Глава 18

Медленно, так, чтобы дать Джуд возможность воспротивиться, Долтон двинулся вниз по застежке ее платья, но Джуд, отдавшейся чувственному наслаждению, даже в голову не пришло протестовать. Долтон не просто расстегивал платье, он заявлял права на каждый дюйм, который преодолевал, его ладони поглаживали скрытые под бархатом изгибы тела. Его уверенное поведение не позволяло Джуд еще раз задуматься над своим решением остаться. Если бы Долтон действовал менее решительно, у нее, возможно, было бы время найти какой-либо довод, чтобы осудить то, что должно было произойти между ними. Но Долтон не колебался, и Джуд ничего не предпринимала.

Платье было расстегнуто, и вздох Джуд эхом повторил шелест дорогого бархата, соскользнувшего на пол и оставшегося лежать там позабытым. Проведя языком вдоль выступающей ключицы, Долтон погрузил его в углубление у шеи и почувствовал сумасшедший ритм биения ее пульса. Его ласки отвлекали Джуд, и она не заметила, что он снял с нее жесткий корсет и между ними осталось лишь тонкое белье.

— Восхитительно, — промурлыкал он.

— М-м-м, уверена, вы любите наслаждаться.

— Только самыми лучшими вещами, милая Джуд. Только самыми лучшими, — был его резкий от эмоций ответ.

Его ладони обожгли Джуд сквозь тонкую ткань сорочки и, обрисовывая контуры ее бедер, медленно двинулись вверх, чтобы добраться до ничем не стесненной груди, заставляя Джуд задыхаться и изгибаться в его руках. Когда горячий рот Долтона прижался сперва к одной, потом к другой груди, увлажнив ткань так, что она стала прозрачной, у Джуд вырвался еще один вздох от желания голой кожей ощутить эти жгучие ласки.

— Нежная, — выдохнул он, ласково покусывая Джуд.

Поражаясь собственному бесстыдству, никогда прежде не проявлявшемуся, она спустила сорочку с плеч и до талии обнажилась перед ним. Но когда Долтон отодвинулся довольно далеко, чтобы окинуть ее взглядом, Джуд охватила короткая паника, ее дыхание замерло в тревожном ожидании, пока его горящие голубые глаза придирчиво рассматривали каждый выставленный напоказ дюйм. Мускулы у него щеках сжались, он медленно с напряжением сглотнул, а затем она услышала, как он выдохнул; прерывистый, дрожащий звук сказал ей больше, чем целая сотня слов, и в первый раз внутри ее расцвело чувство гордости.

Джуд так и стояла с закрытыми глазами, пока Долтон заканчивал раздевать ее, и то, как он провел большими руками вниз по ее ногам, снимая с нее чулки, вызвало в ней какое-то необъяснимое возбуждение.

— Пожалуй, нам обоим лучше сесть, — срывающимся шепотом предложил Долтон, заметив, как дрожат у нее колени.

Джуд была ему благодарна и, позволив отвести себя к кровати, без малейшего колебания присела на край рядом с Долтоном. Дрожащими пальцами она потянулась к перламутровым пуговицам его рубашки, этим безмолвным жестом давая понять, что с ее стороны не будет ни сопротивления, ни отступления назад. Под расстегнутой атласной тканью ее руки исследовали мускулистый торс, освобождая его от прекрасно сшитой рубашки. Джуд все делала медленно, не желая что-либо пропустить в спешке, и была удивлена тем, как громко и часто стучит его сердце.

Поцелуй Долтона был неожиданным и стремительным, от его требовательности у Джуд перехватило дыхание, а когда его язык проник глубоко к ней в рот, все ее чувства воспарили ввысь. И так же быстро он осыпал нежными поцелуями ее щеки до подбородка, постепенно прокладывая дорожку вниз. Он взял в рот один розовый цветок, своим настойчивым вниманием снова превратив его в плотный бутон, а потом, оставив этот влажным и дрожащим, обратился к его близнецу.

Чувствуя, что теряет сознание и в то же время полна жизни, Джуд обхватила голову любимого, и ее пальцы непроизвольно сжимались, отражая ощущения, одновременно возникшие в глубине ее существа. Она не осознавала, что существует такое место, но охраняла эту тайную женскую цитадель, когда желание разлилось там и начало ритмично пульсировать.

