка. И это неудивительно — ведь она работала на полях, словно простая крестьянка.

— Ты работала вместе со мной, мама! И в деревне тоже, когда мы помогали нашим людям настилать крыши!

— В твоем положении? Ты что, с ума сошла, Мэйрин?! — гневно воскликнул Жосслен.

— Разве я могла бросить наших людей в беде, Жосслен? Долг хозяйки поместья — подавать пример.

— Но ведь ты беременна!

— Как и половина наших крестьянок. Никому из них не стало хуже от работы, — возразила Мэйрин.

— Они — крестьянки, — заметил Жосслен. — Они сильные, как волы. А ты — моя жена, ты — неженка! Мэйрин фыркнула.

— Будет так, как захочет Господь, — сказала ома. — Если этот ребенок слишком слаб, лучше мне сразу потерять его. Жосслен в ужасе уставился на нее.

— Как ты можешь такое говорить? — поразился он.

— О эти мужчины! — презрительно воскликнула Мэйрин. — Что ты знаешь о детях, кроме того, как их делать? Я видела сильных, крепких младенцев. А видела и слабых, тощих и синих, которые проживали всего несколько дней или несколько лет, разбивая сердце несчастной матери. Если нашему ребенку не суждено родиться здоровым, то лучше мне вовсе не рожать его и не тратить силы на роды. Разве я не права?

Жосслен смутился. Мэйрин снова представила вполне логичным то, что казалось ему не правильным. Он прекрасно понял ее. Но с другой стороны, это был его сын, и он отчаянно хотел, чтобы ребенок родился.

Мэйрин прочла все эти противоречивые чувства по его лицу и ласково дотронулась до щеки мужа.

— На все Божья воля, Жосслен. Если Господь пожелает, чтобы этот ребенок выжил, так оно и случится. Мы будем молиться, милорд. Мы с тобой вместе будем молиться за это невинное дитя.

И они молились, стоя на коленях на холодном полу церкви, покрытой новой кровлей. Но не прошло и недели, как у Мэйрин случился выкидыш. По этому крошечному комочку плоти невозможно было даже понять, мальчик это или девочка. И Мэйрин, несмотря на всю холодную логику, с которой она рассуждала несколько дней назад, плакала горькими слезами в объятиях своего мужа.

— Это несправедливо, — повторяла она. — Это несправедливо!

— У нас будут другие дети, — утешал ее Жосслен, чувствуя в душе такую же горечь. — Главное, что ты осталась здорова, колдунья моя. Я могу смириться с потерей ребенка, но никогда бы не смирился, если бы лишился тебя.

Эти слова растрогали Мэйрин.

— Мы все начнем заново, — сказала она. — И будем стараться изо всех сил, милорд.

— Да, Мэйрин, мы постараемся, — заверил ее Жосслен с улыбкой на лице.

— Мы начнем сегодня же!

— Ни в коем случае! — воскликнула Ида. — Должно пройти несколько недель, чтобы к тебе вернулись силы и чтобы твое измученное тело залечило раны, дочь моя. Ты понимаешь, Жосслен?

— Я подчиняюсь вашему мудрому совету, матушка, — ответил тот.

— Жосслен! — запротестовала Мэйрин. — Ты хочешь потерять и других детей, дочь моя? Если не отдохнешь сейчас, ты их потеряешь.

Мэйрин обиженно надула губки, но Жосслен сказал:

— Из-за Эдрика Дикого мы сильно отстали со строительством крепости. Чтобы построить к зиме хотя бы половину стен, я должен буду следующие несколько недель лично следить за работами. Нам придется работать от зари до зари, если позволит погода.

— А что буду делать я, пока вы будете возиться со своей крепостью? — проворчала Мэйрин.

— Восстанавливать силы и, как обычно, вести хозяйство, колдунья моя, — ответил Жосслен, и глаза его лукаво блеснули. — А когда окрепнешь, я прослежу, чтобы по ночам у тебя тоже не оставалось свободной минутки, до тех пор пока наши труды снова не принесут плод.

Мэйрин улыбнулась и откинулась на подушки. Она была вполне довольна.

— Мать, — проговорила она, — научила меня обязанностям хорошей жены, милорд. Пусть будет так, как ты пожелаешь.

