Глава 3
«Отель Фраскатти, улица Ришелье, 108. Это игорный дом, который считается вторым по респектабельности в Париже, поскольку здесь собирается только избранная публика. Допускаются дамы».
Новый путеводитель по Парижу Калиньяна, 1830
Кливдон остановился, обернулся и взглянул на безмятежно улыбающуюся женщину. Его глаза превратились в зеленые щелочки, чувственные губы были плотно сжаты. На лице у правого уха дергалась мышца.
Он — большой сильный человек.
Он — английский герцог, которые, как известно, легко сокрушают мелких надоедливых людишек, если те рискуют оказаться у него на пути. Его осанка и выражение лица испугали бы кого угодно.
Только Марселина — не кто угодно.
Она отдавала себе отчет в том, что помахала красной тряпкой перед носом быка, но сделала это намеренно, как опытный матадор. Теперь, как и бык, он не видел вокруг никого, кроме нее.
— Вот дьявол, — буркнул он, — теперь я не могу сбежать.
— Ну почему же? Бегите, если хотите, — улыбнулась Марселина. — Не стану вас за это винить. Я же сама вас спровоцировала. Но спешу вас заверить, ваша светлость, я самый упорный человек из всех, с кем вам доводилось сталкиваться. И я твердо намерена одевать вашу герцогиню.
— Значит ли это, что вы сделаете абсолютно все, что надо для вашего бизнеса?
— Понимаю, о чем вы думаете, — вздохнула она. — Но этого как раз и не нужно. Сами подумайте, ваша светлость, какая уважающая себя дама возьмет под свое покровительство портниху, которая совратила ее мужа?
— А, значит, в этом деле есть своя специфика?
— Разумеется. Вы, как никто другой, должны знать: обольщение — это искусство; одни в этом деле более опытны и умелы, другие — менее, — сказала Марселина. — Лично я решила употребить все мои таланты на то, чтобы красиво одевать дам. Женщины капризны, им трудно угодить — да, это так. Мужчинам легко угодить, но зато они намного более непостоянны.
Марселина была женщиной проницательной, и ей доставляло большое удовольствие наблюдать за выразительным и очень красивым лицом своего собеседника. Она восхищенно следила, как задумчивое выражение сменило гримасу ярости. Герцог явно был озадачен и спешно пересматривал свою первоначальную оценку, а значит, и тактику.
Он умный человек. Ей следует соблюдать повышенную осторожность.
— Фраскатти? Вы упомянули это место, — поинтересовался он. — Вы играете?
— О да. Азартные игры — мое любимое занятие, — сказала Марселина, и ее глаза блеснули. — Рисковать, ставить на кон деньги, людей, будущее — это образ жизни всех членов моей семьи. Особенно меня привлекает рулетка. Игра случая, не более того.
— Возможно, это объясняет ваше рискованное поведение с мужчинами, которых вы не знаете, — проговорил герцог.
— Портновское искусство — ремесло не для слабых духом, — сказала она.
В его глазах снова заплясали смешинки, уголки губ поползли вверх. У любого другого мужчины такое выражение лица можно было бы посчитать чарующим. У герцога Кливдона оно было разрушительным — в полном смысле сбивало с ног. Смеющиеся зеленые глаза, искривленные в слабой улыбке губы — все это наносило женщине удар прямо в сердце, от которого она потом редко могла оправиться.
— Похоже на то, — согласился он. — Судя по всему, это ремесло более опасное, чем я предполагал.
— Вы просто ничего о нем не знали, — сказала Марселина.
— Признаюсь честно, все это обещает быть интересным, — задумчиво сказал герцог. — Что ж, увидимся у Фраскатти, если вам угодно.
Он поклонился, продемонстрировав чисто мужскую грацию. Это было легкое и уверенное движение мужчины, превосходно владеющего своим могучим телом.
Герцог удалился. Марселина проводила его взглядом. Она заметила, что сделала это не одна. Много очаровательных головок повернулось ему вслед.
Что ж, она бросила вызов, и герцог его принял. На этом, собственно, и строился ее расчет. Теперь главное — не оказаться с ним в постели.
Это будет непросто.
Но то, что просто, не так забавно.
Лондон, среда, вечер
Миссис Даунс ожидала в экипаже недалеко от дома швеи. Около девяти часов вечера швея наконец прошла мимо. Она окинула взглядом экипаж, но не остановилась. Мгновением позже миссис Даунс выбралась на улицу и окликнула молодую женщину. Со стороны можно было подумать, что встретились две старые знакомые. Они поинтересовались здоровьем друг друга и вместе прошли несколько шагов до дома, где жила швея, остановились, обменялись еще несколькими фразами, и швея достала из кармана сложенный листок бумаги.
Миссис Даунс потянулась к нему, но швея отвела руку.
— Сначала деньги, — сказала она.
— Сначала покажи мне, что это, — потребовала миссис Даунс. — Возможно, там нет ничего особенного.
Швея подошла к фонарю и развернула листок. Миссис Даунс тихо ахнула, но тут же постаралась скрыть изумление презрительным фырканьем.
— И это все? Мои девочки сделают то же самое за час. Это не стоит и полкроны, не говоря уже о целом соверене.
Швея аккуратно сложила листок.
