Деверелл Ли, граф Окстон, провел утро, объезжая свои владения. После одиннадцати лет, проведенных на побережье Средиземного моря, он не мог наглядеться на зеленые луга Англии. Его земли, расположенные в широкой долине между реками Северн и Эйвон, были одновременно и живописными, и плодородными. На лугах паслись огромные стада овец. Яблони и груши, которыми славились эти места, стояли в полном цвету, залитые бело-розовыми кружевами. Поросшие высокой травой пастбища ожидали коней, которых приведет невеста:

Деверелл намеревался разводить чистокровных лошадей.

Его невеста. Леди Индия Энн Линдли, дочь герцога, сестра маркиза и герцога. Расчетливая лживая сучонка, таявшая в его объятиях, клявшаяся в любви, при первой же возможности сбежала из Эль-Синута с сыном Деверелла в чреве. А может, никакого ребенка вообще не было и это очередная сказка, предназначенная усыпить его бдительность? Господь знает, он еще с юности приучен не доверять женщинам и все же позволил златоглазой ведьме вонзить коготки в его сердце. Как только это ей удалось, она немедленно бросила глупого вздыхателя.

Он вспомнил, как вернулся с охоты и застал хаос и сумятицу. В городе царил переполох: английские пленники сумели не только сбежать, но и захватить барк. Их хитрый план удался без сучка и задоринки; кроме того, они сумели выиграть едва ли не сутки! Пускаться в погоню было поздно: вряд ли их сумели бы обнаружить в безбрежном водном пространстве. Дей махнул рукой на потерю. Но тут выяснилось, что Индия исчезла в ту же ночь. Очевидно, Томас Саутвуд пожелал выручить родственницу. Кейнан был вне себя от ярости и горя.

— Ее похитили, господин, — в один голос уверенно твердили Баба Гассан и Азура.

— Она любит тебя, Кейнан-реис, — повторяла женщина. — И так радовалась будущему ребенку. Она ни за что не покинула бы Эль-Синут по доброй воле. Ее увели силой. Ты должен вернуть ее, повелитель.

— Часть садовой стены не охранялась, — вторил евнух. — Мы не обращали на это внимания, господин. Во всем виновен один я. Они перебрались через стену с помощью» кошек»и толстых канатов. Лишь когда мы обнаружили, что госпожи Индии нигде нет, стали обыскивать двор и увидели «кошку». Вероятно, она слишком крепко застряла в стене. Рядом виднелись царапины от второй. Украли не только вашу жену, но и ее служанку. Она родом из их страны, поэтому они предпочли взять ее с собой, а не убивать.

— Но почему Индия не кричала? — гневно возразил дей. — Не позвала на помощь стражников?

— Кому захочется предать родственника, повелитель? Уверен, что она именно так и рассуждала. Сердце у нее доброе, как у каждой женщины. И к тому же той ночью разразилась ужасная буря. Вряд ли крики были бы услышаны за воем ветра и раскатами грома, — рассудительно заметил евнух. — Мы должны найти ее, повелитель.

— Ничего подобного! Похитители не сумели бы переправить через стену ни ее, ни девушку, начни те сопротивляться! Она предала меня, грязная сука!

— Что, если женщин оглушили? — предположила Азура.

— Обеих? — саркастически фыркнул дей. — И перебрались через стену с мертвым грузом на плечах? Да это невозможно, Азура. Нет, Индия с самого начала мечтала сбежать отсюда, просто скрывала свои мысли и умудрилась обмануть всех нас. Предала меня и своих друзей. Она не лучше остальных распутных шлюх.

— Трудно, но не невозможно, — настаивал Баба Гассан. — Крюки слишком глубоко засели в стене.

— И что это доказывает? Что веревки выдержат двоих? Это мы и без того знаем, дорогой друг. Просто ты не любишь признавать, что иногда ошибаешься в суждениях, но она ослепила нас красотой и очарованием, а потом обманула.. Я больше не желаю слышать ее имя. Баба Гассан. Ты меня понял?

— А дитя? — вскрикнула Азура.

— Я подозреваю, что она и тут нас одурачила.

— Никогда! Только не Индия, — покачала головой женщина.