Когда пальцы Долтона, осторожно коснувшись висков, с невероятной нежностью откинули назад влажные пряди волос, Джуд широко раскрыла глаза, но по выражению его лица совершенно невозможно было узнать его мысли, и к Джуд вернулась неуверенность. Ей была невыносима мысль, что эта интимность закончится сейчас, когда они уже зашли так далеко, но все же впереди их ждала еще длинная дорога. С каждой секундой его молчаливого изучения в Джуд росло замешательство, пока она уже была не в силах терпеть неопределенность.

— Долтон, вы ведь собираетесь заняться со мной любовью, верно?

Ее болезненная просьба вонзилась прямо в его черную душу, отполировав потемневшую от времени поверхность до теплого блеска. И то, что отразилось в ней, было любовью.

— Пока я не удовлетворю каждую вашу мечту или не взойдет солнце, — улыбнулся он ее обеспокоенности.

— Значит, это будет рассвет, потому что нужно удовлетворить мечты, накопленные за много лет.

— Тогда, вероятно, следует начать. Между нами не будет секретов. Сначала я узнаю все о вас, — его голос превратился в хриплый шепот, — а потом вы можете изучить меня.

Просунув руку ей под колени, он подвинул ее на покрывало, а затем уложил на спину. Ее обнаженное тело лихорадочно горело от прикосновения холодной ткани, и этот жар достигал предела под неспешными ласками мужского взгляда. Искрящимся блеском глаз, соблазнительной грудью, невинно раздвинутыми коленями Джуд умоляла Долтона войти в нее. Она не представляла, как трудно ему устоять против предложенного ею искушения, но Долтон помнил о тех годах одиноких мечтаний, о которых она упомянула, и знал, что независимо от того, насколько сильно каждый из них хочет этого, быстрое решение не годится. В прошлом он слишком много раз убегал от выполнения обязательств, чтобы теперь оставить Джуд без ответов на вопросы.

Опустившись на одно колено у кровати, он начал с поцелуя, наполненного обещаниями. Трепет неведомого восторга сотрясал Джуд до самых пят, пока она ожидала, чтобы он обучил ее искусству любви, а его томительная медлительность заставляла ее терзаться от беспокойства.

Она была великолепна. Долтон искренне восхищался роскошью ее невостребованных богатств, возбуждавших своей нетронутостью и тем, что он был первым, кто коснулся их. Она была сочной, как дальние холмы Дакоты, полной открытий, о которых никто до него никогда не догадывался. Ее поцелуи были сладкими и ароматными, как лесные ягоды, кожа упругой и эластичной, как оленья, на крепком, но женственном теле. Долтон не ожидал, что найдет это таким возбуждающим, но ничего не мог с собой поделать. Ее ответ полностью удовлетворил мужскую гордость завоевателя, и все же он чувствовал какое-то унижение от такой ее уступчивости. Джуд стонала в забытьи, когда он отдавал дань нежным фруктам ее груди, и, вся дрожа, выгибалась вверх, балансируя на пятках и плечах, когда его рука блуждала по ее бедрам.

Долтон знал, что она была девственницей, и ожидал от нее сопротивления из скромности или из страха, но, когда он коснулся ее женского бастиона, она раскрылась в полной капитуляции, вместо того чтобы сомкнуть колени вокруг его руки. Это был жест доверия, а не бездумной потребности, хотя было бы проще, если бы он ошибся и в том и в другом. Джуд не была человеком, которым управляют плотские желания, она была женщиной, которую направляла ее нежная душа, и вместе со своим телом она предлагала Долтону свое сердце. Первый подарок воспламенил его, а мысль о втором до смерти напугала, но было уже слишком поздно отступать.

Джуд была не готова к потрясению от прикосновения к своему самому сокровенному месту, ее тело вздрогнуло от удивления под дерзкой ищущей рукой. Снова у нее в подсознании мелькнула мысль, что нужно воспротивиться, но звуки, вырвавшиеся у нее, были низкими, отчаянными просьбами, чтобы он не останавливался. Она знала о спаривании, но никогда, никогда, никогда не представляла себе ничего подобного. При настойчивых, требовательных мужских прикосновениях в ней возникло острое желание, и ее тело инстинктивно ответило, пока мозг был не способен реагировать ни на что, кроме нахлынувшего наслаждения. И когда она уже была уверена, что Долтон ничем больше не сможет ошеломить ее, он согнул ей колени так, что ее ноги обвились вокруг его шеи, и продемонстрировал еще один поцелуй — поцелуй, от которого мощная волна примитивного чувства докатилась до самой глубины ее души. Когда же его рот и язык — о, его язык! — вывели ее за границы реальности, восторг молнией поразил ее, прокатился сквозь нее словно гром, и, не имея сил больше сдерживаться, Джуд закричала. Когда Долтон снова отодвинулся, в буре установилось временное затишье, и Джуд лежала в блаженном изнеможении, чувствуя сладостную слабость.