— Что ж, пусть делают, — сказала она. — Я записала на обороте последовательность операций, но у ваших умных девочек наверняка не будет никаких трудностей ни с этими складками, ни с бантами. И вам, конечно же, совершенно не интересно, какие ленты использует мадам и где их берет. Понимаю, вам все это не нужно, поэтому я заберу этот листок с собой и брошу в огонь. Лично я знаю, как все это делается. Мадам тоже. И даже наши девочки — не самые неуклюжие — тоже знают.
Швея весьма пренебрежительно отзывалась о своих коллегах. Она искренне считала, что намного превосходит их всех, но ее не ценят по достоинству. Разумеется, она не стала бы выдавать профессиональные секреты конкурентам, если бы некоторые личности ценили ее должным образом.
— Нет, мадам, вам все это не нужно. Даже странно, что вы приехали сюда в такой поздний час и потеряли свое драгоценное время.
— Да, я потеряла достаточно времени. — Миссис Даунс полезла в ридикюль. — Вот твои деньги. Но если ты хочешь больше, то принеси мне что-нибудь получше.
— Насколько больше? — поинтересовалась швея, убирая деньги в карман.
— Ты же понимаешь, нельзя добиться многого, имея только обрывки. Каждый раз по одному платью — этого мало. Вот целый альбом — это уже ценность.
— Не сомневаюсь, но это будет стоить мне места, — сказала швея. — Одно дело — скопировать рисунок или выкройку, а другое — альбом. Мадам сразу заметит пропажу. Имейте в виду, хозяйки очень умны, все три.
— Лишившись альбома с рисунками, они лишатся всего, — злорадно проговорила миссис Даунс. — Да, тебе придется искать другое место. Но, уверяю тебя, поиски будут намного более приятными, когда в кармане двадцать гиней.
Горничная в аристократической семье зарабатывает двадцать гиней в год. Опытная швея получает намного меньше.
— Пятьдесят, — сказала швея, — и ни центом меньше. Я знаю, что вы хотите убрать хозяек с дороги, и не стану рисковать за меньшую сумму.
Миссис Даунс глубоко вздохнула и произвела в уме быстрые подсчеты.
— Хорошо, пусть будет пятьдесят. Но это должно быть все, до мельчайших деталей. Если я не смогу сделать точную копию, ты не получишь ничего. — И она поспешила к экипажу.
Швея проводила женщину неприязненным взглядом и проворчала:
— Как будто ты сейчас можешь сделать точную копию, глупая старая карга, если я не сообщу тебе все до мельчайших деталей.
Она звякнула монетами в кармане и вошла в дом.
Париж, тот же вечер
Поскольку Итальянская опера по средам закрыта, Кливдон после недолгих раздумий направился в театр варьете, где он рассчитывал приятно провести время и посмотреть хороший спектакль. Возможно, он там встретится с мадам Нуаро.
Очаровательная портниха, к сожалению, не появилась. Герцогу стало скучно, и он стал подумывать, не отправиться ли прямо к Фраскатти, махнув рукой на представление.
Но Клара ждала от него подробных писем, а он уже не описал ей «Севильского цирюльника» — ее любимую оперу. А теперь он сообразил, что и из Лоншана ушел ни с чем — сообщить Кларе было нечего. Поэтому он остался и даже, чтобы ничего не забыть, стал прилежно делать заметки в блокноте.
На его страницах не было замечаний мадам Нуаро о стиле Клары или отсутствии такового. Он решительно выбросил их из головы. По крайней мере он так думал. Оказалось, что они все остались в памяти, как будто портниха вшила их ему в мозги.
Когда он в последний раз видела Клару, та была в глубоком трауре по бабушке. А ее стиль… Да черт с ним, со стилем! Она страдала! И ей было все равно, отвечает ее траурное платье последним веяниям моды или нет. Она очень красива, сказал себе герцог, а красивая девушка может носить все что угодно. Ему все равно. Он ее любит такой, какая она есть, и так было с тех пор, как он себя помнит.
Но если бы Клара одевалась так, как приведшая его в ярость портниха…
Эта назойливая мысль поселилась в его мозгу и помешала насладиться последними сценами спектакля. Мысленным взором он видел Клару, великолепно одетую, не обращающую внимания на восхищенные мужские взгляды и завистливые женские… Еще он видел себя, гордого обладателя этого шедевра. Все мужчины мечтали оказаться на его месте.
Потом герцог осознал, о чем думает, и досадливо поморщился.
— Черт бы ее побрал, — пробормотал он. — Эта ведьма отравила мой разум.
— В чем дело, друг мой?
Кливдон обернулся и увидел Гаспара Арондуила, который смотрел на него с искренним участием.
— Скажи, действительно ли имеет значение, во что женщина одета? — спросил герцог.
Глаза француза изумленно округлились.
— Бог мой, конечно!
— Так мог ответить только француз, — заключил Кливдон.
— И я тебе объясню почему.
Спектакль закончился, но разговор об одежде продолжался. Арондуил призвал на помощь подкрепление, и французы обсудили проблему со всех возможных философских точек зрения. Вероятно, поэтому герцог и заметить не успел, как они добрались до игорного дома Фраскатти.
Там группа разделилась — мужчины направились к разным столам, где уже шла игра.