Дей отослал их, чувствуя, как кровоточит сердце. Он любил ее… нет, и сейчас любит, несмотря ни на что. И если бы Индия в эту минуту появилась в спальне, наверняка простил бы неверную жену, А что касается младенца… пусть он все отрицает, чтобы облегчить муки, но в глубине души знает, что Индия говорила правду. Она ждет его сына. И кроме того, никак не могла проникнуть в черные замыслы кузена до того момента, как он появился в ее спальне. Если бы побег не удался, как бы она смогла объяснить, почему не беременна?

Граф повернул коня к дому, перебирая в памяти события, приведшие его в Англию.

Как-то Арудж-ага, знавший о его интересе к английскому лорду, сообщил, что у молодого человека сильная лихорадка и он медленно угасает в невольничьих бараках.

— Лекарь сомневается, что он выживет, — заявил янычар.

— Аллах! Я должен немедленно ехать к нему! — воскликнул дей. — Давно собирался попросить за него выкуп, но счастье лишило меня разума. Питай он надежду на скорое возвращение, наверняка смог бы продержаться. Теперь же мри мечты подернулись пеплом, и та же самая женщина, которая повергла меня в прах, виновна в смерти Адриана.

— Адриана? — удивился ага. — Откуда ты знаешь его имя, повелитель?

— Он мой брат по отцу, — признался Кейнан-реис. — Подозреваю, что именно он и его мать вынудили меня бежать из Англии. Я с самого начала взял Индию в свой гарем ему назло. Он, разумеется, не узнал меня при встрече, поскольку был совсем мальчишкой, когда я покинул родину. Я хотел открыть ему, кто завладел его возлюбленной, ранить его так же сильно, как он ранил меня. Собирался освободить Адриана с галеры и держать в Эль-Синуте, пока не будет заплачен выкуп, а потом открыть ему правду и расписать, как счастлив со своей прелестной женой-англичанкой, так ему и не доставшейся. И он, и его алчная мамаша обезумели бы от злости и разочарования. Но мои намерения так и не осуществились. Говоришь, он умирает? Какое горе! Он все-таки мой брат, несмотря на все, что сделал со мной.

Ага привел дея в бараки. Кейнан-реис приблизился к соломенному тюфяку, на котором вытянулся больной. Куда девался изнеженный чванливый щеголь? Перед деем лежал худой мускулистый мужчина, горевший в жару. Синие глаза дея наполнились слезами при воспоминании о маленьком мальчике, которого он учил держаться в седле. Он неуклюже опустился на принесенный табурет и знаком велел окружающим удалиться.

— Адриан, — тихо позвал он, с трудом выговаривая полузабытые английские слова. — Открой глаза. Мы должны поговорить.

Синеватые веки Адриана чуть вздрогнули, опустились, но тут же поднялись вновь.

— Кто ты? — пробормотал он.

— Твой брат, Деверелл Ли.

Адриан присмотрелся, и жаркие слезы хлынули по щекам.

— Прости меня, Дев, — умоляюще шепнул он.

— Простить? Это я должен просить у тебя прощения за то, что так жестоко обошелся с тобой, малыш, но слишком уж был сердит на твою мать.

— Ты знал?!

— Только то, о чем проболтался бедняга Роджерс: что Джефферса непременно убьют и все свалят на меня. Что я должен немедленно исчезнуть или умереть на галерах, ибо стою на твоем пути. Мариелена решила любой ценой сделать тебя наследником. Конечно, со своим обычным упрямством я наблюдал из укрытия, чем кончится дело, и, когда предсказания Роджерса сбылись, сел на первый же корабль, отплывающий из Англии.

— Но как ты попал сюда? — едва выговорил Адриан и тут же закашлялся.

Дей поднес к губам брата пиалу с холодной водой и, когда приступ прошел, заботливо уложил больного.

— Мое судно, как и твое, направлялось в Средиземное море и было захвачено корсарами. Я все-таки попал на галеры, но позже принял ислам и за верную службу был освобожден. Капитан сделал меня своим писцом и толмачом, потому что я знал много языков. Однажды, когда мы стояли на якоре в гавани, Шариф, дей Эль-Синута прибыл на судно, чтобы потолковать с капитаном. Его лодку перевернуло, и он оказался в воде. Я прыгнул за борт и спас Шарифа. В благодарность он дал мне волю и взял к себе на службу, а позже усыновил и попросил султана сделать своим преемником. Вот так я и стал деем, братец.