— Вам все пришлось так по вкусу? — улыбнулся Долтон.

— Вы чрезвычайно искусны.

— Во всем.

От прикосновения его рта к ее губам в Джуд вспыхнула еще более сильная, почти непреодолимая страсть, возникло интуитивное стремление к тому, что осталось неосуществленным. Долтон встал, только чтобы сбросить с себя оставшуюся одежду, и Джуд, все еще ошеломленная своими открытиями, осторожно взглянула на него — и больше уже не могла отвести глаз. Одного вида его мускулистого тела, такого крепкого и полного желания, было достаточно, чтобы вызвать у нее учащенное сердцебиение. Он был сильным, самоуверенным и красивым, и Джуд безумно хотела его. Она призывно подняла руки, и Долтон опустился в их ждущие объятия.

Наступил момент нестерпимого давления и обжигающей боли, от которой Джуд задохнулась и сжалась, пока Долтон не преодолел последний барьер ее невинности и не облегчил ей мучения, покрыв волной поцелуев ее влажные У нее не было времени почувствовать стыд за свои наивные слезы, потому что Долтон начал двигаться медленными скользящими движениями, подводя ее к настоящему раю. Ее пронзительные крики и его внезапный хрип затмили все мечты оставив лишь одну — ту, где мужчина обращается к ней со сладостными словами любви.

Джуд, должно быть, спала, потому что следующим, что она осознала, было темное звездное небо, просвечивающее сквозь кружевные гардины, и неописуемо удобная подушка, которой служило плечо Долтона. Ее голые ноги были бесстыдно закинуты на его ноги, а ее рука покоилась на густой поросли его живота. Джуд сморщила нос, уловив ароматный запах табака, и, откинув голову, в слабом свете сигары различила мужской профиль. Долго она с удовольствием просто смотрела на Долтона, охваченная внезапной робостью, которая лишила ее слов. Ни малейшая тень сожаления не омрачала великолепия того, что произошло. Долтон дал воплотиться самым захватывающим ее мечтам — пусть только на одну ночь. Долтон Макензи был странником, она всегда знала это. Ему не нужно было ничего большего, чем страстная остановка в пути, а взамен он подарил ей впечатления на всю оставшуюся жизнь. Джуд не собиралась ни на что жаловаться и все же не могла подавить жгучих слез, когда представила неминуемую разлуку.

Сделав последнюю затяжку сигарой, Долтон повернулся и погасил ее на ночном столике, а потом снова лег и, посмотрев на Джуд, увидел неимоверное страдание в наблюдающих за ним глазах, наполненных слезами. Несмотря на все предосторожности, он все же чем-то обидел ее, причинил ей боль.

— Я не хотел заставить вас плакать, — хриплым шепотом извинился он и нежно провел косточками пальцев по ее щеке.

— Вы и не заставили. — Ее взгляд просветлел, как новый рассвет. — Вы сделали меня женщиной.

«Своей женщиной» — эти невысказанные слова читались в ее глазах. Его первой реакцией была жуткая паника, потому что связывать себя постоянными узами никогда не входило в его планы.

Но Джуд, словно догадавшись о его тревогах, уткнулась ему в плечо и, к его облегчению, тихо пробормотала:

— Я никогда не забуду вас. Вы единственный мужчина, который дал мне возможность почувствовать себя по-настоящему… — Она замолчала, и Долтон почти ощутил, как вспыхнули ее щеки. — Простите, я слишком много говорю.

— Можете говорить все, что вам хочется. — С легкой снисходительной улыбкой он прижался к ее волосам. — Никаких секретов — помните?

— Я люблю вас, Долтон, — призналась она, пока страх осуждения с его стороны не сковал ее.

Хотя он постарался ничем себя не выдать, Джуд увидела, как он застыл от охватившего его ужаса. Ничто не могло выразить его нежелания более коротко и жестоко. Она заставила себя улыбнуться и дотронулась пальцами до его сжатых губ.