Вокруг стола для игры в рулетку было, как всегда, многолюдно. Мужчины окружили его плотным кольцом в три ряда. Женщин Кливдон не заметил. Но когда он стал медленно обходить стол, стена из мужских тел вокруг стола стала тоньше.
И мир перевернулся.
Герцог увидел знакомую спину. Ее прическа снова показалась ему слегка небрежной, как будто лишь минуту назад она находилась в объятиях любовника. Несколько тугих темных завитков упало на шею. Непослушные локоны притягивали мужские взоры, заставляли их скользить по совершенным плечам и изящным рукам. На мадам Нуаро было рубиново-красное платье, шокирующе простое и со смелым декольте. Кливдон пожалел, что у него нет знакомого художника, способного запечатлеть эту восхитительную картину на полотне.
Он бы назвал ее «Воплощенный грех».
Ему хотелось остановиться рядом, достаточно близко, чтобы вдохнуть ее запах, почувствовать прикосновение мягкого шелка ее платья. Но рулеточный стол — не место для флирта, и, судя по всему, мадам Нуаро следила за вращением колеса так же напряженно, как и все остальные игроки.
Он занял место напротив нее и, только присмотревшись, узнал стоящего за ее спиной мужчину. Это был маркиз д’Эмильен, известный донжуан.
— Двадцать один — красное, — объявил первый крупье. Другой лопаточкой подвинул к мадам Нуаро груду монет.
Д'Эмильен наклонился и что-то шепнул ей на ухо.
Кливдон стиснул зубы. Его взгляд скользнул по столу. Перед мадам Нуаро высились стопки золотых монет.
— Господа, делайте ваши ставки, — предложил крупье. Через несколько мгновений он бросил шарик из слоновой кости и раскрутил колесо.
На этот раз она проиграла. Но, даже лишившись большого числа золотых монет, вовсе не выглядела обескураженной. Рассмеявшись, она снова сделала ставку.
В следующий раз Кливдон тоже сделал ставку — на красное. Шарик запрыгал. Черное — чет — проиграл.
А мадам Нуаро выиграла. Кливдон внимательно следил, как крупье передвигает к ней лопаточками золотые монеты — его и других игроков.
Маркиз расхохотался и наклонил голову, чтобы сказать ей несколько слов. Его губы оказались в непозволительной близости к ее ушку. Она ответила улыбкой.
Кливдон направился от рулетки к столу, где играли в «красное и черное». При этом он твердил себе, что пришел бы сюда в любом случае, так что его появление никак не связано с присутствием мадам Нуаро. Еще он старался себя убедить, что она здесь занята охотой за женами и любовницами других мужчин, ведь он не единственный обеспеченный человек в Париже, исправно оплачивающий счета. У д'Эмильена тоже далеко не пустые карманы, и есть жена, давняя любовница и три любимые куртизанки.
Следующие полчаса Кливдон играл. Он выиграл больше, чем проиграл, и, возможно, по этой причине игра ему быстро наскучила. Он отошел от столов, нашел Арондуила и сказал:
— Здесь сегодня чертовски скучно. Я иду в Пале-Рояль.
— Я с тобой, — воскликнул Арондуил. — Давай посмотрим, может быть, к нам присоединится кто-нибудь еще.
Почти вся их обычная компания столпилась у рулеточного стола.
Мадам Нуаро все еще была там, одетая в красный шелк, который нельзя было не заметить. Маркиз стоял за ее спиной. В тот самый момент, когда Кливдон тщетно убеждал себя смотреть в другую сторону, она подняла глаза. Их взгляды встретились. Прошло бесконечно много времени, прежде чем она поманила его веером.
Он бы пришел сюда независимо от того, рассчитывал встретить здесь соблазнительную портниху или нет, заверил себя герцог. Он пришел и увидел рядом с ней другого мужчину. Какого черта его к ней так влечет? В конце концов, она абсолютно ничего для него не значит. В Париже полно очаровательных женщин. Он мог просто кивнуть, поклониться или улыбнуться ей и уйти.
Но он не мог шевельнуться и только смотрел на нее во все глаза. Потрясающая женщина, бросившая ему вызов. Воплощение греха.
А рядом с ней д'Эмильен. Какого черта?
Герцог Кливдон никогда не отдавал женщину, которую желал, другому мужчине.
Он подошел к ним.
— Ах, это ты, Кливдон, — сказал д'Эмильен. — Полагаю, ты уже познакомился с мадам Нуаро.
— Да, я имел эту честь, — сказал герцог и одарил женщину самой чарующей улыбкой из всех, имеющихся в его арсенале.
— Она опустошила мои карманы, — пожаловался д'Эмильен.
— Это колесо рулетки опустошило ваши карманы, — сказала она.
— Нет, это вы. Вы смотрите на колесо, и оно останавливается там, где вы хотите.
Марселина отмахнулась веером.
— С ним нет смысла спорить, — сказала она Кливдону. — Но я обещала дать ему шанс вернуть свои деньги. Поэтому мы идем играть в карты.
— Может быть, ты присоединишься к нам? — спросил д'Эмильен. — И твои друзья тоже.
Они вместе отправились в один из парижских карточных салонов, расположенных в частном доме. Когда компания прибыла, игра была в самом разгаре.