— Я умираю, — пролепетал Адриан.

— Мы вылечим тебя, — уверил дей, — и ты вернешься домой.

Адриан слабо качнул головой:

— Нет. Никогда больше мне не увидеть Англию. Но я должен исправить причиненное тебе зло. — Он снова зашелся в кашле, но сумел справиться с собой. — Пусть кто-нибудь запишет мою исповедь, а потом я поставлю под ней свое имя. Все эти годы отец не находил себе места. Ты должен стать его наследником, только ты. Тебе по праву принадлежит титул виконта.

— Я дей Эль-Синута, Адриан, и доволен своим положением. Ты поправишься, и все будет по-прежнему.

— Нет! — отчаянно вскрикнул молодой человек. — Я обязан вернуть тебе доброе имя. Поезжай домой! Неужели станешь утверждать, что твое сердце не в Окстон-Корте, а в этом царстве песка и жаркого ветра? Заклинаю тебя, найди того, кто умет писать, чтобы я с чистой совестью мог отправиться к Создателю. Мне нужно спасти свою бессмертную душу!

— Я пошлю за твоим писцом, — предложил Арудж-ага, единственный, кто не ушел с остальными. Дей кивнул и сжал руку брата.

— Иди, — велел он.

Прибывший писец сел, скрестив ноги, и приготовил перо и пергамент. Дей осведомился, знает ли он английский.

— Да, повелитель, а также французский и итальянский, — заверил тот.

Адриан Ли, запинаясь и делая долгие паузы, начал говорить. Он поведал, как по настоянию матери прокрался в покои брата, украл его кинжал, которым так дорожил Деверелл, как Мариелена, ставшая любовницей Джефферса, вкралась к нему в доверие и убила, подсыпав в вино смесь мелко рубленного конского волоса и толченого стекла. После того как он умер, женщина велела сыну пронзить сердце несчастного похищенным клинком, чтобы все посчитали, будто он погиб от руки соперника.

Писец с бесстрастным лицом царапал пером по пергаменту, выражая свое отношение к происходящему лишь редкими вопросительными взглядами, Адриан продолжал рассказывать, какую боль причинило отцу известие о том, что старший сын оказался убийцей. Молодой человек признался, что считает себя виноватым в безвременном угасании старого графа.

Заставив сына участвовать в преступлении, мать надеялась привязать его к себе навечно, но он подрос и уехал ко двору, чтобы видеться с ней как можно реже. Там Адриан и встретил Индию Линдли, прекрасную, невинную и богатую. Сначала он затеял игру с целью обольстить ее, добиться успеха там, где другие потерпели поражение. Но потом его осенило, что Индия — ко всему прочему завидная партия и что ее приданое даст ему власть над матерью. Он узнал, что за Индией еще никто не ухаживал, и, пустив в ход все свое обаяние, сумел покорить девушку, однако так и не заставил пойти против воли любимых родителей.

Наконец, мать, узнав, о бесплодных попытках Адриана, поспешила в Лондон и дала сыну прекрасный совет, благодаря которому ему и удалось склонить девушку к побегу. Он намеренно вызвал недовольство герцога Гленкирка, и тот запретил дочери видеться с поклонником, чем лишь подогрел ее страсть. Но капитан корабля, на котором они плыли, узнал переодетую кузину и разлучил влюбленных, а потом их взяли в плен.

— Во всем виновато мое высокомерие, — твердил Адриан. — Но я не могу сойти в могилу, не обелив своего старшего брата, Деверелла Ли, виконта Туайфорда. Он неповинен в убийстве лорда Джефферса, совершенном моей матерью и мной, да смилостивится над нами Господь.

— Ты закончил, господин? — вежливо поинтересовался писец.

— Да, — едва слышно откликнулся умирающий. — Скорее перо и пергамент, пока я еще жив.