Ида многозначительно хмыкнула, и все рассмеялись.

Жосслен действительно вплотную взялся за строительство. Мастер Жилье не напрасно славился своими архитектурными талантами, и его план Олдфорда, как собирались назвать крепость, оказался грандиозным. Главное, что требовалось от Олдфорда, — это отразить атаку и выдержать осаду. Избранное для крепости место превосходно отвечало задаче: скала, с вершины которой отлично видны валлийские земли.

Северо-западные стены крепости должны были вознестись над неприступными утесами. С этой стороны Олдфорд будет совершенно неуязвим. Внешним стенам крепости — так называемому внешнему занавесу — предстояло протянуться на полтораста футов с каждой из четырех сторон. Высота их предполагалась в двадцать футов; круглые башни, размещенные вдоль стен, должны были подняться еще на десять футов. Между внешним занавесом и внутренним занавесом — собственно стенами здания — планировался внешний двор.

Попасть в крепость можно было лишь через один-единственный вход. Вдоль внешних стен, смотрящих на долину Эльфлиа, намеревались построить деревянный крепостной вал, пересекающий ров, который должен был проходить через U-образные башни у ворот во внешний двор. Между привратными башнями поместили тяжелую деревянную решетку. Ее можно будет поднимать и опускать по желанию, открывая или перегораживая проход в крепость. Добраться до входа во внешний двор можно будет лишь по узкой извилистой дорожке, за долгие годы протоптанной на склоне холма, на гребне которого будет возведен Олдфорд. С дозорной башни крепости вся эта дорожка будет отлично просматриваться. Ее предстояло лишь немного расширить и вымостить.

Стены внутреннего занавеса станут стенами самой крепости. Они протянутся на семьдесят пять футов в каждую сторону. В отличие от внешних стен, толщина которых будет всего восемь футов, внутренние стены достигнут двадцати футов толщиной. В высоту они поднимутся на тридцать пять футов, а башни горделиво воспарят на целых пятьдесят пять. Благодаря тому, что внутренние стены будут выше внешних, защитники крепости, поднявшись наверх, смогут стрелять поверх голов тех, кто будет охранять внешние стены. Внешний и внутренний занавесы соединятся между собой множеством переходов и лестниц. Низкий парапет, обрамляющий оба занавеса в виде зубчатой стены, защитит от нападения всякого, кто захочет прогуляться по стенам.

Само здание крепости поднимется вокруг четырехугольного внутреннего двора. В него можно будет проникнуть лишь через U-образные внутренние ворота, также снабженные подъемной решеткой. По четырем углам здания будут размещены квадратные башни. В крепости предполагались большой зал, апартаменты для семьи хозяина, комнаты для бейлифа, повара и их семей. Кухня расположится рядом с большим залом. Во внутреннем дворе разместятся казармы для гарнизона, конюшни для лошадей, псарня для охотничьих собак и клетки для ловчих соколов. Кроме того, во дворе выроют колодец, чтобы враг не смог отравить воду во время осады, и поставят кузницу.

На постройку крепости Олдфорд уйдет несколько лет, и Жосслен понимал, что недостроенное сооружение особенно уязвимо, пока король не покорит Англию окончательно. По всей стране продолжали вспыхивать восстания и мятежи. Все эти очаги сопротивления необходимо гасить, пока от крошечного огонька не занялся пожар; так что оба регента были очень заняты. Саксонские дворяне, наивно рассчитывавшие на победу над Вильгельмом Нормандским, лишались своих поместий и вынуждены были бежать, чтобы спасти свою жизнь.

Король вернулся из Нормандии шестого декабря и тут же осадил город Эксетер. Таны Девона уже давно покорились Вильгельму, но Эксетер продержался целых восемнадцать дней. Наконец и он смирился с владычеством Вильгельма, оговорив, что сохранит за собой все прежние привилегии. Гита, мать Гарольда Годвинсона, покинула Англию вместе со своей дочерью. Жена Гарольда, сестра графа Эдвина, и ее дети от Гриффидда Валлийского исчезли без следа. Вильгельм прошел со своим войском через Девон, Сомерсет и Корнуолл, склоняя к повиновению все еще упорствовавших танов.