К трем часам утра игроки в основном разошлись. В небольшом, но роскошном кабинете, куда маркиз, в конце концов, перебрался с группой избранных друзей, остались только д'Эмильен, красивая блондинка по имени мадам Жоливель, мадам Нуаро и Кливдон.
Здесь же дремали в креслах те, кого сломила усталость и обильная выпивка. Некоторые игроки не отходили от столов несколько дней и ночей.
В рулетку, где мастерство и опыт ничего не значили, мадам Нуаро обычно выигрывала. В карты, где опыт значит многое, удача ей изменила. Удача отвернулась и от маркиза, который совсем сник. Кливдон выигрывал.
— Что ж, мне, пожалуй, пора, — сказала мадам Жоливель и встала. Мужчины тоже поднялись.
— И с меня тоже, пожалуй, хватит, — пробормотал Эмильен. Он подвинул свои карты на середину стола и, покачиваясь, вышел из комнаты вслед за блондинкой.
Кливдон стоял, ожидая, пока встанет портниха. Наконец-то он остался с ней вдвоем и теперь с нетерпением искал возможности проводить ее домой.
— Судя по всему, вечер окончен, — сказал он.
Мадам Нуаро подняла голову. Ее темные глаза сияли.
— А я думала, что он только начинается, — сказала она, взяла карты и принялась их тасовать.
Герцог вновь уселся за стол.
Они играли в «двадцать одно». Это была любимая карточная игра герцога. Ему нравилась ее простота. А с двумя игроками игра оказалась даже интереснее, чем со многими.
Правда, он не мог ничего прочитать по лицу своей партнерши. Когда она брала карту, ее лицо оставалось абсолютно непроницаемым, и Кливдон не мог понять, хорошая карта ей пришла или нет.
Он выиграл первую раздачу, вторую и третью.
После этого начала выигрывать она, и стопки монет перед ней стали неуклонно расти, а перед ним — уменьшаться.
Когда Марселина передала карты герцогу для раздачи, он только развел руками.
— Похоже, удача от меня отвернулась.
— Вероятно, — усмехнулась Марселина.
— Или же вы, мадам, играете со мной не только в карты.
— Просто теперь я проявляю больше внимания, — сказала она. — Вспомните, вы у меня довольно много выиграли раньше. Мои ресурсы, в отличие от ваших, ограничены. И я всего лишь хочу вернуть свои деньги.
Герцог сдал ей карту. Марселина посмотрела на нее и подвинула стопку монет к середине стола.
Кливдон взглянул на свою карту. Девятка червей.
— Еще одну, — сказал он.
Женщина кивнула, тоже взяла еще одну карту и посмотрела на нее.
Она еще раз выиграла.
И еще раз.
Потом она подвинула к себе монеты.
— Я не привыкла бодрствовать по ночам, — сказала она. — Мне пора идти.
— Вы со мной играли не так, как с другими.
— Разве? — Она отбросила упавшую на лоб прядь волос.
— Никак не могу понять, вам просто везет, или в вас есть какая-то тайна, которую я пока не могу разгадать?
Марселина откинулась на спинку стула и улыбнулась.
— Я наблюдательна, — сказала она, — и видела, как вы играли раньше.
— Но тем не менее сначала вы проиграли.
— Должно быть, я могу распознать по вашим жестам и мимике, хорошая вам пришла карта или плохая.
— А я-то думал, что на моем лице ничего нельзя прочитать.
Женщина всплеснула руками.
— Почти ничего. Признаюсь честно, расшифровать те мельчайшие знаки, которые все же появляются у вас на лице, было очень трудно. А ведь я играю в карты с раннего детства.
— Правда? — удивился герцог. — А я всегда считал владельцев магазинов респектабельными горожанами, не подверженными порокам, тем более таким, как игра.
— Вы просто не обращали внимания. У Фраскатти полно простых клерков и торговцев. Но для таких людей, как вы с д'Эмильеном, они все равно что невидимки.
— Вот уж кем вас точно нельзя назвать, это невидимкой.
— Вы неправы, — усмехнулась Марселина. — Я много раз была рядом с вами, но вы меня не замечали.
Кливдон выпрямился.
— Это невозможно.
Марселина взяла колоду карт и быстро ее перетасовала. Ее руки были быстрыми и умелыми.
— Могу доказать. В воскресенье около четырех часов вы катались в Булонском лесу с очень красивой дамой. В понедельник в семь часов вы сидели в ложе королевской музыкальной академии. Во вторник после полудня вы прогуливались по Пале-Роялю.
— Вы сказали, что я — не единственная цель вашего приезда в Париж, — нахмурился герцог. — И все же вы следили за мной. Или преследовали меня?
— Я преследую модных людей. Они все собираются в одних и тех же местах. А вас трудно не заметить.
— Вас тоже.
— Все зависит от того, хочу я, чтобы меня заметили, или нет, — сказала Марселина. — Когда мне необходимо остаться незамеченной, я одеваюсь не так. — Она провела изящной рукой по лифу своего яркого платья. В самой нижней точке V-образного декольте блеснул крупный бриллиант — Кливдон узнал свою булавку. Женщина положила колоду карт на стол и сложила руки перед собой.