Адриана приподняли, и он из последних сил четко вывел свое имя на пергаменте и тут же беспомощно обмяк в руках брата. Еще несколько часов — и бедняга испустил последний вздох. Тело его завернули в саван и поспешно похоронили на маленьком христианском кладбище за стенами города, прежде чем началось разложение: солнце палило в тот день беспощадно. Добрый протестантский священник, пообещавший когда-то Кейнану обвенчать его с Индией, прочел заупокойную молитву и, уважая скорбь дея, не стал задавать лишних вопросов.

Дей Эль-Синута надолго заперся в своих покоях, переживая боль потери. Он не выпускал из рук пергамента, служившего залогом прощения короля. Но сейчас ему было все равно. Просто это последнее, что осталось от Адриана. Он лишился всего — любимой жены, единственного брата и нерожденного сына. Что ему оставалось?..

Но рок оказался куда более беспощадным, чем предполагал дей. Участь его была решена. Границу пересекли два янычарских полка, из Алжира и Туниса, с явно недобрыми намерениями. К сожалению, шпионы Бабы Гассана слишком поздно принесли ему недобрую весть. Евнух поспешил сообщить обо всем своему господину.

— Они ищут тебя, повелитель. Хотят расправиться с тобой, узнав, что ты выдал их султану. Восстание в Стамбуле подавлено, хотя смута докатилась до Алжира и Туниса. Там еще не знают, что мятеж задушен в самом начале, и янычары жаждут твоей крови.

— Кто отдал приказ? — коротко бросил дей.

— Сам глава янычар, господин. Султан посмотрит на это сквозь пальцы. Твоя гибель — слишком маленькая цена за его спокойствие. Главное, что ему удалось сохранить трон. И если янычары вознамерились отомстить тому, кто этот трон спас, ни его, ни валиде это не волнует. Ты должен оставить Эль-Синут, повелитель, прежде чем убийцы доберутся до тебя.

— Нет! Я буду драться до конца! — отказался Кейнан-реис.

— В одиночку? У тебя нет армии, кроме янычар, которым поручено охранять Эль-Синут. Они не пойдут против своих братьев и станут равнодушно наблюдать, как тебя терзают, повелитель. Аллах смилостивился над тобой и дал тебе средство вернуть свои земли как раз тогда, когда ты впал в нужду. Возвращайся в родную страну, повелитель. Найди госпожу Индию, свое дитя и живи! Сделай это хотя бы ради нас с Азурой, если не желаешь позаботиться о себе. Ты знаешь, что все эти годы был для нас роднее сына. А твой отец? Теперь ему некому передать титул и владения. Неужели ты добровольно уйдешь на тот свет как раз в ту минуту, когда получил возможность обрести все, что считал потерянным?

— А что станется с тобой и Азурой? С гаремными невольницами? Я не допущу, чтобы вы расплачивались за меня!

«— О, мы не пропадем, — заверил евнух. — Нам ничего не грозит. Я управлял этим дворцом много лет и, Аллах милостив, проживу еще столько же, если не больше. Кроме того, думаю, что твое место займет Арудж-ага, так что вряд ли нас ждут большие перемены.

И Кейнан-реис решился.

— Я еду, — объявил он. А почему бы нет? Баба Гассан прав. Отец истосковался без него, да к тому же необходимо свести счеты кое с кем. В первую очередь с этой подлой тварью, Мариеленой, а потом уж воздать по заслугам леди Индии Энн Линдли.

Мужчины отправились в покои госпожи Азуры. Та, мгновенно поняв, что разлука неминуема, вынула из сундука чудесный плащ белой шерсти с зеленой шелковой подкладкой.

— Это для тебя, мой повелитель. За подкладкой вшит еще один слой шелка, разделенный на маленькие карманы. В каждом золотая монета, а в полах, под обшлагами и золотой тесьмой спрятаны драгоценные камни. Это ничтожная награда за все, что ты сделал для Эль-Синута.

Дей обнял ее и поцеловал в лоб.

— Я никогда не забуду тебя, Азура, — прошептал он. — Если я в один прекрасный день пошлю за тобой и Бабой Гассаном, не согласитесь ли приехать и вести мое хозяйство?

— О нет, повелитель, — улыбнулась Азура, — я слишком много времени провела в здешних местах, чтобы на старости лет ужиться где-то еще.

— Да и я тоже, — вздохнул евнух. Воцарилось неловкое молчание.