— Пожалуйста, не думайте, что должны что-либо сказать. Я не настолько глупа, чтобы думать, что для вас это имеет какое-то значение. Я просто хочу хотя бы раз услышать, как говорю это. Не нужно волноваться, что я повторю это. — Он ничего не отвечал и оставался в напряжении, поэтому Джуд натянуто усмехнулась. — Прошу вас, не смотрите так, словно получили удар ниже пояса. Видимо, этот секрет мне нужно было оставить при себе.

— Нет, — Долтон медленно покачал головой, как будто был пьян в стельку, а теперь приходил в себя, — не говорите, что сожалеете, Джуд. Было замечательно хотя бы раз услышать, как кто-то говорит мне это. — Не дав ей времени удивиться его странному заявлению, он нагнулся и поцеловал ее, нежно коснувшись губами, чтобы передать, как много значили ее слова для души, изголодавшейся по ласке. Разумеется, он никогда открыто не скажет ей этого.

Желая спасти то, что еще можно было спасти от их вечера, Джуд провела любопытствующей рукой вверх и вниз по его груди, направив его мысли к другому, к развлечению, которое заставило его повернуться на бок, так что она почувствовала его твердую плоть, прижавшуюся к ее мягкому животу. Рука Джуд протиснулась между их телами и приглашающе сжала ее, а когда Долтон с нескрываемым изумлением вскрикнул, она спокойно взглянула на него и улыбнулась.

— Вы сказали, что у нас не должно быть секретов, не так ли? — напомнила она медовым тоном, приправленным изрядной долей теплого бурбона. — Пришло время мне изучить вас.

Он снова лег на спину, не способный ни на что другое, и предоставил Джуд действовать самостоятельно, потому что находился в состоянии шока после ее признания, которое только затягивало его глубже в трясину эмоций, которой он старался избежать.

К тому времени, когда дразнящие женские прикосновения закончились следующим раундом пылкого занятия любовью, свечи медленно погасли в собственном расплавленном воске, и комната погрузилась в интимную темноту. Темнота расслабляла, напоминая о прежнем времени, когда Долтон зависел от забот Джуд и его мысленный взор видел в ней ангела. Видимо, снова почувствовав себя беззащитным, Долтон с необычной откровенностью отвечал на ее вопросы.

— Почему вы сказали, что прежде никто никогда не говорил вам о любви?

Его рука, поглаживавшая ее по волосам, замерла, а затем продолжила свои ритмичные движения.

— Потому что это правда. Нельзя сказать, что я вырос в любящей семье.

Джуд помнила, с каким раздражением он говорил о сестрах и братьях, но любопытство к этому мужчине, который пообещал не иметь от нее секретов, подтолкнуло ее переступить грань благоразумной осторожности.

— Вы выросли в сиротском приюте. — Почувствовав его удивление, Джуд мягко добавила: — Вы говорили об этом в лихорадке.

— Я так и полагал. Жар заставил меня думать об аде и тому подобном. «Святой орден Христа» из «Священной розы» — счастье моей юности. — Он произнес название с такой непочтительностью, что Джуд поежилась.

Она была весьма религиозна и выучилась любви, которую проповедует Священное Писание, у своих богобоязненных родителей, хотя то, что она только что сделала, и противоречило этому. Полное презрения богохульство Долтона напомнило ей давно заученные истины о неминуемых последствиях. Если он не обращался к высшим небесным силам, то кто сделал его таким, каким она всегда знала его, — угрюмым, бездушным, не знающим раскаяния? Но глубоко внутри Джуд чувствовала, что Долтон не такой, и старалась доказать это себе и ему, потому что жизнь без внутреннего спокойствия была самым одиноким существованием, которое только можно себе представить.

— Не может быть, чтобы жизнь с теми, кто верит в милосердие и любовь Господа, была так ужасна, — с надеждой решилась сказать она.

— Милосердие. — Смех Долтона прозвучал мрачно и грубо. — Да, я понял, что они были милосердными душами, принимающими тех, кто никому не нужен, из-за денег, которые могут заработать на них. Как только мы, на кого распространялось их милосердие, достаточно подрастали, нас отправляли на жалкие работы и требовали, чтобы мы приносили весь заработок обратно в церковь — разумеется, чтобы отблагодарить братьев и сестер за их бесконечную борьбу за спасение наших никчемных душ. — Долтон замолчал, почувствовав изумление Джуд, а потом продолжил с почти извращенным желанием еще больше поразить ее: — Так как моей душе требовалось больше всего молитв, меня определили на три работы. Я начинал с чистки улиц до восхода солнца и заканчивал в доках, разгружая в темноте баржи. Единственной отрадой среди всего этого были дневные часы, когда я работал на старого судью, который давал мне переписывать свои судебные заметки, потому что у меня был красивый почерк. Он был безнравственным старым негодяем — прошу прощения за выражение, но там я научился уважать закон. Он позволял мне читать, когда я не был занят тем, что помогал ему найти какую-нибудь судейскую лазейку, оправдывающую его воровство, и за это, полагаю, я должен быть ему благодарен. Он всегда говорил о том, как много мог бы заработать и что имел бы, если бы был назначен на более высокую должность. Он измерял свою жизнь материальными благами, а не удовлетворением от торжества справедливости. На самом деле это он подтолкнул меня к моей профессии.