На западе Эдрик Дикий снова пересек валлийскую границу и принялся досаждать англичанам. На сей раз он держался от Эльфлиа подальше, сосредоточив главный удар на Херефорде. Наконец его снова выдворили обратно в его логовище. Одиннадцатилетний этелинг Эдгар, его мать Агата и старшие сестры, Маргарет и Кристина, нашли приют у короля Шотландии Малькольма.

В этом году зима обрушилась на землю с невиданной свирепостью. Жители Эльфлиа боялись даже нос на улицу высунуть и жались к своим очагам. Строительные работы почти приостановились; впрочем, в те дни, когда ветер хоть немного ослабевал, полудостроенные внешние стены заполняли смесью щебенки с известью. Благодаря этому с первым весенним теплом работы возобновились без промедления и обещали пойти в новом году быстрее, чем в прошедшем.

Пасха пришлась на двадцать третье марта. Вскоре после Пасхи в Эльфлиа прибыл королевский гонец. В один прекрасный день на вершине восточного холма неожиданно возник всадник. Он галопом промчался вниз по узкой дороге, пересек речку по льду и во весь опор ворвался в ворота замка. Крестьяне, работавшие на полях, проводили его изумленными взглядами. Спешившись, гонец не без презрения огляделся по сторонам, но как только в дверях дома появилась Мэйрин, он застыл потрясенный.

— Я… — Гонец тяжело сглотнул, но затем, вспомнив, кто он такой и зачем явился, перевел дыхание. — Я прибыл от короля к Жосслену де Комбуру.

Мэйрин улыбнулась, едва удержавшись от смеха. Как же часто ей доводилось видеть на лицах мужчин это глупое выражение!

— Добро пожаловать в Эльфлиа, — проговорила она спокойно, но в душе встревожившись. — Мой муж сейчас на стройке. Я за ним пошлю. Входите, отдохните немного. Наверняка вы проделали долгий путь!

Гонец, которому на вид нельзя было дать больше четырнадцати лет, двинулся за ней, слегка пошатываясь. Войдя в дом, он снова поразился, обнаружив, что убранство этого замка ничуть не хуже, чем у самых знатных нормандцев. Прекрасная хозяйка усадила его перед камином; гонец был благодарен ей за это, поскольку день выдался прохладный. Затем она налила ему кубок вина. Гонец жадно выпил.

— Я — леди Мэйрин из Эльфлиа, — представилась Мэйрин. Мальчик быстро поставил кубок и вспыхнул от смущения: ведь он проявил ужасную невоспитанность, не представившись при входе в дом. Он поднялся и произнес:

— Прошу прощения, миледи. Я — Робер де Иервиль, паж милорда Вильгельма.

— Что ж, добро пожаловать, Робер де Иервиль, — с улыбкой ответила Мэйрин. — Вы прибыли из Винчестера?

— Да, миледи.

Повисла долгая тишина. Мальчик стал неловко переминаться с ноги на ногу, и наконец Мэйрин сказала;

— Мой муж скоро вернется.

И Жосслен, к ее большому облегчению, действительно появился, не успела она договорить этих слов.

— Робер де Иервиль! Как же ты вырос, малыш! Ты скоро доберешься до шести футов! — воскликнул Жосслен вместо приветствия.

— Всего дюйма не хватает, милорд, — ответил мальчик, широко улыбнувшись. Он, очевидно, был весьма доволен, что хозяин Эльфлиа обратил внимание на его рост. Но тут же лицо его посерьезнело. — Я привез вам письмо от короля, — сказал он, доставая из складок туники свернутый в трубку пергамент и вручая его Жосслену.

Жосслен сломал печать на письме, развернул его и разложил на столе.

— Королева вот-вот приедет в Англию, — сообщил он вслух. — На Пятидесятницу она будет короноваться в Вестминстере. Нас с тобой приглашают, Мэйрин. И Иду тоже, если она захочет поехать.

— Нет уж, благодарю, — заявила Ида, только что вошедшая в зал и услышавшая слова Жосслена. — Передайте королю мои извинения, Жосслен. Хватит с меня путешествий! Кроме того, коронация королевы наверняка будет более торжественной и пышной, чем коронация короля. Мэйрин понадобится новое, красивое платье, чтобы не посрамить себя. А до праздника остается не больше месяца. Мы не успеем сшить два платья, так что я лучше останусь в Эльфлиа.