— Пора, господин, — наконец напомнил Баба Гассан. — Я должен, пока не поздно, вывести тебя из дворца. Слышишь шум? Это янычары грабят и убивают всех, кто попался им на пути. Для тебя в порту приготовлена маленькая фелука. Гребцы — молодые невольники-христиане, которых я подкупил обещанием свободы. Быстрее и легче всего добраться до Неаполя.

Дей поцеловал руки Азуре, и евнух повел его через лабиринт узких темных коридоров, о существовании которых он даже не подозревал. По пути им не встретилось ни души. Наконец они пересекли небольшой дворик и вышли через потайную дверь в стене. Им пришлось миновать еще несколько кривых улочек, прежде чем впереди засверкали лазурные воды гавани. В ноздри ударил запах соли и водорослей. Кейнан ускорил шаг.

Они были уже совсем близко, когда перед деем неожиданно вырос молодой янычар. Прежде чем Кейнан успел выхватить ятаган, противник бросился на него. Острое лезвие рассекло красивое лицо дея от уголка левого глаза до губ. Кейнан инстинктивно схватился за щеку, но появившийся неожиданно Арудж-ага пронзил янычара насквозь. Тот мешком свалился на землю.

— Этот янычар пожелал поскорее возвыситься, но так и не понял, что бесчестным поступком славы среди своих соратников не добьешься, — спокойно заметил он, вручая другу платок. Тот безуспешно пытался остановить кровь.

— Позаботься о Бабе Гассане, Азуре и наложницах, — едва выговаривая слова, попросил Кейнан.

— Обязательно, — кивнул Арудж-ага и, повернувшись, исчез в ближайшем переулке. — Храни тебя Аллах! — крикнул он на прощание.

— Дай осмотреть рану, — озабоченно велел Баба Гассан. — Да, шрам останется навсегда. Но страшного ничего нет. А вот и фелука. Ты должен выйти в море до заката, пока не подняли цепь.

В суденышке сидели трое, все итальянцы. Баба Гассан передал каждому небольшой кошелек с золотом и по пять серебряных монет.

— Благополучно доставьте этого человека в Неаполь и получите еще по золотой монете от моего человека, который встретит вас на пристани и убедится, что вы меня не обманули. Ваша свобода и жизнь зависят от того, насколько хорошо вы исполните поручение; в противном случае вас ждет ужасная смерть.

Мужчины дружно закивали.

— Спасибо, Баба Гассан, — тихо и с глубоким чувством поблагодарил дей и ступил в фелуку.

— Аллах да пребудет с тобой, господин, — кивнул тот и растворился в паутине узких улиц.

Они отправились в путь немедленно и через три дня без всяких происшествий добрались до Неаполя. На причале их ожидал хорошо одетый человек, который честно расплатился с матросами.

— Фелука ваша, — сказал он им на прощание и обратился к Девереллу:

— Милорд Ли, я Чезаре Кира. Прошу вас идти за мной. Мы отправимся в банкирский дом моего отца, в еврейское гетто, где вы оставите нам на сохранение свое состояние, а потом поговорим о вашем возвращении в Англию.

Деверелл Ли последовал за молодым человеком к Беньямино Кира. Тот взял плащ гостя и вручил дочери, которая немедленно отпорола вторую подкладку и, собрав монеты, отдала отцу. Тот тщательно пересчитал деньги, взвесил и кивнул дочери, которая тем временем извлекала драгоценные камни. Высыпав их на стол, она принялась зашивать плащ.

— Мне ни к чему двойная подкладка, синьорита, — остановил ее Деверелл. — Если хотите, оставьте шелк себе. Лицо девушки осветилось радостной улыбкой.

— Спасибо, милорд, — прошептала она, продолжая ловко орудовать иглой.

— Вы слишком щедры, — заметил Беньямино Кира. — Это лучший шелк из Бурсы. Из него выйдет чудесное подвенечное платье, верно, Сусанна?

Девушка смущенно покраснела, но отец, уже забыв о ней, обернулся к Девереллу.

— Баба Гассан одарил вас немалым богатством, милорд. Что вы намереваетесь с ним делать и чем мы можем помочь вам?

— Я наследник графа Окстона, — пояснил он. — Вам известна моя история?