— Хорошая портниха может одеть кого угодно, — сказала она. — Иногда нам приходится одевать женщин, которые не желают привлекать к себе внимание. Но так или иначе… — Она оперлась локтями о стол и опустила подбородок на сплетенные пальцы. — То, что вы не заметили меня ни в одном из этих мест, доказывает, что я величайшая портниха на свете.
— Вы всегда думаете только о бизнесе?
— Я зарабатываю себе на жизнь, — пояснила она. — И потому чаще всего думаю только о деньгах и успехе в игре. — Она достала кошелек и сложила в него выигранные деньги, тем самым дав понять, что считает вечер оконченным.
Герцог встал и обошел стол, чтобы отодвинуть ей стул. Поправляя шаль, которая соскользнула с ее плеча, он нечаянно коснулся обнаженной кожи.
Он заметил, что у женщины на короткий миг прервалось дыхание, и волна наслаждения начисто смыла раздражение. Чувство было горячим, намного более пылким, чем могло быть вызвано столь мимолетным прикосновением. Но мадам Нуаро всегда оставалась настолько непроницаемой, что добиться даже такого проявления ее чувств можно было считать успехом.
Не вполне отдавая себе отчет в своих действиях, Кливдон наклонился к ее ушку и тихо проговорил:
— Вы не сказали, когда я вас снова увижу. Сначала Лоншан, потом Фраскатти, что дальше?
— Не знаю, — сказала Марселина, слегка отстранившись. — Завтра, точнее, уже сегодня, я должна быть на балу у графини Ширак. Полагаю, это мероприятие слишком скучно для вас.
Какое-то мгновение герцог мог только смотреть на свою собеседницу, округлив глаза и раскрыв рот. Потом он осознал, что ведет себя нелепо. Но лишь с изрядным трудом убрав с лица все признаки потрясения, он подумал, что все это бесполезно. Какой смысл делать вид, что его ничего не удивляет, если она постоянно не просто удивляла его — ставила в тупик. Эта женщина оказалась совершенно непредсказуемой — ему никогда в жизни не доводилось встречать таких. А в данный момент он чувствовал себя человеком, сгоряча налетевшим на фонарный столб.
Кливдон заговорил медленно и осторожно — он наверняка что-то не так понял.
— Вы приглашены на бал мадам де Ширак?
Марселина деловито поправила шаль.
— Я не говорила, что приглашена.
— Но вы туда идете. Без приглашения.
Женщина взглянула на него в упор. Ее глаза насмешливо блестели.
— Как же иначе?
— Обычно люди не ходят туда, куда их не приглашают. Вас сразу заметят.
— Не говорите чепухи, — поморщилась она. — Разве я не проходила мимо вас много раз, оставаясь незамеченной? Вы меня обижаете, если думаете, что я не могу посетить бал, не привлекая к себе внимания.
— Только не этот бал, — воскликнул Кливдон. — Если, конечно, вы не планируете переодеться служанкой.
— Вы считаете, это смешно? — Марселина нахмурилась.
— Вам не удастся даже переступить порог, — сказал герцог, — а если удастся, вас все равно сразу обнаружат. Если повезет, вас просто выкинут на улицу. С такой женщиной, как мадам де Ширак, шутить опасно. Если она в плохом настроении — а она редко бывает в хорошем, — то объявит вас убийцей. К обвинению вполне могут отнестись серьезно — во Франции неспокойно, ходят слухи о новой революции. Так что в лучшем случае вы окажетесь в тюрьме, и она позаботится, чтобы о вас никто никогда не вспомнил. А в худшем вам придется свести личное знакомство с мадам Гильотиной. Не вижу в этом ничего смешного.
— Меня не обнаружат, — спокойно сказала она.
— Вы безумны!
— Там будут самые богатые женщины Парижа, — сказала она. — На них будут творения самых знаменитых парижских портных. Этот бал — главный показ мод года, и я обязана все увидеть своими глазами.
— А вы не можете просто постоять на улице в толпе и посмотреть, как гости будут входить?
Мадам Нуаро вздернула подбородок и прищурилась. В ее глубоких темных глазах отражалась целая буря эмоций, но когда она заговорила, ее голос был холодным и высокомерным, как у графини:
— Как ребенок, прижавшийся носом к витрине булочной? Это мне не подходит. Я должна рассмотреть все эти платья вблизи, а также украшения и прически. Такая возможность выпадает не каждый день. Я готовилась к этому очень долго.
Мадам Нуаро действительно упорная женщина. И герцог теперь понимал — в какой-то степени — ее настойчивое желание одевать Клару. Быть портнихой герцогини — дело в высшей степени доходное. Но идти на такой риск с графиней де Ширак — самой влиятельной и грозной женщиной Парижа? И тем более сейчас, когда в городе неспокойно, все ждут процесса над предполагаемыми предателями, и высшая знать вроде графини в каждом темном углу видит убийц.
Это форменное безумие. Цель в данном случае никак не оправдывала средства.
И все же мадам Нуаро объявила о своем безрассудном намерении уверенно и спокойно, с решительным блеском в глазах. Впрочем, почему его это удивляет? Она — азартный игрок, и эта игра для нее очень важна.
— Вы могли пробираться незамеченной на другие мероприятия, но не на это, — сказал герцог.
— Думаете, они узнают, что я — ничтожная портниха? — спросила Марселина. — Уверены, что я не сумею их одурачить? Не смогу заставить их увидеть то, что я хочу?