— О, мама, так нельзя! Подумай сама, разве тебя так уж часто приглашают на коронации? — возмутилась Мэйрин.

— Мэйрин, я уже решила. На сей раз тебя ждет встреча не с горсткой усталых от войны мужчин, для которых просто взглянуть на женщину — уже удовольствие. Ты окажешься среди великолепных придворных короля Вильгельма. Там будут и женщины, и наверняка в роскошных нарядах. Ты не должна нас посрамить. От твоего внешнего вида и поведения во многом зависит судьба Жосслена. Ты ведь хочешь, чтобы Жосслен и впредь пользовался расположением короля?

— Ну почему ты всегда оказываешься права?! — с шутливым негодованием воскликнула Мэйрин.

— Потому что я — твоя мать, — спокойно ответила Ида, но ее голубые глаза лучились весельем.

Робер де Иервиль переночевал в Эльфлиа, а затем направился в Вустер, передавать королевские приглашения другим дворянам. Вильгельм обожал свою умную, волевую супругу и хотел превратить ее коронацию в грандиозное торжество.

— Зря я беспокоилась, что мы не успеем употребить в дело все эти чудесные византийские ткани, прежде чем они истлеют от времени, — заметила Ида. — Мне приятно думать, что ты будешь блистать среди придворных Вильгельма, Мэйрин. Я уверена, что твой отец сейчас бы очень гордился.

Женщины принялись за работу, чтобы подготовить для Мэйрин приличествующий случаю гардероб. Жосслен решил, что они пробудут в Лондоне несколько дней, так что Ида вознамерилась сшить своей дочери дюжину нарядов. Но Мэйрин возразила:

— Я не хочу привлекать внимания, мама. Иначе нам начнут завидовать.

— Но чем ты хуже нормандских леди? — удивилась Ида. — Ведь ты была византийской принцессой!

— Это осталось в прошлом, мама. Теперь я — жена простого рыцаря, и мне это по душе. Если все как следует рассчитать, я смогу надевать туники и юбки в разных сочетаниях, так что покажется, будто у меня больше нарядов, чем есть на самом деле. Кроме того, большой гардероб тяжело везти с собой.

Жосслен согласился с женой. Благоразумнее не демонстрировать богатства лишний раз и не привлекать к Эльфлиа любопытства. Решили, что Мэйрин возьмет с собой всего пять туник: две парчовые — фиолетовую и светло-серую, расшитые золотыми нитями. Две туники шелковые — темно-синюю с серебряной вышивкой у горла, на манжетах и вдоль подола, и ярко-желтую, без всякой вышивки. Последняя туника — из бирюзовой камки.

К туникам Мэйрин собиралась взять столько же юбок: одну — из золотой парчи, другую — из серебряной; две — из тафты, черную и голубую; а последнюю — из пурпурной камки; в Византии одежду такого цвета запрещали носить простым смертным, поскольку она предназначалась лишь для императоров. Но в качестве прощального дара Мэйрин получила отрез этой великолепной ткани от самой императрицы.

Наблюдая за лихорадочной деятельностью, которую развили женщины, Жосслен не удержался от искушения поддразнить их.

— А как насчет моего гардероба? — спросил он. — Или новую одежду получит только Мэйрин? Я-то думал, что обычно петух красуется в разноцветных перьях, а серая курочка скромно сидит на насесте!

— Разве мы с мамой не сшили для тебя наряды прошлой зимой? — возмутилась Мэйрин. — Ты еще не успел поносить и половины из них, а они все на редкость хороши. И потом, на мужчин все равно никто не смотрит. — На них смотрят женщины, — серьезно возразил Жосслен.

— Ну уж нет, милорд, лучше пускай они на тебя не смотрят! Наверное, ты оставил в Нормандии не один десяток безмозглых куриц, которые до сих пор надеются на твое внимание. Ничего, скоро они поймут, как заблуждались!