— Знаю только, что вы девять лет правили Эль-Синутом и бежали, опасаясь мести янычар.

— Я спас молодого султана, предупредив о заговоре, а в благодарность он бросил меня на растерзание врагам. У меня не осталось иного выхода, кроме бегства. Теперь я намереваюсь вернуться в Англию, чтобы восстановить свою репутацию и вернуть честное имя. Когда-то меня ложно обвинили в преступлении. По чистой случайности я получил доказательства своей невиновности. — Деверелл вынул из-за пазухи свернутый пергамент и показал банкиру. — Я надеюсь получить прощение короля, а потом вернусь домой и стану вести жизнь, для которой был рожден. Кира кивнул.

— Да, странные шутки иногда играет с нами судьба, — вздохнул он. — Ну а теперь о деле. С вашего разрешения, милорд, я отдам распоряжения относительно вашего путешествия и позабочусь о том, чтобы благополучно переправить в Лондон золото и драгоценности.

Деверелл Ли добрался до Парижа вместе с торговым обозом и в компании богатых купцов. Там сын банкира Анри Кира посадил его на судно, идущее в Кале. Он переправился через Ла-Манш, и мастер Джонатан Кира проводил его в Лондон, к своему отцу, Джеймсу Кира.

— Надеюсь, путешествие было приятным, сэр, — приветствовал его английский банкир. — Я взял на себя смелость справиться о здоровье вашего батюшки. Граф очень слаб, но жизнь его пока все еще теплится. Я также позволил себе вольность установить наблюдение за графиней, дабы убедиться, что она не покинет Глостершир, пока вы не завершите свои дела в столице. — Он показал на небольшой сундучок, стоящий на столе, и, открыв его, объявил:

— Ваши драгоценности, милорд. Не хотите проверить, все ли на месте?

Деверелл, потрясенный столь невероятной расторопностью, вынул заранее составленную опись, сверился и покачал головой.

— Все здесь. Золото, насколько я понимаю, положено на счета в вашей конторе?

— Совершенно верно, милорд, — улыбнулся банкир. — Теперь вам понадобится аудиенция у короля Карла, не так ли?

— Разумеется.

— Это можно устроить. Семья герцога Бакингема ведет дела с нашим домом. — Перебрав камни, Джеймс выбрал большой круглый алмаз. — Неплохой подарок для его величества, особенно если его оправить в золото, как по-вашему? А для королевы — золотое распятие, усыпанное рубинами и жемчугом.

— Предоставляю вам полную свободу действий, — откликнулся Деверелл. — Где мне остановиться, мастер Кира, и сколько придется пробыть в Лондоне? Как вы уже догадались, мне не терпится увидеть отца.

— Потребуется несколько дней, прежде чем состоится аудиенция, милорд. Пожалуй, лучше всего вам погостить у меня. Не стоит показываться на улице, где вас могут узнать, прежде чем получите помилование и сможете не опасаться ареста.

Благодарный Деверелл с радостью принял приглашение и ни разу не пожалел об этом, ибо гостеприимство банкира не знало границ.

Не прошло и недели, как ему принесли новый костюм черного бархата. Камзол был украшен отложным воротником изумительного кружева. Штаны до колен заканчивались широкими серебряными подвязками с серебряно-черными бантами. Камзол дополняли серебряные пуговицы, а в разрезы рукавов выглядывал тонкий батист рубашки. К костюму полагались белые шелковые чулки и черные кожаные туфли с серебряными розетками. Белые кожаные перчатки были оторочены серебряным кружевом. Вот только волосы лорд Ли стриг слишком коротко и вопреки моде не носил ни усов, ни бороды. Безупречные черты лица портил уродливый шрам, змеившийся до левого уголка рта и придававший владельцу вид зловещий и одновременно трагический.

Великодушный хозяин ссудил Девереллу экипаж, в котором он и отправился в Уайтхолл. Там его встретил придворный, дальний родственник герцога Бакингема, обязанный чем-то семейству Кира, провел в королевские покои и велел подождать. Вскоре появился король и, выслушав историю Деверелла, внимательно прочитал предсмертную исповедь Адриана Ли.