— Других — возможно. Но не мадам де Ширак. Поверьте, у вас нет ни единого шанса.
Кливдон подумал, что у нее, вероятно, есть шанс, но провоцировал ее, желал узнать, какие чувства она еще обнаружит.
— Тогда я предлагаю вам убедиться во всем своими глазами, — спокойно проговорила женщина. — Полагаю, вы приглашены?
Он опустил глаза на свою булавку. Бриллиант нагло подмигивал ему с лифа яркого платья. Грудь женщины поднималась и опускалась чуть чаще, чем раньше.
— Странно, но я действительно приглашен, — подтвердил он. — По мнению мадам де Ширак, мы, англичане, низшие существа. Однако по неизвестным причинам она делает для меня исключение. Возможно, ее ввело в заблуждение мое имя.
— Тогда увидимся там, — сказала она и повернулась, чтобы уйти.
— Надеюсь, что нет, — вздохнул герцог. — Мне было бы неприятно видеть, как вас выводят жандармы, даже если эта сцена оживит самый скучный вечер в году.
— У вас слишком сильно развито воображение, — улыбнулась Марселина. — В самом крайнем случае, если меня не пустят, а это, уверяю вас, крайне маловероятно, то этим все и ограничится. Никто не станет устраивать сцену на глазах у толпы. Ведь эта толпа может оказаться на моей стороне.
— Глупый риск, — продолжал настаивать герцог. — Игра не стоит свеч. И все ради какого-то маленького магазинчика!
— Глупый… — медленно проговорила она. — Маленький магазинчик. — Она посмотрела вверх на хитрых божков и сатиров, резвящихся на потолке. Когда она снова опустила глаза, ее взгляд был холодным и бесстрастным. Разве что дыхание немного участилось. Она явно была в ярости, но умела держать себя в руках.
Герцог попытался представить, что будет, если такой гнев вырвется наружу, и почувствовал себя неуютно.
— Этот, как вы изволили выразиться, маленький магазинчик — моя жизнь, — сказала она. — И не только моя. Вы понятия не имеете, чего это стоит — завоевать себе место под солнцем в Лондоне. Вы не знаете, как трудно выступить против старых, веками существовавших норм и догм. Причем речь идет не только о конкуренции с другими портными — а они, кстати, готовы на многое, чтобы отстоять свои позиции, — но также о консерватизме вашего класса. Французские старухи одеваются с большим вкусом, чем ваши соотечественницы. Это как война. Да, я думаю именно так, и да, я сделаю все, что от меня зависит, для своего магазина. И если меня вышвырнут на улицу или даже бросят в тюрьму, я стану думать, как воспользоваться преимуществами публичного скандала.
— И все это ради одежды? — Герцог был искренне удивлен. — Не думаете ли вы, что это попросту глупо, идти на такие жертвы, когда англичанкам, как вы говорите, неведомо чувство стиля? Почему бы не дать им то, что они хотят?
— Потому что я могу дать им больше, — сказала она. — Я могу сделать их незабываемыми. Неужели это так трудно понять? Неужели в этом мире для вас нет ничего по-настоящему важного, к чему вы стремились бы, несмотря на любые препятствия? Впрочем, глупый вопрос. Будь у вас цель в жизни, вы бы к ней шли, а не растрачивали свою жизнь на пустяки в Париже.
На мгновение он почувствовал стыд, сменившийся злостью. Женщина нанесла удар по больному месту.
Он отреагировал на удар, не думая:
— Вы, как обычно, правы, мадам. Для меня вся жизнь — игра. Поэтому я предлагаю вам сыграть еще раз. В то же «двадцать одно». На этот раз, если я выиграю, то сам повезу вас на бал к графине де Ширак.
— Я вижу, что вы любите играть, — спокойно сказала Марселина. — Одна необдуманная ставка за другой. Даже интересно, что вы хотите доказать? Впрочем, вы, похоже, вообще не думаете. И лишь после того, как сделали это предложение, задали себе вопрос, что скажут ваши друзья.
Кливдон едва слышал, что она говорит. Он упивался ее эмоциями — проступившим на лице румянцем, искрами в глазах, порывистым дыханием. Но все равно ощущал боль в том месте, куда женщина нанесла удар.
— Я ничего не собираюсь доказывать, — сказал он. — Просто хочу, чтобы вы проиграли. А если вы проиграете, то признаете свое поражение поцелуем.
— Поцелуй! — засмеялась она. — Простой поцелуй обычной портнихи. Пустяковая ставка, если сравнить ее с вашим положением в обществе.
— Настоящий поцелуй, мадам, не может быть простым или пустяковым, — ухмыльнулся герцог. — Вы не отделаетесь легким прикосновением губ к моей щеке. Проигрыш будет означать для вас совсем другой поцелуй. Такой вы дарите мужчине, которому отдаетесь. — А если он не сумеет поцелуем заставить ее сдаться, то вполне может немедленно возвращаться в Лондон, этой же ночью. — Учитывая вашу драгоценную респектабельность, для вас это высокая ставка, разве не так?
Ее глаза ярко блеснули, после чего лицо снова стало красивой маской — холодной, непроницаемой. Но Кливдон все же заметил отражение бушующих в ее душе эмоций и теперь не мог уйти, даже если бы от этого зависела его жизнь.