Жосслен на мгновение вспомнил Бланш де Сен-Бриек, но тут же выкинул эту мысль из головы. Бланш в Бретани. Она никогда не имела доступа ко двору, да и не может его добиться. Жосслену не хотелось расстраивать Мэйрин, пробуждая в ней печальные воспоминания о далеком прошлом.

— Успокойся, колдунья моя, — проговорил он. — Никто и никогда не сможет украсть меня у тебя. Я тебя люблю.

— Значит, на тебя не набросятся толпы прежних любовниц? — спросила Мэйрин, чуточку разочарованная. Жосслен покачал головой.

— Нет, — ответил он.

— От мужчин никогда не добьешься правды, — проворчала Мэйрин.

— Рассказывать правду о таких вещах недостойно чести рыцаря, — заметил Жосслен.

— Значит, кто-то все же был! — воскликнула Мэйрин и, накинувшись на мужа, заколотила кулаками по его широкой груди.

Жосслен поймал ее запястья, прежде чем она успела его ушибить, и со смехом произнес:

— Если я признаюсь, что у меня были любовницы прежде, ты меня побьешь, а если скажу, что никого не было, — разочаруешься! Как же так? — Он сжал ее в объятиях и, заглянув в лицо, проговорил:

— Я люблю тебя, Мэйрин из Эльфлиа! Я не стану ни в чем признаваться и не стану ничего отрицать. Что бы ни было в моей жизни, все осталось в прошлом. Ты — это все, что имеет для меня значение.

Сердце Мэйрин забилось быстрее, когда она услышала страстное признание; губы ее мягко приоткрылись навстречу губам Жосслена. Поцелуй был пылким и долгим. Оба забыли про Иду, которая, улыбнувшись своим воспоминаниям, отвернулась и снова взялась за шитье. Мэйрин едва почувствовала, что муж подхватил ее на руки и понес вверх по лестнице в спальню. Она уронила голову ему на плечо и тихо вздохнула от блаженства.

Опустив Мэйрин на пол, Жосслен принялся раздевать ее; Мэйрин вторила его движениям, торопливо снимая с него одежду. Они упали на постель, не разжимая объятий, и целовались до тех пор, пока у Мэйрин не заныли губы. Руки ее ласкали тело Жосслена, и он отвечал на ласку долгими, жадными поглаживаниями. Спина его была такой мощной. Ягодицы — такими крепкими. Грудь — такой твердой и мускулистой.

Жосслен стонал от наслаждения. Губы его блуждали по всему телу Мэйрин. Какая мягкая у нее кожа — словно лепестки роз! Груди ее, казалось, таяли под его ладонями. Тело ее трепетало, как трепещет прозрачная вода в лесном ручье, когда на пути его встречается обкатанный камень. Жосслен впился губами в затвердевший сосок, и Мэйрин тихо, прерывисто застонала. Жосслен осторожно сжал зубами нежную кожу, и стон наслаждения показался ему стоном мольбы.

Жосслен слегка смутился тем, что не мог больше медлить. Он хотел взять ее немедленно! Но Мэйрин, судя по всему, разделяла это желание, ибо как только он лег на нее, она с готовностью раздвинула ноги ему навстречу. На сей раз Жосслен любил ее жадно, почти яростно, мощными толчками погружаясь в мягкую плоть и встречая столь же сладострастные толчки ее жаждущего тела. Не в силах сдерживаться, Жосслен почувствовал, как семя его изверглось в ее жаркие глубины.

— О да! — выдохнула Мэйрин у него над ухом. — О да, муж мой, любовь моя! — И по всему ее телу пробежала страстная дрожь блаженства.

Они лежали, покрывшись испариной и задыхаясь; Жосслен, по своему обыкновению, скатился с нее, чтобы не давить своей тяжестью.

— Я никогда еще, — наконец проговорил он, переведя дыхание, — никогда не встречал женщину, способную так любить!

— Однако я не могу зачать, — тихо заметила Мэйрин. Жосслен собрал подушки, прислонил их к спинке кровати и, полусидя, обнял Мэйрин и натянул повыше покрывало.