Долтон погрузился в молчание, мысленно вернувшись в ту ночь, когда он с одним из помощников судьи отводил лошадь в конюшню какого-то бедного фермера, где ее должны были найти на следующий день. Судья немедленно предложил повесить вора, и в тот день, когда Долтон услышал тяжелый стук люка и скрип пеньки, у него сформировалось отвращение к правосудию. Все это произвело неизгладимое впечатление на мозг тринадцатилетнего мальчика, и горький гнев состарил его душу. Он пережил все — вину, ужас, страх, что раскроется его участие в этой фальсификации, но стоило пятидолларовой золотой монете коснуться его ладони, как совесть сразу же успокоилась. Долтон получил порку, когда, вернувшись домой, отказался отдать деньги братьям, которые заявили, что это цена за его душу. Пять долларов — он не понимал, как дешево продал себя, вплоть до последних лет, когда его репутация позволила ему требовать наивысшую плату за покупку его вечных адских мучений.

— После той ночи я больше не вернулся в «Священную розу». Я предпочел болтаться рядом с наемными охранниками судьи, учась приемам их ремесла, так сказать. Я был смышленым учеником, и у меня в мозгу постоянно звучало заявление судьи, что честь и уважение приходят с деньгами и властью, а я хотел именно этого. Я хотел достаточно заработать, чтобы выкупить обратно свою душу. — Он тихо хмыкнул, и Джуд подумала, что это самый берущий за душу звук, который ей доводилось слышать. — Конечно, теперь недостаточно и всех запасов федерального резерва, чтобы выкупить ее обратно. Полагаю, я должен просто довольствоваться уважением, но не тем, когда люди отступают в сторону на тротуаре, когда вы проходите, а тем, когда они поднимают перед вами шляпы. Это то, чего я хочу добиться в Сан-Франциско.

Сан-Франциско — это так далеко. У Джуд сжалось сердце. Она всегда знала, что Долтон не собирался оставаться в долине, но никогда по-настоящему не задумывалась, как далеко от нее он будет. Честно говоря, она считала не важным, будет ли это одна миля или тысяча.

— Почему в Сан-Франциско? Почему не здесь?

— Там меня никто не будет знать, — не сразу ответил он, и у Джуд создалось впечатление, что он говорит ей не все. — Я могу начать все сначала и стать кем пожелаю. Я видел картины, на которых изображены красивые дома, расположенные на холме, и хочу иметь один из них. И люди, мимо которых я буду проходить, будут приподнимать передо, мной шляпы.

«Сан-Франциско. А что, если вытащить корни из земли Вайоминга и отправиться на Запад вместе с Долтоном? Или мои мечты совершенно не похожи на его? — Поразмыслив над этим, Джуд с неохотой призналась: — Да, наши мечты совершенно разные». Долтон мечтал о чем-то только для себя лично, а Джуд мечтала о ком-то, кто был бы рядом. Их стремления были диаметрально противоположными, и Долтон не давал ни малейшего повода думать, что в его планы входит любовь к женщине и готовность создать семью.

Размышления Джуд были прерваны его неожиданным страстным поцелуем. Он снова занялся с ней любовью, но на этот раз с неистовством, которое она пробудила своими наивно заданными вопросами. Она не могла пожаловаться на то, что не была удовлетворена — она получила удовлетворения в избытке, но в Долтоне произошло неуловимое изменение, которое добавило горечи к ее первоначально сладкому удовольствию. Джуд чувствовала, что Долтон сосредоточился на себе, а не на том, что они могли делать вместе: он брал, отдавал, но не делился. И когда наконец он скатился с нее, Джуд почувствовала себя брошенной проституткой, которая, прислонившись к перилам, смотрит, как он уходит. И в ее глазах стояли слезы, когда она закрыла их, понимая, что он никогда не станет для нее ничем большим, чем партнером на одну ночь.