Поразмыслив, монарх поднялся и приказал молодому человеку подождать его возвращения. Лакей тем временем подал вино и бисквиты.

Деверелл Ли так нервничал, что не смог ничего в рот взять, только выпил немного вина и принялся нетерпеливо мерить шагами комнату и наконец сел, гадая, какой приговор вынесет король. Поверит ли Адриану или велит повесить наследника графа Окстона как гнусного преступника?

За окном стучал дождь. Деверелл тупо смотрел, как разбиваются капли о стекло. В камине громко трещали сырые дрова.

Дверь снова открылась, и на пороге показался король. Деверелл поспешно вскочил и поклонился. Губы Карла дернулись в легкой усмешке, но голос и лицо оставались серьезными.

— Я потолковал со своими советниками, виконт, — начал он. — Все согласились, что исповедь, привезенная вами, — подлинная. Учитывая печальную репутацию вашей мачехи, вполне возможно, что все было так, как описал ваш несчастный брат. Мы, конечно, сожалеем о его смерти, но такова воля Господня. Кроме того, многие уверяют, что хотя в молодости вы были довольно легкомысленны, но никак не склонны к насилию. Вас также никто не мог упрекнуть в недостатке разума, и, зная о дурной славе леди Клинтон, никто и помыслить не может, что вы способны лишить жизни человека из-за женщины, так легко дарившей свою благосклонность. Мы понимаем страх, побудивший вас бежать и скрыться, пред лицом, казалось бы, неопровержимых улик. Толченое стекло и нарубленный конский волос. Интересный способ.

— Говорят, широко распространенный в Неаполе, — пояснил Деверелл.

— Вот как? Да, я и забыл — ваша мачеха родом из этого города! Разумеется, никто ничего не заподозрил бы. Вероятно, побег был наиболее верным решением. Зато на вашу долю выпало немало сказочных приключений. Думаю, жизнь в Глостершире покажется вам весьма тоскливой после всего, что вам пришлось пережить. Вы собираетесь жениться? — осведомился монарх.

— Да, ваше величество, если меня помилуют.

— Если? Кровь Христова! Неужели я ничего не объяснил! Ну да, иначе вы не спросили бы! С вас сняты все обвинения, виконт Туайфорд. Мой секретарь уже пишет указ, дабы не произошло никаких недоразумений с шерифом графства. Ну а теперь признайтесь: наверное, какая-нибудь хорошенькая плутовка ждала вас все эти годы?

— Нет, милорд, боюсь, в юности, пускаясь во всяческие сумасбродства, я не думал о том, что когда-то придется вступить в брак и иметь наследников. Однако теперь пора начинать поиски. Еще будучи при дворе, я увидел настоящую маленькую красавицу, которая теперь выросла и стала невестой, если уже не вышла замуж. Ее зовут леди Индия Энн Линдли.

— Высоко метите, милорд, — заметил Карл. — Леди Линдли — единокровная сестра моего племянника и богатая наследница. Однако припоминаю, что она довольно ветрена и никак не выберет себе супруга. По-моему, родители увезли ее в Шотландию. Но я не слышал о ее замужестве, иначе мой племянник не преминул бы меня известить. Он сейчас при дворе. Кстати, ей уже лет двадцать. На вашем месте я взял бы жену помоложе.

— Советы вашего величества поистине неоценимы, — уклончиво откликнулся Деверелл и извлек из камзола два бархатных мешочка. — Покорнейше прошу ваше величество принять это в дар от верного слуги. — Он протянул первый мешочек из пурпурного бархата. — А это умоляю передать ее величеству, — добавил он, отдавая второй, из белого бархата.

Карл Стюарт долго любовался булавкой в виде трех филигранных перьев червонного золота, как бы скрепленных круглым алмазом, прежде чем приколоть ее к своему камзолу.

— Прелестная вещица, милорд, — похвалил он, вытряхивая на ладонь содержимое второго мешочка. — Для человека, так долго пребывавшего вдали от Англии, вы прекрасно разбираетесь в пристрастиях моей жены, — невольно усмехнулся он. — Она по достоинству оценит ваш подарок.

И старательно спрятал усыпанное рубинами и жемчугом распятие тонкой работы на золотой цепочке. В комнату вошел секретарь с пергаментным свитком, скрепленным королевскими печатями. Король поставил размашистую подпись.