— Счастье мое, ты потеряла ребенка накануне дня Святого Матфея. До Крещения мы с тобой не могли заниматься любовью, а с Крещения не прошло и трех с половиной месяцев. Разве это — большой срок? Я уверен, что ты забеременеешь до конца лета. Не тревожься зря. Я ведь не тревожусь! — Если бы я не оказалась такой глупой, у нас уже сейчас был бы сын, и я смогла бы смотреть в глаза королю без стыда. Король наверняка удивится, почему у нас до сих пор нет детей. Он еще, чего доброго, решит, что оказал тебе медвежью услугу, поженив нас.

— Нет, колдунья моя. Если он спросит, я скажу ему правду. Я расскажу, что, пока я выполнял свой долг, тебе пришлось одной столкнуться лицом к лицу с Эдриком Диким. Я расскажу, как ты спасла Эльфлиа, оказавшись умнее этого бунтовщика. Король будет гордиться тобой, Мэйрин. Он высоко ценит преданность и отвагу.

— Что ж, хорошо, — с некоторым раздражением отозвалась Мэйрин; впрочем, ласковые слова Жосслена помогли ей взять себя в руки. — Пока что это все, что я могу ему предложить. Как я завидую королеве! У нее столько детей!

— Не стоит, — возразил Жосслен. — Я люблю милорда Вильгельма, но в том, что касается детей, ему не позавидуешь. Юный Роберт — просто маменькин сынок. Ричард, Агата и Аделиза чересчур самовлюбленные; Адела и Вильгельм Руфус — избалованные и своенравные. Со своим отцом никто из них не сравнится, и в этом-то вся беда.

— Думаю, ты слишком сурово судишь их, милорд. Ведь они — всего лишь дети, а когда вырастут, то во многом изменятся к лучшему.

— О нет, Мэйрин, я не суров. Я просто трезво смотрю на вещи. Не забывай, что я вырос при нормандском дворе. Роберту Нормандскому сейчас четырнадцать лет, его сестрам Агате и Аделизе — тринадцать и двенадцать. Они уже взрослые. Когда несколько лет назад граф Гарольд приехал в Нормандию, он заключил помолвку со старшей дочерью короля, Агатой. Но потом Гарольд убил валлийского короля и принудил к браку его вдову, так что бедная Агата оказалась опозоренной. Тогда король пообещал ее в жены Герберту, графу Мена, но тот умер. Сейчас милорд Вильгельм хочет выдать ее замуж за Альфонса Леонского, но Агата отказывается и клянется, что умрет девственной. Избави меня Господь от подобных детей!

— Нетрудно заметить, — проговорила Мэйрин, — что дети короля не привыкли к послушанию. Если бы их били почаще, это пошло бы им на пользу.

— А отец тебя бил? — спросил Жосслен.

— Конечно, нет! Я в этом не нуждалась. Но вот мой брат, Брэнд, не раз отведывал отцовской розги. Однажды отец обломал об него три березовые палки. Брэнд был очень сильным и таким же упрямым.

Жосслен рассмеялся.

— Что ж, я тоже буду учить наших детей розгой, если им это потребуется, но при такой матери, как ты, они, я думаю, окажутся сущими ангелами.

— Если я смогу забеременеть, — озабоченно напомнила ему Мэйрин.

— Сможешь, радость моя, — ласково заверил Жосслен, целуя ее в лоб. — Сейчас мы еще раз попытаемся.

Мэйрин повернула голову, заглянула ему в лицо и соблазнительно улыбнулась.

— Как пожелаешь, любимый. Разве я не говорила, что мать вырастила меня послушной? Жосслен тихо рассмеялся.

— Ах, Мэйрин, моя сладкая колдунья! Я уже достаточно долго прожил с тобой, чтобы понять: ты становишься послушной лишь тогда, когда тебе это приятно.

— Что ж, милорд, тогда, может быть, мне одеться и вернуться к шитью? — лукаво спросила она.

— Как вам угодно, — сдержанно ответил Жосслен.

— Жосслен!!! Если ты выгонишь меня, я тебе никогда этого не прощу! — обиженно воскликнула Мэйрин.

Снова сжав ее в объятиях, он с улыбкой сказал:

— А если ты поверишь в то, что я на самом деле хотел выгнать тебя, я тоже никогда тебя не прощу.

— Негодяй! — вскричала Мэйрин, энергично взъерошив ему волосы.

Губы их снова встретились в страстном поцелуе.