— Все это ерунда, — сказала Марселина. — Разве вы еще не поняли, ваша светлость? У вас нет ни единого шанса выиграть у меня.
— Тогда в выигрыше будете вы и получите то, чего желаете — легко попадете на самый изысканный и самый скучный парижский бал.
Марселина покачала головой:
— Хорошо. Только потом не говорите, что я вас не предупреждала.
Она вернулась к своему стулу и села.
Герцог опустился на стул напротив.
Она подвинула к нему колоду карт.
— Сдавайте.
Во время Французской революции дедушка Марселины — надменный французский аристократ — сохранил свою голову благодаря тому, что владел собой, не поддавался страстям. Поколения Нуаро — это имя он принял после бегства из Франции — унаследовали такую же холодную сдержанность и практичность в делах.
Это правда, страсти Марселины были темными и бушевали глубоко внутри — это было типично для всех представителей ее семьи и по материнской, и по отцовской линии. Как и они, она прекрасно умела скрывать свои чувства. Она родилась с этим умением. А вот сестер пришлось этому обучать.
Но то, как пренебрежительно Кливдон отозвался об их магазине, заставило ее кровь вскипеть. Кровь, которая текла в ее жилах, была благородной, хотя это была самая испорченная голубая кровь в Европе. Однако имя Нуаро было самым обычным, широко распространенным, именно потому дедушка его выбрал. Теперь большей части семьи уже не было в живых. Люди ушли, унеся с собой свою дурную славу.
Пусть ее род был печально известным, но он был не менее древним, чем род Кливдона, и она сомневалась в том, что абсолютно все его предки были святыми. Так что единственной разницей между ними было то, что герцог был богат и не должен был зарабатывать себе на жизнь, а она вынуждена биться за каждый фартинг.
Марселина знала, что нельзя было позволять ему себя провоцировать. Покупатели всегда смотрели на нее сверху вниз. Они все вели себя, как леди Ренфрю и миссис Шарп — так, словно она и сестры были невидимками. Для высших слоев общества владельцы магазинов были разновидностью слуг. Марселина считала это полезным и временами забавным.
Но герцог…
Не важно. Теперь перед ней стоял один вопрос: позволить ему выиграть или проиграть.
Ее гордость не желала позволить ему выиграть. Она жаждала сокрушить его, уязвить тщеславие, доказать свое превосходство.
Но его проигрыш обещал серьезное неудобство. Она вряд ли могла прийти на бал под руку с герцогом Кливдоном, не вызвав шквал слухов и сплетен, то есть именно того, чего она не могла допустить.
И все же она не могла позволить ему выиграть.
— Разыгрываем колоду, — предложил герцог. — Играем каждую раздачу, но с одной разницей: не открываем карты до конца. Выигрывает тот, кто выиграл больше раздач.
Если не видишь, какие карты вышли, намного труднее подсчитать шансы.
Но Марселина могла читать по его лицу, в то время как он был лишен такой возможности. Более того, игру, которую он предлагал, можно было сыграть быстро. И очень скоро она увидит, играет он опрометчиво или нет.
Первая раздача. Две карты каждому. Ей он сдал выигрышную комбинацию — бубновый туз и валет червей. Но сам он тоже остановился на двух картах, чего никогда не делал, если выпадало больше семнадцати. В следующей раздаче ей выпал червовый туз, четверка и тройка. Потом она набрала семнадцать с трефами. Затем еще одна выигрышная комбинация — червовый туз и король червей. Потом даму червей и бубновую девятку.
Дело шло быстро. Герцог часто брал себе три карты против ее двух. Но он был внимателен и напряжен, как никогда ранее, и теперь Марселина уже не могла определить по блеску его зеленых глаз, нравятся ему карты или нет.
Она чувствовала, что ее сердце с каждой новой раздачей бьется чаще, хотя ей приходили по большей части хорошие карты. Двадцать одно — раз, два, три. Но и другие раздачи были неплохими. А герцог играл спокойно, сосредоточенно, и Марселина не могла быть полностью уверена, что его карты хуже.
Десять раздач, и все было кончено.
Они открыли карты. Каждый выглядел уверенно.
Бросив взгляд на открытые карты, Марселина поняла, что выиграла во всех раздачах, кроме четырех, в одной из которых счет был равным.
Ей даже не надо было смотреть на открытые карты, чтобы определить: она победила. Достаточно было увидеть, как герцог замер и недоверчиво уставился на карты. Он явно был в замешательстве. Потом поднял глаза, и Марселина поняла: только теперь наконец он понял, какую проблему создал для себя.
И опять ему потребовалось короткое мгновение, чтобы взять себя в руки. Если он и оставался в замешательстве, то никак этого не показывал. Как и она, герцог привык скрывать свои чувства. Конечно же, он изменил свое решение. Иначе и быть не могло.
— Вы поторопились, ваша светлость, — усмехнулась Марселина. — Еще одно необдуманное пари. Правда, теперь ставки неизмеримо выше.
Гордость — самое чувствительное место джентльмена.
Герцог пожал плечами и стал собирать карты. Но Марселина знала, что он пытался скрыть.