— Теперь вы можете ехать домой, милорд. С Богом, — кивнул он.

Деверелл покинул Лондон в тот же день и неделю спустя, впервые за одиннадцать лет, увидел Окстон-Корт. Отец, не скрываясь, лил слезы при свидании с сыном, которого считал навеки потерянным. Мачеха билась в истерике, узнав о смерти Адриана, но позже прокралась в спальню пасынка, чтобы, как в прежние времена, соблазнить его. Однако Деверелл отверг продажные ласки, высказав все, что скрыл от отца, и объяснив, что король знает правду о смерти лорда Джефферса и, если что-нибудь случится с наследником графа Окстона, ее повесят.

Мариелена Ли особенным умом не отличалась, однако сообразила, что перед ней уже не прежний доверчивый мальчишка, а опасный и сильный противник. Впервые в жизни она до смерти перепугалась и с этой минуты всячески старалась не попадаться ему на глаза, а при редких встречах вела себя тише воды, ниже травы.

Отец скончался месяц спустя, измученный долгими страданиями, но со спокойной душой, зная, что титул и поместья перейдут к любимому сыну. Мачеха тряслась от страха, не зная о своей участи. Но вскоре в Окстон-Корт прибыл королевский гонец с приказом о вечном изгнании вдовы Чарлза Окстона.

— Вы получите ежегодное содержание, которое будет выплачиваться банкирским домом Беньямино Кира. Можете каждый квартал являться туда за деньгами, — холодно сообщил мачехе Деверелл. — Радуйтесь, что я не прикончил вас за все, что вы сотворили с моей семьей. И отец, и несчастный брат прожили бы спокойно и счастливо еще много лет, если бы не ваши гнусные интриги. Разрешаю взять с собой одежду и украшения, но только те, что подарены вашим покойным мужем.

Перед отъездом Деверелл лично обыскал багаж мачехи под злобным взглядом ее служанки Софии, сморщенной старой карги, привезенной когда-то из Неаполя. Его предположения оказались верны: бесчестная дрянь ухитрилась захватить с собой часть фамильных драгоценностей и пару серебряных подсвечников, подаренных его предку королем Генрихом VIII. София осыпала его цветистыми итальянскими проклятиями, но Деверелл невозмутимо велел обеим убираться. Они доехали до Лондона, а там сели на корабль, идущий в Неаполь. Представитель банкирского дома Кира лично проводил их на борт и не ушел с пристани, пока судно не поплыло вниз по Темзе.

С мачехой покончено раз и навсегда. Оставалось разделаться с лживой, неверной тварью, Индией Линдли. Деверелл обратился к ее отчиму через посредников и, к своему удивлению, получил немедленное согласие на брак. В свою очередь, он без споров принял все условия герцога, потребовавшего, чтобы богатство Индии осталось в ее руках и полном распоряжении. Приданое оказалось вдвое больше, чем он ожидал, но лишь для того, чтобы узнать, как долго может испытывать терпение будущего тестя, Деверелл потребовал жеребца-производителя и одиннадцать чистокровных кобыл, которых Гленкирки разводили на конефермах в Ирландии и Куинз-Молверн. Его требования немедленно удовлетворили, контракты подписали, приданое отправили жениху и, не откладывая, заключили брак по доверенности. Несколько недель назад невеста покинула Шотландию, и ее прибытие в Окстон-Корт ожидали со дня на день.

Деверелл Ли спешился и бросил поводья подбежавшему конюху. Скоро она окажется в его власти и горько пожалеет, если вздумает хотя бы в мелочи обмануть его. Она не узнает Кейнана в этом гладко выбритом мужчине со шрамом, говорящем на безупречном английском. И немудрено: он стал совершенно другим человеком. Человеком, который на собственном горьком опыте понял, как глупо доверять женщинам, не говоря уже о нежных чувствах. Любовь? Какая чушь! На этот раз он не даст себе труда проявить терпение и попросту укротит леди Индию Линдли, как любую суку на псарне, и если понадобится, пустит в ход хлыст. И никогда не даст ей ни малейшей возможности предать его. Уж скорее убьет.

После того как узнает, что она сделала с его ребенком.