Друзья видели его в опере в ложе стареющей актрисы. Он хотел, чтобы его представили ее подруге. Д'Эмильен знал, что она — лондонская портниха, и к завтрашнему вечеру не меньше половины Парижа будет знать, что она никто: не восхитительная иностранная актриса, не куртизанка и уж точно не леди.
Что подумают друзья герцога, когда он появится на самом привилегированном парижском балу под руку с владелицей лондонского магазина?
— Как лицемерны вы, аристократы, — горько усмехнулась она. — Вы считаете нормальным волочиться за женщиной, занимающей низкое положение в обществе. Вы также ничего не имеете против того, чтобы оказаться в ее постели. Но выйти с ней в свет… Немыслимо. Друзья подумают, что вы лишились рассудка. Они решат, что я вас одурачила. Пленила и подчинила себе. Они скажут, что великий английский герцог стал рабом пусть эффектной, но все же ничтожной маленькой плебейки.
Герцог пожал плечами.
— Вы так считаете? Ну что ж, будет забавно увидеть, как у них отвиснут челюсти. Вы будете в красном?
Марселина встала. Герцог тоже. В любой ситуации он оставался джентльменом.
— Вы показываете свою решительность? Хорошо получается, отдаю вам должное. Но я же знаю, что вы передумали. И поскольку я благородная женщина, и все, чего я хочу, глупый вы человек, это одевать вашу супругу, я освобождаю вас от условий пари, которое вы не должны были заключать. Я делаю это, потому что вы мужчина, а мужчины временами думают не мозгами, а совсем другим органом.
Мадам Нуаро взяла ридикюль и поправила шаль, некстати вспомнив мимолетное прикосновение его пальцев к своей коже.
Усилием воли отбросив непрошеное воспоминание, она направилась к двери.
— Прощайте, — сказала она. — Надеюсь, несколько часов сна вернут вам здравый смысл, и мы с вами останемся друзьями. В этом случае я с нетерпением жду нашей встречи в пятницу. Возможно, мы увидимся на набережной Вольтера.
Кливдон пошел за ней к двери.
— Вы привыкли распоряжаться, — сказал он. — Я не привык, чтобы женщины мной командовали.
— Мы, буржуа, все такие, — усмехнулась она. — Никакой утонченности и такта. Деловые люди. Что с нас взять?
Марселина вышла в пустой коридор. Из одной комнаты слышалось невнятное бормотание. Значит, кто-то все еще играл. Откуда-то донесся храп.
Она слышала шаги герцога за спиной.
— Я задел ваши чувства, — сказал он.
— Я портниха, — усмехнулась Марселина. — Мои клиентки — женщины. Если вы хотите задеть мои чувства, вам придется приложить такие большие усилия, что вы сочтете их для себя неприемлемыми и умственно, и физически.
— Я чего-то не понимаю, — сказал герцог. — Вы были исполнены решимости одевать мою герцогиню и готовы были не останавливаться ни перед чем. Но вы остановились. И готовы сдаться.
— Вы меня недооцениваете. Я никогда не сдаюсь.
— Тогда почему вы предложили мне убраться к черту?
— Вовсе нет, — возразила Марселина. — Я просто разрешила вам не выполнять условия пари — это право победителя. Будь вы способны мыслить здраво, вы бы его никогда не предложили. А если бы я не поддалась на вашу провокацию, то ни за что бы не согласилась. Вот так.
— И все-таки вы боитесь, — констатировал герцог.
Марселина резко остановилась и оглянулась. Мужчина улыбался. На его слишком чувственных губах играла самодовольная улыбка.
— Что вы сказали? — тихо спросила она.
— Вы боитесь, — повторил он. — Это вы думаете, что о вас скажут люди и как они станут к вам относиться. Вы готовы проскользнуть на бал тихо и незаметно, как вор в ночи, надеясь, что вас никто не заметит, но вас приводит в ужас мысль о возможности войти в зал под руку со мной, когда все станут на вас глазеть.
— Мне жаль лишать вас иллюзий, ваша светлость, но то, что вы и ваши друзья думаете и говорите, важно по большей части для вас, а вовсе не для других людей. Я рассчитываю, что меня никто не заметит, по единственной причине: шпион предпочитает действовать незаметно. Вам даже в голову не пришло, что возбуждение, связанное с тайным проникновением туда, где тебя никто не ждет, и столь же незаметное возвращение обратно сделает для меня эту вечеринку забавной.
Марселина продолжала идти по коридору, и лишь участившееся дыхание выдавало ее волнение. Ее самоконтроль был достоин всяческого уважения, но все же она позволила мужчине себя спровоцировать. Она всего лишь хотела одевать его будущую жену, и ничего больше, но каким-то образом оказалась втянутой в совсем другую, ненужную ей игру.
За спиной снова раздался негромкий голос:
— Трусиха.
Слово эхом прокатилось по пустому коридору.
Трусиха? Она, которая в возрасте двадцати одного года отправилась в Лондон с жалкой горсткой монет в кошельке и непомерной ответственностью на плечах — больным ребенком и двумя юными сестрами, поставив на карту все ради иллюзорной мечты. Только ее смелость позволила им всем выжить.
Марселина остановилась и повернулась к герцогу.
— Трусиха, — тихо повторил он.
Она бросила ридикюль, схватила мужчину за шейный платок, рывком притянула к себе и жадно поцеловала.
